Было. Теперь с постоянным удорожанием зерна птицу стало невыгодно держать. Если кто держит, так уж только для себя. Но жизнь стала легче. Времени свободного больше стало. Особенно у тех, кто остался без работы. Новейшая высокопроизводительная техника, сокращение производства многих и в селе оставило без работы. Естественно, голодным сидеть не будешь. Как-то приспосабливаются к новым условиям, что-то находят. Кто-то переехал в город, кто-то за границу подался. Кто-то позарился на большие заработки в армии.
Особенно разрослась за эти годы торговая сеть. Магазины, магазинчики, палатки, ларечки, лоточки. Право, первое время мне было просто жалко эти одинокие фигуры у своих торговых точек, совестно было проходить мимо них. Редко какой покупатель заходил к ним. И я невольно задавался вопросом: «И чем они живут?». Так в детстве я жалел пауков, глядя, как какой-нибудь бедолага висит неподвижно серым комочком с краюшку своей паутины, сочувственно думал: «Сколько стоило сил сплести, раскинуть сеть, а хоть бы одна муха залетела. Сколько они могут жить не евши?» Иногда, движимый жалостью, я ловил муху, отрывал ей крылья, чтоб она не улетела, и бросал в паутину, с удовольствием наблюдал, как паучок проворно подбегал к ней, быстро, быстро перебирая лапками, опутывал свою добычу паутиной.
Но со временем это прошло. Из года в год я видел эти, одни и те же сиротливые фигуры продавцов, и не видно было каких либо признаков их бедственного положения, и успокоился. Иной раз, заходя в заведение кого-нибудь из них, чтобы приобрести что-нибудь, я чувствовал себя мухой с оторванными крыльями, и думал, сколько он с меня на этот раз высосет? Как ни мало покупателей, а ведь живут, и вроде бы неплохо.
Во время переходного периода, подготавливая сознание доверчивого советского обывателя к возвращению к своему проклятому прошлому, то есть к капитализму; или, несколько смягченной терминологией – рыночной экономике, журналисты взахлеб объясняли, как это будет здорово, как хорошо. Например, разжевывал один из них, сегодня килограмм мяса стоит три рубля, и около мясного отдела огромная очередь. Отпускаем цены. Завтра мясо будет стоить шесть рублей, но очередь не уменьшилась. Цена вырастет еще на два рубля – очередь заметно уменьшилась. На следующий день мясо будет стоить десять рублей. Очереди не стало. Подходят некоторые одинокие фигуры, берут по полкило, а то и меньше. Значит стоп! Цена мяса снова восемь-девять рублей. Это и есть настоящая цена мяса, которую установил его хозяин, но продиктовала стихия свободного рынка.
Довольно скоро мы сами стали свидетелями, как это происходит. Раньше проезд от села до Николаева автобусом стоил 90 копеек. Я чуть ли не каждое воскресение ездил в город. Там и выбор был больше, что-то можно было подешевле купить на рынке, а может и просто, следуя желанию, на время уйти из обыденной жизни, сменить обстановку, расслабиться. Приятно было побродить по красивым, чистым городским улицам, по магазинам, потолкаться среди людей.
Автобусы ходили битком набитые. Не только были заняты сидячие места и стояли в проходах, но иной раз, подбирая пассажира где-нибудь на промежуточной остановке, водитель с трудом закрывал дверь.
Заработала стихия рыночной экономики, и в автобусах стало посвободней. Потом вообще стали ездить с комфортом, выбирая наиболее удобные места. Мои прогулки прекратились задолго до этого. Последний раз я был в городе по неотложной необходимости, когда проезд стоил двадцать гривен. Не знаю, почем нынче проезд в город, но не думаю, что стихия свободного рынка заставила вернуться к той настоящей цене, поскольку вижу, что автобусы по-прежнему проходят мимо меня полупустые.
Мой знакомый поделился со мной, что жена его пролежала в больнице два с половиной месяца, и удовольствие это стоило пятнадцать тысяч гривен.
О смерти другого своего знакомого я случайно узнал от его соседа. Из его рассказа я узнал, что тот тоже некоторое время пребывал в стационаре, потом сбежал оттуда, напился, бродил пьяный по городу. А потом умер. Некоторые подробности этой печальной истории я домыслил уже сам. Представил, как лечащий врач во время утреннего обхода намекнул моему знакомому, что пора платить по счету. Тот заглянул в свой кошелек и обнаружил, что денег у него осталось только на бутылку водки, и ушел. Интересно, как далеко осталась настоящая цена пребывания в этом заведении милосердия, когда медицина проморгала, не заметила команды свободного рынка, что пора притормозить, остановиться?
Ну а в общем, не так уж все и плохо. И вид села не создает впечатление умирающего. Некоторые уехали, побросав свои дома, но их обреченный вид, дворы, заросшие бурьяном, как-то незаметны среди других домов, хозяева которых сумели приспособиться к новым условиям. Село просто преобразилось, помолодело. На многих домах, вместо унылого серого шифера, празднично засияли крыши, покрытые металлочерепицей. Попадаются дома, облицованные керамическим кирпичом, окна сплошь пластиковые. Похоже начинают входить в моду выкладывать подъезды к домам, дворы у домов узорной цветной тротуарной плиткой. Ну а что касается заборов, ворот, то тут надо видеть – такое разнообразие.
Но один из самых убедительных показателей зажиточности сельского жителя – чуть ли не в каждом дворе машина. При том, что цена на бензин растет, игнорируя всякие законы рыночной экономики. Сколько я помню, литр бензина стоил приблизительно столько, сколько стоил литр молока. В настоящее время бензин уже в два раза дороже молока.
Ну если вы желаете получить представление об уровне благосостояния живых, сходите на кладбище. И лучше на Пасху, в день поминовения усопших.
В конце войны я некоторое время проживал в Махачкале, на его окраине, около кладбища. Так что к остановке автобуса приходилось идти через это кладбище, и хорошо помню – оно было все на виду, как на ладони, с его голыми холмиками могилок, с низенькими деревянными крестами, с деревянными пирамидками со звездами на вершинках.
Потом я уехал, и снова посетил те места лет через десять. Проходя от автобусной остановки, я был поражен видом кладбища. Поднялись посаженные уже после меня деревца, кустарники, на многих могилах стояли памятники, многие уже были огорожены металлическими оградками.
Но теперешнее наше сельское кладбище не сравнимо богаче, роскошнее того городского, которое произвело на меня в ту пору впечатление. Металлические оградки, художественно оформленные памятники под мрамор, могилки, облицованные плиткой.
Хорошо одетые, сытые посетители на Пасху, машины у ворот, все иномарки. Столы для освящения даров ломятся от всякой вкусной снеди, радует глаз пестрое разнообразие их: пышные, румяные паски, крашенные в разные цвета яички, печенье, конфеты, фрукты. Ребятишки, обойдя посетителей, покидают кладбище, нагруженные сумками со сладостями.
Не могу, глядя на это изобилие, не вспомнить свое первое посещение кладбища в этот день.
Окончание следует...