Оказавшись, до конца так и не осознав как, в совершенно другой стране, да, что там стране – мире, Женя-Этери никак не могла определиться с собственным отношением ко всему с ней происходящему. Там, на севере, откуда она сюда приехала, образ жизни той её семьи настолько отличался от теперешнего, что даже в её далеко не скудном лексиконе никак не находилось правильного и честного всему названия. Интуитивно она внутренне щетинилась, готовилась к проявлению какого-то негатива в свою сторону, но… его всё не было и не было… Самой первой неожиданностью или открытием оказалось то, что никто и не собирался нападать! К ней с первого дня пребывания все (или почти все) относились так, словно она выросла у них на глазах! Даже то, что Женя не знала ни их языка, ни манер поведения, ни обычаев, ни какого-то фольклора, превращалось чуть ли не в развлечение, в игру: угадай, что это? Абсолютно все, за малым исключением, терпеливо, не навязчиво, объясняли, показывали, учили… Даже дети.
Её ни к чему не принуждали, но воспитанная в непростых условиях, Женя не могла целыми днями оставаться без дела, благо заняться при желании было чем. Во-первых, обслуживание самой себя: в общую стирку она отдавала только постельное бельё, и то без особого желания и охоты. Очень быстро подружилась с младшим братом, Джумбером, называя его Бером, Бериком, что ему безумно нравилось. Именно этот шестилетний парнишка стал для неё главным педагогом и помощником в освоении невероятно трудного в понимании языка. А она учила его русскому, на котором он мог кое-как изъясняться, но ни читать, ни писать, конечно, не умел. Читала ему сказки, рассказывала что-то по памяти. Всё проходило по принципу игры: он или она указывали на какой-то предмет и проговаривали его название на родном языке, подшучивая друг над другом, посмеиваясь, но не обижаясь, поскольку правильно повторить получалось далеко не сразу. И обоим это всё безумно нравилось.
Вахтанг весьма серьёзно относился к качеству образования собственных детей. Джумберу ещё только на следующий год предстояло пойти в школу, но вот уже сейчас к нему два раза в неделю приходила учительница английского языка, старшая сестра невестки Гиули, и занималась с ребёнком. Очень скоро и Женя напросилась на присутствие на этих уроках. Тинатин Георгиевна не возражала, особенно после того, как узнала о том, что русская гостья свободно владеет французским, несмотря на такой, в общем-то, юный возраст. Женя, конечно, в отличие от мальчика, имела кое-какой запас знаний английского в размере школьной программы, но она также понимала и то, что этого слишком мало даже для того, чтобы просто общаться с кем-то. А для Тинатин, для которой французский был вторым иностранным, не считая русского, практика и не только разговорная тоже не могла считаться напрасной тратой времени. Короче говоря, всё устроилось ко всеобщему удовлетворению. Жадная до знаний и вообще всего нового, Женя-Этери была, как говорят, легко обучаемой и очень трудолюбивой, а потому та же Тинатин не могла не отметить её блестящих успехов в освоении английского.
С грузинским было сложнее, но упрямая девушка не собиралась отступать и сдаваться, а упорно повторяла и повторяла, смешно коверкая труднопроизносимые слова, в которых могло стоять без разбавления гласными до восьми согласных букв подряд. Что считается наиболее эффективным в изучении иностранных языков? Словарный запас и постоянная практика. А потому два дня в неделю Женя в течении одного часа как минимум разговаривала и упражнялась в грамматике как на французском, так и на английском, и не со словарём, а в живую, с человеком, всерьёз и почти на равных, что несомненно могло считаться огромной удачей! А грузинский… Когда он звучит отовсюду, ежеминутно, то, наверное, и тупой смог бы даже помимо воли запомнить и понять о чём идёт речь, а Женя тупой не могла считаться ни в каком случае!
Кроме возни и занятий с Джумбером, она с огромным удовольствием помогала в работах по саду: сбор урожая яблок, груш, инжира, винограда, что, безусловно, не было лишним. Конечно, она не могла работать наравне со взрослыми, но и тем не менее. Иногда отец брал её с собой и эти дни могли считаться чуть ли не счастливыми, хотя бы потому, что ей безумно нравилась природа Грузии. Нравились горы и лес, который карабкался по их крутым или пологим склонам туда, к снежным папахам, нахлобученным по самые брови этих могучих исполинов. Нравились шумные, быстрые и неглубокие реки с настолько чистой водой, что её можно было пить, не подвергая кипячению. Нравились встречи с самыми разными людьми, нравилось то уважение, с которым они обращались к отцу. И даже та гордость, с которой он представлял её всем случившимся на их пути, уже не казалась ей ни навязчивой, как это было поначалу, ни чрезмерной. Она потихоньку привыкала ко всему…
Несколько раз волей случая они пересекались с теми группами туристов, о которых ей говорил Леван, привезённых сюда, в их семейное кафе, на обед. Русская речь звучала музыкой в ушах, сразу же отсылая её мысленно туда, на север, письма откуда всё никак не могли найти к ней дорогу… Жене не хотелось верить в то, что Егор мог так быстро вычеркнуть её из своей жизни, забыть данное при расставании обещание писать. Но факт оставался фактом: за два месяца ни единого письма… Сама она писала через день, не имея представления о тайном сговоре отца и служителя почты об изъятии и уничтожении конвертов, как от неё, так и от Егора… Забегая вперёд, скажем: ей так и не представится возможным узнать об этом… никогда…
Будь Женя чуть наивнее, она бы, наверное, стала думать, что те страхи, имевшиеся у неё накануне переезда сюда и в первые дни нахождения здесь, были ничем не обоснованы, поскольку встретилась со сплошным радушием и поголовной радостью. Но, к сожалению или, наоборот, к счастью, эта юная девочка слишком рано повзрослела, окончательно распростившись с розовыми очками наивности в тот день, когда сгорели заживо её младшие брат и сестра, близнецы - Сашка с Наташкой. А потому она, безусловно, не могла не замечать холодности при встречах с женой отца, не сказавшей ей ещё и десятка слов и смотревшей насквозь застывшим взглядом медузы, чрез призму полнейшего равнодушия, если не презрения. Заметила она и то, что старшие братья, Вано и Вепхо, находились под влиянием матери, а потому поступали точно так же, как и она. Да и жена Вепхо, Джемал, заметив приближение к ней Жени, сразу же срывалась с места, объясняя своё поведение тысячью неотложных дел. И только Гиули, которая вначале показалась излишне навязчивой, искренне шла на разговор, общение, может потому, что и к ней самой свекровь относилась с некоторой долей пренебрежения, во всём выделяя вторую сноху. Весьма прохладно относились и к Левану. Не отец, нет! Вахтанг явно не видел всех этих интриг и любил каждого члена семьи какой-то всепоглощающей любовью, чуть, может быть, выделяя её, Эжени-Этери, но он делал это так правильно, что ни у кого не могло и возникнуть повода для упрёков.
Незаметно пролетела осень и наступила зима, которую и зимой-то назвать язык не поворачивался. Новый год, а в садах полным ходом идёт сбор урожая цитрусовых и ещё цветут розы! Да, уже не так жарко, как было ещё в сентябре, но всё равно в дневные часы температура воздуха устойчиво сохранялась на том самом уровне, что считался средним по июлю там, на севере: +14!
За четыре месяца нахождения здесь, Женя уже вполне освоилась и успела выработать собственную линию поведения как внутри семьи, так и с соседями.
Празднование Нового года плавно перешло в Рождество, а затем и в Богоявление – Крещение. Всё происходило шумно, весело, со множеством подарков и странным обычаем обсыпать друг друга конфетами, с невероятным количеством гостей и угощений за постоянно щедро накрытым столом. Кто-то приходил, приезжал, уходил или оставался с ночёвкой. Звучали тосты, пелись протяжные, очень красивые песни… Вся семья, без исключения, принимала участие как в праздновании, так и в организации всего происходящего, даже Женя, заботе которой всё чаще стали поручать присмотр за малышнёй, детях старшего брата Вано: трёхлетней Дианой и годовалым Вахтангом, который, забравшись к ней на колени, только с рёвом покидал эти ласковые объятия. А ещё был Георгий, сын Вахо и Джемал, которая далеко не сразу смогла доверить ей своего полуторагодовалого бутуза. Вахтанг-младший был несомненной копией своего деда: казалось, что он любит вообще весь мир, всех и каждого, кто согласился взять на руки эту весьма упитанную личность! Он так редко плакал, что об этом даже не стоило говорить, в отличие от Георгия, который постоянно чего-то требовал и разражался недовольным рёвом по малейшему поводу. Плюс верный «оруженосец» Джумбер, который, может быть, и не хотел бы возиться с маленькими племянниками, но желание находиться поближе к Этери перешивало всё! А она делала это с огромным удовольствием, даже не считая за труд, и не ставя себе в заслугу то, что тем самым освобождает и Гиули, и Джемал, да и Нану, от постоянной заботы о детях.
Но был один человек, член семьи, который до сих пор всячески избегал возможность познакомиться с русской гостьей – её родная бабушка, мать отца. Понятное дело, до бесконечности сей прецедент продолжаться не мог, хотя бы уже потому, что Жене-Этери предстояло жить довольно-таки продолжительное время. И вот однажды они встретились. Эндзела безусловно знала, кем является эта серьёзная девочка-подросток с толстой каштанового оттенка длинной косой, небрежно перекинутой через плечико, в то время, как сама она была всего лишь ещё одной незнакомой старухой зачем-то пришедшей в дом Вахтанга. Кстати, домашние уже вполне смирились с её манерой обращения к нему, явно не одобряя, но и не делая всякий раз квадратные глаза… А ей-то что до этого? Главным было то, как он реагировал, а они… это их проблемы…
Распахнув дверь перед старухой, Женя учтиво отступила внутрь и сделала приглашающий жест ругой: заходите! Та переступила через порог и застыла закутанной во всё чёрное статуей, принявшись бесцеремонно разглядывать девушку в упор. Молча, колюче буравя непроницаемым омутом бездонно-страшных глаз, от внимания которых хотелось удрать и как можно скорее…
- Ух ты – Баба Яга! – промелькнуло в голове у Жени – Кто же это такая?
Ответом стал громкий возглас за спиной:
- Дэди! Ну, наконец-то!