Упоминая о том, что у меня были напарники по совместным заданиям, я решил обмолвиться об этом особо. Эта глава, как вы догадались из названия, посвящена рыжеволосому мусорщику со скверным характером по имени Инфанта Джутхани. Так же, в следующих главах, по мере возможности, я не оставлю без внимания других коллег по цеху, с которыми я пересекался как на крупных операциях, так и в злачном местечке, именуемым “Пещерой Каина”.
С рыжеволосой девушкой мне приходилось видеться чаще всего. Так как, по неким дипломатическим причинам, магистр Кастильоне и мой инициатор решили наладить между нами командную работу. Вот что сказала по этому поводу Инфанта, при первой нашей встрече, во время осмотра общей цели: “Я не испытываю ни малейшего желания работать в паре с тобой, блохастый! Но по некоему договору между нашими инициаторами, о котором мне стало известно только недавно, и о подробностях которого я пока не знаю, я вынуждена смериться с этим. Субординация ордена не позволяет, чтобы разные классы представителей корректировочной организации пересекались на совместных заданиях. Но Агмус Барталей и здесь пренебрёг правилами. Каким образом он убедил моего инициатора и остальных членов совета, для меня пока не ясно. Но имей в виду, если твой непрофессионализм будет мне обременителен, я с тобой возиться не стану. Ты у меня живо схлопочешь пулю между глаз, понял?! Расправляться с грязнокровками и отстреливать мелких бандитов весело и не сложно. Но работа, которую выполняют мусорщики первого класса, это тебе не дрочка на свежую могилу!..”
Вообще Инфанта не стеснялась в выражениях, и сквернословила всегда нагло, грязно, и такими отборнейшими междометиями, которые до этого мне не от кого не доводилось слышать. Что же я могу рассказать уважаемому читателю о ней, кроме того что она имела рыжий тон волос, зелёный цвет глаз и характер пьяного матроса? А вот что.
Начну с описания её наружности. Инфанта была чуть ниже меня ростом, атлетического телосложения, чрезвычайно подвижная и ловкая. Я редко обращал внимание на её фигуру, но в те пять-шесть раз, когда я видел её одетую в платье, а так же мне несколько раз довелось узреть её обнажённой, я могу смело сказать – женскими формами природа её не обделила. По человеческим меркам, моя напарница выглядела на 28-30 лет. Внешность её представляла симбиоз индийских и европейских черт. Как я узнал позже, она родилась в Индии, отец её был англичанином ирландского происхождения, мать – индианкой. Сочетание смуглой кожи индусов, с огненно рыжими волосами, бровями и зелёными глазами ирландцев, выглядело довольно необычно. В остальном, она имела высокий лоб, широкие брови, глубоко посаженые глаза, крупный нос картошкой, пухлые губы и круглые щеки. Улыбка шла к её лицу, но она всегда была несколько вызывающа и цинична. Тёмно-зелёные глаза в основном смотрели на мир из-под нахмуренных бровей нагло и недружелюбно.
Инфанта всегда носила на себе небольшие индийские украшение: браслеты и кольца на руках, маленькое колечко в носу и тоннели в мочках ушей. Одевалась она в практическую и удобную для её резвого темперамента одежду: леггинсы, джинсы, футболки, майки, спортивные кофты с капюшоном, короткие пальто и куртки-косухи, высокие кеды и ботинки на танкетке. В платье, как я уже говорил, я видел её редко. И то, исключительно на официальных мероприятиях синдиката, в компании её инициатора магистра Кастильоне. На них она держалась очень сдержанно и гордо, одевала много этнических украшений, в которых проявлялся её восточный колорит. Руки её и зону декольте украшали мехенди, а от кольца в носу до тоннеля в ухе пролегала тоненькая цепочка из белого золота. Подобными украшениями индийские женщины пользуются на торжественных мероприятиях. Со спины, из-под платья, виднелась татуировка, но разглядеть её полностью не представлялось возможным.
У Альфонсо Кастильоне в подчинении находилось, помимо Инфанты, ещё два мусорщика. Но они имели перстни третьего класса, и уже около тридцати лет пребывали в данном чине, так сказать, ожидая повышения квалификации. Так что рыжеволосая бестия была козырем худого магистра в пенсне. Мусорщиков третьего класса насчитывалось больше всего: их ряды как стремительно редели, ведь они часто гибли на заданиях, так и своевременно пополнялись. Поэтому вручение перстня о повышении квалификации было определённым достижением как для инициатора и его подопечного, так и событием для всего ордена. Две третьих представителей корректировочной организации относятся к третьему классу. Оставшуюся треть условно делят между собой второй и первый класс. Причём первого класса, естественно, меньше. Точное количество мусорщиков неизвестно, но примерно можно сказать, что моих коллег по цеху наберётся до двух сот лиц.
Низшие классы мусорщиков (третий и второй) имеют право присутствовать вместе с высшим классом только на собрании Приората, которое проводиться раз в четверть века. На всех же остальных мероприятиях синдиката разрешено быть только первому классу. Моё присутствие на подобных событиях, была ещё одна вольность допустимая для Агмуса Барталея. Никто из приглашённых гостей, на подобных светских мероприятиях, не замечал меня, не заговаривал со мной, намеренно или непроизвольно они словно смотрели сквозь меня. Даже слуги не всегда предлагали мне напитки. С мусорщиками первого класса элита синдиката держалась с наигранной вежливостью, хотя и поглядывала на нашего брата искоса. Со мной здоровались только несколько знакомых мусорщиков, магистры же отворачивались от меня. Лишь магистр Вагнер отвечал на моё приветствие лёгким кивком головы. Перекинуться со мной словцом могли только Агмус, Инфанта и мистер Ллойд. Обо всех правилах поведения и тонкостях общения я по мере возможности узнавал от трёх выше упомянутых лиц.
Вы наверное подумаете: Агмус мой инициатор, с ним всё ясно; мистер Ллойд сплетник, с ним тоже ясно; а вот с чего это вдруг рыжая чертовка стала со мной разговорчивее? Контакт между нами налаживался естественным путём долго и сложно.
Инфанта была профессионалом во всём что касалось работы. Чище и качественней её выполнял наш труд разве что Китон Грэхем. Детали для устранения совместных целей нам приходилось обсуждать вместе, что мне удавалось в первые месяцы с трудом. Вздорная девушка постоянно хамила мне, насмехалась надо мной, стабильно давала мне обидные прозвища. На совместных операциях между напарниками всегда имелась связь по закрытой правительственной частоте, с этой ролью отлично справлялись миниатюрный наушник и микрофон пристёгнутый к воротнику. Во время работы Инфанта обращалась ко мне как-то так: “Эй, псина, ты на связи?”, “Блохастый, готов к бою?”, “Хватит яйца вылизывать, пора работать!”, “Кусок вонючей шерсти, тебя долго ждать?” Я выдержал месяца три подобных издевательств, а затем решил – это нужно прекратить. Чаще всего после выполнения задания, мы уходили разными путями, предварительно выждав время, после того как один из нас уйдёт. Но в этот раз излишняя осторожность не требовалась. Мы шли тёмными закоулками из квартала эмигрантов, чрез неприглядные задворки под тусклым светом редких фонарей. Я остановился. Инфанта сделала пару шагов, а затем обернулась.
- Какого чёрта ты встал? Я с тобой говорю, дом для блох! – накинулась рыжеволосая бестия.
- Я больше не потерплю от тебя подобных глумлений. – Проговорил я, стараясь быть внушительным, смотря девушке прямо в глаза.
- И что ты собираешься делать? – с иронией произнесла она.
- А вот что.
Я отстегнул кобуру, в которой лежал мой кольт, и бросил на землю. За пистолетом на землю полетели мои охотничьи ножи. Затем я стал закатывать рукава.
Инфанта некоторое время скептически за мной наблюдала, затем злобно бросила:
- Ну как хочешь! Придётся проучить глупого пса!
И она в свою очередь отстегнула пистолеты, и побросала наземь всё холодное оружие.
- Не передумал? – спросила она.
В ответ, я размахнулся, и послал ей удар под челюсть. Она не ожидала его, пошатнулась, и пропустила ещё один удар в лицо. Затем она собралась, уклонилась от третьего, и ответила мне коленом под дых. Далее мы повалились наземь, продолжая неистово молотить друг друга руками и ногами, попадая по всему куда придётся. Выясняя отношения подобным образом, мы провалялись на грязном асфальте минут десять-пятнадцать. Расцепились мы совершенно измучившись и выдохшись. Итог был таков: у Инфанты три сломанных пальца на правой руке, разбитая губа, четыре выбитых передних зуба и разорванная левая мочка уха в которой был тоннель; у меня пара сломанных рёбер, заплывший кровью подбитый глаз и в двух местах сломанный нос, и это не считая бесчисленных синяков и ссадин в разных местах на нас обоих.
Лёжа на сыром асфальте возле меня, рыжеволосая девушка выплюнула выбитые зубы вместе с кровью, рассмеялась, а затем протянула мне руку.
- Мировая? – шепеляво произнесла она.
Я болезненно шевельнулся, и пожал её руку.
Отметить наше примирение, Инфанта повела меня в кабак под названием “Пещера Каина”. В данном злачном заведении ошивалось много подозрительных личностей. В основном его завсегдатаями были грязнокровки, а так же временами захаживали мусорщики. Хотя мусорщики являлись отщепенцами во всех кругах старшей крови, здесь на нас никто искоса не глазел. Ну, по крайней мере, при дальнейших посещениях. Потому как в тот раз, мы с разбитыми опухшими рожами привлекли к себе немало внимания.
- Крепко же вам досталось ребята. – Проговорил бармен, рассматривая наши лица, делая нам “кровавую мери”. – Инфанта, тебе что зубы выбили? Во дела! Ну и улыбка у тебя теперь! – Посмеиваясь проговорил он, смешивая наши коктейли.
- Заткнись Каин. – Зашипела на него рыжеволосая. – Пошли, присядем за тем дальним столиком. – Бросила она мне, взяв наши стаканы.
Бармен Каин представлял собой лысого бородатого детину, череп и руки которого были обрисованы агрессивными татуировками. Он был грязнокровкой, и ему принадлежал этот кабачок, названный им в свою же честь “Пещерой Каина”. Он не был строгих нравов, в его баре частенько случались пьяные драки и потасовки. Иногда в углу зала мог сидеть подвыпивший музыкант бренчащий на гитаре или контрабасе. Выпивка у хозяина была не дорогая, а кровь всегда свежая, пусть он и разбавлял её свиной кровью. Поэтому на нехватку посетителей “Пещера Каина” никогда не жаловалась. Любимым коктейлем Инфанта, как вы догадались, была “кровавая мери”. В состав неё входила кровь, водка и соус табаско. Со временем, распробовав нехитрую барную карту заведения, я остановил свой выбор на “ирландском бесе”, в него входил ирландский виски, кровь и мускатный орех.
В тот вечер рыжеволосая чертовка, как никогда до этого, была разговорчива. Кое-что рассказала мне о себе. Родилась она в Индии, в городе тысячи храмов Варанаси, в 1867 году. Отец её был британским военным врачом из знатной семьи. Мать принадлежала к индийской касте брахманов, касте жрецов, священнослужителей. Никто не одобрял связь аристократа Роджера Мелвича, с младшей дочерью индийского жреца Каришмой Джутхани. Роджер был настроен решительно, он мечтал привести молодую избранницу в Англию, однако семья не одобрила его выбор. Он несколько раз ездил в Британию, пытаясь убедить своих родственников принять его спутницу, но все его старания оказались тщетны.
В Индии сослуживцы смотрели на его связь сквозь пальцы, расценивая его увлечение как баловство молодого военного. Так как колониальная Индия того времени была для европейцев дикой странной, с нравами и обычаями которой они не считались, подобные легкомысленные связи с молодыми индианками ни кем не осуждались. Однако в Англии никому бы и в голову не пришло узаконить подобный межрасовый союз. Тем временем Роджер, со скандалом забрав Каришму из её семьи, проживал с нею на казённой квартире при британском посольстве. У них родилась дочь, которая рыжими волосами и зелёными глазами пошла в отца. Роджер назвал её Инфантой. Мечтая о том, что когда он привезёт супругу и ребёнка в Англию, дочь будет зваться Инфантой Мелвич. Но его мечтам не суждено было сбыться.
Роджер Мелвич прожил со своей гражданской женой семь лет. За это время он три раза ездил в Британию, не оставляя попыток убедить своих родственников в том, что у него теперь есть семья. Однако никто из них не пожелал видеть ни его супруги, ни даже маленькой дочери. В конце концов военный врач Мелвич уехал в четвёртый раз, и больше не возвращался. Маленькая Инфанта, так и осталась Инфантой Джутхани. Отец учил её английскому языку, с женой он разговаривал на хинди, который знал вполне прилично. Так он и оставил на прощание маленькой дочери рыжие волосы, зелёные глаза и фразу – I don’t forget you.
После того как стало ясно, что Роджер Мелвич не вернётся, мать с ребёнком выселили с казенной квартиры. Семья Каришмы отказалась обратно принимать её вместе с дочерью. Отец поставил ей жёсткое условие – она должна отдать маленькую Инфанту в храм некой секты, только таким образом она сможет искупить своё падение в глазах семьи и общества. Каришма отказалась, и решила попробовать прожить как ни будь сама. Но она была непрактичной и неприспособленной, плохо готовила, без горничной, даже плохо выполняла обычную повседневную работу. Ей пришлой заниматься проституцией, а дочь была вынуждена просить милостыню возле храмов. Таким образом прошло пять лет жизни матери и дочери. Пока однажды Каришму не нашли задушенной в номере дешёвого отеля. На похороны съехалась вся семья. После кремации, дед Инфанты, почти что насильно, передал девочку в руки той секте, назвав её “проклятой рыжей бестией”.
О времени, проведённом в храме секты, Инфанта не очень распространялась, хотя уже прилично захмелела. Она сказала только: “Там, из девочек подобных мне, делали чудовищ”. Позже я понял что она тогда имела в виду. Инфанта рассказала, что верховный жрец храма был декаром. Когда у девочек начиналась первая менструация, он дарил им кровавый вздох.
“Я созрела позже других. Многие девочки, с которыми я жила в храме, уже по несколько лет питались кровью. А я до сих пор ела кукурузную кашу и тушёную фасоль. Но потом мне исполнилось пятнадцать лет, и через неделю у меня пошли месячные. Жрец сразу же почуял перемену во мне, и в тот же день состоялось моё обращение”.
Рыжеволосая девушка продолжала свою историю. Она рассказала, что когда подросла и прошла обучение, то стала выполнять определённую работу для секты. Тянулась эта “нечистоплотная” деятельность около сорока лет. Затем сложились “некие” обстоятельства, из-за которых она перебралась в Англию.
Я спросил, пыталась ли она найти отца, оказавшись в Британии. Инфанта ухмыльнулась уголком рта:
- Я нашла его могилу. Он умер в 1882 году от туберкулёза.
Так как декар с её способностями не может принадлежать самому себе, орден сортировщиков тут же вышел на неё, и завербовал в ряды корректировочной организации. Ты обязан знать, уважаемый читатель, что любой представитель старшей крови, хочет он того или нет, в зависимости от географического положения, от рождения принадлежит к одной из трёх крупных организаций пьющих кровь. Если же ты не хочешь вступать в синдикат, твоя дорога либо в малые культы (секты) смерти, либо в ад – ведь мусорщик подобный мне, найдёт и уничтожит тебя. Так вот, Инфанта приняла сотрудничество с орденом, и согласилась на установку барьеров в сознании.
“Я знаю, что моя инициация не была предопределена. Я скорее исключение из правил. Впрочем, как и ты, блохастый. Поэтому, я тебе всё это рассказываю. Традиционно мусорщиков сортируют ещё в детстве. Большинство из них грязнокровки, так как не имея наследственности, кровь становиться более податливой. Изредка берут следопытов, но в этом случае процесс мутации сознания сложнее. Ведь сортировщику предстоит удалить из сознания все признаки касты, очистить кровь от наследственных предрасположений. Отсортированных мальчиков и девочек отвозят на остров Ян-Майен, который находиться где-то в пяти ста километрах к востоку от Гренландии, там в течение пяти-семи лет проходит их обучение. Там над ними умельцы ордена извращаются как хотят. По завершению муштровки, на остров съезжаются сортировщики, и выбирают себе подопечных. Там же проводиться инициация и установка барьеров.
Вот тебе и ещё одна причина, почему чистокровные гнушаются нашим братом. Почти все мусорщики грязнокровки, такие как я, а при необходимости мы устраняем представителей любой касты, и даже членов ордена, которому в принципе подчиняемся. Правда на подобное мокрое дельце выдаётся специальное разрешение, одобренное всеми членами совета. Бывало, мне приходилось выбивать дерьмо из знатных шишек настройщиков и часовщиков…” – закончила рассказ Инфанта.
После подобной порции откровенности от моей строптивой напарницы, пришла моя очередь рассказать о себе. Я честно рассказал о том, что меня усыновили в польском приюте города Краков в таком-то году, и что я жил и вырос в Украине в городе Донецк, в семье состоятельных людей.
- Да ты совсем желторотый, даже по меркам младшей крови! – захохотала рыжеволосая девушка, обнажая выбитые зубы, - Но ты лучше помалкивай об этом, не хочу чтобы кто-нибудь узнал, что меня так отделал сопливый мальчишка.
Я согласился с ней и продолжил рассказ. Я сказал, что ферги воспитавшие меня, не сообщили о том, кто мои биологические родители. И что магистр Барталей, при всей осведомлённости о моей жизни в приёмной семье, ничего не знает о тех, кто поместил меня в приют.
- Как тебе показалось, он лукавил, когда говорил тебе это? – спросила Инфанта.
- Честно говоря, у меня закралась подобная мысль. – Ответил я.
- Если он и скрывает тайну твоего происхождения, то у него должна быть на это веская причина. Хотя, кто его знает, может быть он в самом деле ничего об этом не ведает. Должны же, чёрт возьми, в этом мире быть вещи, в которые не могут просунуть нос наши магистры. – Проговорила моя напарница, и несколько раз звонко икнула.
Я рассказал о том, как отправился в экскурсию по Европе, и о том, как моя туристическая группа в Трансильвании попала в лапы к последователям секты некоего кровавого божества. При этом, я умолчал о моих странных снах, о Валерии, о том, что моя и её кровь пробудила под землёй нечто, что именовали Матерью. За то я красочно передал расправу каннибалов над несчастными туристами, описал как их сажали на колья, а потом заживо поедали. Во время этой части рассказа, Инфанта довольно улыбалась и просила меня не упускать подробности, что я и старался исполнить.
- Контролировал действия этих фанатиков один представитель старшей крови. – Рассказывал я. – Он обладал потрясающей способностью к убеждению. Он проникал в разум человека, вызывая в нём неистовую одержимость.
Здесь я описал сцену, в которой мать собственноручно умертвила своих детей, вырвав из их груди сердца. Эта часть повествования вновь вызвала живой интерес у моей слушательницы.
- Подобным доминированием над разумом и подавлением воли владеют часовщики и кукловоды. В Индии в некоторых храмах я встречала жрецов владеющих аналогичными способностями. Весьма любопытно, что ты натолкнулся на такого одарённого представителя старшей крови в Румынии. Ведь в Европе существуют пять культов смерти. Однако они почти что безобидны, а их жрецы – дешёвые демагоги, не способные похвастать ничем, кроме трепли языком. Поэтому синдикат смотрит на их существование сквозь пальцы, иногда припугивая их, а иногда просто не замечая. – Прокомментировала эту часть рассказа рыжеволосая девушка.
Продолжая свою историю, я рассказал что меня, и ещё нескольких людей приберегли на финал жертвоприношения. “Меня связали, вскрыли вены и оставили истекать кровью. Тот кто меня спас, был одним из приспешников жреца этого культа. Однако, помимо этого, он являлся нечто иным. Он напал на своего господина, освободил меня, отнёс в безопасное место и дал своей крови. Я потерял сознание, и очнулся уже в Брашове…”
- Как ты узнал, что он… эм… как это по мягче… луннорождёный? – перебила меня Инфанта.
- Вместе с его кровью, мне передалась часть его воспоминаний, которые посещали меня несколько дней до первой трансформации.
- Вот как… это интересно… - ухмыльнулась моя напарница, вытирая губы.
- Что ты имеешь в виду?
- Читать память из крови – сложная задача. Этому учатся часовщики, развивая свои способности. В теории на это способен любой чистокровный декар. Но этому умению должен кто-нибудь обучать. А высшие касты тщательно хранят свои секреты. Ты и сейчас можешь просмотреть его воспоминания?
- Нет, сейчас у меня это не получается.
Я продолжил. Рассказал как очнулся в маленькой квартирке, а затем нашёл письмо Агмуса, в котором он предлагал мне стать мусорщиком. “Из ведений моего ирграса, я понял, что моё тело и сознание изменилось. Поэтому моя жизнь больше не способна оставаться прежней. Я принял предложение магистра Барталея, и поступил в обучение к Ко Джун Вею, проживавшему в этом городе…”
- К мастеру Ко? – переспросила рыжеволосая.
- Ты его знаешь?
- Я слышала о нём. Кое-кто из мусорщиков обучался у него.
- Кто же?
- Однажды я познакомлю тебя с ним.
Далее я в двух словах сказал о том, что обучался у мастера Ко два года, а после преступил к работе. Что в течение четырёх лет занимался уничтожением мусора, переезжая из города в город, из страны в страну, пока магистр Барталей не вызвал меня в Лондон на собрание Приората.
Выслушав меня, Инфанта некоторое время молчала, допивая четвёртый стакан “кровавой мери”.
- Учитывая что тебя, в ещё большей мере чем меня, во всех аспектах можно считать нетипичным мусорщиком, - придвинувшись ближе ко мне, проговорила рыжеволосая, - Я хочу спросить тебя как коллега по ремеслу? Только ответь мне честно?
Я сказал, что постараюсь.
- Проводил ли Агмус Барталей твою инициацию так как следует? Устанавливал ли он барьеры в твоём сознании?
Я молча отрицательно покачал головой.
- Давал ли он тебе свою кровь?
Я вновь отрицательно покачал головой, и добавил:
- Только перстень.
- Тогда что ты здесь делаешь, дуралей? – серьёзно произнесла она, смотря мне прямо в глаза, - Тебе чертовски повезло! Из тебя не сделали статичного чистильщика, в твой мозг не внедрены ограничения, твоё мышление не циклично. Что ты забыл в этом логове змей и помойных крыс? Я не пытаюсь настроить тебя против Агмуса Барталея, но одной Кали известно, какие планы на тебя имеет твой инициатор. Я бы тебе советовала, пока не поздно, избавиться от кольца и убираться куда подальше, от всего что связано с грязными интригами, банальными смертями и перспективами синдиката.
Я улыбнулся, и немного отпил со стакана.
- Думаешь я шучу? Я серьёзно! Ты можешь жить где-то вдали, в каком-то захудалом тихом городишке, не привлекая внимания, не создавая проблем. Заниматься медитацией, садоводством или животноводством. И предоставить лукавым часовщика заниматься своими делами без тебя. Понимаешь в чём штука, тебя ведь нельзя будет отследить и воспрепятствовать твоему побегу. А меня то, например, всегда можно выследить. – Инфанта постукала указательным пальцем по голове.
- Нет, бегство не мой вариант. Я предпочитаю следить за сюжетом из первых рядов.
- Ну смотри, я даю тебе дельный совет. Не пожалей потом об этом, блохастый. – Засмеялась моя беззубая напарница.
- Не пожалею.
- Выпьем же за жизнь без сожалений. – Изрекла тост девушка, и мы в очередной раз стукнулись стаканами и опустошили их содержимое.
В тот вечер мы выпили по семь “кровавых мери”. Качаясь мы вышли из кабачка где-то в пять часов утра, и потом долго ждали такси, которое так и не приехало. Опираясь друг на друга, мы пошли пешком, и уже где-то через пару миль по пути поймали такси, которое развезло нас по домам.
Мой распухший нос заживал дней пять, сломанные рёбра недели полторы-две. Зубы Инфанты росли около месяца, в течение которого я не переставал потешаться над её улыбкой. Пальцы её срослись гораздо быстрее. Мочку уха она зашила на следующий день, и снова вставила в неё украшение. Она по-прежнему называла меня “псиной” и “блохастым”, но уже мягким дружеским тоном, и кроме этого больше не позволяла себе ничего лишнего.
Такая она, дружба с рыжеволосой бестией!