1. В прошлой главе мы на примере политики Калигулы убедились в том, что понятие “природы” внутри динамики властного произвола соотносится с центральным верхним контекстным полем субьекта власти F. Это понятие таким образом тематизируется прежде всего внутри параномики FDB, парадигмы “противозаконной” (греческий предлог пара может иметь значение “против”) субьективности, в которой ресурсы контролируемой властью F части мира/рынка (нижнее левое контекстное поле D) используются для подрыва традиций, обычаев и законных установлений в правом верхнем контекстном поле жизненных форм В и разрушения тематизирующей это поле сословно аристократической морфономной парадигмы идентичности .
2. Это поможет нам осмыслить противопоставление Природы и Закона в одном из центральных документов раннего христианства, написанном аполстолом Павлом Послании к Римлянам (54 г. хр.э.). Необузданная и изменчивая плотская “Природа” согласно этому Посланию не может подчиняться Закону, даже тогда, когда ее носитель на словах готов это сделать. Очень важно понять что за этим, казалось бы абстрактным богословским утверждением стоит огромный жизненный опыт, включающий и политическое измерение. События 38/41 гг были еще у всех свежи в памяти, они включали попытку постановки статуи императора Калигулы в иерусалимском Храме в 40/41 гг. и погром в Александрии 38 г., начавшийся с атаки протономого наместника Авилия Флакка на морфономную верхушку александрийской иудейской общины (см. глава 4) и морфономного иудейского царя Агриппу I, который можно сравнить с атакой параномного императора Калигулы на морфономную римскую аристократию, ограничивавшую его власть (см. глава 5).
3. То что Калигула по дружбе к Агриппе и изза ненависти к римской аристократии, частью которой являлся Флакк, близкий к семейному кругу Тиберия, приказал арестовать, сослать, а затем уничтожить Флакка, не отменяет того факта, что их действия имели общий элемент, а именно противопоставление “природной” неограниченности власти морфономным/культурным законам и обычаям, как римским, так и еврейским.
4. Конечно Калигула, размах власти которого был несравненно больше, чем у Флакка, пошел гораздо дальше и предпринял попытку прямого обожествления собственной власти. Об этом нам подробно рассказывает Филон в Посольстве к Гаю, а также другие исторические источники, например биография Гая у Светония и Иудейские древности Иосифа Флавия. В ходе этой попытки он наткнулся на прямое сопротивление только со стороны иудеев, которым Закон запрещал обожествление сотворенной Богом и следовательно тварной человеческой природы. Вот что об этом пишет Филон Александрийский
Не ясно ли уже, что Гай не должен уподобляться ни богам, ни даже полубогам, не будучи наделен ни их природой, ни сущностью, ни даже направленьем жизни? Но, видно, желанье слепо, особенно в соединении с тщеславием и жаждой первенства при неограниченной власти; все это и стало для нас, счастливых прежде, погибелью. Ибо на одних только евреев он взирал с подозрением, так как только они избрали себе совсем иное направленье жизни и совсем иному были обучены с пеленок родителями, воспитателями и наставниками и, главное, самими священными законами, а кроме них — неписаными правилами жизни: чтить единого Бога, Отца и Создателя Вселенной. А вот все прочие — мужи и жены, города, народы, земли и страны света, словом, весь мир — хоть и стенали, глядя на происходящее, однако льстили Гаю, превознося сверх меры и тем питая его спесь. (Посольство к Гаю 16)
Иные даже ввели в Италии варварский обычай падать ниц, уродуя тем самым благородный облик римской свободы. И только в одном избранном народе еврейском подозревали готовность к сопротивлению, ибо этот народ всегда был готов принять смерть, как если бы это было бессмертие, лишь бы только не попирались законы отцов, даже малейший из них, ведь это как в постройке: стоит только вынуть один камень, и все, что кажется прочным, распадается и рушится, обваливаясь в появившиеся пустоты. Но тут сдвигался с места не камешек, но глыба: из тварного и смертного состава человеческого был вылеплен образ Бога, чтобы казался он нетварным и неподверженным гибели, и это евреи сочли худшим из всех безбожных дел, ибо скорее Бог мог стать человеком, нежели человек — Богом, не говоря о том, что были тут иные тяжелейшие грехи — неверие и неблагодарность к Создателю Вселенной, который своею волею щедро и обильно изливает блага, не обделяя ни части мироздания. (Посольство к Гаю 16)
И вот стали готовить войну против нашего народа, войну величайшую, не на жизнь, а на смерть. Ибо что может быть хуже для раба, чем враждебно настроенный хозяин? Подданные же самодержца суть его рабы, и если это не относится к предшественникам Гая, правившим снисходительно и соблюдая законы, то к Гаю имеет прямое отношение, ибо он вырвал из своей души всякую снисходительность и ревностно стремился к беззаконию: почитая законом самого себя, Гай отменил все прочие законоуложения как пустые словеса. Он всех нас записал в рабы и не просто в рабы, а в низшее рабское сословие, а наш правитель стал нашим хозяином. (Посольство к Гаю 17)
5. Этому параномному FDB настрою. акцентирующему властную распорядительную доминанту FD, как основу новой демонстраномной религиозной ориентации FED, с помощью манипуляции создающей культовую псевдодействительность и тем самым оправдывающей всеобщее рабство, в политике Гая Калигулы Филон Александрийский противопоставляет респектономное BFE поведение его предка Августа (и до некоторой степени Тиберия), которые тематизировали рекогнитивную/признавательную линию ВЕ в отношении еврейской общины.
А как же тот, кто превозмог человеческую природу, достигнув всех возможных добродетелей, кто первым был назван Август как в силу величия его самодержавной власти, так и в силу нравственного совершенства, получив этот титул не по наследству как часть общего жребия, нет, в самом себе он нес зерна священного поклонения, доставшегося и его преемникам? Его, кто тотчас овладел смутными и запутанными обстоятельствами, лишь только взял на себя заботу о государственных делах? Ибо материки и острова тогда вступили друг с другом в борьбу за первенство, имея правителей и покровителей из римлян, причем весьма влиятельных; кроме того, Европа с Азией вступили во взаимный спор о том, чья власть сильнее: народы обеих поднялись от самых крайних пределов и тяжко двинулись войною друг на друга по всей земле и морю, так что весь род человеческий чуть было сам себя не истребил, когда бы не один — человек и правитель, Август, достойный именоваться «отвращающий зло». Таков он, Цезарь: он успокоил бури, которые поднялись со всех сторон, он излечил болезни, которыми страдали равно греки и варвары; болезни эти прошли от юга до востока, промчались на запад и на север, обильно засевая все пространство злыми семенами. Таков он, Цезарь: он не только ослабил путы, коими был обвит мир, но сбросил их. Таков он: покончил с войнами, как явными, так и тайными, причина каковых — разбойничьи набеги. Таков он: избавил море от пиратских судов, пустив по нему великое множество торговых кораблей. Таков он: дал свободу всем городам, привел хаос к порядку, укротил враждебные и дикие народы, обустроив их жизнь, Элладу расширил многими Элладами, а варварские земли в главнейших частях настроил на эллинский лад. Все это сделал он, страж мира, дающий всем по нуждам их. Он не скупился на добрые дела — берите все! Он за всю жизнь не утаил ничего доброго или прекрасного. (Посольство к Гаю 21)
И вот такого-то благодетеля они просмотрели, и за все время, что он правил Египтом, за сорок три года, не водрузили в его честь в молельнях (имеются в виду александрийские синагоги ЛБ)ни каменной, ни деревянной статуи, ни единой надписи. Но если и нужно было учредить в чью-либо честь новые исключительные почести, то именно в честь [этого человека], не только потому, что он стал истоком и началом рода Августов, не только оттого, что он — первый величайший всеобщий благодетель, устранивший многовластье и вверивший кормило общего корабля одному кормчему — самому себе, изумительно владеющему искусством власти (ибо неложно говорится: «нет в многовластии блага», и разноголосица — причина самых разных зол), но оттого еще, что весь мир воздавал ему олимпийские почести. И свидетельством тому храмы, ворота, портики, дворы пред храмами; мы видим: какой ни возьми город, какие ни возьми в нем великолепные памятники, те, что посвящены Цезарю, их всегда превосходят красотой и силой, особенно в нашей Александрии. Ибо нет святыни более драгоценной, чем та, которая зовется Августов храм, — храм Цезаря-Эпибатерия. Этот храм возвышается над самыми удобными гаванями, такой величественный и отовсюду заметный, и он, как ни один другой, весь полон посвятительных даров: он окружен кольцом из надписей, серебряных и золотых статуй; широко раскинуты священные земли храма, тут портики, библиотеки, священные рощи, ворота, просторные дворы — все, чем создается роскошь и красота. Храм этот — залог спасения для тех, кто покидает гавань, и для тех, кто возвращается обратно. (Посольство к Гаю 22)
Итак, поводы у них были весьма убедительные, да и сопротивления они ни в ком бы не встретили, однако никаких нововведений в молельнях сделано не было, и соблюдалась буква закона. Неужели они упустили какой-то знак почтения из тех. И вот такого-то благодетеля они просмотрели, и за все время, что он правил, что полагались Цезарю? Но кто осмелится утверждать это, будучи в здравом уме? Так почему же они нанесли Цезарю такой ущерб? Отвечу прямо: они знали, как ревностно он заботился об упрочении римлян и всех других народов, а почести принимал не для того, чтобы истребить чьи-либо законы и установленья, но следуя величию власти, коей естественно быть почитаемой. И мы можем доказать неопровержимо, что его никогда не возбуждали и не тешили непомерно раздутые почести: во-первых, он не желал именоваться богом, а если кто-нибудь так называл его — негодовал, а во-вторых, он одобрял евреев, у которых, как было ему доподлинно известно, такие вещи вызывали отвращение. Как выражалось это одобренье? Тиберий прекрасно знал, что большую часть Рима за Тибром населяют евреи. Это были римские граждане, по большей части вольноотпущенники; в Италию они попали как пленники, хозяева дали им вольную, и [никто] не вынуждал их нарушить хоть один обычай предков. Еще он знал, что у них есть молельни и что собираются они там главным образом в священную субботу, когда евреи все вместе обучаются философии предков. Он знал и то, что вырученные от первин деньги они собирают как священные и отправляют в Иерусалим, чтобы там их посланцы совершили жертвоприношения.
Однако он не выдворил их из Рима и не лишил римского гражданства за то, что они продолжали бережно хранить другое свое гражданство, не принял меры против их молелен, и не мешал их сборищам для наставления в еврейских законах, и не препятствовал жертвованию первин, напротив, он так благоговейно чтил веру, что едва ли не при участии всего семейства украсил наш храм роскошными дарами и приказал, чтобы отныне и во веки веков приносились там каждодневные жертвы из его личных средств как дань Всевышнему; эти жертвы приносят и поныне и всегда будут приносить, всем объявляя, каким должен быть истинный самодержец.
И вот что еще удивительно: во время ежемесячных государственных раздач он никогда не ущемлял евреев в их правах на блага, напротив, если даже раздача выпадала на священную субботу, когда не дозволяется ни брать, ни отдавать, ни вообще хоть как-нибудь участвовать в обычной жизни, особенно в делах, сулящих наживу, раздатчики по приказу самодержца сохраняли эти знаки человеколюбия, положенные всем, до следующего дня. (Посольство к Гаю 23)
6. Здесь мы видим, что у Августа и до известной степени Тиберия в отличие от Калигулы исходным являлось все таки контекстное поле В т.е. не абсолютная власть F сама по себе, a ee способность найти компромисс, как с традициями римской аристократии В, так и с обычаями и установлениями иудеев (контекстное поле “чужих” Е и признавательная линия ВЕ). Именно эту динамику тематизирует респектономная парадигма идентичности ВFE.
7. В следующей главе мы посмотрим, как развивались события, связанные с атакой Калигулы на иудейскую религию, выразившейся прежде всего в его требовании поставить свою статую в иерусалимском храме.