http://www.proza.ru/2018/03/25/1401
Сомнения. Как много их в моей жизни. Знаешь, дневник, я иногда мечтаю отключить эту опцию навсегда. Возможно, все было бы иначе. Следующий вечер, ночь и день, вечер и опять ночь – реванш сомнений и раскаяния.
Он высадил меня у дома и коротко бросил: «Я поехал. Завтра на сутки заступаю». И все! Ни дежурного «позвоню», ни поцелуя на прощанье. Ничего. Хорошо было куда спрятать лицо. Эх, цветочки-цветы.
Не хочу вспоминать, как корила себя за быструю близость с едва знакомым человеком, за неоправданные иллюзии. Даже номера телефона не спросил. Когда раздался звонок, я не сразу поняла, что это он. Петр предупредил, приедет вечером, отдохнет после работы и приедет. Повезло вам, цветочки, я уж было, в пылу злости, хотела вас выбросить в мусорное ведро.
Знаешь что странно, дневник, первые дни нашего знакомства я помню хорошо. А что случилось дальше? Почему долгие три года не оставили ярких впечатлений, впечатлений, которые могли бы спасти брак? Мы мало бывали где-то, Петр вообще домосед. Несколько походов в кино, на вечеринки к друзьям, в кафе. Поездки к его родителям и моей маме, вот, пожалуй, и весь совместный отдых.
Мой избранник тоже родом из деревни. Его родина еще как-то держалась, хотя и сократилась втрое. Детский сад, школа, фельдшер – просто чудом сохранившиеся цивилизационные блага. Третий ребенок в семье, самый младший, самый капризный. Старший брат Петра жил в другом городе. Я видела его всего пару раз – самостоятельный, активный мужчина, женился, в семье родился ребенок. Была еще сестра, которая жила своей семьей в нашем городе. Петр постоянно жаловался, что его родители обделяют, что все достается сестре. Я настолько привыкла к капризам за долгие наши три года, что представить Петра без обиженного выражения лица мне трудно. Родители – работящие, спокойные, доброжелательные. Вот уж и правда «ни в мать, ни в отца»…
Помню, как первый раз увидела его жилье. Он предупреждал, что это старенькая коммуналка, без ремонта. Но такое зрелище не могло не впечатлить! И это меня, выросшую в деревне, где разрушающиеся дома алкоголиков – дело привычное. Общий коридор, по которому постоянно бегают чужие чумазые ребятишки - темный, с оборванными обоями и веревкой посередине. Застиранное белье как флаг, как сигнал владения. Все жалкие метры общей площади помечены, обжиты одной единственной соседкой, многодетной Фатимой. На единственной плите кухни стояли ее черные кастрюли и жаровни. Старые столы, у нас в деревне их называли «с пузом», служили вместилищем только ее запасов. Из проржавевшей раковины высилась башня из ее немытой посуды. Потолок стал «многоуровневым»: провалы от обвалившейся штукатурки украшала сеточка «дранки».