“Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина”.
В этом году я впервые побывала на Патриарших прудах. Ну да, вот так. Сколько раз была в Москве, не счесть. Иногда подолгу. Некоторые места знала очень хорошо. И вот … ни разу не попадала на Патриаршие пруды. Хотя очень люблю роман и этот жаркий майский вечер рисовала себе живо и подробно. Так подробно, что даже не возникало мысли, увидеть эти пруды в реальности. А впрочем, самые главные места и самые главные встречи случаются не благодаря, а вопреки нашим планам.
В этот раз я их тоже не планировала увидеть. Но вот…
… прохладным августовским вечером в последний час вечернего заката мы появились на Патриарших прудах.
Вход прямо в угол перпендикулярных оград, четко отгораживающих парк. Как потом выяснилось их четыре в каждом углу парка. Так через какой же заходили Берлиоз и Бездомный?
Под сенью деревьев вечерний сумрак стал гуще. Пошли направо по аллее и вышли на угол пруда.
Так вот он какой, Патриарший пруд. Оказывается “пруды” – это очень громко, на самом деле здесь всего лишь один почти квадратный искусственный водоем. Почему “пруды”, выяснила уже позже, когда, вернувшись домой, полезла в Интернет и прочитала, что в 17-ом веке было вырыто три пруда, но до нашего времени дошел только один. А тогда августовским вечером я была немного разочарована. Я представляла это место таинственно-мистическим, … ну не мог же Воланд появится в каком-нибудь простом обыденном месте. Но так оно и случилось. Перед нами был небольшой, простой и очень какой-то будничный сквер. Ни тебе таинственных укромных уголочков, ни романтических пейзажных изысков, ни мистической восторженной красоты. Все предельно конкретно, лаконично, расчетливо-рационально.
Итак, в центре этого небольшого парка квадратный пруд. Может быть и не совсем квадратный, может быть немного прямоугольный, но гуляя это не определишь, так что ощущение устойчивости и надежности приходит сразу. Квадрат – символ нашей физической земной реальности. Четыре прямые аллеи обрамляют этот пруд. За оградами этих аллей четыре неширокие улицы. И завершается этот квадрат надежными фасадами зданий.
Народу в этот вечер было много. Все скамейки были заняты. Свободную мы нашли только у входа, противоположного тому, через который вошли.
“… на Патриарших вечер.
Вода в пруде почернела, … “
... солнце заходило. В небе багровым цветом горели рваные остатки дождевых облаков. На бульваре зажглись фонари, в окнах домов зажигался свет. Это место было простым, слишком простым, вроде тихого двора, и ничего не было в нем мистического, такого, чтобы там появился Воланд со свитой.
Я сидела на скамейке, смотрела на догорающий закат и думала три вопроса: почему Булгаков встречу с Воландом поместил в такой простой земной интерьер? … на какой же скамейке сидели Берлиоз и Бездомный?... и по каким улицам здесь проходил трамвай, отрезавший Берлиозу голову?...
В общем, из всех четырех выходов роковым для Берлиоза мне тогда упорно чувствовался один: тот, через который мы вошли. Так оно и оказалась.
“Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную”.
Мы шли с Садового кольца по Малой Бронной, значит, чтобы войти в парк, пересекли Ермалаевскую, ту, по которой Булгаков пустил трамвай в своем романе (на самом деле оказывается никакой трамвай там никогда не ходил).
Сначала мне приглянулась одна скамейка на той аллейке, по которой мы прошли, отыскивая свободное место. Возвращались мы другой аллеей, той, что идет вдоль Малой Бронной и вот тут... тут пара скамеек привлекли мое внимание, хотя о них я уже не думала. И точно, перечитывая роман, обнаружила, что именно на этой аллее сидели его герои. Очень узнаваемо, узнаваемо именно чувственными ощущениями, описал это место Булгаков.
Но почему именно оно?...
Так, сижу, вспоминаю, для чего же сюда зашли Берлиоз и Бездомный. А обсуждали они здесь поэму Ивана Николаевича об Иисусе Христе.
“Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича — изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, — но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем — простые выдумки, самый обыкновенный миф”.
Простые выдумки, самый обыкновенный миф… Берлиоз гордился своими знаниями и рациональностью своего мышления. Квадрат Патриаршего пруда и есть тот кусок нашего чувствования, который ограничен внешней действительностью. И это для атеистов, Берлиоза и Бездомного, и есть единственная возможная реальность. На остальное не стоит обращать внимание, от остального следует отмахнуться, не придавать значения. И значит не осознавать и не задумываться над этим. Главная цель антирелигиозной пропаганды, с точки зрения Берлиоза, в том, чтобы убедить читателей, что есть огромная часть внутренней жизни, которую можно назвать “выдумкой” и “обыкновенным мифом” и над которой не стоит задумываться.
Вот она передо мной, предельно ощутимая и реальная действительность. Черная вода пруда, ограниченная с четырех сторон сначала деревьями, потом домами. Прохладный воздух, вечернее освещение, наверху стремительно темнеющий квадрат вечернего неба. Люди сидят, гуляют, разговаривают. И наверное многие, также как и Берлиоз, считают, что выдумка и миф это так, ерунда. Не стоят они того, чтобы над ними размышлять. А я сижу и думаю о Булгакове, Берлиозе и Воланде.
Документы, подтверждающие историческую реальность события, придают этому событию особый вес, особую значимость. Оно было в нашей реальной “квадратной” действительности и значит может как-то влиять и на сегодняшние события. А если объявить это все мифом, то можно считать, что никакого влияния это событие на сегодняшнюю реальность не оказывает.
Однако вот взгляд Лосева на миф…
“Миф – диалектически необходим в меру того, что он есть личностное и, стало быть, историческое бытие, а личность есть только дальнейшая необходимая диалектическая категория после смысла (идеи) и интеллигенции. Внутри же себя самого миф содержит диалектику первозданной, до-исторической, не перешедшей в становление личности и – личности исторической, становящейся, эмпирически случайной. Миф – неделимый синтез этих обеих сфер”.
Диалектика мифа. А.Ф. Лосев.
Т.е. с точки зрения диалектики, миф – это и есть личностное историческое бытие. И если этим бытием пренебрегать, то оно начинает уплотнять галлюцинации до вполне реальной действительности.
Еще одна цитата из Лосева…
“Реальное (материальное) есть нечто, и – нечто существующее. Это значит, что ему свойственны какие-нибудь признаки. Признаки – что-нибудь значат или ничего не значат? Если ничего не значат, то, стало быть, никаких признаков, в сущности, и нет. Если же они что-нибудь значат, то – или существенное или несущественное. Если – несущественное, их можно отбросить. Если – существенное, то это – те признаки, без которых реальное не может существовать. Но совокупность существенных признаков чего-нибудь мы как раз называем идеей чего-нибудь. Выбросим идею из реальной вещи: в ней не останется ни одного существенного для нее признака. Можно ли будет в таком случае утверждать, что эта вещь есть действительно реальная вещь? Итак: или вещь, реальность, материя – включают в себя несводимую на них идею, вне-вещественную, вне-реальную и вне-материальную; или не существует никакой вещи, никакой реальности, никакой материи”.
Диалектика мифа. А.Ф. Лосев.
Мир объективных вещей не может существовать без неких общих признаков, называемых идеей вещи. Тому же самому закону, думается мне, подчиняется и мир субъективных вещей. Надо выделить признаки, несущественные отбросить, а существенные объединить в идею внутренней сущности.
Воланда в романе видели все и … все видели его разным, ибо отмечали только внешнее, смотрели на него “квадратом реальности” из Патриарших прудов. Но Воланд – вещь из другой реальности, из реальности личностного мифа. И там он, как часть внутреннего мира, обладает общими для всех признаками, общей для всех идеей. Её-то, надеюсь, мы и будем отыскивать в начинающемся скоро тренинге по роману “Мастер и Маргарита” Булгакова. А также идею Мастера, Маргариты и всех остальных ее героев.
Мы ушли с Патриарших прудов, так и не встретив Воланда. Вновь я встретилась с ним дома, когда, вернувшись, начала перечитывать роман. Но оказывается этим встреча не закончилась, а только началась. Думаю, это он привел меня этим летом на Патриаршие пруды, чтобы что-то важное рассказать о себе. У меня теперь есть знание, ощущение реального места его появления в нашем сегодняшнем мире. И это мне должно помочь лучше понять его в этот раз.
2016г., август