О, Русь моя!

Виктор Гранин
        Дело моё было тогда из ряда не то что неотложных, но даже и обязательных - не по каким-то там обстоятельствам организованным в суматохе дел, а обстоятельствам неотвратимым и, к тому же, естественным - самым крайним образом. Конечно, можно было бы и не ехать за город, сославшись на множество  причин на выбор, то тут причина была такая, что уж не ехать было никак нельзя.
        Воскресенье. Прямой автобус в ту деревню этим днём в нужный час не ходит. Значит, мне предстояло добираться окольными путями через пару деревень, да с пересадкой. И вот еду я по знакомым с детства местам, наблюдая из окна, как дряхлеют родные просторы, утрачивая прежнюю свою безбрежность, обращаясь в какую-то обезображенную изощрённым предпринимательством  мизерность. Всё мелко и безрадостно. Прежние строения деревень  пожирает разруха, а новые  постройки, надо отметить, размножившиеся до чрезвычайности, хоть каждая из них сама по себе и  выглядит добротно в свете современных представлений, но вроде как бы теснят они одна другую, не сливаясь в дружественную общность. Случайно оказались вблизи, да всё никак не подружатся.
    И народ в автобусе - каждый сам по себе, и хорошо ещё что терпят друг друга, но нет меж ними того неуловимого простым наблюдением сродства, единства земляческого, которое можно бы назвать простым словом «Народ».
     Дороги, надо признать, стали хороши; так что едем мы быстро, несмотря на частые остановки для высадки и посадки пассажиров. Пристально вглядываюсь я в окно, стараясь уловить взглядом места, где мальчонкой начинал я свои блуждания по белу свету - и в самых дальних краях не забывая первых своих открытий на этой земле. Но видимо что-то стало со мной такое, от чего прежний мир детских впечатлений как бы утерян мной и всё что я вижу - всё не то.
     И тут я чувствую зов какой-то неясной силы. Не то чтобы она проявила действенную власть надо мной, а вот же дала о себе знать, слаба да повелительна. Но откуда исходит вызов? и где его источник? Оглядываюсь и ....
....И  небесный свет проливается на меня. Он и слаб и бездонен, как в пору, когда всё вокруг млеет от устоявшейся теплыни, и только небеса раскинулись привольно от края и до края земли. Воздух едва только повеет лаской набежавшего ветерка и снова тихо вокруг;  всё замерло в полудрёме, в тщете уловить хоть какие-то реальные видения от безвольных чувствований. Всё скрыто во глубине, и тихо зреет там в ожидании того часа, когда придёт нужда заявить: - Аз есмь! А пока только тишь, да сушь царит вокруг; вот и притомились цветы луговые, ушла яркая окраска их лепестков, но не насовсем, а белесой только поволокой подёрнулась, да всё ещё голуба; голуба и радует сердце случайного прохожего человека, так ненавязчиво и непринуждённо, что вытесняет у человека налёт его невзгод и несуразностей, оставляя только лишь способность возлюбить ближнего и довериться ему как брату, также как отзывается душа на привет цветка этого, пусть простого, пусть и невзрачного.
       Так смотрят на меня глаза паренька. Он сидит наискосок от меня, тих и безмятежен. И я понимаю, что он не вполне здоров. Блажен - я бы сказал - своей не вовлеченностью в мир нынешних страстей. И ничем это его состояние не изменить. Не быть ему героем дня, не быть преуспевающим дельцом, музыкантом с мировым именем, не быть учёным. А остаться таким, какой он теперь. Он  смотрит на меня не просто с беззащитным любопытством и приязнью. А так, как давно уж на меня не смотрят и близкие мне люди, от которых- то и хочется элементарной привязанности. Но никакого меркантильного интереса! Точно так же как я смотрю мимоходом на цветы луговые. И кажется мне, что этой своей бесхитростностью, мы и есть то, что называется русский народ, если тщательно порыться в нас, да отыскать сердцевину под прикрытием так до конца и не прижившихся наслоений.
      Но вот пришла пора и ему выходить. Это матушка подтолкнула его загодя.
      Она ещё вполне молода лицом и черты его со слаборазвитым подбородком напомнили мне, почему-то о запредельно далёком образе. Это была как бы чрезмерно располневшая Прекрасная Дина, дщерь Иакова из рода Исаакова, чьи несчастья умножились, когда на неё положил глаз   Сихем, сын княжеского рода из Шекема. Тогда родные братья Дины из алчности стали причиной её трагедии.
      Кто уж положил глаз именно на эту дочь человеческую, кто отец этого её светлого ангела - мне знать не дано. Но почему-то я предполагаю, что отец-то и неизвестен - такое уж обыкновение установилась в наших пределах, когда дети как бы возникают от духа святаго, а мужчины тут не при чём; они словно бы избыточный элемент рода человеческого.
      Между тем у выхода из салона возникла суматоха. Женщина-мать не может оплатить проезд, а водитель эту отговорку не воспринимает, а приводит в действие механизм закрывания двери и готов уж везти неплатёжеспособную пассажирку - ей назло - дальше в край села вместе с ребёнком. Короче - скандал. Лишь паренёк спокоен.  Пока он с матерью - с ним ничего не случится. Так оно и выходит. "Дина" ловко блокирует дверь и выталкивает паренька на улицу, а, вслед за ним, уже на ходу автобуса, выпрыгивает и сама. Конфликт исчерпан. Мы едем дальше.
Дальше - это не сильно далеко. Конечная остановка. Последние пассажиры рейса покидают салон и расходятся в разные стороны. Автобус заполняют пассажиры в город, и он отправляется в путь.

     Мне же предстоит некоторое время оставаться здесь, в ожидании автомобиля, которым я последую дальше. Я присаживаюсь на бревно в тенёчке у забора и принимаюсь лицезреть избушки, заборы и прясла  этого селения,  куда я ходил три года подряд, постигая азы школьной учёности.  Нынешний край села знаком мне весьма поверхностно - не было повода посещать его проулки, впрочем, ничем не выделяющиеся среди прочих из селений округи. За десятилетия с того времени здесь почти ничего не изменилось, если не считать одряхление изб, стаек, бань и заборов.
     Впору бы и заскучать приезжему человеку, да тут из проулка появляются двое хозяев этой местности.

     Одному из них лет пять. У него  лук – несомненно, собственноручно изготовленный из только что сломленной ветки. Тетива, разумеется, из пластикового шнура, а стрела - тонкая лучина от соснового полена. Стрелок, понятное дело, пускает стрелу; она летит не далеко и куда ей вздумается.
Тут уж вступает в действие второй участник стрельбища. Он весьма мелковат, соплив, косолап, на нём короткая рубашонка и российские колготки, которые имеют обыкновение рваться в промежности. Вот и сейчас писюльку да яички малыша обдувает ласковый воздух родины. Несмотря на то, что ему от роду не больше трёх лет, он шустро пускается вдогон пущенной стрелы, не вполне, впрочем, ориентируясь в направлении её падения.
-Юрка! - наводит оруженосца стрелок. Юрка тут же меняет направление и уже с найденной
стрелой подбегает к своему командиру. Скоро неудачные пуски стрелы им наскучивают, и они подсаживаются ко мне на бревно.
-Сашка. Называет себя стрелок, а сам подвигается ко мне и как-бы прижимается, невольно прося о ласке. Ну, я понимаю это и слегка прижимаю к себе его хрупкое тельце.
- А давай, Сашка, сделаем так! Я беру стрелу, подбираю из пыли кусочек проволоки и ею утяжеляю  кончик стрелы. Делаем пробный пуск. Теперь стрела летит точнее и так далеко, что Юрке быстро надоедает искать её в траве. Он выбирает бродячего пса - понуро следующего по своим делам из ближайшего огорода - и начинает с ним играть. Пёс не очень-то и рад случившейся оказии, но и не отвергает притязания несмышлёныша, рассчитывая хоть на короткое время обрести смысл в своих блужданиях в никуда из ниоткуда.
-А у нас новый папка - хвастается Сашка - Только он с нами не играет, всё время пьяный. Юра, уйди от собаки!  Вчера на той улице собаки разорвали барана у Ивана Петрова. Голодные же.

      А вот и машина за мной приехала.

- Ну, Саша, бывай здоров!
-Ага!

25.03.2018 04:33:56