Раз, два, три…
1.
Был как раз тот самый день, когда все, что ни делаешь, кажется бессмысленной суетой. Тот самый день, когда все валится из рук, а при взгляде в зеркало напрашивается сравнение со злобно-растерянной мегерой; день, который "длится дольше века" и без всякого намека на романтические реминисценции и существование страны добрых фей и ласковых щенят.
В такие дни лучше не думать об истории рода человеческого, потому что ничего, кроме злодейств и кровопролитий, корысти и продажности, не разглядишь. Мне совершенно очевидна пагубность такого рода мыслей, но они пожирают меня, как ненасытная паучиха, уминающая самца после спаривания. Мне уже давно кажется, что я вполне могу обойтись без слов. Особенно с близкими людьми. Все слова кажутся лишними, все вопросы тупыми, замечания пошлыми, особенно когда общаешься с закрытыми системами, не вступающими в интеракцию. Достаточно одного взгляда, чтобы все понять. Но надолго затянувшаяся тишина угнетает и возвращает к вербальному общению, желательно не обременительному.
Эрзацем такой односторонней коммуникации прекрасно служит включенный телевизор или совершенствуемый ежечасно продукт новейших технологий – социальные сети. Бедная, бедная Раневская, как она безнадежно устарела! Теперь о своем одиночестве можно сообщить всему миру и даже насладиться плодами отзывчивости абсолютно незнакомых и непонятно почему сочувствующих людей, готовых потрындеть на любые темы. Благословенный виртуальный мир, избавивший нас от разобщенности.
…Я смотрю на себя в зеркало. Кожа цвета овсяной каши, потухший взгляд, тусклые, сухие волосы. Даже голос стал тихим, поникшим, будто по земле стелется. И главное – никаких побудительных мотивов. Все творческие каналы перекрыты наглухо. Обиды и жалость к себе – две неразлучные подруги, мастерицы по блокадам, даже они покинули меня. Может, это и к лучшему, зачем нам такие неконструктивные подруги?! Только тормозят созидательный процесс. В другое время я весьма созидательная натура. Но не сегодня, нет, не сегодня.
Добрая половина моих реальных подруг уже давно сидит "на колесах", а так же в качестве систематической благотворительной акции помогает психологам повышать их благосостояние. Мне к психологу не надо. Про все проблемы, которые родом из детства, когнитивные искажения, выборочные восприятия и аргументирование эмоциями я и так знаю. Сама себе могу позудеть о неразрывной связи с мирозданием, немереных внутренних ресурсах, о том, что не убивает и закаляет, о наполовину полных и пустых стаканах. Недавно один из моих приятелей, не считающий психологов за людей, посоветовал одинокому самородку от психологии удовлетвориться личной жизнью в наполовину полной постели. (Не думаю, что совет сильно вдохновил врачевателя души.)
Головой все знаю, откуда ж такая остервенелость? Хорохорюсь и кичусь своей независимостью и самодостаточностью, а на самом деле в вечных стараниях угодить и соответствовать, я давно потеряла свою, не побоюсь этого слова, идентичность. Мой внутренний мир не подает никаких внешних признаков. Я так решительно боролась за права других быть самим собой, что добровольно взвалила на свои плечи обязанности по реализации их прав.
Я стараюсь быть бесконфликтной, для всех удобной. Наверно, именно в этом и состоит моя индивидуальность, тут я бесстрашный борец за укрощение собственных желаний и потребностей. Нет, правда, я обожаю всех членов моей семьи, включая бывшего мужа, склонного к исповедальным ночным разговорам, и двух упитанных кобелей, подобранных моим сыном, беспрерывно линяющих и по-хозяйски сопящих на салонных диванах. Я не ругаюсь с коллегами по работе, которым очень нравится, как у меня все замечательно получается в то время, как они проводят большую часть рабочего дня за книгой, телефоном и в недрах интернета.
Я вежлива с соседями, поджимающими губы прежде чем выдавить ответный "шалом". Когда площадка за моим домом покрывается слоем пластиковых бутылок и целлофановых пакетов, я натягиваю резиновые перчатки и собираю всю эту гадость, без всякой надежды на то, что чистота продержится более часа. Моя деятельность на благо экологии вызывает, как правило, две реакции: в одних глазах я читаю глубокое сочувствие моему слабоумию, в других – недоуменное одобрение, ну типа, сами-то мы не опустимся заниматься такой херней, тем более что налог муниципальный немалый платим, ну а если тебе так уж приспичило, то вот и молодец. Эти, вторые, еще и "коль акавод " скажут, громко так скажут, проникновенно, с большим самоуважением как раз в то время, как я потащу огромный мешок дерьма к мусорным бакам. А ты чего хотела, чтобы они, засучив рукава, наперегонки метнулись тебе помогать?
Классику помнишь еще? "Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались..." Ничего не изменилось, и люди по-прежнему стараются и даже весьма преуспевают в этом деле.
Когда телефон долго не звонит, дефицит связи с внешним миром повергает меня в уныние, когда он звонит, то всегда не вовремя. Не в том смысле, что, стоя под душем или с зубной щеткой во рту, говорить по телефону неудобно, а в плане отсутствия расположенности к общению в конкретный момент. Больше всего я люблю, когда звонят представители разных фирм, чтобы развести меня на ненужные расходы. Эти елейные голоса я узнаю сразу: " Здравствуйте, меня зовут Владимир, Галина, Светлана и т.п. "
Последнее время повадились звонить всякого рода христианские сектанты, сулящие заунывными голосами несметные щедроты в земной и загробной жизни. А несколько дней назад, вообще что-то запредельное… в двенадцать часов ночи звонок …Уже приготовилась к очередному обвинительному выступлению экс-мужа, и вдруг незнакомый голос, такой мерзкий, истеричный...Чего он хотел, так и не поняла.
Ежедневник, с трудом выуженный из недр потертой сумки, напомнил о предстоящем визите к стоматологу. Дважды в год я хожу снимать зубной камень в хорошую и дорогую клинику. Там всегда встречают радушно и тепло. Я бы даже сказала, что слишком. Каждый раз при моем появлении Мири делает шутливый реверанс прямо у стойки секретаря, а затем хватает меня за локоть и тащит в свой кабинет.
Она набрасывается на меня так яростно, что сразу вспоминается сказочка про бедных деток в пещере людоеда. Надо сказать, что Мири крупная, чтобы не сказать полная женщина, энергичная сверх меры, громогласная, как большинство израильтян, и жизнерадостная до чертиков. Она терпеть не может однообразия, и каждый раз встречает меня новой экстремальной прической и помадой, которая становится все ярче раз от раза. Рука у нее не слабая , поэтому, когда она тащит меня в кабинет, я не сопротивляюсь, а только иронически кривлю губы.
Я уже давно усвоила (не без помощи немецких романтиков), что ироническое отношение к жизни, людям и собственной персоне является отличным средством защиты, и каждый раз, сталкиваясь с несовершенством мира, натягиваю иронические доспехи. Иногда они не в меру тяжеловаты. Не в силах скрыть оторопи от очередного боевого раскраса Мири, я робко интересуюсь, понравился ли новый имидж ее мужу.
- Нет, никому не понравился, - она радостно надевает на меня бумажный одноразовый слюнявчик и лучезарно улыбается, - ни мужу, ни маме, ни сыну, ни другу сына, ни дочке, ни ее жениху. Но кого это тревожит?! Главное, что мне это по кайфу. Так я им и говорю напрямик: " Дорогие мои! Мне в вас тоже не все нравится, но я вас принимаю такими, какие вы есть, так и вы постарайтесь мне настроение не портить."
Вот оно, истинное лицо израильской толерантности, реализованное в рамках отдельной семьи. Усадив меня в расслабляющее зубоврачебное кресло, она начинает бесконечный рассказ, сопровождаемый визуальным показом фотографий родственников. Толстые пальцы с броским маникюром бойко перемещают картинки на экране новенького мобильного телефона.
Мири привыкла держать меня в курсе всех новостей ее многочисленной семьи. Она почему-то считает, что мне это безумно интересно. Слушая Мири, я по-приятельски улыбаюсь, дружелюбно киваю головой, время от времени справляюсь, не пора ли нам заняться моими деснами и зубами.
- Сейчас, сейчас. Я тебе должна рассказать о женихе моей дочери. Он такая лапушка, такой душка. Между прочим из ваших, из Санкт Петербурга, приехал один, служит в армии. Ой, ты только посмотри на него: блондин с голубыми глазами! Отслужил в боевых частях. Сейчас изучает языки. Зовут Макс. Как они любят друг друга! Ромео и Джульетта отдыхают. Видишь, видишь, вот кольцо, которое он ей подарил. Каждый месяц он ей что-то дарит! Как я его обожаю, он мне как сын. Знаешь, он нас совершенно не стесняется, ходит по дому в одних трусах. Нет, мне это ни чуть не мешает.
Неиссякающий поток бурного Мириного сознания обрушивается на меня лавиной. Боже, как много она говорит! Когда остается минут двадцать до появления следующего пациента, Мири энергично натягивает на лицо маску и переходит к тому, ради чего я сижу в зубоврачебном кресле. После такой прелюдии я готова перенести любую боль, лишь бы рот Мири оставался закрытым.
Не думайте, что автор этих строк – мизантроп и депрессивная неудачница. Я живу на земле много лет, но мне еще интересны люди. Довольно часто я готова взвалить на себя груз чужих проблем, особенно, когда мне необходимо забыть о собственных чувствах и разочарованиях.
Бремя чужой радости мне тоже посильно. Несмотря на все вышеизложенное, я люблю жизнь и чувствую глубокую солидарность с поэтом Константином Ваншенкиным, особенно когда эта любовь положена на музыку Эдуарда Колмановского и о ней поет сам Бернес. Нет, просто сегодня такой день, такой день, такие времена. У вас ведь тоже это бывает.
2.
Я обожаю израильскую зиму. Включенный электрический обогреватель, выпущенный наконец на свободу из картонной коробки, и натянутые до колен шерстяные гольфы напоминают мне прохладное лето на подмосковной даче. Самое по-домашнему уютное время года.
Я даже иногда представляю, что мне не так много лет. Алюминиевые рамы окон превращаются в деревянные, от них чудно пахнет мокрой древесиной, на плите греется вода для мытья посуды, на террасе разбросаны детские игрушки, и отчетливо слышится голос младшего сынишки, натягивающего сапоги: "Мама, пошли пИсать."
Мысль о необходимости идти на службу зимним утром особенно невыносима. Израильский закон о пенсионном возрасте иначе как драконовским не назовешь. В то время, как мои бывшие соотечественницы вовсю наслаждаются заслуженным отдыхом, я вынуждена сохранять юношескую бодрость и трезвость ума, находясь на седьмом десятке.
Мне бы понежиться в теплой постели, сначала сладко подремать, а потом, подложив под спину высокую подушку, уткнуться в хорошую книжку, медленно отхлебывая из большой чашки чай с лимоном. Потом снова подремать, завернувшись в пуховое одеяло, проснуться и наслаждаться тишиной, посматривая из окна на голубое или серое небо. Знаете художников, создающих песочную анимацию? Если не знаете, посмотрите в ютьюбе. Я почти уверена, что идея создания быстро меняющихся песочных картин спустилась сверху, с движущихся по небу и постоянно меняющих форму облаков.
Особенно тяжело просыпаться, если ночь напролет снятся вам увлекательные сюжетные сны, по большей части цветные. Эти зимние сны лучшее, что со мной происходит с тех пор, как выросли мои дети, а муж перебрался под крыло нормальной, не пишущей стихов женщины. (Я давно не держу на него зла, если честно, он и так терпел слишком долго. А терпение кончается даже у таких зануд, как он.)
Летом, как правило, снятся тягучие и бессвязные сны. От жары и духоты мозг плавится, как сыр в микроволновке, или кипит, превращаясь в "возмущенный разум". Но вот зимой, это просто бесплатный кинематограф на свежем воздухе. Жаль только, что под утро все увиденные истории забываются, напоминая снег в Хайфе: порадовал глаз минут на пять – и вот уже растаял.
Зима… Зима в Израиле. Самая благодатная и поэтическая пора, возвращающая вам способность ясно мыслить. Дожди, наконец, смыли многомесячную пыль с деревьев и домов, от тротуаров не исходит тошнотворный запах грязи, сдобренной кошачьей и собачьей мочой. (Вот только не думайте, что я против животных. Моё отношение к ним намного лояльней, чем к людям, и глядя на мирно играющих псов, я верю, что еще не все потеряно и в человеческих отношениях.) Во дворах понурая желтая солома сменяется молодой зеленой травкой. Цветут нарциссы и кусты жасмина, а разноцветные цикламены вылезают прямо из камней. Зима преображает людей и землю. В лицах суровых соседей зарождается что-то человеческое, не побоюсь этого слова, духовное.
Приятная свежесть касается высушенной и сморщенной кожи. Можно гулять по улицам и днем и ночью, дыша полной грудью, не обливаясь потом и не щурясь от нещадного солнца, ослепляющего и проникающего сквозь защитные очки. Израильские зимние дожди – это отдельная песня. Впрочем, песня – не самое уместное слово, это лавина, стихия, сплошной поток, справится с которым не в состоянии ни дворники на машинах, ни мгновенно заполняемые уличные стоки. В порывах и атаках израильского ливня есть что-то библейское. Они так мощны, что невольно напрашивается аналогия с вселенским потопом, и душа наполняется патетическим беспокойством. Но самое удивительное – это волшебная концовка, когда небо озаряется улыбкой до самых ушей в виде широчайшей радуги. И непременное O SOLE MIO , как ярко светит после бури солнце!
Когда дело касается израильской зимы, трудно не захлебнуться от восторга и не впасть в преступное многословие. Но даже зимой бывают такие дни, те самые дни, с которых я и начала повествование.
3.
Я часто разговариваю сама с собой. Так сказать, осмысливаю свою жизнь. Наконец-то, появилось время. Грустно, когда проживаешь жизнь, не приходя в сознание, когда она так насыщена, что состоит только из фактов, особенно если твоё средоточие – это чувства, звуки, запахи, краски.
Налезающие друг на друга события, дела, требующие немедленного завершения, избыток сочащейся из многочисленных источников информации, от которых нигде не скроешься (разве что на горной вершине), напоминают гигантскую разноцветную свалку мусора. Ты злишься и раздражаешься, и вот, в один прекрасный день понимаешь, что в этом "мусоре" твое спасение.
Неужто в культурном наследии человечества есть огромное упущение и никто не сложил подобающего гимна прозе жизни, пошлому быту, суете, которые заполняют нас, когда необходимо замедлить ритм, снизить драматизм, остроту эмоций, чтобы элементарно выжить, не поехав крышей.
Ах, как уместны и хороши бытовые наполнения при мыслях о тупике, в который приводит дорога жизни. Нет, мне совсем не подходит мандельштамовское "есть блуд труда, и он у нас в крови". Или он о другом? Как бы то ни было, может, я еще успею и исправлю эту ошибку, сложив гимн банальности, спасающей наш рассудок.
Три года назад я спасла свой рассудок и купила новую квартиру. Не сочтите это преувеличением.
Не то что бы мне не нравилась моя бывшая обитель, сама по себе она была довольно удобна и уютна, но жизнь в ней напоминала существование на вулкане, извергающемся с устрашающей периодичностью.
Проблему дома составляли населяющие его люди, жившие по закону криминального мира: никогда ничего не отдавай даром, и абсолютно лишенные осмысленных принципов справедливости. Неудивительно, что при таких установках им никак не удавалось найти общий язык. Посредниками в их отношениях выступали бравые израильские полицейские, еженедельно наведывавшиеся то к одному, то к другому соседу, и блюстители Фемиды в здании суда, тщетно призывавшие конфликтующие стороны к миру и время от времени штрафующие то одну, то другую сторону.
Необходимость раскошелиться и оплатить наложенные штрафы отношений не улучшала, более того, она звала к отмщению. Формы мести зависели от изобретательности индивидуума, но по большому счету народ не чурался таких радостей, как вылить на голову ненавистного соседа грязную воду или забить замочную скважину клеем. Особо изобретательные старательно собирали собачье говно и аккуратно выкладывали его на коврик около двери соседа. Всех благостных начинаний этих замечательных людей и не перечесть!
Необходимо добавить, что разборки, гремящие горшком, разворачивались не только на жилой площади и лестнице подъезда, бесшумные баталии массированно велись на виртуальном пространстве, наполняя электронные почтовые ящики десятками сообщений угрожающего или обвиняющего характера, а также покушениями на фейсбучные страницы и оставлением там замечаний нелестного толка.
Признаюсь, по природе я не борец, не любительница и не участница громких скандальных зрелищ. Я далека от мысли о возможности перевоспитания взрослых людей, поэтому единственным выходом из создавшегося положения мне виделось позорное бегство с поля непрекращающегося боя.
Последней соломиной, сломавшей спину верблюду, стали мои любимые израильские дожди, затопившие стоки и слегка подмывшие фундамент дома. Так же вода просочилась сквозь давно не ремонтированную крышу в квартиры последнего этажа. Перед жильцами замаячила тень капитального ремонта, платить за который далеко не все изъявляли желание. Продолжение темы не предвкушало ничего оптимистического поэтому дождавшись первых жарких месяцев, подсушивших внешние признаки протечек, я подло продала свое насиженное гнездо первому залетному покупателю и судорожно принялась искать новое жилье.
4.
Новая квартира понравилась мне сразу, хотя новой она была только для меня и требовала хорошего ремонта. На нормальные отношения между соседями говорили недавно пристроенные на всех этажах балконы и комнаты безопасности. Хотя при первом знакомстве с человеком трудно разглядеть его коммуникационный потенциал, я не погнушалась переброситься парой фраз с будущими соседями, и осталась вполне удовлетворена по этой части.
Дом стоял на горе, и из его окон открывался душезахватывающий вид моря, плавно переходившего в небо. Дополнительными достоинствами квартиры были нестандартность планировки и обилие углов и разных закутков, а также целые две комнаты на первом этаже, предназначенные под склад.
Продавцом оказался видный мужчина, вдовец со странной фамилией Северин, проводивший большую часть времени в заграничных командировках. Он безумно торопился избавиться от жилплощади, так что сделка купли-продажи состоялась в несколько дней. Вообще, во всей этой истории с покупкой квартиры было что-то судьбоносное.
Все началось с того, что после небольшой аварии, совершенной по моей вине в состоянии глубокой задумчивости, мне пришлось на несколько дней расстаться с любимой машиной, отвезти ее в гараж и предоставить заботам умелых арабских хлопчиков.
В отсутствие личного транспорта пришлось вспомнить первые годы неустроенной жизни на исторической родине и добираться на работу на автобусе. Конечно, трудно удержаться от желания описать жанровые сцены, разыгрывающиеся ежедневно в израильском общественном транспорте, но я, пожалуй, превозмогу себя и ограничусь лишь выражением недоумения по поводу существования огромного количества людей, старающихся сделать свою личную жизнь общественным достоянием. Я не знаю ни одной страны, кроме Израиля, где бы абсолютно чужой для вас человек был способен вовлечь незнакомца в беседу самого интимного свойства.
Израильтяне, особенно те, что ездят в автобусах, чрезвычайно общительны и искренне убеждены, что все, происходящее в их жизни, имеет не меньше, чем мировое значение, и потому должно представлять животрепещущий интерес для окружающих.
Достаточно два дня поездить в автобусе, и ты начинаешь понимать, как много теряешь в эмоциональном и информационном плане, пользуясь личным транспортом! Как бездарно проходит время, проведенное за рулем в унылом одиночестве!
Войдя в автобус и взяв билет, я заметила свободное место почти в самом конце салона, куда и приземлилась, оказавшись в приятном соседстве с симпатичным мужчиной среднего возраста. Он казался чрезвычайно сосредоточенным и нервно перебирал в руках листы печатного текста. Слегка скосив глаза в сторону этих бумажек, я легко определила, что мужчина озадачен продажей квартиры. В объявлении было много заманчивого: хороший район, приличный метраж, большой балкон, закрытая стоянка для машины, склад. О соседях, конечно, ни слова, как о покойниках.
О том, что сосед – мой бывший соотечественник, говорил не только дубликат объявления на русском языке, но и что-то неуловимое и трудно определяемое, что выделяет "русских" (украинских, белорусских и даже прибалтийских) евреев на фоне коренных израильтян.
Пользуясь израильской простотой нравов, я простодушно поинтересовалась, обращаясь к мужчине:
- Вы квартиру продаете?
- Да. В посредническое бюро не обращался. Опубликовал уже объявления в интернете на всевозможных сайтах. Теперь вот хочу еще подстраховаться и расклеить несколько штук. Тороплюсь очень. Вам, случайно, квартира не нужна?
- Еще как нужна. Только знаете, бывает, что квартира чудесная, а жизни в доме нет.
- Это вы о соседях? - незнакомец оказался из понятливых.
- Нет, это не мой случай. В первой купленной мной квартире были не соседи, а просто змеиное гнездо. В этой – совсем другое дело. Я честно говоря, даже толком не знаю, кто в доме живет. Регулярно плачу домовому комитету, он решает все проблемы. На лестнице встречаемся –" шалом-шалом", и все. По-моему, самый замечательный вариант. Все живут своей жизнью, никто ни к кому не лезет. Я, знаете ли вдовец, овдовел пять лет назад, а теперь вот решил к брату в Америку перебраться.
Услышав подобное, я заметно оживилась, и выразила желание посмотреть квартиру, что и осуществила на следующий день. Дальнейшее вам уже известно.
Ко всей этой истории необходимо добавить только одну деталь. Бывший хозяин квартиры так торопился, что оставил неразобранным склад и антресоли. Ссылаясь на безумную занятость перед отъездом на постоянное место жительства в Америку, он обещал оплатить необходимые расходы, но советовал не выпускать все в трубу без оглядки.
- Вы там кучу нужных и почти новых вещей найдете. Не торопитесь выкидывать. Вы на велосипеде катаетесь? Вот, там два должно быть. И посуды новой в нераскрытых упаковках. В книгах можете покопаться, мебель кой-какая есть, обогреватели. Не вам, так кому-нибудь другому пригодится. Я просто не успеваю этим заниматься, столько всякой бюрократической волокиты…
С тех пор уже прошло три года. Не знаю, поверите ли вы, но за все это время мне так и не удалось навести ревизию и освободить склад. Сначала я "спасала крышу" необходимым ремонтом в квартире, меняя полы, сантехнику и прочую мелочь, но по его завершению поняла, что цель достигнута, и необходимо сделать передышку прежде чем разгребать авгиевы конюшни склада. Но руки до него так и не дошли.
5.
Что-то несет меня все время на разные воспоминания. Отсутствие цельности в композиции – мой вечный недуг не только в сочинительстве. Вся моя жизнь – сплошной сумбур, и в целом, и в мелочах. Порядок в голове – это не для меня., потому что я думаю сразу обо всем. (Уже представляют свои крашеные кудряшки в пасти маститого критика: "каких же шедевров можно ждать от писателя, публично признающегося в сумбуре, царящем в его голове.?!")
Вот как раз сейчас мне подумалось, как важно иметь твердый сконцентрированный взгляд. Во взгляде человека чувствуется его энергия, эмоциональный стержень. Посмотришь в глаза человека, и сразу ясно: с таким лучше не связываться, получишь отпор по самое не могу. У карих глаз тут бесспорное преимущество перед серыми или голубыми, а если в них еще играет страсть… Акварель не так доминантна, как масло. Проницательный читатель уже смекнул, что у меня серо-голубые глаза, теперь добавьте к этому крутую близорукость, и потянутся в длинную очередь беззащитность, неуверенность в себе, бесконфликтность и прочие замечательные качества, выдающие в вас вечную жертву.
О благостных израильских дождях я уже говорила, настала пора сложить дифирамбы израильскому солнцу, нестерпимо яркому как в летне-весенне-осенние сезоны, так и в короткие зимние месяцы. Благодаря этому ослепляющему источнику, я выгляжу на улице совершенно иным человеком, преображаясь до неузнаваемости. А все дело в простых солнцезащитных очках. За темными стеклами рождается новая личность: свободная от общественного мнения, раскованная и уверенная в себе. Возможно, это лишь иллюзия, но волшебные очки защищают не только от солнца. И это совершенно потрясающее ощущение. Наверно, то же чувство испытывают разведчики, надевающие маскировочные халаты, или бегущие за спасительную кулису актеры, которым давно надоела сцена.
Ух, ты! Уже четыре часа, а я до сих маячу по дому в пижаме, думая о всякой ерунде, а между тем пора собираться к Мири. Она уж, бедняжечка, заждалась, небось, приготовила для меня новую порцию историй, а может, уже оттачивает их на других пациентах.
Выходя из дома, я глянула на переполненный почтовый ящик, из тонкой щели которого торчали свернутые конверты и рекламные буклеты. Казалось, что беднягу рвет от всей этой дряни, и я поспешила ему на помощь. Вытащив всю корреспонденцию, я не глядя сунула ее в сумку и побежала к машине.
В регистратуре стоматологической клиники царил форменный бардак. Вся мебель была сдвинута на середину приемной. Несмотря на открытые окна, запах краски застревал в горле и резал глаза. Я даже засомневалась, не ошиблась ли в дате, но секретарша мило заверила меня, что Мири освободиться через несколько минут.
- Извините, присесть не предлагаю. Сами видите, ремонт у нас. Главный врач в отпуск уехал на десять дней. Приказал клинику не закрывать и чтобы к его возвращению все было готово. У меня самой голова просто раскалывается от этой вони. Вы можете на улице подождать, я позову вас.
Я уже собралась последовать ее совету, но тут дверь кабинета Мири открылась, из нее вышел недовольный мужчина с перекошенным красным лицом. За ним решительной походкой ступала Мири в белоснежном халате и голубых брюках. Ее левый висок и левая часть затылка были выбриты под ноль и выкрашены в цвет зрелого баклажана. С правой стороны свисало нечто, похожее на эфиопские косички.
Увидев меня, Мири ободряюще похлопала мужчину по плечу:
- Это только первый раз так страшно. На следующей неделе будет уже полегче. Верно? – она заговорщически подмигнула, потом исполнила для меня традиционный приглашающий жест.
Войдя в кабинет, я уселась на кресло, закрепила одноразовый слюнявчик на груди и приготовилась к очередной серии рассказов. Однако вопреки моему ожиданию после общепринятых "привет – привет", "как дела ? – беседер ", Мири деловито запыхтела и начала готовить зубную машину, закрепляя на ней стерильные детали.
И тут неожиданно для себя самой я поинтересовалась:
- Ну, как дела, вообще? Как молодые?
- Молодые? Очень хорошо. Нет, правда, очень хорошо. Слава Богу, моя душенька избавилась от этого негодяя.
- От какого негодяя? - От того самого, который жил у нас дома, которого я приняла и полюбила, как родного сына.
Мири ждала наводящего вопроса, и я его задала:
- Чего натворил-то?
- Ты еще спрашиваешь?! Да он недостоин мизинца моей дочери. Ты посмотри, какая она у меня красавица. А какая улыбка? Уж мама постаралась, сделала ей голливудскую улыбку.
Перед моими глазами замелькали фотографии довольно упитанной "душеньки" с невыразительным взглядом и намечающимся двойным подбородком. Зубки и вправду были хороши.
- Представляешь, он решил в свой Петербург вернуться. И знаешь, почему? Он "ментально не вписывается в нашу жизнь". Вот не может тут жить и все! Он нас всех очень любит, но не может. Пытался, но не может. Вообще, он такими мудреными словами это все объясняет, что я с трудом понимаю. Такое впечатление, что я репатриантка из России, а он на высоком иврите шпарит. Единственно, что я поняла, что английский и французский языки для него как родные (о русском, вообще, речи нет), а логика иврита ему малодоступна.
- Понятно. Да…
- Что тебе понятно?! Он такой хороший, такой хороший. Это я только от расстройства его негодяем называю. Может, еще передумает. Ну ладно, давай рот открывай. Я послушно открыла рот и приготовилась к экзекуции.
Мири смахнула мелкие слезки со щеки и широко улыбнулась:
- Вот я и говорю моей несчастной девочке: " Брось плакать, у тебя еще таких Максов впереди меряно-немеряно. А если не можешь без него – поезжай с ним в его северную столицу. Только не реви и знай, что я туда – ни ногой. Ну если только в гости….
6.
Возвращаясь домой, за рулем я думала о Максе, которого видела только на фотографии. Все-таки удивительно, как современная молодежь четко формулирует свои желания и возможности, как ищет подходящую для жизни среду. Для меня тоже совершенно очевидно моё ментальное несоответствие израильскому обществу. Но, если честно, то я еще не видела такого места, в которое бы вписалась. Наверно, поэтому я еще здесь. И я даже не знаю, грустно это или нет.
Мне с самого детства нравилось постоять на обочине. Обочина – это совершенно чудесное место. Хочешь – стоишь, и ждешь, и смотришь, а надоело – можно и снова на шоссе, потусуешься слегка, и снова – прыг, ты уже вне игры.
Периодически я чувствую себя продуктом провалившейся социализации, этаким маргиналом, которому недоступно главное правило выживания в джунглях. И слова "мы с тобой одной крови, ты и я" мало кому хочется сказать. Да и кому, на фиг, нужна эта социализация, если тебе все равно жить в своем мире! Все настоящее и самобытное плохо социализируется. И со знаком "плюс", и со знаком "минус". По большому счету, я не претендую на излишнюю значимость, но свято оберегаю свой индивидуализм (ха-ха, об этом смотри выше) и для того, чтобы не навлечь на свою голову агрессию ошалелых коллективистов, не сильно выпячиваю маргинальность наружу и порой притворяюсь овечкой стада. Я это умею.
И про иврит Макс тоже хорошо сказал.
Я все тщусь понять логику языка, но из этих потуг ничего не рождается, кроме сознания того, что логика эта имеет такую древнюю историю, что мне ее не осилить. Вот в русском все было понятно. Берешь, к примеру, слово "пустыня", и сразу ясно, что оно от слова "пусто", место такое, никем не занятое, потому что кому оно нужно, если ни домов, ни людей, ни шума, одни пески. А в иврите мало того, что слово "пустыня" однокоренное со словом "говорить" так эта пустыня по своему наполнению самое что ни на есть заполненное место, потому что там, по мнению наших мудрецов, особенно обостряется ощущение Всевышнего.
Именно в этом гиблом и "пустом" месте Моисей получил и записал Тору. Господь наш решил поговорить с пророком в тишине. И правильно, потому что в тишине принимаются самые важные решения. То есть еврею без пустыни – никак. У каждого еврея должна быть своя пустыня. Или обочина. Хотя всегда есть вероятность того, что пока ты в пустыне принимаешь судьбоносное решение, твои близкие или дальние люди соорудят золотого дельца.
Помню, когда я в первые годы репатриации сильно озабочивалась этими семантическими изысками иврита, мне приснился забавный сон. Но о нем я расскажу в следующей главе.
Нет, иврит он не для слабых умов! И это замечательно подтверждает создатель рогатого Моисея - итальянский католик Микеланджело , начитавшийся латинского перевода Библии. Вот и вышло, что после разговора с Всевышним обзавелся пророк рогами, как Осирис какой-то. А все из-за того, что слова "луч" и "рог" состоят из одних и тех же согласных. Вот так вместо осиянной лучами головы можно запросто оказаться банальным рогоносцем.
7.
Прежде чем рассказать мой сон, я хочу обратиться к читателю, который не любит копаться в дурацких бессодержательных, чтобы не сказать, бессмысленных текстах. Вы можете смело пропустить эту главу. Она никак не связана с дальнейшим повествованием.
В отличие от других мимолетных и сразу забывшихся снов, этот, про пустыню, запомнился в деталях и до сих пор пополняет копилку моих повторяющихся сновидений. Возможно, мое сознание чрезмерно встревожено эпическими голливудскими полотнами и красочными турецкими сериалами, не иначе. Моя верующая подруга говорит, что если один и тот же сон снится с непоколебимой настойчивостью, это знак того, что вам сверху пытаются сказать что-то очень важное. Возможно, так и есть. Но надежды, возложенные с высоты на мою сообразительность, явно не оправдываются. Может, среди читателей найдутся любители разгадывать ребусы, и им откроется больше, чем мне.
Представьте себе дворец, выстроенный и декорированный в эклектическом стиле позднего девятнадцатого века. Начищенный воском художественный паркет, на стенах картины в тяжелых позолоченных рамах, бронзовые люстры с хрустальным обвесом. И я, в резиновых шлепанцах и далеко не в вечернем туалете, а попросту говоря в застиранной майке и обтягивающих леггинсах , тоскливо болтаюсь по залам нереального совершенства. Моей мятежной душе просто невмоготу вся эта роскошь.(Приснится же такая красота! И все это только для того, чтобы быть презренно брошенной.)
Забыла заметить, что дворец, выстроен на вершине горы, обнесен высоченным забором, покруче тех, которыми российские олигархи обносят свои загородные владения. Но что мне преграды! И вот я уже отчаянно вишу на раскачивающейся веревке над самой что ни на есть бездной, и через мгновение стремительные потоки ледяной горной реки уносят меня на явную погибель.
Но, видимо, гибнуть мне рано, потому что доселе не изведано наслаждение барахтаться в грязевом селе. Наконец, каким-то чудом я вырываюсь из лап клокочущей стихии и вся перемазанная выползаю на относительно безопасное и сухое место. Это что-то вроде леса, пережившего пожар. Почти все стволы деревьев обуглены, в воздухе запах гари. Остатки мокрой одежды липнут к телу, ноги босы и изранены.
В полном изнеможении я закрываю глаза. А когда открываю их снова, теплый песок щекочет пятки, солнце слепит глаза. Вот тебе на, кажется, я приземлилась в пустыне. Щурясь сквозь прикрытые веки, успеваю разглядеть, что пустыня совсем не пуста, а довольно тесно застроена пирамидами.
Над входом в каждую пирамиду висят таблички, примерно такие, какими израильтяне любят украшать входную дверь своих квартир. Если вы не были в Израиле, то так и не узнаете, что по улице Якинтон в доме номер десять в пятой квартире с кайфом проживает семья Перец, а семья Залкинд с улицы Хагалиль живет в счастье и любви, и что у Шели Кравиц не дом, а конфетка.
Все слова на пирамидах, натурально, на иврите, и я начинаю знакомство с новым местом с чтения табличек. Первая же надпись сильно озадачивает и даже заставляет сомневаться, правильно ли я ее поняла. "Дом профессиональных лжецов". Буковки радостно переливаются и блестят на солнышке. Следующая вывеска - "Дом амбициозных честолюбцев" - выложена в мозаичном стиле цветной керамикой. Иду дальше.
"Дом тихих убийц" – с большим вкусом из настоящего мрамора. Через десяток метров пирамидки попроще: "Дом сентиментальных дебилов" и у входа полуживые палочки кактусов, за ним - "Дом любознательных невежд". (В моих снах надписи на пирамидах варьируются. Помню были еще "Дом эгоистов-гедонистов", "Дом серийных взяточников", "Дом преступного равнодушия", "Дом беззастенчивых врунов". Все не упомню)
Мне кажется странным, что дома есть, а людей нет. Неужто они все вымерли, и теперь лежат, как фараоны, в своих гробницах? Но тут, непонятно откуда появляется невысокий лысенький дяденька в тельняшке и по его лицу видно, что ему страшно хочется пообщаться. И я завожу с ним разговор: - Зачем это вы на домах такое пишете? - А что "такого"? – удивляется "матрос". – В пустыне за кустом не спрячешься. У нас все на виду, все прозрачно, как в совковой авоське. Помнишь еще, как в магазин с авоськами ходила? А обратно идешь, и все видят, что сегодня ты прикупила молочко, кефир и хлеб, а на апельсины и конфетки детишкам денег не хватило. Ты сама откуда будешь?
- Я раньше во дворце жила.
- Ну это все, кто здесь оказываются, из дворцов понаехали, даже те, что из самых дальних медвежьих углов. И служили все министрами, ну в худшем случае врачами или инженерами. Если по прикиду судить, на принцессу ты не тянешь.
- Скажи, а других домов тут нет?
- Почему же нет?! Вот если пойдешь на восток, то через сорок дней доберешься до караванного поселка. Там у нас дома любви, сочувствия, терпения, справедливости и всякой другой хрени. Но я тебе туда идти не советую, потому что Хозяин в командировке, и никакой мацы не будет. Только слезы. Сама понимаешь, можно и не добраться.
И тут я понимаю, что безумно хочу домой, во дворец, но и до дворца можно не добраться. Меня снова ждет дорога через горные реки и грязевые сели. В ужасе я оседаю на горячий песок. И тут со мной происходит странная трансформация. Я уже не я, а лысенький человек в тельняшке, стою с открытым ртом и пялюсь на роскошный дворец на вершине горы. Над балюстрадой балкона, как флаг, развевается огромное красное полотно, в складках которого прячутся два слова "НА ПРОДАЖУ", а над тяжелой деревянной дверью красуется мраморная доска "Компания Сулейман Дули Исраэль".
8.
Не думала, что выходя из стоматологического кабинета, ударюсь в философско-лингвистические изыскания, но бывает и такое.
Ну вот уже и родная улица замаячила. Главное – не забыть поставить машину на ручник, закрыть окна и не оставить ключ в скважине зажигания. Последнее время со мной разное случается.
На улице сыро, погано как-то. Да и дома не лучше, пока не включишь кондиционер. "Дома ждет холодная постель, пьяная соседка…." Нет, что-что, а пьяных соседей у меня нет. Мои новые соседи ведут образцово-показательный образ жизни. Вот, к примеру, на моей лестничной площадке живет религиозная девушка, которая каждый год рожает по мальцу. Их у нее уже пятеро: двое родились до моего появления в этом доме, а три уже после. Когда я ее поздравляю с очередным прибавлением, она возводит очи горе и шепчет: "Благословен наш Господь!".
Ее муж, сухонький, с длинной рыжей бородкой, вечно куда-то бежит, поражая своей суетливостью. Зимой и летом он в черном костюме, белой рубашке и черной шляпе. Глядя на их растущую семью, я невольно задаюсь вопросом, на какие средства живут эти милые люди. Конечно, не мое это собачье дело, но все-таки если учесть, что молодые родители нигде не работают и, как на работу, шастают только в синагогу, а жизнь и дома в нашем районе дорожают день ото дня, то как-то хочется понять, может, даже поучиться и перенять опыт. Возраст моих потенциальных учителей меня не смущает, я готова учиться у молодых.
Сталкиваясь по жизни с верующими людьми, я все больше убеждаюсь в том, насколько проще их жизнь духовно. Особенно в самые трагические моменты, когда теряешь любимых и расстаешься с ними на физическом уровне навсегда. Для верующего человека расставание – это иллюзия, ведь самая тесная для него связь – это связь с Богом, которого они возлюбили больше ближнего своего в отсутствии визуального контакта и не имея возможности обнять или почувствовать его ответное объятие. Верующий человек на физическом уровне разлучен с Богом, самым обожаемым существом, изначально, а следовательно ему легче перенести физическую утрату земного человека, "стоимость" которого несоизмеримо меньше.
Неверующий же больше всего страдает от утраты физического присутствия, невозможности заглянуть в глаза или услышать голос, почувствовать тепло. Для него непостижимо, как и куда могут исчезнуть смех и теплота дыхания, манера речи, юмор, причуды. Так это мне представляется в моем примитивном мозгу. Ох, опять меня понесло… Жаль, что нет Антона Павловича Чехова, а то поставил бы рядом со мной человечка с колокольчиком, и каждый раз, напоминал, что пора вернуться к и без того путаному повествованию.
Кстати, о голосах. Тихий и настойчивый голос в моей голове вот уже неделю нашептывал, что пора, наконец, разобрать захламленный склад, на который уже давно претендовали семьи моих сыновей.
За три года это дело не сдвинулось с места и зависло, как в киселе. Пора, пора за работу! Это и будет моей элегией суровому быту и одновременно панегириком бесхозяйственности. Займусь прямо сейчас. Только разгребу почтовый мусор, попью кофейку с бутербродом.
Пока пьешь и жуешь, не помешает немного хорошей музыки, от которой время становится разомкнутым и ощущаешь себя немножко здесь, но по большей части в других местах.
Вот и голуби на подоконнике как будто к голосу прислушиваются, вальяжно расхаживают туда-сюда, вертят клювами. "Цвет небесный, синий цвет, полюбил я с малых лет, в детстве он мне означал Синеву иных начал."
Дослушали песню до конца и улетели с последним аккордом.
Я тоже хочу в небо. Размякла от этого гениального трио. В оригинале стихов Бараташвили мне, к сожалению, не прочесть, но вполне хватает Пастернака и Никитина. Нет, правда, до чего же здорово, когда стихи в дополнение к собственной музыке находят еще одну, родную по душе.
Среди многочисленных рекламных брошюрок, отчетов кредитных компаний и счетов за электричество и воду неожиданно выглянул обычный конверт с наклеенной почтовой маркой.(Раньше я очень любила получать письма, электронные радуют как-то меньше. Живые буковки захватывают, в каждой проклевывается частичка автора.) К сожалению, письмо предназначалось не мне, хотя фамилия адресата показалась знакомой. Ну да, как же я могла забыть! Это же фамилия бывшего владельца квартиры, только имя женское Юлия. Северин Юлия. Обратного адреса нет. Странно как-то. Письмо, выходит, покойнице. Неужто через восемь лет после ее смерти кто-то надеется получить ответ?
Не знаю, по какой ассоциации, на ум пришел грубый ночной звонок с неопределившегося номера, от которого стало неспокойно, хоть ко мне он не имел никакого отношения, и звонивший грубиян понял это, бросив трубку. Резкий голос на другом конце провода был незнакомым и неприятным.
Я даже не успела произнести банальное "Ало" и, едва приложив трубку к уху, услышала:
- Послушай! Мне было нелегко позвонить тебе…
- Ало!
Долгая пауза …Как будто на другом конце провода прислушиваются к моему голосу. Потом снова слова:
- Пожалуйста, не перебивай! Ты не знаешь, чего мне это стоило!
Я отняла трубку от уха, недоумевая, что происходит.
- Вы, наверное…
- Я прошу тебя не говори ничего и будь завтра дома в восьмом часу.
- Что?
Звонивший помолчал и дал отбой. Терпеть не могу эту беспардонную манеру: потревожить по ошибке людей, шваркнуть трубкой и даже и не извиниться. Хамство не вписывается в мой культурный код.
Руки опять потянулись к конверту. Проще всего было выбросить письмо в помойное ведро, но какое-то внутреннее чувство удержало меня от этого. Так оно и осталось валяться на столе.
Взяв тележку на колесах, несколько пар одноразовых перчаток и мусорных пакетов, я спустилась на минус первый этаж, на котором размещались склады жильцов дома.
9.
Давненько я сюда не наведывалась. Ключ еле пролез в дверную скважину. Замок заржавел, наверно, надо будет поменять. Запашок не самый свежий, тот еще запашок. По стенам стояли аккуратные стеллажи с книгами, на полу картонные и пластиковые коробки, чемоданы, а в правом углу притулились детское сидение для машины, жуткое кресло с протертыми подлокотниками, вполне приличный журнальный столик и два велосипеда.
Вообще, это довольно странное ощущение, когда ты вторгаешься в чужой мир. Ведь все эти вещи держали в руках другие люди, они были частью их жизни. А теперь ты по-хозяйски ими распоряжаешься, объявляя их никому не нужными.
Вот книги, например. Сколько их, боже!
Продавший квартиру Северин рассказывал, что его умершая жена была талантливым математиком, женщиной не совсем обычной и привезла из Союза огромное количество книг по ее специальности, с которыми ни за что не соглашалась расстаться. После ее смерти они перекочевали на склад. Северин пытался их пристроить, но они никому не были нужны.
Многие люди смотрят на склад как на промежуточное место между домом и помойкой. Вдовец Северин, видимо, не был исключением из этого правила, а может, его удерживали соображения сантиментального свойства.
Но у меня-то на книги по математике и физике рука не дрогнет, тем более, что последнее время меня грызет непреодолимое желание избавиться от всего ненужного. Реализуя это желание, я начала сгребать книги с полки, когда одна из них упала переплетом вверх и из нее выпали сложенные вдвое листы. Я хотела выбросить их вместе с книгой, но механическим движением развернула и уперлась в слова: "Дорогой сынок, любимый, прости меня…" Дальше замелькали строки очень мелкого почерка.
Каюсь, с юных лет во мне живет скрытая тяга к драматизму. Не дешевой мелодраме, а к большим и глубоким чувствам, чтоб не мельче, чем в античной трагедии или как в фильмах Бергмана, когда все отношения между людьми взрывоопасны, несмотря на внешнюю будничность, и таинственно важны.
Иногда такие страсти открываются в самом захолустном углу, в самом замшелом сарае!
Однажды я уже так влипла. Открыла пришедшее по ошибке письмо, и на несколько лет оказалась втянута в чужую жизнь, отнявшие время и душевные силы. Жизнь, которая так и не стала по-настоящему моей. Постоянно вспоминая "Нетерпение сердца" Цвейга, я приказывала себе: "Слезь с этого поезда, прыгай быстрее, пока он не набрал критические обороты и не увез тебя в страну, где только депрессанты делают небо голубым". Так Всевышний наказывает за излишнее любопытство. С тех пор я дала себе слово никогда больше не встревать, не включать жалость, не ввязываться в чужие истории и помнить, что именно в райском саду водятся змеи.
Я аккуратно сложила исписанные страницы, но выбросить их вместе с книгой не поднялась рука. Кроме книг по математике и физике, я обнаружила на одной из полок небольшую шкатулку, и, открыв ее, увидела слегка потускневшие цветные фотографии. Они явно принадлежали семейному архиву бывших владельцев квартиры. На них я сразу узнала господина Северина. Симпатичная худенькая женщина, очевидно, его жена, ныне покойная, и мальчик, сначала совсем малыш, потом школьник, подросток.
Делать какие-то выводы о людях и их взаимоотношениях по фотографиям – дело неблагодарное. Но была одна вещь, которая сразу бросалась в глаза: все трое, включая ребенка, были очень серьезны, ни на одной фотографии я не увидела улыбающихся лиц, и там, где их было трое, или двое хотелось разрезать фотографию на две или три части.
Три или два отдельных острова, не связанных даже водным сообщением типа парома. Три или два дерева, с непереплетающимися ветвями и облетевшими листьями. Ну, вылитое семейство Беллелли с картины Дега , где все смотрят в разные стороны и внутренняя разобщенность буквально ранит глаз. Еще в моем мозгу возникло число 100, 000. 000, разделенное точкой и запятой, хотя обычно мои ассоциации носят более образный характер.
Судя по тому, что Северин выглядел довольно молодо, было понятно, что последним карточкам, как минимум, лет десять, то есть мальчик с фотографий должен быть уже молодым человеком лет двадцати шести-семи, если он, конечно, жив и с ним ничего не случилось. А может быть, семья Северин, как большинство современных людей, просто перестали печатать фотографии и хранили их в виртуальном архиве. Странно, почему я вообще думаю об этой семье, обещала же не лезть в чужие тайны. Прикосновение к жизни четы Северин уже не сделает меня ни мудрее, ни проницательнее.
Сейчас положу письмо в шкатулку, и пусть лежит себе в этом сарае на самой верхней полке, куда без лестницы и не долезешь.
Было такое ощущение, что надо быстренько закрывать эту шкатулку, пока она не превратилась для меня в ящик Пандоры. Сказала – сделала, и с удвоенным энтузиазмом принялась за работу. Выгребать пришлось почти до вечера.
Если честно, я обожаю механическую работу, она активизирует мыслительные процессы. Во время уборки задумываешься о самых разных вещах, ну например, почему маленькие женщины, как правило, одарены бешеной энергией и железной глоткой, или в чем причина монотонности арабской музыки, которая вызывает у меня ассоциацию с лошадью терпеливо везущей громыхающую телегу.
Недавно, моя машину, я погрязла в серьезной философско-теологической проблеме, озадачившись разрушительной и созидательной сутью человека.
Натужные изыскания привели меня к богохульным выводам о страсти Всевышнего к разрушению им же сотворенного. Создав человека по образу и подобию своему, Бог приговорил его к смерти и уничтожению. Чего ж ждать от детей, папаша которых норовит завершить жизнь своих потомков похоронной процессией?! Это напоминает мне строительство замков на песке, на которых после длительного созидательного процесса так классно попрыгать босыми ногами, превратив их в бесформенную кучу.
10.
Я опять испытываю терпение читателя.
А между тем время близилось к вечеру, и с чувством выполненного долга я вернулась домой. На улице зарядил дождь, сначала мелкий и монотонный, но неожиданно перешедший в характерную зимнюю грозу с молниями и устрашающим громыханьем. Особого разнообразия в планировании оставшегося до сна времени не наблюдалось. Читать – не хотелось, общаться – тоже , поэтому, включив телевизор, я тупо погрузилась в очередной детектив с необременительным словарным запасом. Иногда это очень расслабляет, такое тупое сидение напротив экрана. Я не строю из себя интеллектуалку, не позиционирую, как модно сейчас говорить, могу и российский сериал схавать, но это только под какое-нибудь хорошее питье, влажную уборку или стук спиц. Простая жизнь лучше претензий на сложную.
Мои подруги говорят, что телевизор – это универсальный источник общения для одиноких людей в пустом доме. Но они ошибаются, телевизор тем и хорош, что он не требует от тебя никакого общения.
Но в этот день мне не суждено было досмотреть детектив до конца.
В дверь позвонили. Неохотно поднявшись с дивана, я поплелась открывать и вот уже оказалась лицом к лицу с незнакомым молодым человеком с небольшой треугольной бородкой. Последнее время ко мне часто заходят молодые люди, то принесут пиццу, то заказное письмо, то денег попросят на разные богоугодные дела. Интересно, что этому надо? Пока юноша в явном недоумении таращился на меня, я тоже вглядывалась, пытаясь понять причину его появления. Одна знакомая мне солидная дама в таких случаях имеет обыкновение сурово огорошить вопросом " С кем имею честь?", после которого робкие посетители быстро ретируются.
Я человек мягкий, не атакующий, выбирающий выжидательную тактику поведения. В облике непрошенного гостя было что-то нервозное, с трудом сдерживаемое нетерпение. Через мгновение мне уже казалось, что я где-то видела это лицо. Юноша по-прежнему молчал. Довольно равнодушно, больше из вежливости я поинтересовалась, могу ли чем-то ему помочь.
Тут он словно очнулся от сомнений и грубо поинтересовался, что я делаю в этой квартире.
- Ну, живу, вообще-то.
- И давно живете? – довольно бесцеремонно атаковал юноша.
- Да уже три года. А вы имеете что-то против моего проживания? - Как вам сказать…
- Да так и скажите. Может, мне уже пора вещи собирать?
- Понимаете, тут такая ситуация… вы разрешите войти?
Я пропустила его в прихожую. Он снял мокрую куртку и прошел в салон. Не дожидаясь моего приглашения, опустился в кресло, покачался пару минут, оглядел салон, потом вскочил, как ужаленный, и рванулся в самую дальнюю комнату квартиры. Щелкнул выключатель, и небольшая люстра на потолке осветила мой уютный кабинет с плотными занавесками на окне. - Значит, она больше меня не ждет…моя комната, - он саркастически улыбнулся. – Их обещания никогда ничего не значили. Извините…
Он вернулся в салон и попросил воды. Я наполнила стакан минералкой и протянула ему. Он пил медленно, по глоточку, обхватит стакан двумя руками. И в этот момент я поняла, кого он мне напоминает.
- Ваша фамилия Северин?
- Уже нет. Восемь лет назад я сменил фамилию и имя.
- Зачем? Вам не нравилась ваша фамилия или имя не угодило?
Я выключила телевизор. Шансов досмотреть детектив не оставалось. Было понятно, что быстро этот молодой человек не уйдет.
- Дело не в имени и фамилии, - он смотрел на меня исподлобья, как бы раздумывая, стоит ли продолжать разговор. – Однако, как у вас похожи голоса!
- Ваш голос мне тоже напоминает голос одного нахала.
- Да, это был я… - в раздумье произнес "нахал".
Конечно, как я сразу не догадалась! И время "назначенное для меня". Восьмой час. Меня давно тянет признаться. Думаю, вы и сами уже заметили, есть вещи, которые серьезно осложняют мою жизнь и мешают спонтанному общению и последовательному изложению материала. Это непроизвольный уход в мир ассоциаций и аллюзий и продолжительное зависание в нем. Мой ничего не замечающий собеседник продолжает свой монолог, не подозревая, что я уже покинула его орбиту, и в темпе анданте плыву по волнам ассоциативной памяти. Вот и сейчас "восьмой час" отбросил в лихорадочный мир "Преступления и наказания" с иезуитом Порфирием и затравленным Раскольниковым, и с тем самым "восьмым часом", когда бедняга вышел на задуманное. Я с опаской оглядела молодого Северина. Будем надеяться, что он явился без топора.
- Мне кажется, вы меня с кем-то перепутали. Вы кого-то ищете?– мне хотелось понять цель его прихода и возможные последствия.
- В этом доме жили мои родители, Владимир и Юлия Северин. Вы что-то знаете о них?
Его слова не произвели эффект взорвавшегося снаряда. Я без него уже начала об этом догадываться.
- Вы, случайно, не новая подруга моего папочки?
Хорошо же он думает о своем отце! Выходит, что сынок не общался со своими родителями почти десять лет и даже не в курсе, что его матери нет в живых? Странная какая-то история, нереальная в век безотказных технологий, когда столько средств связи к твоим услугам! Или этот юноша - безжалостный монстр? А я еще пеняю своим взрослым сыновьям, что они редко звонят! Так они ж у меня золотые мальчики!
Я постаралась выдержать нейтральный тон, хотя внутри у меня что-то задергалось:
- Ваша мать умерла восемь лет назад, как я понимаю, будучи еще совсем молодой женщиной. Подробностей и причин ее смерти я не знаю. Ваш отец три года назад продал мне эту квартиру и уехал на постоянное место жительства в Америку. Вот, это все, что мне известно.
- Мать умерла? Отец уехал в Америку? – он несколько раз повторил мои слова. – Не может быть…
- Может, - сурово произнесла я. – А вы, похоже, вернувшийся блудный сын. Но, боюсь, в честь вашего возвращения некому заколоть теленка, раскрыть объятия и одарить вас драгоценным перстнем. Вы опоздали. Хотя кое-что у меня для вас все же есть.
Мы спустились в сарай. Я приставила небольшую лестницу, достала с верхней полки шкатулку с фотографиями и так и не прочитанным письмом и с облегчением передала ее вконец потерянному молодому человеку.
11.
Когда юноша ушел, я вспомнила об еще одном неоткрытом письме, пришедшем недавно по почте. Как же я забыла о нем! Во всей этой истории было много странного.
Мне всегда казалось, что для кардинального разрыва отношений, особенно между родителями и детьми, нужны очень веские причины, такие как насилие в семье, алкоголизм или наркомания, ведущие к разрушению личности и потере человеческого облика. Хотя, если посмотреть российские ток-шоу, то можно прямо-таки обалдеть от великодушия деток, брошенных своими родителями. Дебильные или вечно пьяные родители и дубасят их чем ни попадя, и из дома выгоняют, и не кормят сутками, и сдают в детские приюты, а дети готовы их ждать и любить. Не иначе как голос крови…
Господин Северин старший явно не тянул ни на один из подобных типажей и производил впечатление совершенно нормального человека. Младший Северин тоже не выглядел отморозком. Что могло произойти в этой семье? Я пыталась представить его жену. Как тяжело ей, наверно, было от отсутствия отношений с сыном, от такого игнора весь мир может накрениться.
И хотя эта история совершенно меня не касалась, я непрерывно о ней думала и даже поделилась размышлениями с ближайшей подругой. Однако ее реакция на рассказанное отбросила меня в область, далекую от исследования внутрисемейных отношений.
- По-моему, ты законченная идиотка, - сказала моя лучшая подруга, - если не понимаешь, что думать тебе надо о другом. Она такая, моя подруга. Любит рубить правду матку.
- И о чем же? - Нет, ты, правда, не понимаешь? Я, конечно, всегда готова тебя приютить, даже рада буду, но…Этот молодой человек, как пить дать, хочет оттяпать квартиру. Собственность твою отдавить. Ведь он прямой наследник. Так что бросай все дела и беги к адвокату. Могу составить кампанию.
Прошло несколько дней. Перспектива остаться без жилья или делить его, в лучшем случае с подругой, а в худшем - с неадекватным соседом, казалась мне мало реальной. Но все же я достала папку с документами, касающимися купли-продажи. Среди разных бумаг я наткнулась на визитную карточку адвоката, заверившего сделку. Помнилось, что Северин рекомендовал его как знающего и порядочного человека, к которому он не раз обращался раньше.
Недолго думая, я набрала номер и назначила встречу. Адвокат успокоил меня, заверив, что у молодого человека нет прав на мою собственность и предложил свои услуги в случае непредвиденного развития событий. К тому же он сообщил мне, что является доверенным лицом господина Северина в отношении оставшейся в Израиле собственности и находится в постоянной связи с указанным лицом. Так что при необходимости он будет поставлен в известность о посягательствах сына и они будут урегулированы в рамках закона, который целиком на моей стороне. Боже мой, почему адвокаты изъясняются таким языком, что мне хочется завыть?!
12.
Заканчивался февраль, и зима в Израиле плавно переходила в лето. Уже грянул первый удушающий хамсин , и народ спешно сбрасывал свитера и куртки, заменяя их открытыми майками. Моя многодетная соседка по лестничной клетке все настойчивей приглашала меня заглянуть в синагогу, и, хотя миссионерство не приветствуется иудаизмом, ей не терпелось заняться моим религиозным воспитанием. Видимо, ее беспокоила мысль о кашерности лестничной клетки, которую я нарушаю самим фактом своего существования. Я ее понимаю. Но сопротивляюсь изо всех сил.
Возможно, это подспудное и с каждым годом растущее нежелание быть частью какой-то системы, тем более наполненной религиозными догмами. Скажу честно: в синагогу я не хожу даже в ссудный день. Я давно выстроила свою синагогу, и она находится внутри меня. Я не пощусь, хотя и не выезжаю в этот день на шашлыки. Я уважаю традиции моего многострадального народа, но в силу советского воспитания не чувствую себя причастной к ним. Порою меня посещают вопросы метафизического толка, и мне интересно, как они трактуются в религии. Но это чисто культурологический интерес. Мои дети, ставшие взрослыми не богобоязненными людьми, в отрочестве были не на шутку увлечены темами души, существования Творца, жизни и смерти. Порою, когда кончались словесные аргументы, их идеологические дискуссии переходили в вульгарные потасовки. Теперь их занимают другие проблемы, и они больше не дерутся. Я же до сих пор не уверена, что могла бы ответить на все вопросы, приходившие тогда в их головы.
Однажды, после долгого обсуждения существования рая и ада и необходимых и достаточных предпосылок для попадания в эти отдаленные места, младший спросил старшего:
- Ты, думаешь, мы с тобой встретимся после смерти в другом мире?
Надо сказать, что младшенький обладал шкодливым характером, и редко упускал возможность что-нибудь натворить. Отправляя утром кудрявого херувима в детский сад, я никогда не знала, чем кончится для меня день. Единственно в чем я всегда была уверена, что без сюрпризов не обойдется. Еще в детстве малыш выбирал майки со словами "I`m a bad boy" и всячески пытался доказать, что это про него, с малолетства прятал от всех доброе и ранимое нутро.
Как раз в тот день выяснилось, что скейт старшего без разрешения был отдан на неделю другу младшего братишки, и, пользуясь адвокатской стилистикой, возврат востребованного средства передвижения был весьма проблематичен в силу плохой памяти друга, к которому уже перекочевали несколько носильных вещей, а также компьютерных игр. Младший клялся и божился, что это только на неделю, но старший был возмущен самим фактом незаконной передачи и не собирался так быстро прощать своего ближайшего родственника.
- Это вряд ли. Вообще-то я тобой сыт уже и в этом. Не заговаривай зубы и гони скейт.
. - Я серьезно.
- И я серьезно. Сказал же, что нет. Таких, как ты, ждут в аду. Тебе там и сковородку уже приготовили, может, даже целый мангал.
- Ты тоже не ангел, и тебе рай тоже вряд ли светит. Ну, не злись. Ты веришь, что люди не навсегда расстаются?
- Люди расстаются навсегда, а вот их души потом встречаются, - то ли старший сменил гнев на милость, то ли ему самому стало интересно.
- А души, они как выглядят? А вдруг ты меня увидишь, но не узнаешь?
- Я думаю, это вполне реально.
- Вот, я тоже думаю: люди умирают в разном возрасте. Вот наш дедушка умер, но ведь когда-то он был, как мы с тобой. А его душа в каком обличии: детском, молодом, старом?
- Слушай, но это же классно. Значит, там нет возрастной иерархии, и все равны. Да здравствует равноправие! Наверно, там нет такой категории, как обличие.
- А что же тогда есть?
- Какая-то другая субстанция. Субстанция сознания.
- А что такое субстанция?
И старший начинал обстоятельно объяснять значение непонятного слова. Как я любила подслушивать их споры! Как давно это было!
13.
Незабвенный Виссарион Григорьевич Белинский, обращаясь к своим читателям, спрашивал, любят ли они театр. Меня мучает другой сакраментальный вопрос: часто ли вам приходилось быть жилеткой для слез? Если бы моя жилетка была из шагреневой кожи и скукоживалась от слезной влаги, от нее вряд ли бы остался крошечный кусочек.
Не исключено, что моя внешность располагает к откровенности, и сострадание наполняет душу восхитительной амброзией. Вот только странно, почему мои сыновья с тех пор, как выросли, не ходят ко мне на исповеди. (Наверно, все дело в том, что ориентация старых людей в стремительно обновляющемся мире проблематична. Детки чувствуют, что мы уже не в теме), а вот чужие и мало знакомые люди не чураются. Классический случай - "совсем не те ко мне приходят".
Но я тоже хороша. Вместо того чтобы послать плакальщика куда подальше, я даю ему выговориться сполна и сочувственно смотрю в его глаза, перебирая в голове поэтические строчки, подобающие случаю. Стихотворная подборка заканчивается бессмертной онегинской строфой с упоминанием нечистой силы. Нет, серьезно, мне уже надоело присутствовать на парадах жалости, таких же пафосных и бессмысленных, как парады сексуальных меньшинств в Иерусалиме.
Ближе к пасхальным каникулам позвонил сын господина Северина. Он был грустен, извинялся за свою несдержанность и просил разрешения снова приехать. Я даже обрадовалась его звонку и почувствовала, что у истории будет нескучное продолжение.
На это раз память не подвела, и я сообщила ему о письме, адресованном его матери, о том, что пришло незадолго до его
первого визита.
- Вы сохранили его? Странная вы женщина... И не открыли, и не выкинули? – он немного помолчал, а потом добавил:
- Это мое послание. Можете его выбросить.
Вечером он приехал, и я с трудом узнала его. Это был совершенно другой человек: потерянный и виноватый.
Он долго рассматривал что-то в окне, повернувшись ко мне спиной. У меня было такое чувство, будто он боится смотреть мне в глаза. Не поворачиваясь, он неожиданно спросил:
- У вас дети есть?
- Есть.
Он не знал, как начать разговор, во всех его движениях проглядывала неловкость.
- К матери ходил. На кладбище.
Видимо, он ждал моей реакции. Но кроме повисшего на губах "хорошо", я не могла выдавить ни слова. Он тоже молчал. Интересно, сколько времени он собирается играть со мной в молчанку. Эти затянувшиеся паузы, они меня напрягают. Тянет к простоте: приехал – говори!
Я уже приготовилась брать инициативу в свои руки, но тут он довольно резко повернулся ко мне лицом, и спросил:
- Ее письмо… Вы ведь прочли его?
- Только первую строчку. Оно было адресовано вам, а не мне.
- Неужели? - похоже, рефлексирующий юноша не очень-то мне поверил.
- Послушайте, я понимаю, что вам дела нет до того, что произошло в этом доме много лет назад. Но элементарное женское любопытство…
- Я не очень любопытна.
- Не знаю, как сказать... Со стороны это, наверно, дико. То ли оттого, что вы живете в этой квартире… В общем, почти десять лет я не видел своих родителей, не подпускал их к себе. Молодой человек явно впал в косноязычие, подбирая нужные слова.
- То, что я совершил по отношению к ним чудовищно. Многого уже не исправишь. Но я хочу найти своего отца и чувствую, что вы можете мне помочь. Возможно, у вас остались его координаты. Хоть что-нибудь, хоть какая-то маленькая зацепка.
Непостижимо! Отец уехал в Америку, ничего не сообщив об этом сыну… Сын не знает о смерти матери… Просто мексиканский сериал на израильской почве. Я вытащила из кошелька визитную карточку адвоката и положила ее на стол. Потом принесла из спальни конверт:
- Вот ваше письмо, а это карточка адвоката, который поможет вам связаться с отцом.
Мне захотелось, чтобы он ушел.
- Огромное спасибо. - Он взял в руки конверт. - Даже не открыли…
Он усмехнулся, открыл конверт, и из него выпали на стол две фотографии. На одной - довольно большое количество людей на фоне разноцветных книжных полок. В середине этого сборища – наш герой, счастливый и улыбающийся. На другой - фотография довольно увесистой и красиво оформленной книги, Книга называлась "Вглубь пустыни".
Ничего себе названьице! На внешней обложке простирались испещренные множественными следами пески, ведущие к остроконечным пирамидам. Таблиц на них не было.
- Это фотографии с презентации моей книги. Хотел доказать им, что я тоже чего-то стою.
- И из-за этого вы перестали общаться с родителями? Вас что так сильно обидели в детстве?
- Обидели? Я всю жизнь добивался их внимания. Что вы знаете?! - А вам бы хотелось, чтобы я знала?
- Не уверен.
- И я не уверена, что хотела бы это услышать, - иногда я говорю совсем не то что думаю. Более того, говорю то, что диаметрально противоположно тому, что думаю. Это был как раз тот случай.
– Вы взрослый состоявшийся человек, писатель, можно сказать. Правда, теперь вам некому это доказывать.
- Наверно, вы правы. И вам ни к чему моя история. Но последнее письмо матери, оно… Понимаете, она никогда со мной так не говорила, я даже не подозревал… Мне казалось, что я такой, какой я есть, никому не нужен. Я не хватал звезд с неба, не был красавчиком, часто болел и к тому же не любил математику и занятия спортом. В нашей семье родители почти не разговаривали друг с другом. Каждый в своем мире. Она – в мире формул и цифр, бесконечных телефонных переговоров, он – в своем провальном бизнесе и разъездах, помешательстве на здоровом образе жизни и спорте. Весь дом держался на бабушке, она выхаживала меня во время хвороб, жалела, гладила по спине перед сном, но когда она умирала в больнице, мать…мама выступала с докладом на научной конференции в Германии, потом читала курс лекций во Франции.
После смерти бабушки появилась домработница, и в доме воцарилась невыносимая пустота. Я ждал, что они что-то изменят в этом вакууме. Ведь они родители... На первый взгляд, у меня все было: полная семья, своя комната, комп, навороченный телефон, модные тряпки. На меня не жалели денег. Но все время было ощущение, что от меня откупаются, я не был ни для кого центром вселенной. Вселенная начиналась за дверью нашего дома. Я был единственным ребенком в семье, и я не был нужен своим родителям. После армии переехал в Иерусалим, отключил все телефоны, поменял имя. Вы думаете, я хотел их наказать? Возможно, но, уходя из их жизни, я спасался, избавлялся от боли, от отсутствия любви. Сказать такое в лицо было трудно, и я послал сообщение, что не хочу иметь с ними ничего общего, даже фамилию, чтобы оставили меня в покое.
- И что же, ваши родители не пытались вас искать, не предпринимали ничего, чтобы вернуть вас?
- Пытались. По разным каналам. Однажды даже приехали в Иерусалим, не знаю уж, как узнали адрес, и ждали меня около дома. Я увидел их издалека, развернулся и уехал ночевать к другу. Помню, мы тогда с ним страшно напились.
Я почему-то представила его голым под душем. В руках щетка с жесткой щетиной. Он трет и трет каждый сантиметр тела, как будто пытается отмыться от липкой въевшейся в кожу грязи.
- Значит, вы так и не простили своих родителей? Пришли нос им утереть?
- В том-то и дело, что нет… Нет, в смысле, простил…Я просто не знал, как подступиться…В душе что-то открылось… осмыслил по-другому. Это как будто долго-долго брести по пустыне и вдруг набрести на оазис. Все то, что я сейчас рассказывал о них, это из той жизни, из жизни того мальчика, которым я был раньше. Это как смотреть из разных точек на один и тот же предмет.
- Но выходит, что курилка все еще жив…
- Конечно, он жив, но теперь он только один из множества мальчиков, у которых нет притязаний изменить мир.
Ну что ж? Самое время вспомнить об иронии. Интересно, что было бы, если бы мои сыновья предъявили мне столь суровый счет? А ведь мы точно не были образцовой семейкой. Да и где они есть эти идеальные семьи и что это такое вообще?! Не буду отбирать хлеб у психологов, пусть они рассказывают вам об очагах, в которых всегда горит огонь.
Юноша выглядел совершенно несчастным. И, казалось, вот-вот расплачется. Мне почему-то вспомнилась моя шестилетняя внучка. Веселой и жизнерадостной девочке иногда хочется побыть в роли обиженной малышки, тогда нижняя губа ее оттопыривается, глазки влажнеют, смотрят исподлобья и на меня обрушивается какое-нибудь "страшное" обвинение, типа: "Ты принесла мне книжку про крокодила, а я хотела про принцессу". В этот момент она самый несчастный Карлсон на свете, и ее можно понять: когда хочешь принцессу, а получаешь крокодила – тут уж не до радости!
- Вы осуждаете меня? – тихо проговорил он.
Я не знала, что ответить. Мне было его жаль.
14.
Наступил июнь. Тяжкий летний жар в очередной раз поверг меня в состояние, близкое к небытию. Моё самое большое желание в израильскую жару – вернуть себе ясность сознания, которое с каждым годом становится все более и более помраченным.
Где-то я читала, что колониальные аппетиты Англии во многом объяснялись отвратительным климатом этой страны. Мои аппетиты вполне умеренны, но израильский климат несомненно отложил отпечаток и на мой характер.
Мне тяжело сдерживать себя, я все реже прибегаю к вербальной косметике, не пытаюсь сохранить изжившие себя отношения и без сожаления разрываю ненужные связи. Уровень эмоций с каждым годом понижается и находится ниже красной аварийной черты, как вода в Кинерете.
От духоты ночью тяжело заснуть, и я пользуюсь старым испытанным способом: гоню прочь мрачные мысли и считаю. Раз, два, три…
Раз, и я снова маленькая девочка, играющая с братом, еще живы родители и бабушки с дедушками, и все вокруг такое большое… Два, бегу вверх по широким школьным лестницам с подружками, чудные лица моих учителей, шелест книжных страниц, скрип трамвая … Три, институт, девичье кокетство, весеннее опьянение, дружбы, любови, замужество… Я кручу калейдоскоп воспоминаний до тех пор, пока он не застревает на последней картинке и, наконец, погружаюсь в благословенный сон.
Кстати, недавно я была в книжном магазине и натолкнулась на книгу "Вглубь пустыни". Она довольно бойко продается.