- У вас машина совсем как у моего сына, - это произнесла пожилая женщина, которую я однажды согласился подвезти. Было это на щербатой проселочной дороге между белорусскими деревнями недалеко от Литовской границы. Я не очень люблю скоростные, но скучные, шумящие шинами шоссе с бесконечным петлянием между фурами. Совсем другое дело - узловатые, крючковатые проселки, даже не асфальтовые, а простые грунтовые. Зато вокруг не шумопоглощающие экраны, а поля, скирды, аисты, у дороги - зайцы, лисы а в теплом ветре бурлят запахи сена, подсолнухов, земли и вся Белоруссия дышит и смотрит в твое открытое водительское окно. Деревни здесь стоят часто, а если не деревни, то отдельные усадьбы или хутора в пять дворов. Днём никого: люди в поле или в коровнике, или на хозяйстве потому что днём все при деле. Или же в ближайшем городе - также на работе или на базаре за прилавком. А на хуторах днём дворы пусты и на дорогах автомобилей не много, а основном работяги-тихоходы тракторы, сеялки, веялки да комбайны. Едут, поднимают пыль и пугают белок и кузнечиков.
На такой дороге она и ждала с поднятой рукой: пожилая, высокая, статная, в ярком платке и белом платье с васильками. У ее ног стояли два объемных продуктовых пакета.
- Далеко вам?
- Добрыдень! Да тут недалече, за Сасноукой направо у Гарыдзеняты. Там, где дальше Казяняты.
- Знаю. Мне еще дальше - в Жодишки.
Она села вперёд, поставила пакеты в ноги, а когда мы тронулись, сказала:
- У вас машина совсем как у моего сына.
- Это вряд ли, - усмехнулся я.
У меня тогда автомобилем по дальневосточной привычке был чистокровный японец, просторный семейный Тойота Ипсум - не машина, а пароход.
Ипсум был куплен для меня московским работодателем во Владивостоке с легким непониманием происходящего. Я и сейчас уверен, что европейцы плетутся в хвосте японского автопрома, но в Москве на Ипсум с правым рулем смотрели как на совершенно бесполезный аксессуар. Если бы вместо покупки автомобиля с правым рулем я отпустил бороду и вставил в ухо серьгу, то заслужил бы у столичных джентльменов куда больший авторитет. Ибо в центральной полосе японские автомобильные технологии не ценятся, так как о них попросту не ведают. Однажды здешний знакомый поделился новостью со мной, как с ценителем японского авто: купил, мол, себе Лендкрузер в самой-пресамой полной комплектации. “Отлично!, - говорю, - с автопилотом круиз-контроля?” - “Нет” - “С массажером в сиденьях? С проекцией на лобовое стекло?” - “Нет” - “С мультимедийными экранами в подголовниках и беспроводными наушниками?” - “Нет” - “С системой кругового обзора? С автоподкачкой шин? С обогревом форсунок стеклоомывателя?” - “Слушай, я пришел похвастаться, а не для того чтобы ты меня тут унижал!”
Ипсум не был оснащен космическими технологиями, но это был наш любимый автомобиль. С нами он вдоволь поколесил по центральной России: Владимир, Тула, Коломна, Суздаль. Несколько раз гонял в Санкт-Петербург, ездил в Анапу, ездил в Финляндию. Года три подряд я ездил на нем в Белоруссию. Да не просто в Белоруссию, а дальше - в Польшу, Германию и Голландию. В общей сложности мы накатали за шесть лет около трехсот тысяч километров. В одной из таких дальних поездок он начал поскрипывать, ходовая все чаще требовала ремонта и, наконец, уставший и измотанный Ипсум был продан каким-то подозрительным скупщикам с Алтая, которые наверняка смотали спидометр и продали его "без пробега по России" где-то в Барнауле или в Кемерово.
Вот такая кочевая жизнь выпала этому Ипсуму, который чуть было не пошёл под японский пресс после аварии в стране восходящего солнца, если бы предприимчивый японец не отремонтировал и не продал его в Россию.
Длинный, комфортный, вместительный. Не то что европейская экономная мелочь. Но Белоруссия - это вотчина живучего и экономного европейского автопрома. За МКАДом (Минской кольцевой автодорогой) здесь ездят на переживших второе, третье, и даже четвертое рождение шкодах, мерседесах и БМВ, выматывая до последней капли ресурс двигателя, истирая обивку сидений и до самого металлического сердечника полируя ладонями оплетку руля. На таком автомобиле ты либо таксист, либо частный туристический гид, либо сдаешь канистрами топливо в приграничную Литву. И для этих целей прожорливый как белый медведь Ипсум совершенно не подходит. По таким делам мотаются мелкие шустрые зажигалки-Гольфы или же наоборот - усталые и поржавленные фермерские универсалы, длинные и угловатые ящеры Вольво.
В общем, у меня были основания сомневаться, что у сына бабушки из глухого белорусского села "машина совсем как у меня".
Поэтому я усмехнулся:
- Это вряд ли.
- Чего вряд ли? Точно говорю. Такой же автомобиль. Сын у меня какой, знаете? Он в мяч играет за сборную Австралии. И живет там. Дом у него большой, с бассейном.
Я просто молчал и слушал.
- Он когда маленький был, то учился недалеко тут. Школа была тогда в Сморгони, километрах в десяти всего. У нас на пять домов два пацана было; как утром фургон едет в сельхозяйство - мы их в этот фургон и сажаем. А домой из школы они сами добираются. Попуткой или на комбайне. Все ведь свои, все знакомые. И он у меня всегда в мяч играл. Я думала, может он в город поедет: юристом будет или хотя бы зубным техником? А он все в мяч играл. А заберёшь мяч, так пинать начинает. Капусту мне пинал, картошку - что увидит, как пнет! Поросей даже. Я говорю "Чем поросей, - говорю, - пинать, лучше учился бы! Будешь в городе нотариусом сидеть. Ничего не делай, только деньги получай. Всю жизнь не сможешь пинать чего попало". Да все напрасно, они тряпок накрутят с соседским пацаном в узел - и снова пинать.
А потом его забрали в Вильнюс. Границы тогда не было, поэтому мы и не знали, что враги. А в Вильнюсе была спортивная школа и когда они к нам на соревнования приезжали - мой им понравился! Отдайте, говорят, к нам в специальную школу. Будет спортсменом. Я спрашиваю: сам-то хочешь? Не знаю, говорит, а у самого щеки так и горят! Ну я думаю: а пускай? Чего будет он тут в деревне капусту пинать? Так все равно нотариус не получится. И у зубного техника тоже работа другая.
Спортсменом хорошо - они вон какие красавцы все сильные, непьющие. Можно хоть водителем устроиться, хоть бригадиром на комбайны. Напекла ему пирожков с собой в спортивную школу целую сумку. А он говорит: "Ты что, нельзя! У меня спортивный режим, специальное питание". Так и поехал в Вильнюс нежрамши.
- Так ведь далеко отсюда в Вильнюс в школу ездить? Километров сто?
- Сто и есть. Но там не школа, а спортивный интернат. Они там и уроки делают, и в мяч, и спят. Тренировки каждый день. Время идёт, я смотрю - у него дипломы, места всякие. В деревне забесплатно поросей пинал, а там награждают и хвалят. Так до выпускного там и учился. Играл он в команде за Вильнюс. А потом, когда границы закрыли, он получил литовский паспорт и стал играть за Литву. Ездили они везде по миру с мячом. Да я сейчас покажу.
Из длинного затрепаного кошелька она достала многократно свёрнутую бумажку, которая оказалась ветхой газетной вырезкой. Я на нее только мельком глянул из-за руля: на фото были изображены с десяток молодых парней в длинных спортивных майках с крупными номерами. Убедившись, что я успел посмотреть на фотографию, она бережно свернула газетную вырезку, снова спрятала в кармашек кошелька и аккуратно застегнула "молнию".
Какое-то время мы ехали молча. Она пристально смотрела в окно, будто в первый раз видела эти нечесанные и вихрастые подсолнуховые поля. А я нарочно сбавил скорость, чтобы на случайных ухабах не растрясти этих ее хрупких воспоминаний.
- А потом его купили за Австралию играть. Позвонил он, сказал что его в Австралию зовут играть и молчит. Я говорю как тогда: сам-то хочешь? “Ага”, - говорит и слышу по голосу, что улыбается. “Приедешь, говорю, я тебе в дорогу пирожков с картошкой на масле нажарю”. “Да не, отвечает, они тут за все платят. И за самолёт, и за еду”. “Ну смотри, говорю, кушай там хорошо в Австралии. Напиши оттуда, куда тебе звонить. А я поеду в райцентр, телефонный разговор закажу”.
Пирожков я ему всё равно напекла - вдруг заедет перед дорогой? Раз ему и за самолет платят. Нет, не заехал.
Но вы не подумайте что он плохой сын. Он деньги всегда присылает. Денег уж так много, что я не сосчитаю. Говорю ему, не присылай деньги, мне столько не надо. Куда мне этих денег? Так и лежат в банке. Мне и карточку красивую прислали из этого банка: приезжал такой видный мужчина, привез конверт. Я где надо расписалась и конверт спрятала. А он говорит: расходы банка ваш сын оплачивает, но вам надо открыть конверт, потому что там секретный код. Иначе, говорит, заплатить не сможете в магазине.
В магазине, слышите? Ну и насмешил! У нас и деньгами то в магазине не всегда платят: мы Адельке пишем в тетрадку, а в зарплату отдаемся. Да и жалко этот конвертик рвать, красивый он. От сына же подарок, зачем я его рвать буду? Спасибо, говорю этому из банка, езжайте себе. Без вас разберусь, не дура. Лежит у меня этот конвертик на черный день.
Пока, слава богу, не нуждаемся. У меня же и коза, и делянка на поле. Хожу я недалеко, так что обувь целая. Добрые люди, спасибо, подвозят в район. Вы вот, например, подвезли и спасибо... Машина! Послушайте, я же совсем о другом хотела сказать!
- Про автомобиль?
- Конечно! Вот бабка старая, все перепутала! Все вам рассказала, а про автомобиль ни слова!
- Да рассказывайте, куда спешить?
- Так приедем же скоро!
- Нет, - покачал я головой, - скоро не приедем. - И кивнул вперёд.
Перед нами вразвалочку двигался комбайн и широким мотовилом полностью перекрывал полосу. Он понимал, что мешает, и поэтому двигался, наполовину съехав на обочину. Но я и не торопился его обгонять: во-первых, по странному стечению обстоятельств загородную дорогу разделяла сплошная полоса. А, во-вторых, я никуда не спешил, да и чего скрывать, хотел дослушать историю до конца.
- Так что, машина вашего сына действительно похожа на мою? - Переспросил я. - Вы говорите, что спортивная карьера забросила его в Австралию? А там ведь тоже, как и в Японии, движение правостороннее. И поэтому руль с правой стороны. Так?
- А, это у вас японский автомобиль? Да, стало быть так.
- А как вы увидели его машину? Не приезжал же он в Белоруссию из Австралии на праворульном автомобиле? - спросил я, человек, который приехал в Белоруссию на праворульном автомобиле практически из Японии.
- Зачем же? Не приезжал. Я сама к нему приезжала. Все видела: и дом его, и бассейн, и гараж с автомобилем. Красиво там, жарко только. У нас и то жарко, а там еще жарче! Однажды звонит он и спрашивает: “Мама, а ты когда в отпуске была?”. Он мне телефон прислал. Теперь у нас два телефона - на почте, большой такой с трубкой на проводе, и у меня. И вот он спрашивает: когда ты, мама, в отпуске была? А я никогда не была. Это вы там в городе в отпуске бываете, потому что за вас кто-то другой работает. А если я в отпуск уйду, кто козу кормить будет? Но сын настойчивый, весь в меня. Кому-то позвонил, договорился. Возили меня фотографировать, потом возили пашпорт забирать. Красивый пашпорт, синий.
В Австралию далеко лететь. Так надоело лететь! Знала бы что такая скука - хоть семечек взяла бы с собой. А так пирожков в подарок нажарила, да и поехала. Чемоданов нет у меня. Пашпорт в кармане, пакет с пирожками в руках. По пути в аэропорт заехали на рынок, сметанки купили. Но со сметанкой в самолет не пустили - нельзя, говорят. Хотите - тут ешьте. А я что туда - поесть приехала, что ли? Ну и оставила эту сметану пограничникам. Хотя они, конечно там упитанные такие, холеные. Вряд ли они на мою сметану даже посмотрели. Ну да ладно. Прилетаю я, а меня встречает его друг и говорит, что они срочно улетели куда-то играть в мяч. Сын позвонил, говорит делай дома что хочешь. А что там делать? Ни огорода, ни колодца, ни печки. Я там посидела два дня, а когда он в следующий раз позвонил, попросила меня назад отправить. Пирожки сухие стали, выкинула. Хотела свежих ему нажарить перед отъездом - за где там жарить! И не поймешь, где жарить.
- Так вы с сыном в тот раз не увиделись? И снова пирожки не передали?
- И в тот раз не увиделись. И перед этим не виделись. Он как в Вильнюс поехал, с тех пор и не виделись.
- Да сколько же ему лет?
- Да как вам. Вам сколько?
- Сорок четыре.
- Ну вот, угадала! Ему тоже сорок три. А в Вильнюс он уехал в седьмом классе, это ему тринадцать было. Ну и посчитай. Но хорошо, что я в Австралию к нему ездила: я со стенки у него фотографию себе вытащила. Показывала фотографию?
- Показывали, - я кивнул.
Комбайн свернул. Довольно скоро мы подъехали к перекрестку с тремя березами. Вокруг были бескрайние белорусские поля и только далеко-далеко синей полосой начинался лес. Поэтому три высокие старые березы здесь вместо дорожного знака. Как в сказке: направо поедешь - Гарыдзеняты, налево поедешь - Казяняты, прямо поедешь - Литва, Латвия, Эстония, а за ними - Финский залив, а дальше дорога до самой Лапландии и еще дальше - в северные норвежские фьорды и по Баренцеву морю на Северный полюс.
Но нам надо было направо. Туда, где стояла простая белостенная хата и гуляла на веревке коза.
Денег я не взял, помог вытащить пакеты, попрощался и уехал. Ехал в автомобиле, сделанном на другом конце света и думал про богатого австралийского спортсмена родом из этих скромных и не спесивых мест.
Зачем я хотел дослушать эту историю до конца? Чтобы однажды записать ее? Вряд ли, я тогда писать и не собирался. Чтобы утолить любопытство? Тоже нет. Я и сам не знаю, почему вызываю у незнакомых людей желание рассказывать мне свои истории. Но так они проникновенно говорят, делятся такими необычными особенностями своей жизни, что я чувствую, что обязан дослушать до конца.
Не просто вежливость мешает мне прервать человека и не просто сострадание заставляет дать ему шанс выговориться, излить своё нутро, пускай и за счет моего времени.
Я не особенно верю в судьбу, так как жизнь полна непредвиденных событий, которые в одно мгновение и кардинально меняют и течение жизни и развитие шаг за шагом этой самой судьбы. Но меня не оставляет ощущение, что кто-то иногда двигает нас, словно шахматные фигуры по игровому полю, которое необъятно для человеческого взора и безбрежно для понимания. Одни из нас ходят только по прямой линии. Другие фигуры - только бочком, то и дело оглядываясь и осторожничая. Третьи ходят внезапно, выбирая извилистые и непредсказуемые на первый взгляд пути. Четвертые просто не могут двигаться линейно, им обязательно надо через кого-то перешагнуть, кого-то обогнать или победить. И вот таких нас разных кто-то или что-то сталкивает лбами, либо собирает вместе и устремляет в одном направлении, а то и вовсе разбрасывает по свету для осуществления высшего промысла. Мы в своем мире как кровяные тельца в организме - нужны то здесь, то там. То нас сливают, то возобновляют. Если моя аналогия верна, то, возможно, лично я - из тех клеток, чье предназначение в заживлении ран?
Если вам плохо, больно или одиноко (что по существу своему одно и то же), то кого-то из нас, из таких как я клеток-помощников обязательно отправят к вам, чтобы помочь, подвезти, поговорить, выслушать... в общем - чтобы взять на себя часть вашего груза и тем самым вернуть вам силы и, возможно, веру.
Чтобы на месте пореза - мелкого или глубокого - поскорее восстанавливались кровеносные сосуды. Чтобы края раны стягивались, чтобы боль утихала; чтобы в пустоте вместо поврежденных и погибших клеток появлялась новая ткань, склеивающая и заполняющая собой это пустое пространство. Чтобы поскорее от свежей ноющей раны остался только постепенно бледнеющий рубец.
А, возможно, все совсем не так. И какое-то внезапное событие вот-вот разрушит логику, доказывая непредсказуемость бытия. Но ведь именно своей непредсказуемостью оно нам и нравится. Именно за эти будущие нечаянные радости мы готовы здесь и сейчас терпеть и боль, и одиночество. Тяжесть становится легче от того, что ею можно поделиться. Будешь делиться или потянешь сам? Зависит от того, какая ты фигура на этой игровой доске. Какие у тебя особенности, какие особенности у твоих друзей и у людей, которые оказались рядом с тобой. Оказались, на первый взгляд, совершенно случайно.