«А без любви мы всего лишь мешки с костями, кишками и печенью.
А без любви мы всего лишь куски живой на вид человечины.» (с)
Я вхожу в класс, и на меня смотрят двадцать пар глаз. В их взглядах не отображается ничего. Одетые в одинаковые черные костюмы, прилежно сидящие за партой и уставившиеся в одну точку бездушные люди. В такие моменты я думаю, что нас уже превратили в роботов. Но на деле мы только на пути к этому.
— Элисон, ты опоздала, — строго говорит мистер Беррингтон.
Наш учитель по основам любви. На нем деловой костюм и узкие очки, подчеркивающие его важность.
— Извините, — тихо говорю я.
— Входи, присаживайся. Мы уже начинаем урок.
Я села за свое место во втором ряду. Рядом со мной сидела Бэтти — моя, что называется, подруга. Но она старательно делает вид, что не замечает меня и полностью поглощена уроком.
— Итак, — начинает мистер Беррингтон, — сегодня мы поговорим о том, что же такое любовь и почему вам стоит её избегать, - он подходит к доске и берет в руки мел.
Я кладу рюкзак на колени и достаю тетрадь. Рюкзак падает на пол и всё его содержимое вываливается наружу. Помимо канцелярии, там есть одна вещь, которую не должен никто видеть. Вещь, которая не вписывается в законы этого мира.
— Элисон, что там у тебя? — оборачивается на шум Беррингтон.
Он подходит к моему месту и медленно, словно довольствуясь тем, что поймал меня с поличным, поднимает с пола розу.
— Что тут у нас? — ехидно спрашивает преподаватель, — роза? Интересно. И откуда она у тебя?
— Я... купила её, — нелепо пытаюсь оправдаться я.
— Не лги мне! — выкрикивает Беррингтон и, размахнувшись, ударяет мне ладонью по лицу.
Щеку пронзает жгучая боль, я изо всех сил пытаюсь сдержать слёзы. Всем, кто находится в классе, похоже, нет до этого дела. Создаётся ощущение, что мы с мистером Беррингтоном играем в какой-то пьесе среди искусственных декораций. Он остывает и, глубоко вздохнув, начинает расхаживать по кабинету.
— Вот о чём я вам и пытаюсь сказать. Это, — говорит он, демонстрируя цветок классу, — ни к чему хорошему привести не может. Вся ваша любовь — всего лишь развлечение. Все ваши чувства наигранны. Поэтому вы и пришли сюда, чтобы мы помогли вам лишиться всех ненужных чувств.
***
Я иду по немноголюдной улице Пустоты, маневрируя между невысоких домов и кучи магазинов. На плакатах, развешенных по всему городу, висят довольные лица дядей в пиджачках и галстуках, которые обещают нам беззаботное будущее. «Мир без чувств — мир без проблем» — гласят лозунги с плакатов. «Избавьтесь от страха и вздохните полной грудью», «любовь не нужна»— эти и другие надписи можно встретить по всему городу. Этим серым дождливым вечером мне вряд ли удастся встретить хоть кого-нибудь. Я захожу в ближайший бар, в которым ещё никогда не был. Заведение пустое. Лишь здоровяк с огромной бородой и татуировками на мускулах стоит за барной стойкой. Я подхожу и заказываю виски. Бармен кивает и молча удаляется, чтобы налить алкоголь. Такое понятие, как вежливость обесценилось. Разговоры тоже стали лишними. Зачем роботам разговаривать? Мы все здесь уже давно ничего не чувствуем. По исполнении восемнадцати лет каждый житель Пустоты должен пройти обязательную процедуру. В нашу голову вставляли микрочип, который действовал на определенные участки мозга. Он срабатывал как выключатель для чувств и эмоций. Никто особо не сопротивлялся этой операции, ведь у детей ещё со школы стирали границы между «хорошо» и «плохо», морально подготавливая их к жизни в Пустоте.
***
— Любовь, — продолжает мистер Беррингтон, — рано или поздно заставит вас страдать. Вы будете мучиться от невзаимной любви или от того, что к сорока годам вся ваша любовь испарится, оставив вас наедине с нелюбимым человеком. Вы этого хотите? Элисон, — он наклоняется и смотрит мне прямо в глаза, — ты этого хочешь?
— Нет, — опустив голову, тихо отвечаю я.
— Скажи, кто тебе его подарил, — говорит учитель, показывая цветок, — и мы забудем про этот маленький инцидент.
Сдать Зака, значит обречь его на пытки. Но он любит меня. Я не хочу этого делать.
— Я купила эту ро…, — не успела я договорить, как лицо вновь пронзила боль от полученной пощечины.
— Ещё раз спрашиваю, — тихо и медленно говорит он, — Кто. Тебе. Его. Подарил?
— Зак, — отвечаю я.
Это было моей самой большой ошибкой. Но рано или поздно мне пришлось бы это сделать.
— Зак? — удивляется Беррингтон, — этот бездельник из 9-ого А?
Я молча киваю.
— Значит, вот кто у нас бунтует. Вот кто не хочет, чтобы у Пустоты было великое будущее, — словно воспроизводя мысли вслух, говорит он. — Молодец, Элисон.
Он погладил меня по волосам и прошел за своё место.
— А насчёт этого не волнуйся, — он пальцем показал на лицо, — как справляться с болью и страхом тебя научат на следующих уроках.
На этой фразе мистер Беррингтон сломал розу и выкинул её в урну около стола.
— А мы продолжим урок.
***
За распитием алкоголя и раздумий о прошлом меня отвлек парень, который подошел и сел рядом со мной. На нем была белая рубашка и расплавленный галстук. На мгновенье мне показалось, что он сбежал из ближайшего офиса.
— Что, Пастримил не помогает? — спросил он.
Пастримил. Эта грёбаная таблетка от прошлого, которая должна была за пару минут избавить меня от угнетающих воспоминаний, сделала только хуже. Наверное, со мной что-то не так. К врачу, я естественно, не пойду, но подозреваю, что у меня иммунитет на эту таблетку. А может, и на весь этот искусственный мир.
— Что тебе нужно? — вопросом на вопрос ответил я.
— Да я так, чтобы разговор завязать, — оправдываясь, сказал офисный планктон.
— Разговор завязать? — удивился я, — ты давно видел разговаривающих по душам людей?
— Да не кипятись ты, я просто хотел составить тебе компанию.
— Иди составь компанию кому-нибудь другому, — грубо ответил я.
— Слушай, не нервничай…, — начал парень, в то время как ствол за моей спиной уже чесался, — давай выпьем и…
Я никогда не узнаю, что он хотел предложить, потому что уже через секунду вышиб ему мозги. Тело с дыркой в голове свалилось со стула и запачкало кровью пол и барную стойку. Здоровяк, работающий барменом, подошёл ко мне и молча вытер стол.
— Ещё раз испачкаешь что-нибудь в моём баре, и вылетишь отсюда. Понял? — спросил он и продолжил протирать стаканы, — и убери за собой, — он кивнул в сторону мертвого человека, развалившегося на полу.
***
Я догнала Зака после школы. Я заметила, как он хромает на одну ногу.
— Зак! — окрикнула его я.
Он повернулся и посмотрел на меня совершенно пустым взглядом. Форма на нем была потрепана.
— Зак, прости меня, пожалуйста, — я сделала шаг вперёд, чтобы крепко его обнять.
Он отшатнулся, схватил меня за руки и оттолкнул.
— Элисон, прекрати, — с отвращением сказал он.
— Что? Что они с тобой сделали? — спросила я и тут же увидела ответ на свой вопрос.
Под его длинными волосами, свисающими с обеих сторон, на виске виднелся свежий шрам.
— О боже, нет! — вскрикнула я, — они вставили тебе чип?! Но тебе ещё нет восемнадцати! Как они посмели?
— Сказали, что я в порядке исключения они могут мне вставить чип уже сегодня. По их словам я уже не раз нарушал правила, — словно на автомате сказал Зак, — а теперь прости, мне нужно идти.
— Зак, постой, — схватив его за руку, сказала я, — а как же мы с тобой? Я же… я люблю тебя, Зак.
— Прости, но больше я не испытываю к тебе никаких чувств. Между нами всё кончено, — сказал Зак так, словно это было в порядке вещей.
— Нет! Нет! — кричала я, а на глаза наворачивались слёзы, — это говоришь не ты! Давай сделаем что-нибудь с этим?! Давай найдём способ вернуть чувства?
— Я не вижу смысла, — пожав плечами, ответил Зак, — сегодня я словно стал другим человеком. Я понял, что чувства и в самом деле не нужны. Без них мне даже лучше. Представь, что ты освободилась от всего, что волновало тебя прежде.
Я оказалась не в силах, что-либо сказать. Я смотрела на Зака с сожалением и печалью. Я понимала, что этот человек больше никогда не сможет любить. Он стал еще одним роботом, работающим на благо Пустоты.
***
Я позвонил падальщикам, чтобы те убрали труп, и, расплатившись, вышел из бара. После того, как у людей в головах появился чип, преступления в этом городе возросли в десятки раз. Люди больше не чувствовали вины за свои поступки, их не мучила совесть. Убийства стали таким же обычным делом, как обед или ужин. Родственники погибших редко обращались в полицию, потому что не чувствовали скорби. Им было плевать. Всем было плевать. Город эгоистов и социопатов. Зато у падальщиков появилась работа. Им каждый день приходилось соскребать с асфальта мертвые тела.
Количество суицидников уменьшилось. У людей больше не было поводов для депрессии, их не пожирали изнутри воспоминания. Любого человека они могли выкинуть из своей головы приняв одну единственную таблетку. Жаль, со мной это не работает.
Чип лишил меня чувств, а Пастримил не избавил от воспоминаний. Они оказались заперты внутри, не имея возможности выйти наружу. Они превратились в маленького человечка, который сидит в клетке внутри меня, орёт и стучит по металлическим прутьям. Он ревёт, он кричит, он бунтует. Он. А не я. Я ничего не чувствовал. И это убивало меня больше всего.
***
Несколько дней я не находила себе места. Я думала о том, что мы с Заком больше никогда не сможем быть вместе. Одна роза, случайно выпавшая из рюкзака, запустила цепочку событий, которые превратили Зака в робота. По-большому счету в этом было виновата и я. Я ненавидела себя, ненавидела чертова мистера Беррингтона, ненавидела совет учителей, ненавидела весь этот мир. И я во что бы то ни стало решила им отомстить.
Каждый четверг Беррингтон находился на собрании учителей в нашей школе. Завтра как раз четверг. Завтра они все получат сполна. Протащить несколько канистр с бензином в школу оказалось не так сложно. Одна канистра помещалась в рюкзак. Сделав несколько подходов, я притащила несколько штук и спрятала их в туалете. Как раз в паре шагов от учительской.
Следующим шагом надо было достать ключи. Утром, когда Беррингтон был в учительской один, я зашла и разыграла настоящую сцену.
— Я войду? — спросила я, открыв дверь.
— Да-да, — откликнулся он, — Элисон? Что вы хотели?
Ключи лежали на столе. Я подошла и встала рядом с ними.
— Мистер Беррингтон, я хотела извиниться за своё недавнее поведение. За Зака.
— Что же, — пожав плечами, ответил учитель, — я рад, что вы сделали соответствующие выводы.
— Любовь и чувства — это то, чему нет места в этом мире…, — начала я и протянула руку к ключам, пока он отвлёкся.
Как вдруг я услышала звук открывающейся двери. В кабинет вошёл мистер Диксон — школьный врач. Он бросил на меня беглый взгляд и посмотрел на Беррингтона.
— Беррингтон, — сказал он, — можно вас на пару слов?
Тот встал и, посмотрев на меня так, словно я не представляю никакой опасности, вышел с Диксоном за дверь. Похоже сегодня всё складывается, как нельзя лучше. Я быстро схватила ключи и положила их в карман. Буквально через секунду вернулся Беррингтон и подошёл ко мне.
— Вы совершенно правы, Элисон, — сказал он, — надеюсь, следующие мои уроки тоже не пройдут мимо. Это всё?
— Да, ещё раз извините меня, — тихо сказала я, — я пойду. До свидания.
— Всего хорошего, Элисон, — ответил он, посмотрев мне вслед.
Сегодня ты сгоришь в аду, тварь.
***
Я возвращался домой по ночной безлюдной улице. Как машина, выполняющая всё на автомате. Винтик в этой огромной системе. Винтик, которого разрывает изнутри. Как бы я хотел улыбнуться прохожему, хотел выбросить дипломат и побежать по лужам, радуясь дождю, словно маленький мальчик. Но я просто продолжаю идти прямо, не сбиваясь с курса. «Чувствам не будет места в этом мире» — гласила отклеившаяся от столба листовка, лежащая в луже.
Всё начиналось с небольшого эксперимента. Правительство хотело создать армию солдатов, которые не чувствовали бы жалости, не знали бы трусости. Согласно статистике, на войне только два процента солдат сознательно стреляли в противника. Все остальные оказались неготовыми для убийства себе подобных. Всё это кроется в людской психологии. Разработанный нано-чип отключал все эмоции и превращал человека в идеального солдата. В правительстве думали, что получат страну роботов, готовых убивать врага. Но они и предположить не могли, что люди превратят Пустоту в поле боя.
Всё это я узнал в 16 лет, когда лежал привязанный к кушетке в медицинском кабинете школы.
— Это будет не больно, Зак, — сказал мистер Диксон и показал мне чип.
***
Как только началось собрание, я подбежала к двери и заперла её снаружи. Добежав до туалета, я вытащила заранее приготовленные канистры и облила ими дверь. Я слышала возгласы учителей, которые кричали и долбились в дверь, не понимая, что происходит. Мне не было до этого дела. Они хотели, чтобы я избавилась от эмоций, так пусть получают. Учительская находилась на четвертом этаже, так что вариантов отхода у них не было. Я схватила еще одну канистру и начала разливать бензин по коридорам. Я обливала двери кабинетов и стены этой треклятой школы. Избавившись от неё, я не избавилась бы от всего города, от страны. Мир продолжит жить своим чередом, но если сгорит эта школа вместе с теми, кого я ненавижу — мне будет легче. Ученики видели меня и выбегали на улицу. Интересно, где сейчас Зак? Даже если он сейчас в школе — мне всё равно. Он уже не тот человек, что был прежде.
Пробежавшись с канистрой по этажам, я вернулась к учительской и подожгла спичку. Гори оно всё синим пламенем.
Я выбежала из школы и встала недалеко от входа, смотря на огонь, который пожирал здание вместе со всеми, кто находился внутри. Ученики продолжали выбегать из школы, и уже через минуту образовалась целая толпа, лицезревшая пожар. В этой толпе я не заметила Зака, который подошёл ко мне и встал рядом.
— Твоя работа? — спокойно спросил он.
Он жив. Я была рада, что сегодня он ушел с уроков раньше. Хотя понятие «жив» вряд ли можно было отнести к бездушному роботу.
Я молча кивнула.
— Красиво, — сказал он, — но, похоже, теперь придется искать другую школу, — и посмотрел на меня уже привычно пустым, не выражающим никаких эмоций, взглядом.
***
Тот пожар до сих пор стоит перед моими глазами. И Элисон, которая стояла вдали от всех и молча смотрела, как умирают люди. И мне было всё равно. Всем, кроме Элисон, было всё равно. Единственное, что отличало её тогда от остальных — она была живой. По-настоящему живой. С тех пор я её больше не видел. Наверняка, ей, как и мне, вставили чип раньше совершеннолетия, превратив в идеального винтика. После того дня эти воспоминания хранятся где-то глубоко внутри меня. Туда, куда даже мне самому не достучаться. Как открыть ту клетку, освободив всё, что накопилось во мне за эти годы?
Я пришёл ближе к ночи, оглядел свою пустую квартиру. Кипы бумаг на рабочем столе, кассеты с порно, валяющиеся на диване, несколько пузырьков с Пастримилом, который ни черта не помогает. Я не хочу жить в мире, который использует меня словно марионетку в своей игре на выживание. Не хочу быть роботом, выполняющим одни и те же действия. Не хочу каждое утро видеть трупы, которые валяются по всему городу. Я хочу быть живым.
Я прохожу в ванную и смотрюсь в зеркало. Растрепанные длинные волосы, которые так нравились Элисон, стеклянный взгляд, шрам на левом виске. Я со всей силы ударяю по зеркалу, которое вместе со мной разбивается на сотни осколков. Я уже давно не чувствую боли. По руке начинает течь кровь. Я беру первый попавшийся осколок и режу кожу в том месте, где у меня шрам. Я ковыряюсь в собственной голове, пока не нахожу чип. Маленькая штуковина начинает мигать в моей окровавленной руке.
Человек внутри меня может выйти из клетки и наконец почувствовать свободу.
А вместе с ней почувствовать боль, страх и ощущение неизбежного конца.
«Ты можешь ждать, ты можешь врать себе и ей,
Сходить с ума и делать вид, что всё окей,
Но вновь дышать начнешь лишь только с губ слетят
Всего 5 слов: "Я больше не люблю тебя!"» (с)