13-й по списку

1) Петрович 00:11
Время двигалось к полуночи, а значит - пора поспешить на разнарядку. Она знала, что все пройдет как обычно: так же, как было неделю, месяц, год, столетие назад ... Здесь ничего не менялось: небесная бухгалтерия трудилась без перебоев и дебет с кредитом сходился вчистую. Здесь не задавали вопросов, а по тому и не ждали ответов, не интересовались здоровьем – вряд ли кто-то мог на него пожаловаться, так же здесь всем были глубоко безразличны показания всех календарей мира. И уж меньше всего здесь обращали внимание на погоду - на протяжении тысячелетий она оставалась бессменной, как и пейзаж за широкими, без намека на занавески, окнами.
Смерть медленно прошаркала стертыми до дыр подошвами башмаков по холодному полу и протянув к рукоятке двери полуистлевший остов руки на мгновение замерла: впервые за все то время, что она занимает свой почетный пост, старуха почувствовала острое отвращение ко всему тому, чем ей предстоит заняться спустя всего несколько минут. Она еще немного помедлила, прислушиваясь к пустому как драный барабан нутру, но ничего более не ощутив бесшумно скользнула внутрь.
На мигающем всеми оттенками радуги, огромном, в полкомнаты пульте привычно лежал свежий список. Бегло пробежав глазами по обычной, офсетной бумаге формата А4 она впялила пустые глазницы в последнюю строчку. И так, их сегодня 13. Ни чего, в общем, необычного - ни мало, ни много, только вот за всю её деятельность это первый случай, когда именно 13. Другие цифры повторялись из года в год, из века век, и даже, порой, из смены в смену, а вот эта выпала впервые.
— Ну что же…, - ни к кому не обращаясь глухо выдохнула Смерть, - не нам решать.
И спрятав список в складках черного, зияющего множеством дыр   длинного плаща стремглав покинула помещение сквозь наглухо запертое окно.
Над городом низко висело грязное небо, изрыгая на Землю рваные потоки холодной воды, быстро трансформирующиеся в ледяную, колючую крошку. Несмотря на поздний час и непогоду город не спал. По обледеневшим улицам медленно ползли уставшие, словно рабы, на сахарных плантациях в далеких странах, автомобили, такие же чумазые и безмолвные, разрубая кромешную темь тусклым светом неоновых фар. Изредка сновали запоздалые прохожие, скукожившиеся под безжалостно хлеставшим тугим кнутом ветром. В окнах домов уютно мерцал свет, вполне оправданно радуя тех, кто сейчас находился по ту сторону разгневанной непогоды.
Смерть взглянула на список и опустилась на обледенелую скамейку, слегка соприкоснувшись впалым боком с изрядно подвыпившим бомжом. Бывший интеллигентный человек, свернувшись калачом, без особого успеха кутался в видавшее куда более достойную жизнь, а теперь напрочь провонявшее помойкой и канализационными люками старое твидовое пальто, непонятного цвета, выдыхая в морозный воздух тугую струю заскорузлого перегара. Старуха, взглянув в ночное небо абы сверить время, подвинулась поближе к забулдыге и легонько постучала длинными костяшками пальцев по дрожащему плечу бедолаги.
Бомж вяло зашевелился, пытаясь с головой залезть под насквозь промокшую материю, и вновь затих. Она повторила движение и только теперь мужик, вытянув худую шею приподнял голову, отчего стал походить на древнюю черепаху, в коем   веке взглянувшую на мир из-под своего надёжного панциря. От пресмыкающегося его отличала лишь давно не видавшая мыла, всклоченная шевелюра и давнишняя щетина на впалых, побитых оспой щеках.
—Петрович?
— Кто? – невпопад ответил мужик, тараща глаза на черный силуэт.
 —Забыл как тебя зовут?
—Нет, - бомж тряхнул слипшимися патлами, - ты, спрашиваю, кто?
—Смерть.
—Чья? - опять не понял Петрович, но под ложечкой как - то неприятно засосало. – Моя что ли?
—А ты здесь ещё кого-то видишь? - неумело пошутила Старуха. – Нет? То-то и оно. Неужто напугала?
—Н-нет, то есть -  да, - мужик попробовал сесть, но у него не получилось.
—Лежи-лежи, - она похлопала его по согнутым в коленях ногам, - сейчас тепло будет.
К своему изумлению бомж и впрямь почувствовал то, как его тело наполняет долгожданное, благодатное тепло, волнами растекаясь от того самого места, где его только что коснулась костлявая ладонь.
Пальто в области его живота неожиданно зашевелилось и в наступившей было тишине отчётливо прозвучал жалобный писк.
—А это ещё кто там? - Смерть приподняла отяжелевший подол пальто, - щенок?
—Котёнок... Я его уже с месяц за собой таскаю. На помойке подобрал. «Добрые» люди его в пакет упаковали и завязали потуже, чтобы не высвободился, а я вот нашёл ... С тех пор вместе и бомжуем, греем друг дружку... боюсь, пропадёт он без меня, - из воспаленных, опухших глаз по картавой щетине медленно поползла слеза, - может ты это... его тогда тоже... того?
—Да не могу я, пойми. Кошки, собаки... это все не по моей части. На то другие службы существуют.
— А я, почему-то, всегда думал, что ты одна на всех, - мужик слабеющей рукой прижал к груди пушистый комочек, - а оно вон как...
—Ты спи, - она опять подняла голову вверх, - спи. На том свете тебе это зачтется.
Но Петрович уже не слышал её слов, и лишь громкое, несчастное "мяу" неслось вслед уходящей фигуре в чёрном, разрывая ночную тишину…

2) Лоло 01 :33 Павел Сергеевич 01:37
Павла Сергеевича ничуть не волновала судьба осиротевшего дважды, за столь короткий промежуток своей жизни, рыжего котенка. Его вообще мало интересовало то, что происходило с другими, и что ни коем образом не переплеталось с его личными интересами. Да и интересов у Павла Сергеевича, в прошлом директора одной из автобаз, а ныне успешного предпринимателя и яростного правозащитника было немного – деньги и женщины, вот пожалуй и все. Первое он научился ценить еще в те времена, когда работал тем самым директором. Официальный заработок был у него в те дни не велик, но привилегии и свободный доступ к ГСМ с лихвой окупали этот незначительный конфуз. На стыке веков ситуация в корне изменилась – щедрое финансирование свыше быстро сошло на нет, и автобаза скоро превратилась в огромный могильник машиностроительных отходов, а кушать хотелось. Сменить зернистую икру на «заморскую баклажанную» Павел Сергеевич позволить себе не мог. Его желудок напрочь отвергал кулинарные изыски из ржавой селедки и пропитанной пестицидами, невесть как выращенной китайцами на постсоветских угодьях, картошки. Но не мог он себе этого позволить! От того директор, теперь уже - бывший, грустно смотрел на теснившееся на площади в несколько гектар груды металлолома и тяжело вздыхал, вспоминая прежнюю, сытую жизнь, прислушиваясь к недовольному урчанию балованного брюха. Однако депрессия продолжалась недолго. Спустя еще некоторое время вынужденного прозябания в светлой голове будущего предпринимателя отчетливо вырисовался план дальнейших действий. Окинув опытным глазом некогда доходное предприятие, Павел Сергеевич весьма справедливо понял, что здесь ему ловить больше нечего и быстро нашел покупателя из «поднебесной» на раскиданный по всему периметру ржавеющий и никому, как оказалось, ненужный баланс. О цене договорились быстро – хоть и копейки, по сравнению с реальной стоимостью, но зато быстро, без шума и волокиты. Вместе с побитыми кабинами, кузовами, телегами пошел и склад запчастей. Новенькие, в надежной «совковой» смазке коленвалы, подшипники, болты, гайки и даже стальные троса отправились за кардон, по организованной шустрым китайцем краткосрочной визе. Бывший директор довольно потер руки и отправил единственную – оставшуюся штатную единицу – сторожа дядю Васю в бессрочный отпуск, отвалив ничего не соображающему, бывшему сотруднику выходное пособие в размере трех месячных окладов. Довольный дядя Вася горячо поблагодарил прежнего работодателя и на радостях, затарившись на неделю паленой водкой, отправился праздновать преждевременный выход на заслуженную пенсию. Но оголодавшего организма на неделю беспробудного запоя не хватило, разжалованный сторож отдал Богу душу спустя всего три дня. Павел Сергеевич в душе порадовался такому исходу событий (единственный свидетель его первого коммерческого опыта самоустранился), и вскоре собрав нажитые непосильным трудом пожитки, а с ними и жену Раю с двумя пацанами – погодками, отправился в город в поисках лучшей доли.
Свежеиспеченный, новый русский денег на ветер не бросал. Средств, вырученных за добротный, в два этажа «домик» в деревне в экологически чистой местности вполне хватило для приобретения вполне пригодной для проживания семьи из четырех человек «двушки» в деловом квартале. Павел Сергеевич, имея неплохое образование и многолетний опыт за плечами, без труда устроился на работу в «альтернативный центр делового сотрудничества», где главным образом запасался свежими знаниями и обзаводился полезными знакомыми. Много слушал, мало говорил, добросовестно выполнял нехитрую работу и вскоре был в курсе того, как и куда стоит вложить свои кровно заработанные. Он прикупил проходное местечко в центре города, организовав под видом «борьбы за чистоту и уют» снос стихийных, торговых палаток, оставив без дохода еще полсотни земляков и отгрохал на этом месте торговое чудо, с гордо – пылающей, цветом утренней зари, вывеской «супермаркет». Дело оказалось весьма прибыльным и теперь Павел Сергеевич мог себе позволить к завтраку не только красный, но и черный деликатес. Но памятуя о заморской икре он вполне резонно счел, что денег много не бывает и рьяно принялся расширять бизнес. Теперь ему уже принадлежали несколько супермаркетов, гостиница, стадион и даже пара автозаправок. Дети, пацаны – погодки, давно выросли. Старший, Антон Павлович – уважаемый в городе человек, прокурор. И голова на месте, и проблем создавал всегда по – минимуму, а случалось и выручал. Младший же, Сергей, вырос настоящим оболтусом. Сколько «бабок» ушло на него – не счесть. То проститутку до смерти чуть не забил – пришлось девахе отступные солидные заплатить и в другой город отправить, то каких – то ротозеев на остановке, по пьянке, на тот свет отправил… Всего и не упомнить. Жену хорошую ему сосватал, так и она через два года от него в Эмираты сбежала, и дочку с собой прихватила. Ну ничего, внучку Павел Сергеевич вернет, в этом он не сомневался, а вот бывшую супружницу сына больше видеть не желает – предала она его, не оправдала доверия. В самую душу плюнула. Он ведь, Серега, не плохой в общем – то парень, да только руки ему не хватает дружественной, а то что пьяный – дурак, так кто ж умный то под эту лавочку. Пару оплеух навесил, что ж, сразу за бугор валить? По-доброму с ним надо, по–человечески. Глядишь бы и пить бросил, за ум взялся… Эх бабы–дуры, чего им не хватает? А она, эта Ксения, ничего так – смазливая. Ножки стройные, попка упругая, грудь маловата правда, но это дело вполне поправимое в наше время и при наших возможностях. Павел Сергеевич сам слюну пускал, когда ее в офисе встречал, но не трогал, для сына решил приберечь. А оно вон как обернулось.
Жена, Раечка, давно перестала интересовать его как женщина. Он как-то даже попытался припомнить какой она была в молодости, попытался – но не смог. Ведь почему–то он на ней женился тогда? Вот смотрит он на нее и понять не может себя, того – двадцатипятилетнего. Ни рожи, как говорится, ни кожи. Мышь серая. Лет пять тому назад она его, впервые за долгую, совместную жизнь смогла удивить. Он тогда только пришел от грудастой пышечки Анечки и сославшись на тяжелый день напрямую отправился в их с Раисой, спальню. Вдруг дверь тихонько отворилась, а на пороге она – Раечка. Привычный крендель на затылке распустила, отчего стала похожа на неопрятную ведьму, губы красной помадой нарисовала, на худющих плечах сорочка прозрачная, тоже красная, а под ней две дряхлых титюльки, словно мокрые тряпочки болтаются. Павел Сергеевич от удивления выпучил глаза, а Рая, ошибочно приняв его выражение лица за восхищение, встала на цыпочки и подняв вверх иссохшие плети рук принялась кружить на месте, демонстрируя себя во всей красе. Этого супруг вынести был уже не в состоянии - не удержавшись, он громко расхохотался, введя тем самым незадачливую чаровницу в долгий ступор. Окончательно осознав какую реакцию вызвал у мужа ее необдуманный порыв, она густо покраснела и стремглав вылетела из спальни. А он все смеялся и смеялся ей вслед, не в силах остановиться. На следующий день Раечка молча перетащила свои вещи в другую комнату, и с тех пор они больше не делили семейное ложе.
Сейчас, сидя за рулем своего престижного авто класса люкс, Павел Сергеевич отчего-то вспомнил этот нелицеприятный эпизод из своей жизни, но смеха, или даже улыбки он у него не вызвал. Он никогда раньше не думал о разводе, и вот только сейчас эта мысль впервые посетила его. Впрочем, он не удивился – рано или поздно это должно было произойти. Он разведется с Раисой, отправит ее жить обратно в деревню, назначит пенсион, небольшой, но вполне достаточный для престарелой, одинокой женщины без амбиций, а сам женится на секретарше Тамаре. Тома – вот та женщина, в объятьях которой ему хотелось бы дожить свой век. Молодая, красивая, умная – истинное украшение любого, уважающего себя мужчины. О никакой любви речи, само собой, идти не может. Он давно забыл, что это значит, а Тамара достаточно прозорлива, чтобы не требовать от него руки и сердца. Да и вряд ли ей любовь та нужна. Деньги – вот что движет этой красоткой, а он и не против. Павел Сергеевич привык платить по счетам и сделка для него – что псалтырь для монаха, вещь почти священная. Вспомнив о любовнице, Павел Сергеевич вдруг почувствовал непреодолимо – острое желание женского тела и мельком взглянул на тяжелые золотые часы. Второй час ночи, а следовательно Томочка, как он ее ласково называл, уже давно спит. Она очень бережно относилась к своему здоровью и внешности, а потому не пила кофе, не увлекалась алкоголем, не курила и всегда вовремя ложилась спать. Ее внешний вид был основным источником немалого дохода и этот источник она лелеяла как зеницу ока. Но женщину хотелось, с этим успешный предприниматель ничего поделать не мог, потому время от времени позволял себе потратить несколько тысяч на дешевых проституток, дежуривших круглосуточно по всему городу. Свернув уже к знакомому ночному клубу, он притормозил. Несмотря на сильный ветер и колючий снег вперемешку с дождем, к машине тут же подбежали несколько девиц, наперебой предлагая свои услуги. Он выбрал сисястую брюнетку Лоло, поманив пальцем услужливо распахнул дверцу. Красотка тут же плюхнулась на пассажирское сиденье и назвала цену. Остальные, менее удачливые жрицы любви синхронно отошли от автомобиля потеряв к нему всякий интерес. Павел Сергеевич хорошо знал расценки на предлагаемый товар и достав пухлое портмоне вынул несколько новеньких купюр. Денег оказалось вдвое меньше, чем девушка запросила вначале, но она ничуть не смутилась и выхватив бумажки из толстых пальцев кивнула. Запрятав полученный гонорар в глубокое декольте, девица тонкими, все еще ледяными пальцами принялась расстегивать ширинку дорогих штанов. Сняв для удобства ремень безопасности, Павел Сергеевич, нажал на педаль и машина медленно покатила по мокрому асфальту, выискивая укромный уголок, в то время, как губки и язычок Лоло уже умело ласкали набухшие чресла хозяина жизни. Автомобиль  тряхнуло на выбоине, девушка слегка прикусила острыми зубками крайнюю плоть восставшего члена. Павел Сергеевич грубо выругался и отвесил звонкую оплеуху по черноволосой головке. Привыкшая за свою карьеру к подобному выражению недовольства, девица отреагировала на грубость лишь тем, что нежнее и более напористей принялась за работу. Вот и переулок, в который следует свернуть для того, чтобы можно было остановиться и полностью расслабиться. В этот момент огромная фура, возникшая буквально из ниоткуда, на полной скорости врезалась в уже сворачивающий с главной дороги автомобиль, и сверкающий в свете фонарей «мерин», сделав несколько головокружительных кульбитов в воздухе, упал на трамвайные пути вверх тормашками, бешено вращая колесами.
Смерть стояла на перекрестке, бесстрастно наблюдая за происходящим. Спустя всего несколько минут, на место ДТП примчался патруль ДПС, а следом и «неотложка». Старуха заглянула в искореженный салон и убедившись в том, что девушка мертва бросила взгляд на правозащитника. Его уже вытащили из густо забрызганного кровью салона и теперь он лежал на мокром, голом асфальте, со спущенными штанами и широко открытым ртом, пытаясь захватить хотя бы капельку кислорода. Больше всего, Павел Сергеевич сейчас напоминал выброшенную из реки на берег огромную, лупатую рыбу. Ему почему-то вдруг вспомнилась красная, прозрачная ночная рубашка Раечки, только тело под ней было молодым и упругим. Огромные, серые глаза супруги смотрели на него ласково и преданно, пухлые губки растянулись в милой, доброй, такой родной улыбке и он наконец вспомнил, за что полюбил ее тогда…
— Рая …,- едва шевеля синеющими губами прошептал Павел Сергеевич, - Рая…
Смерть нагнулась, над неподвижным уже телом, коснулась корявым пальцем губ умирающего. В тот же момент изо рта любителя денег и женщин хлынул поток густой, горячей крови …
Рядом с ним, странно улыбаясь, лежал труп Лоло. Деньги, выпавшие из разорванного лифчика, подхватил все еще беснующийся ветер, унося их по темным переулкам.
3) Анна Чулкова 04:23
Следующий пункт по списку оказался обычной, краевой больницей. Смерть бесшумно скользнула в палату и присела на обшарпанный табурет, аккурат напротив громко стонущей, еще совсем не старой женщины. Несчастная на мгновение затихла, словно прислушиваясь к чему-то, а затем, превозмогая очередной приступ нечеловеческой боли слабо позвала сестру:
—Таня, Танечка-а-а…
По коридору торопливо зашлепали резиновые тапки и вскоре в палату вошла совсем молоденькая практикантка:
—Что опять, теть Ань? – устало, но без раздражения в голосе спросила девушка, - я же говорю – нет обезболивающих. У меня все строго по назначению. Попросите родственников – пусть купят.
— Нет-нет, Танечка, - голос пациентки заметно дрожал, - я помню… просто замерзла что – то, похолодало как-то сразу. Может там форточка открылась, глянь, ветрище-то вон какой.
Девушка подошла к окну и осмотрела плотно закрытые рамы:
— Вам показалось, теть Ань, наверное, Вас просто морозит. Я сейчас еще одно одеяло из сестринской принесу, только не кричите так громко, пожалуйста. У меня в восьмой «тяжелый» лежит, после операции, только заснул…
— Спасибо, доченька, я постараюсь. Больно мне очень…
Сестричка вышла из палаты, а Старуха, поднявшись с табурета подошла к окну и устремила глазницы в месиво ночи. Снег с дождем прекратились и теперь небо сверкало мириадами звезд – далеких, холодных, недосягаемых. «Совсем как у нас» пронеслась мысль и тут – же затерялась в немом пространстве вселенной. В комнату вернулась практикантка и бережно накрыв Анну вторым одеялом торопливо покинула палату. Смерть вернувшись вновь присела, но уже на кровать. Женщина на мгновенье замерла и уставилась прямо в черные дыры на белом, светящемся первозданной белизной, черепе:
— Ты – ы – ы…,- испуганно выдавила она из себя, - ты пришла – а – а…
— Пришла, заждалась небось?
— Заждалась, - уже спокойно согласилась умирающая, - а все равно страшно…
К ее удивлению боль внезапно прошла, и она с облегчением вздохнула:
—…это уже все?
— Нет, ты еще жива, если ты об этом.
— А когда?
— Скоро уже, - Старуха вновь бросила взгляд на окно, - потерпи чуть.
— Знаешь, а мне совсем не больно сейчас. Даже странно немного от этого… я уже стала привыкать к боли.
— Разве можно к ней привыкнуть?
Смерть говорила тихо, едва уловимым шорохом, без эмоций, но в то же время голос ее завораживал, успокаивал истерзанную муками душу Анны Чулковой. За бесконечно долгие дни, проведенные в онкологическом отделении, это был ее первый посетитель. Или посетительница? Анна не знала как правильно, но это не было важно сейчас. Важно было то, что она ждала ее, ждала точно также, как двадцать семь лет назад ждала Максима – первую и единственную любовь, всей ее непутевой жизни, пошедшей наперекосяк после того, как он, все–таки не пришел, бросив на пятом месяце беременности в грязной общаге монтажного техникума. Потом она ждала сына…из тюрьмы… но, видимо, не судьба…
— Можно…у меня всю жизнь болело – сначала душа, потом тело…
— Что ж ты не берегла себя совсем?
— А как? Алешка рос без отца, кормить как-то надо.
— Замуж почему не пошла? К тебе же Юрка Горовой сватался, хороший мужик.
— Ты и про это знаешь? - в слабом голосе не прозвучало удивления. - Я Максима ждала, любила, наверное…
— Я вот и говорю – не берегла. А сейчас любишь?
— Не знаю…Далеко все так вдруг стало, словно вовсе и не было…
В комнату тихим шагом вошла Танечка:
— Ну как, теть Ань, согрелись?
— Да, доченька, спасибо. Мне бы только водички попить.
Девушка взяла с тумбочки пластиковый стаканчик и приподняв свободной рукой голову больной аккуратно поднесла к пересохшим губам:
— Только много не пейте, Вам нельзя.
— Мне теперь все можно, Танечка…Разреши мне до дна?
— Пейте…
Забрав с собой опустевший стакан сестра, так же тихо, удалилась.
— А она тебя не заметила.
— Нет. Меня может видеть только тот, чей час настал.
— Мой настал…А как оно там? – Анна перевела взгляд в потолок. - Что меня ждет?
— Не знаю, - увидев, как недоверие проскользнуло на желтом лице, продолжила, - правда не знаю. Живущий на земле знает, что после жизни его всегда ждет смерть. Я же даже не представляю, что ждет меня после моей смерти…Ничто не вечно, все бесконечно. Где конец всего, и что считать началом?
— Странно…ведь что–то там, откуда ты пришла и куда уйдешь после, есть?
— Небо. Точно такое же, как и здесь – темное, бесконечное…
— А я сегодня от Алешеньки письмо получила, - Анна неожиданно сменила тему и ее глаза влажно блеснули в полумраке, - вон, на тумбочке лежит. Мне Танечка письма сюда приносит – она по соседству живет.
— Денег просит?
— Просит…А у кого же ему просить, если не у меня? Ты не думай, он хороший, только дурак. Без отца рос, сама знаешь...
Смерть ничего не ответила, лишь укоризненно покачала головой.
— … а где коса?
— Какая коса?
— Тебя на картинках всегда с косой рисуют. С такой, какой мужики на покос в страду раньше ходили.
— Зачем мне коса? Да и как можно рисовать смерть, если встретившись с ней - ты уже не в состоянии что-нибудь изобразить. Это только фантазии.
— Но ведь все остальное – череп, кости, и даже плащ…
— Никогда не думала об этом…Возможно мой образ был сочинен именно здесь, но только гораздо раньше, чем человек взял в руки косу. А может и сам он создан по образу и подобию моему, а все остальное – лишь доработка больного воображения?
Анна закрыла глаза, внутренне ощутив полную пустоту. Ей больше не было больно. Ей больше не было страшно. Она сделала глубокий вдох и Старуха, почти ласково, опустила кисть на обмякшее тело…
Она знала здесь каждую улицу, каждый переулок и тропинку, но всякий раз сверяла указанный в списке адрес. Она не могла ошибиться, не имела права. Она вообще ни на что не имела права. И выбора у нее не было. В «небесной канцелярии», должность Смерти считалась одной из самых престижных, но вот только с чего вдруг - Смерть понять не могла. Страх… неумолимый, животный страх человека перед неизбежностью, всегда, даже спустя века, поражал ее до глубины…До глубины чего? Есть ли в ней то, что зовется душой? Глупо считать Смерть бездушной хотя-бы потому, что она приносит покой, покой и умиротворение. Мертвому нет дела до богатства, он не ощущает голода, ему не бывает холодно и больно, но бывает одиноко. Вот почему ее все боятся, больше чем нищеты, болезни, боли потери. Люди боятся именно этого, а не кары небесной. Им, на протяжении всей жизни, по большей части все равно, что их ждет в конце – ад или рай, им страшен сам конец. Именно потому, что они не уверенны, что там их кто – то ждет. Одиночество – вот то, на что обречена Смерть и чего так боится род людской. Она приходит лишь на короткий срок, за который невозможно полюбить, или просто привязаться. Это предусмотрено и изменить ничего нельзя. Она убивает бесстрастно, не успев прочувствовать, понять, испытать хоть какую – то симпатию к любому, из обозначенного в списке…

4) Генрих 06:54
Некогда Генка Трубин, а ныне - Генрих Трубицкой, не смотря на столь ранний час сидел за монитором компьютера, безжалостно колотя кончиками пальцев по клавиатуре. Нет, он не работал, он общался в одной из многочисленных соцсетей, на просторах столь любимого всеми нами, интернета. Он уже несколько раз поглядывал на часы, которые не говорили, а просто кричали, что пора бы уже и в постель, но никак не мог распрощаться с новой знакомой. И хоть это и было уже четвертое подобное знакомство за месяц, и 71 за четыре года его нахождения в сети, интерес к виртуальным красоткам у Генриха не угасал. Наташенька оказалась несчастной жертвой домашнего насилия, от которого она с удовольствием бы сбежала подальше, только вот некуда, да и не к кому. Слезы бедняжки были настолько искренними, а восхищение Генрихом, как мужчиной и собеседником такими убедительными, что к утру он уже был опять без ума влюблен в пышные формы сорокапятилетней «жертвы тирана» несмотря на то, что проживала возлюбленная не просто в другом городе, а в другом государстве, что ничуть не смущало неутомимого в своих поисках Ромео.
Генрих обладал тонкой, художественной натурой, мягким характером и грузным, ожиревшим от частого безделья, телом. Он был одинок, не смотря на три неудачных брака, в каждом из которых он умудрился обзавестись одним ребенком. Пол детей он никогда не уточнял, поскольку считал, что умение ловко избежать выплаты алиментов куда более достойное качество, нежели помнить вес, рост, пол, или даже имена отпрысков.
Именно сейчас он сетовал на то, что одна из его бывших, неблагодарных жен умудрилась в прошлом прописать зачатое в симбиозе с ним чадо на его кровных квадратах, и теперь ему никак не удается продать 2/3 оставшейся собственности. В противном случае он давно бы уже жил в столице и имел невероятный успех. Но, видимо, такова его участь художника, ведь как всем известно, все «настоящие художники» в той, или иной мере, пострадали от коварства женщины.
Генрих ничуть не кривил душой, когда сообщал в первых строках знакомства, что он художник. Именно так оно и было. С трудом закончив восемь классов общеобразовательной школы еще во времена СССР, Генка Трубин вдруг понял, что податься ему некуда. Идти в ПТУ на плотника или, скажем, маляра – означало всю жизнь «горбатиться» не разгибая спины за ничтожные копейки. Даже слово «копейки» его пугало куда меньше, нежели «горбатиться». Он бросился гонять по городу в поисках чего–то более престижного, и наконец случайно наткнулся на художественное училище. В его воображении сразу замелькали презентации, выставки, аукционы, где его имя всегда будет в числе первых и у него закружилась голова от осознания собственного величия. Тем более, что единственной положительной оценкой в его аттестате была твердая четверка по рисованию.
Его успешной карьере помешала, как он сам считал – «идиотская женитьба». Еще не достигнув совершеннолетия, Генка влюбился, при чем так серьезно, что спустя всего три месяца повел любимую в ЗАГс. Правда не по большой и чистой любви (он уже успел остыть), а по заключению врача – гинеколога, который после непродолжительного осмотра Генкиной возлюбленной поставил неутешительный диагноз: «беременность 6-8 недель». Потом набежали многочисленные мамки – няньки будущей мамочки и ему ничего не оставалось, кроме как поступить по-джентельменски и жениться. К тому времени, учеба в заветном учреждении подошла к концу и Геннадий пошел работать в небольшой ДК – писать афиши. Вскоре, молодая семья, благодаря рождению первенца получила небольшую, двухкомнатную квартиру, ту самую, в которой несостоявшийся Гюго проживал и по сей день. Брак же просуществовал недолго: заработка в 36 рублей катастрофически не хватало, молодая супруга вечно хныкала по этому поводу, выпрашивая деньги на пеленки и ползунки. Генка был бы и рад дать, но его зарплаты ему едва хватало на кисти, краски, материал. А еще он любил вечерком поседеть в кафе, в тишине и нормальной для творческой личности атмосфере, и потому не давал. Взвесив все «за» и «против» молодая супруга собрала скромные пожитки и уехала к маме, не дав заботливому отцу даже попрощаться с любимым чадом. Он приехал к ней спустя три месяца, с единственной, и вполне обоснованной просьбой выписаться с жилплощади. Она на удивление легко согласилась и больше они никогда не встречались.
Следующие две женитьбы почти точь в точь повторили первую, с той лишь разницей, что Геннадий шел в ЗАГс уже по собственной воле, а не по принуждению. Он понял, что жена ему просто необходима. Оставшись в квартире один, он быстро сообразил, что горячий обед на столе и чистые трусы в шкафу – это то благо, которое в одиночку он себе позволить не может. Мама наотрез отказалась исполнять роль бесплатной домработницы, а на пустой желудок и в засаленной майке ничего гениального на ум не приходило. Но так уж повелось, что его жены, даже имея на руках грудных детей, долго в его квартире не задерживались. «Родовое проклятье» решил для себя Генка, но искать спутницу жизни все – таки не перестал. Теперь, соответственно возрасту, подруги были не так молоды и беспечны и жить, хоть и с художником, но нытиком и тунеядцем у них не вызывало никакого желания. И уж тем более на те, более чем скромные, харчи, которые он мог предложить. От того женщины в его жизни менялись так часто, что вскоре он и вовсе потерял счет бесконечным, но стабильно непродолжительным, романам.
Несколько лет назад ему диагностировали гепатит С, отчего теперь уже Генрих Трубицкой, впал в самую что ни на есть настоящую депрессию. Он тут – же вспомнил, как  не так давно лежал по какому–то пустяковому поводу в стационаре и был твердо уверен в том, что именно халатность медработников и привела к столь печальным для него последствиям. Он даже пытался обратиться в прокуратуру с целью стрясти с заведения компенсацию за нанесенный его крепкому здоровью ущерб, но выслушав мнение юриста понял, что тут, увы, ему ничего не светит.
Депрессия депрессией, а жизнь идет и просит наличных. Генрих вдруг вспомнил все то, чему его учили в ПТУ и принялся за настоящую работу – писать копии с копий. Дело оказалось гораздо прибыльней, нежели халтура с афишами и вывесками и дела пошли на лад. Теперь он смог позволить себе подержанную иномарку, пластиковые окна и компьютер. Жить в грязи и на полуфабрикатах он давно привык и теперь статус холостяка его вполне устраивал. От сидячего, малоподвижного образа жизни и дешевых «fast food» его тело отяжелело, подбородок отвис и к ненавистному гепатиту прибавилась гипертония, энцефалопатия и хроническая недостаточность миокарда. Весь его, некогда вполне привлекательный облик, как-то расплылся, одряб и женщины перестали обращать на него внимание. Но у Генриха был интернет, где хлебнувшие сполна жизненного дерьма дамочки всех возрастов мало обращали внимание на внешность и медицинскую книжку, в тайне надеясь рано или поздно все–же наткнуться на принца на белом коне. Менее требовательные легко попадались на удочку Генриха – художника, растроганные его баснями о недостойных женщинах, сломавших ему теперь уже не только карьеру, но и жизнь и охотно соглашались навестить таланта. Но на долго их тоже не хватало. Едва успев вывезти из квартиры нареченного весь хлам, они сбегали под благовидными предлогами и больше не возвращались. Но Генриха это ничуть не огорчало и тем более не останавливало, он все так же продолжал бродить по интернету в поисках той самой, которая его поймет и примет таким, каков он есть.
Сейчас смысл затянувшейся переписки состоял в том, что Наташеньке для того, чтобы осчастливить Генриха нужна была прописка в его стране с видом на жительство, а он был готов еще раз посетить заветный Дворец бракосочетаний ради уюта и теплого, семейного благополучия. Пожелав любимому другу спокойной ночи и сладких снов, невероятно довольная собой и ходом переписки будущая невеста распрощалась, наставив два ряда «смайликов-поцелуев» и вышла из сети. Не менее довольный собой Генрих тяжело поднялся с продавленного его пятой точкой мягкого кресла и с трудом распрямляя затекшую спину вдруг почувствовал резкий укол под лопаткой слева. Прислушиваясь к «мотору» он на мгновение замер, но боль не повторилась. Устало вздохнув художник сделал пару шагов в сторону ведущей на кухню двери и застыл, так до конца и не распрямив скукожившийся от долгого сидения в неудобной позе позвоночник: черная тень, стоявшая прямо в дверном проеме ему кого–то напоминала, только вот кого?
— Кто здесь? – художник вновь ощутил острую боль.
— Я.
Глухой, какой–то неестественно безразличный голос был ему не знаком и Генрих, наконец выпрямившись в полный рост попытался разглядеть черты лица под черным капюшоном. В тусклом свете монитора  это оказалось не так-то просто, при том, что своим могучим торсом он почти полностью загородил единственный источник света.
— Кто «я», черт побери?
— А мне казалось, что ты легко узнаешь меня.
— Мы знакомы? – ему никак не удавалось разглядеть содержимое черного кулька на голове нежданного гостя. - Кто ты?
— Не признал, а ведь портрет мой писал…
— Как это? – не понял Генрих, пытаясь припомнить всех своих бывших натурщиц.
— А вон, прямо за тобой висит.
Не смея оглянуться художник судорожно вспоминал расположение полотен в этой комнате. Наконец сориентировавшись, он дрожащими губами, заметно запинаясь произнес:
— Густав Климт… копия…
— Естественно не оригинал. Теперь вспомнил?
— Этого не может быть, - по лбу и толстым щекам Генриха медленно потек холодный, противный пот, - так не бывает…
— Еще и не такое бывает, Гена.
— Мне надо принять лекарства, - он умоляюще посмотрел теперь уже в отчетливо чернеющие на белом глазницы, - они там, в шкафчике на кухне…
— Прими, Гена, прими. Время у тебя еще есть, - и черный силуэт скользнул в сторону, освобождая заветный проход.
Генрих на негнущихся ногах быстро прошел на кухню и достав из ящика заветный пузырек быстро сунул под язык маленькую, приторно – сладкую таблетку. Постояв некоторое время с закрытыми глазами, он почувствовал, как боль отступила и с наслаждением набрал полные легкие воздуха. Вот и все, он победил Ее! Теперь все будет хорошо, надо лишь более внимательно следить за режимом, обязательно скинуть килограммов двадцать, а лучше тридцать лишнего веса и не засиживаться по ночам – организм может не выдержать. Он украдкой кинул взгляд на пустующий проход в соседнюю комнату и с облегчением вздохнул никого там не приметив.
— Зря ты так решил, - раздался за его спиной все тот-же ненавистный голос и художник едва не вскрикнул от ужаса, - если уж я пришла – будь уверен.
— Но сердце же не болит, - едва сдерживая слезы пробормотал Генрих, - не болит же!?
Старуха пожала плечами и нахально уселась на табурет возле заваленного грязной посудой стола.
— Ты думаешь ты победила? – невесть с чего взбесился Трубин. - Думаешь: вот пришла и взяла? А хрен тебе, поняла!?
Художник, несмотря на свои габариты, лихо забрался на пластиковый, покрытый толстым слоем пыли подоконник и щелкнув задвижкой молча сиганул в окно девятого этажа.
Смерть неторопливо просочилась в комнату с компьютером и открыв первое попавшееся окно, с профессионализмом, которому бы позавидовала даже самая опытная стенографистка, быстро напечатала: «в моей Смерти прошу никого не винить». Вспомнив, что слово «смерть» люди обычно пишут с маленькой буквы, она слегка задумалась, но вскоре решила ничего не менять – все равно никто не обратит на эту, в общем–то важную деталь, никакого внимания…


5) Аллочка Докута 08:47
Ветер окончательно стих и неприветливая сырость – то ли капли дождя, то ли льдинки наконец перестали стегать по полам плаща. Болезненная серость неба растворилась в предрассветной дымке и теперь город вовсе не напоминал тот, ставшим ей на века ни то тюрьмой, ни то родным домом, мир.
А люди – люди спешили по своим делам, радуясь угомонившейся непогоде, седому налету на голых остовах деревьев, стойкому запаху выхлопных газов и эспрессо, да и просто наступлению нового дня.
Смерть смотрела на них, думала о том, как же они беспечны и оттого испытывала некое подобие зависти, или сожаления от того, что ей никогда не стать частью этого неизмеримо далекого и в то же время до неприличия близкого для нее, мира. Эти люди могли принимать решения, мечтать, любить, ошибаться, ощущать боль… Они могли все то, чего не могла она…
Из автобуса, мелко стуча по ледяному насту каблучками, выпорхнула Аллочка. Закатив глазки, она с блаженством, отразившемся на милом личике, набрала полные легкие свежего, морозного воздуха и оглянувшись по сторонам, решая в какую сторону ей направиться первым делом, быстро потопала к торговому центру. Сегодня там обещали невероятные скидки, о чем она узнала из рекламной рассылки на своем телефоне и значит, наведаться туда было просто жизненно необходимо, тем более, что именно сегодня она устроила себе вполне заслуженный выходной. Вся жизнь Аллочки была сплошным рабочим днем. С раннего детства, тогда еще у черта на куличках и до совсем недавней поры. К огромному несчастью молодой женщины она умудрилась появиться на свет у матери – одиночки, без хоть какого–то наследства и надежд на будущее. Мама Аллочки влачила, как считала дочурка, совершенно жалкое, никчемное существование, пытаясь в одиночку поднять саму Аллочку и невесть зачем родившегося, по мнению молодой женщины, еще одного ребенка. Тоже девочку – крикливую и болезненную. И так обделенная столь необходимым для себя вниманием с самого раннего детства, а теперь почти полностью утратившая даже те несчастные его крохи, которые ей все же иногда перепадали, семилетняя Аллочка возненавидела младшую сестру всем своим чистым, детским сердечком. Нет, она вовсе не обижала ни в чем не повинного младенца, даже совсем напротив: подогревала в бутылочке сваренную на коровьем молоке жидкую манную кашу до нужной температуры, качала  малышку, когда у той болел животик и она плакала, гуляла, с трудом толкая впереди себя несуразно – огромную коляску синего цвета, подаренную за ненадобностью, добрыми и более успешными соседями. Односельчане искренне восхищались такой заботой старшей сестры и всячески хвалили девочку. Ради этих восхищенных взглядов она, собственно говоря и старалась. Мама с утра и до позднего вечера работала в местном сельпо продавцом, целыми днями таская на себе тяжелые мешки с мукой и ящики с водкой. Домой возвращалась всегда поздно, обессилившая и оттого не в настроении. Наспех готовила ужин, делала влажную уборку и ложилась спать, зачастую забыв поблагодарить старшую дочь за оказанную помощь в заботе о малыше. Аллочка обиду проглатывала молча, но не забывала.
А еще ей всегда хотелось иметь сапожки. Что бы лучше, чем у всех, и шубу, и шапку, и платье. Самые лучшие и необычайно дорогие. И не из дешевого китайского магазина, а сшитые на заказ. И тогда все увидят! Что «все увидят» Аллочка еще не знала, но в том, что она всем это покажет была уверенна на сто процентов.
В семнадцать лет от роду ей удалось познакомиться с парнем, о котором, как ей тогда казалось, она мечтала всю свою жизнь. На местных женихов она внимания обращала мало - погулять, заняться сексом, но не больше. Избранник же жил в районном центре, в благоустроенной, пусть и однокомнатной квартире, имел иномарку вызывающе- красного цвета и был спортсменом. Аллочка была без ума от него. Ни о какой любви речи не шло – это всего лишь был реальный шанс сбежать от опостылевшего мира, с его нищетой и неопределенностью. Девушка крепко вцепилась отточенными ноготками в накаченное тело жертвы. Поскольку замуж он ее, как назло, не звал, Аллочка просто собрала вещи и под предлогом плохих отношений с родительницей, как бы на время, перебралась в малогабаритную, но со всеми удобствами, квартиру. Спортсмен оказался совсем не романтиком и мечты о ежедневных, свежих букетах и драгоценных презентах быстро накрылись пудовой гирей. Теперь она целыми днями сидела дома одна, а вернувшийся с изнурительной тренировки сожитель наспех съедал приготовленный заботливой постоялицей ужин и после принятия душа тут же засыпал. Все рвения Аллочки настроить его на более разнообразное существование терпели фиаско и окончательно признав неудачу девушка ретировалась, опять оказавшись в ненавистной деревне рядом с людьми, совсем не замечавшими ее внутреннего превосходства над самими собой. Она не долго тосковала по несбывшейся мечте – спортсмену, который кстати даже не удостоился поинтересоваться, почему она так неожиданно и без предупреждения сбежала от него, решила, что с чего-то надо опять начинать и устроилась на работу в цветочный магазин того самого райцентра, где еще совсем недавно проживала будучи почти замужем. И она вновь угадала. Совсем скоро на юную флористку обратил внимание молодой, вполне симпатичный офицер у которого и квартира оказалась попросторней и машина попрестижней, да и доход позволял делать время от времени достойные презенты молодой супруге. Таким образом, спустя всего пару месяцев после первого, неудачного опыта, Аллочка стала законной женой офицера Российских ВВС. Сказать, что она была счастлива – значит не сказать ровным счетом ничего. Она была в полном восторге. От себя. Но не долго. И пусть у нее теперь появились сшитые на заказ сапожки, красивая шубка и сверкающие камни на тонких, изящных пальчиках, опять впала в уныние. Какой толк с того, что все есть, если выйти в этом все равно некуда? И она вновь задумалась над тем, что, пожалуй, надо что-то менять. А тут еще и благоверного распределили по долгу службы куда–то на другой край света. Аллочка быстро набрала в Яндексе адрес места назначения и обомлела – по сравнению с ним, деревня в которой она родилась и выросла, выглядела просто центром цивилизации. Потому Аллочка честно призналась супругу в том, что ехать в Тьму- Таракань ей совсем не светит и решительно подала на развод. Он уехал, так и не поняв почему его любимая, заботливая, ласковая жена вдруг оказалась совершенно чужим для него человеком.
Аллочка   решила, что в этой дыре ее больше ничего не держит и перебралась в город. Сняв недорогую комнатенку на вырученные от продажи мебели, которую благородный военный оставил ей даже без намека на дележ, она тут же пришла к выводу, что первым делом ей стоит заявить о себе и…прямиком отправилась в модельное агентство наниматься на работу. Там чопорная тетка, в строгом костюме, критически осмотрела ее вполне достойную фигуру, заставив при этом раздеться до-нога, и одобрительно кивнула. Некоторое время девушку учили заново ходить, поворачивать голову, правильно двигать руками и бедрами и совсем скоро она оказалась на главном подиуме города, но к ее разочарованию, таких умниц и красавиц оказалось на нем, как говорится, пруд пруди. Работа оказалась всего лишь работой, с невысокой зарплатой и непредсказуемым графиком. От очередного разочарования удерживало только то, что после каждого значимого показа хозяин закатывал банкет за счет щедрых спонсоров, на который приглашались все девушки агентства и здесь был реальный шанс подцепить на удочку одного из спонсоров. Люди эти были богатыми и даже, порой, щедрыми на подарки, но проведя одну – две ночи с приглянувшейся красоткой навсегда исчезали из ее жизни. И даже если им доводилось встретиться на очередном корпоративе, они старательно делали вид, что раньше их пути никак не пересекались. Напрасно, Аллочка, пыталась нечаянно забеременеть и таким образом удержать  постоянно ускользающее от нее безбедное будущее – все эти мужчины с особенной тщательностью следили за актом, избегая любой случайности. В хорошенькой головке снова назревал бунт, но помог случай. Однажды, к ней подошла одна из девушек и таинственно улыбаясь произнесла:
— Алка, тут на тебя один парень глаз положил, действуй пока не поздно!
— Устала я от этих старых козлов, - честно призналась Аллочка тяжело вздыхая, - им же только одно нужно.
— Это не старый, даже наоборот, - трещала подружка в самое ухо, - совсем пацан, к тому же перспективный.
— Кто такой? Я его знаю? – в огромных глазах вспыхнул интерес.
— Он на попойки не ходит – мал еще. Ты могла видеть его рядом с ухоженной теткой, всегда сидящей в первом ряду во время показа. Это его маман…
Аллочка попыталась вспомнить, но не смогла. Она вообще на женщин, присутствующих на показах, никогда внимания не обращала.
— … хочешь познакомлю?
— А лет то ему сколько, если он все еще с мамой ходит?
— Двадцать три.
— Да ну тебя, - отмахнулась девушка, - я думала ты серьезно.
— А я и так серьезно! Ты что реально веришь, что тебе, с твоим образованием и статусом светит выйти замуж за арабского принца? Да они уже давно пресытились тем добром, что ты им можешь предложить. Если они и женятся, то сто процентов не на таких как мы с тобой…
Аллочка смотрела на товарку и понимала, что та права.
— … А этот же как пластилин – околдуй и лепи из него все что захочешь – деньги у него на это есть, значит и у тебя будут. Мамаша его стерва умная – наших к нему на пушечный выстрел не подпускает, но ты девка не глупая, найдешь лазейку.
— Как же ты узнала, что он от меня без ума раз маменька за ним так следит?
— Мы с ним в сети общаемся, вот и знаю.
Сослуживица отошла, напоследок весело подмигнув Аллочке, а в ее мозгу уже отчетливо вырисовывался план.
Не откладывая в долгий ящик, она сама написала ему. Он тут же ответил и Аллочка уже на завтра была приглашена на первое свидание. «Ну и что, что мне почти тридцать, - размышляла она стоя в старой, покрытой слоем ржавчины ванне и пуская на себя  струи воды, - выгляжу то я намного моложе. Да и он так ничего себе – высокий, брутальный… Из нас получится неплохая пара».
Окончательно вскружить голову Димочке оказалось даже легче, чем ей это представлялась. Аллочка сияла добротой и расположенностью к новому поклоннику, заботливо поправляла ему галстук, никогда ничего не просила и не канючила как это делало большинство его прошлых подруг, горячо благодарила даже за самый пустяковый презент, а секс с ней – это вообще для Димочки было нечто невообразимое. Именно с ней он почувствовал себя настоящим мужчиной. Он не был девственником, но Аллочка, с высоты своего опыта открыла для него такие грани порочного таинства, что уже через месяц он был готов сделать ей предложение руки, сердца и всего своего, доставшегося от покойного отца, состояния. Аллочка была в полном восторге и по праву могла собой гордиться! Она так мечтала оказаться в обществе, которое навсегда бы вырвало ее из ненавистного прошлого. Теперь перед ней стояла куда более сложная задача, нежели соблазнить молодого пацана – ей предстояло одурачить его маму. Судя по рассказам возлюбленного, маман была далеко не так проста, как ее отпрыск. Внимательно выслушав сына о его намерениях жениться она, ни слова не говоря против, пригласила Аллочку на ужин для знакомства. Но ни ласковый взгляд, ни детская непосредственность на милом личике, не веселые рассказы о своей счастливой жизни в деревне и о глубочайшей любви к своим родным и близким не смогли убедить женщину в бескорыстии и честности девушки по отношению к ее сыну. От глаз Аллочки сей факт тоже не ускользнул. Она тут же сообразила, что этот раунд она проиграла. Впрочем, впадать в отчаяние девушка не собиралась – главное все-таки то, что Димочка на ее стороне, а это главный козырь в ее игре.
Выслушав на следующий день правдивый пересказ состоявшегося после ужина между ним и мамашей разговора, она только убедилась в своих подозрениях, но отступать не собиралась и вскоре Димочка неожиданно открыл для себя, что всю свою жизнь в своем родном доме он был чужим. Оказывается, мать он интересовал только как наследник, а все его душевные терзания, волнения и даже боль невесть откуда свалившегося одиночества – были всем безразличны. Там его, в отличие от доброй, нежной, заботливой Аллочки никто не любил и не понимал. Вскоре Дима так уверовал во все эти, невзначай открывшиеся для него факты, что начал тихо в душе ненавидеть мать, и благодарить господа за то, что послал ему ангела, в лице возлюбленной. Он даже готов был бросить отчий дом, точнее огромную, двухуровневую квартиру в самом престижном районе города и уйти на съемное жилье, пусть даже более скромное, но заботливая подружка убедила Димочку, что как раз этого делать и не стоит. Эту жилплощадь он заслужил за все годы своей нелегкой жизни отщепенца. И к тому же – эта квартира его безвременно скончавшегося отца, а он Димочку любил, значит и заветные квадраты в большей степени принадлежат ему и его детям, когда они родятся. А в том, что это произойдет очень скоро Аллочка уже не сомневалась. Что бы не дожидаться непредвиденного форс-мажора со стороны будущей свекрови она решила срочно забеременеть и тут же вновь восхитилась своей находчивости. Сегодня, прямо с утра она без сожаления выкинула в мусорное ведро все имеющиеся у нее в запасе контрацептивы и решила отдохнуть. Она заслужила этот отдых.
Тонкие каблучки опять стучали по чуть подтаявшей наледи и Смерть подняла голову. Да, это была Аллочка – счастливая и очень довольная жизнью. Она смогла приобрести кучу ярких, детских вещичек по довольно-таки приличной скидке. Это должно окончательно убедить Димочку в серьезности ее намерений. Неожиданно – громкий сигнал клаксона позади заставил девушку резко отпрыгнуть в сторону. Заскользив по замерзшей луже и не удержав равновесия Аллочка с размаху упала на трамвайное полотно, успев лишь встретиться взглядом с полными ужаса, глазами водительницы самого безопасного вида транспорта…


6) Катька 11:33
Катька не знала какое сегодня число, да и зачем оно ей? Главное то, что сегодня в ее жилище, а точнее сказать в жилище ее сожителя, появился гость. Впрочем, гости в этой квартире не такое уж и редкое явление, даже можно сказать – частое, но гость гостю - рознь. Кто–то с утра скребет в разбитую дверь, в надежде на халявную опохмелку, что случается чаще всего, а кто–то щедро угощает. Таких мало, но они все же есть. В этом доме им всегда рады и встречают как родню – с рукопожатиями и заискивающими лобзаниями. Хозяйка расторопно смела со стола грязной тряпкой следы вчерашнего пиршества прямо на давно не мытый пол и бросив тряпку в заваленную до краев грязной посудой и пустыми бутылками раковину, кокетливо поправив засаленные волосы, пригласила гостя к столу. Тот, не заставив себя долго ждать, без слов выставил на стол несколько бутылок водки, отчего у Катьки глаза заблестели, словно у юной девицы на первом свидании, достал палку колбасы, буханку хлеба. По достоинству оценив щедрость посетителя, женщина игриво сверкнула на него выцветшими от злоупотребления зрачками некогда голубых, а теперь почти бесцветных глаз и полезла в шкаф за посудой.
Николай к ним захаживал редко, но всегда с гостинцами. Обычно это случалось в день его получки – раз в месяц. Пьянел он на удивление быстро, что особенно радовало хозяев. Выпив три, от силы пять стопок, он вспоминал о жене и плелся домой, оставляя большую часть принесенного спиртного на столе. Сожитель же Катьки пил много, при этом почти не пьянея. Зато в какой–то момент, просто валился из–за стола и на четвереньках уползал в другую комнату, где его ждал старый, зассатый диван. Вот и прошлой ночью, под самое утро, приняв на грудь добрую порцию настойки боярышника супруг оттащил давно не мытое тело на любимое место и сейчас громко храпел в крепких объятьях ни то Бахуса, ни то Морфея. На предложение Николая разбудить хозяина, Катька уверенно отмахнулась:
— Его, алкаша, сейчас даже сам черт не разбудит. До вечера продрыхнет, а потом ныть начнет. Надо бы ему рюмашку оставить.
Гость кивнул и хозяйка ловко свинтив крышку с бутылки, быстро наполнив грязный, пластиковый стакан, убрала лекарство в, засиженный насекомыми, шкаф.
Едва выпив по первому разу, Катерина, не задумываясь тут–же налила следующую порцию:
— Между первой и второй…, -  проворковала она обветренными губами.
— Я пропущу, - Николай посмотрел на нее в который раз поражаясь умению пить не закусывая, - ты пей, а я потом.
— Ага, - Катька опрокинула в рот содержимое стопки, и, только теперь почувствовав разливающееся по внутренним органам тепло, довольно крякнула.
— Ты закусывай, Катюха, кушай, - гость подвинул поближе к ней треснутую тарелку с нарезанными кусками колбасы, - наверное не завтракала еще.
— Какой ты заботливый, Коля, - из глаз Катьки уже готова была потечь слеза, но вдруг передумала, - ни то что мой…
— Видно судьба у тебя такая, - резюмировал Николай, тщательно пережевывая чесночную колбасу, - наливай.
— А вот тут ты прав, - женщина открыла вторую бутылку, - это Бог меня наказывает.
— Наказывает, значит есть за что.
— Есть, Коля, есть, - Катька выпила и внимательно посмотрела собутыльнику в глаза, - всю жизнь крест этот несу, а рассказать никому не решаюсь.
— А ты мне расскажи – я пойму.
Неожиданно для себя, она почему-то почувствовала острое желание поделиться хоть с кем-то самым сокровенным. Смерть стояла у самого окна, возле замусоленного радиатора и внимательно смотрела на Катьку.
— Я же, Коля, ребенка своего убила…
— Это как? – от такого страшного признания он даже на мгновенье протрезвел.
— Как? А закопала я его. Прямо во дворе собственного дома и закопала. Живьем.
— Ты чего несешь, дура? – Николай потянулся к бутылке, но Катька, перехватив его руку быстро плеснула в два стакана.
— Ты на меня не ори – я его же не просто так убила. Делать мне ничего другого не оставалось.
— Это еще почему?
; Мне тогда пятнадцать всего было, мать домой нового ухажера притащила, отчима, так сказать. Он старше меня всего на несколько лет был, красивый и паскудный. Вот он меня, пока мамка в ночную смену из-под умирающих старух утки таскала и оприходовал.
— Изнасиловал что ли? – смутился Николай.
— Зачем изнасиловал? – пришло время удивиться Катьке. - Я ему сама дала. Говорю же – красивый был. И паскудный. Соблазнил в общем. Мамка меня бы убила, если б чего заподозрила – она его очень любила…
Женщина поднялась с табуретки и набрав из крана полную кружку желтоватой воды залпом выпила.
— … а потом я поняла, что беременна. До шести месяцев скрывать свое положение особого труда не составило, я тогда пышечкой была – кровь с молоком, ни то что сейчас, а там пузо полезло. Я и утягивала и в себя вжимала – все без толку. Ну пошла к одной знакомой – знала, что она в этом деле спец и все, как на духу рассказала. Она мне порошок дала…В общем родила я, специально день выбрала, когда мамка на сутки заступила, а отчим к родне в город подался. Мальчик родился, живой, хотя тетка та, что зелье дала, обещала, что мертвым будет. А мне что с ним делать? Я и душить его пробовала, а он скользкий, пищит, изворачивается… короче не получилось у меня. Тогда я его ночью, чтобы никто не услышал и закопала. Еще с утра яму для этого во дворе выкопала, поглубже…чтоб не воняло потом…
Катька брезгливо поморщилась и опять потянулась к бутылке:
— Как думаешь, Коля, Бог меня простит?
— Не знаю, - честно ответил заплетающимся языком товарищ, - ежели раскаялась, то простит, я так мыслю.
— Всю жизнь каюсь, Коленька, всю жизнь, - теперь уже слезы потоком текли по пьяному лицу, - и жизни мне никакой из–за этого нет. Мой козел только меня бить, да водку жрать больше ничего не может, ни ласки от него, ни тепла…От того и пью я, Коля – я – я…
— Ты кого, дрянь, козлом обозвала? – в дверях обозначилась синеющая татуировками, внушительная фигура сожителя, - совсем, шалава, оборзела?
В долю секунды сожитель оказался подле Катьки и широко размахнувшись нанес сокрушительный удар в нижнюю челюсть. Женщина, совершив в воздухе замысловатый акробатический трюк, с грохотом упала под батарею и затихла. Привыкший к подобным сценам в этом доме Николай молча взирал на худощавое тело Катьки, пытаясь понять, как это она все еще жива после таких, завидно-регулярных процедур.
Больше не обращая внимания на сожительницу, мужчина налил себе полный стакан и залпом выпил.
— Вась, - Николай никак не мог отвести взгляда от распластавшейся на полу фигуры Катьки, - ты ее случаем ни того…
— Да что ей, паскуде, сделается, - Василь засунул в рот кусок колбасы, - очухается.
— Вась, она кажись не дышит, - не унимался гость, - может врача вызвать?
— Какого врача? – сквозь набитый рот пробурчал Василь, но со стула поднялся, подошел к жене.  - Оклемается.
Он легонько пнул бездыханное тело и замер:
— Блять, неужели правда пришиб? А ну-ка, Колян, помоги мне ее в ванну перетащить.
— Ты что? Зачем это? – собутыльник стремительно начал трезветь, - я лучше это… домой пойду. Там меня Валентина ждет…
— Да не ссы, ты, я просто ее под холодную воду сунуть хочу, чтобы быстрее в чувство пришла.
— Давай по-быстрому, - согласился Николай, переборов желание тут же рвануть прочь из этого дома, - а то мне и правда пора.
Вдвоем они легко опустили костлявое тело в ванну, Василь пустил на голову Катьки ржавую струю холодной воды. Ожидаемого движения не обнаружилось, и он печально выдохнул:
— Кажись, и правда хана…
— Что ж теперь будет? – Николай побледнел так, что сейчас мало чем отличался от Катерины. - Это же убийство…
— Какое убийство? - Василь в упор посмотрел на друга. - Нетрезвая баба решила помыться, да поскользнулась и упала, прямо башкой на чугунную ванну. А я пьяный спал в это время.
— А я? – голос Николая дрожал.
— А тебя здесь вообще не было, понял?
— Понял, Вась. А если кто видел, как я к вам заходил?
— Ну и заходил, ну и что с того? Уходил – живая была, а я спал.
— Угу. Ну я пойду?
— Иди, Коля, иди, только пойло оставь. Мне Катьку помянуть надо.
Оставшись один Василь припал губами к горлышку бутылки, и враз опустошил тару. Вода в ванной все еще лилась, лишая Катьку всякой возможности выбраться из холодного плена. Она тщетно скребла мокрой рукой по скользкому краю, пытаясь подняться, но так и не смогла…

7.
Она все еще смотрела на то, как Катькино тело наливается водой пуская мелкие пузыри, когда в воздухе завис 3D монитор с картой города, в левом верхнем углу которого пульсировал едва заметный красный маячок. Означало это всегда одно – кто-то пытался свести счеты с жизнью. Она имела полное право игнорировать подобный вызов – в конце концов у каждого есть выбор. У каждого ли? Смерть опять поймала себя на мысли, что выбора нет только у нее. Или он все же есть? Именно сейчас он, как раз, у нее и был. Она в последний раз взглянула на тело в ванне и сделала шаг. Шаг для человека – это время, для нее же – это всего одно мгновение, к которому не применима ни одна мера человеческого измерения, настолько она ничтожна для этого мира.
Он стоял на мягком стуле и дрожащими от волнения руками крепил к крепкому, металлическому крюку, тонкую, синтетическую веревку. Совсем мальчишка. Ей хорошо был известен этот инструмент, она знала, что несмотря на внешнюю хлипкость такая веревочка способна удержать вес нескольких таких пацанов, да и шанс выбраться из петли, если кто, вдруг, в самый последний момент передумал – равен абсолютному нулю. В считанные секунды синтетика прочно обхватит шею, впиваясь с каждым движением агонирующего тела все глубже в мягкую плоть. Надежно закрепить удавку молодому человеку отчаянно мешала массивная, хрустальная люстра, для которой, собственно этот крюк и предназначался. Смерть осмотрела комнату и без всяких сомнений направилась к письменному столу, заваленному разного рода учебными пособиями. Вот и записочка. Она бегло пробежала взглядом по аккуратным строчкам и с сожалением вспомнила, что не может выражать своих эмоций. У нее вообще не должно быть эмоций…а ей так хотелось сейчас рассмеяться…
Парень наконец справился со своей задачей, и сейчас, натягивая изо всех сил веревку проверял крюк на прочность. Да, она выдержит его вес – теперь он в этом был уверен. Боясь передумать, мальчишка быстро сунул голову в приготовленную заранее петлю и без колебаний прыгнул со стула вниз. Выждав пару секунд Смерть обвила жгут костяшками и слегка потянула на себя. Стальная завитушка тут же выскользнула из бетонного перекрытия унося вниз сверкающую люстру с ошметками штукатурки. Ловко подсунув палец под удавку, она ловко ослабила затянувшийся было узел и склонилась над несостоявшимся самоубийцей:
— Жить, говоришь, надоело?  - она опустилась так низко, что он тут же испытал на себе ее холодное дыхание, о котором так много, когда–то читал. - Устал?
Широко открытыми глазами он смотрел в пустоту черепа, не имея сил даже на то, чтобы отстраниться подальше от этого ужасающего холода. Пацан хотел закричать, но не мог – из горла вырывался лишь негромкий, клокочущий хрип, а она, безжалостно, продолжала:
— Думаешь там легко? Ты еще не жил, а уже судишь! – голос такой же холодный, презрительный. - Кем ты себя возомнил в свои шестнадцать? Решил, будто можешь взять то, что тебе не принадлежит и никому из смертных принадлежать не может? Ты просто трус! Такой молодой, а уже трус! Только знай, - она полностью освободила шею от веревки и смотав ее в кольцо швырнула юнцу в лицо, - ты можешь повторить – больше я тебе не помешаю. Хочешь?
— Н – н – нет, - с трудом выдавил из себя парень и  попытался отодвинуться от страшной гостьи, - я жить хочу…
Из неглубокого пореза на руке потекла тонкая струйка крови, но он не обратил на это внимания.
— Прибери здесь, - спокойно произнесла Смерть, - люстру испортил…
Парень кивнул и вдруг понял, что в комнате никого, кроме него самого нет. Он лежал на осколках хрусталя, весело отражающих в себе блики очнувшегося, с веревкой на груди и думал о том, как хорошо, что у него ничего не получилось…

8) Сестра Галина 14:15
На выцветший, словно старая занавеска, небосклон выползло на удивление яркое солнце, превратив утрешний гололед в грязную кашу. Сестра Галина, как сама она себя называла, торопилась на встречу по указанному адресу. У нее всегда было много дел - она занималась благотворительностью. При чем очень активно. Для этого она выискивала более-менее правдоподобные истории о мольбах о помощи в сетях интернета и всячески, как могла, помогала просящим. Своих средств для такого, очень нужного и важного дела у нее не было, так как она трудилась всего лишь рядовой уборщицей в ближайшей к ее месту жительства поликлинике, и получала за свою работу гроши, но зато у нее была масса свободного времени и главное желание помогать оказавшимся на грани отчаяния людям. Для этих целей она использовала своих, менее благодетельных коллег, а так-же, пожертвования от бесконечного ряда, растущих прямо на глазах невесть откуда храмов, церквей и других божьих дворцов. Надо заметить, что во всех перечисленных заведениях города сестру Галину знали в лицо, уважали и иногда отчисляли из пожертвований прихожан некоторые суммы для того, или иного подопечного доброй женщины. Сослуживцы ввиду своих низких доходов подавали не охотно, но Галине, обладающей редким красноречием, почти всегда удавалось их убедить сброситься по две – три сотни для поддержки тяжело больного, и нуждающегося в срочной операции за рубежом несчастного земляка. Собрав таким образом энную сумму, Галина спешила в дом умирающего непосредственно за тем, чтобы передать ее лично в руки. Переводы она не признавала по той причине, что больше всего на свете боялась стать жертвой бесчинствующих мошенников. Ей просто жизненно необходимо было убедиться лично, что она помогает именно тем людям. Чаще всего получалось как раз наоборот: если в жилище бедолаги оказывались телевизор, стиральная машинка и даже свет не был отключен за неуплату, а его близкие не восседали в траурных одеждах вкруг возлежащего на белых, в желтых пятнах мочи и микстур, простынях уже посиневшего умирающего, то клиент тут же попадал в разряд мошенников. Испив в таком доме чайку, одарив всех лучезарной улыбкой ангела, сестра Галина торопилась домой, разумеется со всеми собранными пожертвованиями – эти деньги теперь, по–праву, принадлежали ей. Дома ее ждал вечно пьяный, но совсем не буйный муж, которому по дороге к дому она не забывала прихватить бутылочку беленькой, и сын – подросток. Точнее – он ее как раз и не ждал, давно привыкнув к вечному отсутствию матери. Наспех накормив домочадцев Галина, полная сил и вполне оправданного негодования, открывала ноутбук и принималась писать бесконечные письма всем тем, кто так опрометчиво ставил «лайки» под постом тех, кого она сегодня навестила, убеждая легкомысленных прохожих, что эта семья ничуть даже не нуждается и вполне способна справиться со своими проблемами самостоятельно.  А если они хотят помочь человеку реально нуждающемуся, то у нее на примете как раз есть такой, и она готова со всеми, кого заинтересует информация, сотрудничать и даже взять весь груз организации материальной помощи в свои надежные руки. Для убедительности сестра Галина совала каждому под нос многочисленные фото, на которых с ней рядом красовались попы и монахи всех вероисповеданий, что легко убеждало сочувствующих чужой беде в полной безгреховности и чистоте ее помыслов.
Сейчас она шла навестить малыша, страдающего редким видом недуга – как о том писалось в соцсетях, которому срочно требовалось операционное лечение в Германии. Сестра Галина на минутку заскочила в книжный магазин и вынула из приготовленного конверта несколько купюр. Купив на эти деньги две невзрачные на вид книжки–малышки, женщина поспешила на помощь. Вопреки ожиданиям дверь ей открыла молодая, красивая женщина, без мешков, от без конечных слез под глазами и со здоровым, совсем не вписывающимся под слово «несчастным» румянцем на свежем личике.
— Проходите, сестра Галина, - приветливо улыбнулась хозяйка квартиры и услужливо подала гостье тапочки, - мы Вас с Никитой уже заждались.
С трудом оторвав взгляд от натяжных, далеко не самых дешевых, потолков, сестра Галина только сейчас приметила стоявшего рядом с женщиной малыша лет шести. Его лысая головка неестественно бледнела на фоне темных, под натуральное дерево, обоев. А может это и было натуральное дерево – сразу и не разберешь. Гостья улыбнулась в ответ и переобувшись в предложенные добродушной хозяйкой шлепки, медленно прошла на просторную кухню, где ее уже поджидал свежий кофе.
— Я тут тебе подарочек принесла, - вспомнила сестра Галина про только что приобретенные брошюры, - у меня тоже сынок есть, только большой уже. Вот он и передал тебе. Как узнал, что я к малышу собралась, так сам мне их и принес. Так и сказал: «обязательно передай!».
Малыш радостно улыбнулся и вопросительно посмотрел на мать огромными и не смотря на улыбку, печальными глазами.
— Бери, Никитка, бери, - разрешила хозяйка квартиры, - тетенька тебе с добром их принесла. Только спасибо не забудь сказать.
— Спасибо, добрая тетенька, - тихо произнес малыш и выбежал из кухни.
Сестра Галина с удовольствием пила кофе, вздыхая слушала грустную историю болезни малыша, о том, что уже два года его родители борются за его жизнь и что есть реальный шанс спасти его от смерти, кивала головой и обещала попробовать привлечь к их проблеме все имеющиеся в городе благотворительные организации. С мамой несчастного малыша она расставалась уже практически став своим человеком в этом доме – тепло и с поцелуями в щечку.
Выйдя из подъезда сестра Галина первым делом тщательно стерла с щеки чуть заметный след от губной помады:
— Помощи просят! Тьфу! – в сердцах выругалась она, поворачивая в сторону автобусной остановки. - Кофе натуральный пьют, а все туда же! Лишь бы людей облапошить, мошенники!
Сама она выросла в детском доме и о том, что значит нуждаться знала не понаслышке. После окончания школы ей выделили малюсенькую комнатенку в прокуренной, провонявшей канализационными стоками, полуразвалившейся общаге, некогда принадлежавшей какому-то заводу, а теперь и вовсе невесть кому. Вот там она в полной мере осознала, что значит бедствовать. Будучи обладательницей невзрачной внешности ей так и не удалось привлечь внимания более-менее порядочного жениха и она рисковала прожить всю свою жизнь в этом «гадюшнике» - как ласково называли жильцы общежития свои апартаменты. Помог сестре Галине выбраться, из цепких лап нищеты   случай. Однажды к ее соседям по общаге пришел гость, напился и уснул. Соседи просто выкинули его в общий коридор и закрыли за ним дверь. Галина пожалела несчастного – ведь она была очень добрым человеком и заволокла его к себе в комнату. А поскольку в тесной каморке было только одно спальное место, то спать незадачливого гуляку она уложила рядом с собой. Наутро они познакомились, а совсем скоро Галина поняла, что беременна. Мужчина хоть и был значительно старше ее, но оказался не женатым, да и к тому же с собственной жилплощадью. Так они и поженились…
Легко взбежав на второй этаж, женщина достала из сумки ключи. В этот момент она уловила краем глаза некое движение справа от себя и оглянулась. Нет, ей показалось – в подъезде стояла полная тишина, но ощущение тревоги не отпускало. Немного помедлив она отперла замок и войдя в квартиру перевела дыхание.
В кухне за столом спал супруг. В помещении густо парил знакомый аромат, и сестра Галина заглянула в мусорное ведро. Так и есть – не дождавшись прихода благоверной он выпил любимую туалетную воду, что собственно, ничуть ее не огорчило. Она давно смерилась с беспробудным пьянством мужа и подобные фортели ее уже давно не шокировали. Взвалив на себя грузное тело, сестра Галина молча поволокла любимого на кровать. После этого она тщательно вымыла, оставшуюся после трапезы мужа на столе, посуду, открыла форточки и долго пылесосила ковры наводя безукоризненную чистоту по всей квартире. Закончив уборку, женщина поспешила к компьютеру писать разоблачающее очередное мошенничество письмо и искать новых людей, нуждающихся в ее благотворительности. То, что мама Никиты живет на съемной квартире, а натуральный кофе бережет для самых дорогих гостей ей даже в голову не пришло. Она видела только то, что видела, а остальное ее не касалось.
— Мам, дай денег, - неожиданно раздался за спиной голос сына.
— Зачем тебе? – не отрываясь от любимого занятия грубо спросила мать. - Я тебе позавчера давала.
— Мне нужно.
— У меня нету, - она все же обернулась, - думаешь мне легко содержать на свою зарплату троих взрослых людей.
Поняв, что денег он не увидит сын вышел из комнаты.
«Надо будет с ним поговорить, - подумала сестра Галина, - совсем от рук отбился. Шляется до полночи не понять где, учебу совсем забросил. Да и какой–то замкнутый стал, слова от него лишнего не услышишь. Только когда деньги просит, а просит он все чаще и чаще. Обязательно выкрою минутку и поговорю. Такой ведь хороший мальчик был…»
Боль резанула где–то под лопаткой и женщина испуганно оглянулась. Прямо перед ней, занеся руку, в которой тускло сверкнул уже окровавленный нож, сын приготовился нанести следующий удар. Женщина прикрыла грудь ладонями и следующий удар пришелся в шею. Она судорожно схватилась за горло и повалилась со стула на пол, в последний момент увидев перед собой неподвижное словно маска лицо Смерти. Ей даже показалось, что оно ухмыльнулось.
Дождавшись момента, когда мать перестанет биться в предсмертной агонии, сын спокойно вытащил пухлый конверт из висевшей тут–же на стуле, сумки и счастливо улыбнулся, отчего на мгновенье стал похож на мальчика Никиту…

9) Дед Семен 17:54
Дед Семен не любил яркий свет. Отчасти от того, что он невыносимо больно резал старику глаза, отчасти из–за того, что царящий в его скромном жилище полумрак приносил ему покой и умиротворение. Окна небольшой квартиры всегда были зашторены плотными, не пропускающими солнечных лучей занавесками. В переднем углу комнаты тускло горела лампадка, освещая божественный лик на растрескавшейся от времени иконе. Аккуратно заправленная на старинный лад, с кружевами и огромными белыми как снег, пуховыми подушками кованая кровать, письменный стол, шкаф и небольшой телевизор составляли все убранство, создавая ни с чем не сравнимую атмосферу прошлого. Со стен на старика печально улыбаясь с выцветших фотографий в простых деревянных рамках смотрели его немногочисленные родственники. Все они давно умерли, за исключением одного. Его фото, точно в таком же недорогом обрамлении, весело поодаль от остальных. Оно было выполнено уже в современном исполнении и разительно отличалось от остальных, больше напоминая глянцевую картинку из модного журнала. С этой фотографии на старика смотрело широкое, добродушное лицо его единственного внука, коего волей судьбы дед Семен в последний раз видел в этой самой квартире лет десять назад, поскольку жил теперь родственник очень далеко, да и времени у него для поездок всегда не находилось. Но он звонил, редко, но все же… От того старик никогда не расставался со стареньким телефоном – «печенюшкой» боясь пропустить следующий сеанс связи. И даже когда ложился спать он клал бесценную вещь не на табуретку, неизменно стоявшую у кровати, а рядом с собой на подушку.
Одиночество его не тяготило – он давно смирился с ним и даже привык. Два раза в неделю его навещала хорошая женщина из соцзащиты – покупала продукты, ходила в аптеку за лекарствами, измерила давление. Улыбчивая и всегда в хорошем настроении. Несколько раз она порывалась вымыть крашенный полы, но старик ей не разрешал. С домашними делами он всегда управлялся самостоятельно, не смотря на отсутствие ноги. Будучи мальчишкой ему довелось воевать в партизанском отряде, в регулярные войска он тогда по возрасту не попадал. В один из дней, выполняя в общем-то несложное задание командира ему «повезло» подорваться на мине. Ранения, к слову, он получил незначительные, но глубокая рана на ноге никак не хотела заживать, а вскоре и вовсе загноилась, вызвав жуткую опухоль и невыносимую боль. Тогда же, в лесу, с ногой ему и пришлось расстаться. Напоив подростка спиртом, отрядный врач – он же гражданский ветеринар по фамилии Кулик, оттяпал несчастному добрую часть загнившей плоти. Благодаря этому Степан все–же выжил, хотя и стал инвалидом. А через месяц война закончилась.
На столе аккуратной стопкой лежали оставленные доброй помощницей, свежие газеты и новенький, совсем недавно вышедший из печати детектив, одной известной, московской писательницы, кои дед Семен просто обожал. Напялив на нос очки, он первым делом пробежал глазами по жирным, газетным заголовкам. Не найдя ничего интересного, он аккуратно сложил газету и потянулся за книжкой и в этот момент почувствовал, как в груди бешено заколотило. Прислушиваясь к тахикардии дед Семен, с трудом переставляя костыли, медленно побрел до кровати намереваясь лечь и переждать приступ, как он это всегда делал в подобных случаях. Опустившись на высокую подушку, старик перевел дыхание и потянулся за мобильником. Нащупав трубку, он положил ее себе на грудь и немного успокоился. Внук звонил редко, примерно раз в месяц и сейчас это время подошло. Больше всего на свете дед Семен опасался пропустить этот звонок, оттого и держал всегда телефон на доступном расстоянии. Он устало закрыл глаза, все еще пытаясь выровнять дыхание, но сердце не успокаивалось. Ему вдруг показалось, что половицы слегка скрипнули. Он, приоткрыл глаза и сразу же заметил черную фигуру, притулившуюся к спинке на другом краю кровати. Он узнал ее и отчего–то даже почувствовал некое облегчение внутри. Или это просто сердце перестало плясать в бешеном ритме?
— Пришла?
Она молча смотрела на него.
— Я не ждал тебя…сегодня…
Опять тишина.
— Чего молчишь? – дед попробовал приподняться, но сил не хватило.
— А что ты хочешь услышать, Семен?
— Не знаю, просто не по себе как–то… Знал ведь, что придешь, ждал порой и все равно получилось неожиданно.
— Боишься?
— Нет.
— Редкий случай.
— Сам знаю, - он опять попытался приподняться.
— Тебя что–то тревожит? Может я смогу тебе чем-то помочь?
— Эвон как, - усмехнулся старик, морщась от боли, - что–то вроде последнего желания?
— Считай это бонусом. Так что?
— Ключ у меня от нижнего ящика шкафа в кухне на гвоздике висит, аккурат под занавеской… Боюсь, что никто не догадается его там искать. Надо бы сюда принести.
— А в ящике что?
— Клад! – слабым голосом рассмеялся старик. - Сокровища Флинта!
— Шутишь – это хорошо, значит все-таки страшно…
— Документы там, деньги на похороны, ордена, книжка сберегательная…
— А она то тебе теперь к чему?
— Вот я всегда знал, что ты – дура. Еще в войну это понял.
— С чего вдруг?
— Забирала не тех.
— Так это не я решаю, - Смерть протянула старику стальной ключик, - этот?
Дед Семен молча принял ключ и сунул его под подушку.
— Вон оно что…А я думал, что ты сама выбираешь. Даже материл тебя, когда ты жинку мою, Настасью в самом рассвете сил…А потом Андрея, сыночка…А это, значит, не ты…
— Не я.
— А почему так?
— Я не знаю, Семен. Правда не знаю.
Они помолчали. Затем Смерть поднялась и подошла к изголовью.
— Можно еще одну просьбу? – неожиданно произнес старик, в его голосе слышалась мольба и она кивнула.
— Если вот, прямо сейчас зазвонит телефон, дашь мне одно мгновенье?
Она опять согласно качнула покрытой капюшоном головой…
Время шло, а она все сидела на самом краешке кровати вглядываясь сквозь уплотняющийся полумрак в светлый, торжественный лик на иконе.
Лампадка часто заморгала и потухла, а телефон так и не зазвонил…


10) 19:06 Аська 19:07 Крол
Аська никуда не торопилась. Она вообще не любила спешить. Даже на работу девушка умудрялась опаздывать практически ежедневно, хотя и выходила всегда заранее. Всему виной было ее чрезмерное, как считали окружающие, увлечение селфи. Для тех, кто возможно еще не в курсе – это невероятно популярный на сегодня жанр фотографии, сделанной с самого себя, самим собой при помощи всевозможных приспособлений, на мобильное устройство. Это здесь, среди родных и знакомых Аська была просто Аськой – обычной, молодой девушкой в китайском пуховике и простуженным носом, а там, в сети интернета за ней круглосуточно следили тысячи поклонников и воздыхателей, там она была - Анастасия! Звезда! И все благодаря ее умению сделать удачную «себяшку». Куда только ее не заносило это авангардное пристрастие: она лазила по вагонам двигающихся поездов, прыгала с вышки с парашютом, карабкалась по мусорным кучам, покоряла вершины берез и тополей, висела вниз головой на турникете на одной ноге…В общем весь городской экстрим присутствовал на ее страничке в instagram, но подписчики требовали «еще» и все свое свободное время, Аська проводила в поисках подходящей натуры. Незаметно для нее самой – это стало смыслом всей ее жизни. Сегодня, именно сейчас, ей невероятно повезло – буквально в нескольких шагах от девушки мягко остановилась иномарка. Не просто какой–то там ВМW, которых за последние годы в городе развелось больше, чем бродячих собак, а черный, искрящийся в свете уже загоревшихся фонарей, красующийся плавными линиями и живой мощью Bugаtti. От такой встречи у Аськи перехватило дыхание.  Не долго раздумывая, девушка скинула с себя дешевую куртку и бросила на грязный, осевший за день снег. Туда же полетела и вязанная заботливыми, мамиными руками шапочка. Наскоро причесав волосы, Аська принялась щелкать себя на фоне представительного красавца, лихорадочно, со знанием дела меняя позы и ракурсы.
В отличии от Анастасии - Крол спешил. Время для него, по паспорту Эдуарда Владиславовича Зайцева, означало – деньги. Сейчас он торопился на встречу со старым товарищем, с которым познакомился еще несколько лет назад на зоне. Тогда Эдик Зайцев и получил свою «погремушку» - Крол. Соответственно фамилии, и слегка трусоватому характеру. Попав за колючую проволоку за вооруженный разбой Эдик, по началу, даже загрустил, но потом понял, что тем самым вытянул свой «счастливый билет». Случилось так, что там он познакомился с одним очень скрытным и в целом неприятным мужиком, лет сорока, которому за двойное убийство с особой жестокостью светило пожизненное, но суд, не без помощи хорошего адвоката, решил смягчить наказание, определив его в виде восемнадцати лет «строгача». Крол, к тому времени уже собирался на волю, и его, совсем еще молодого и неопытного сидельца, даже напугал ночной визит Глухаря.
— Пошли, - урка одним рывком скинул одеяло с Эдика, - поговорить надо.
Внутренности сжались в болезненный комок, но Крол знал, что отказывать в таких случаях нельзя – хуже будет. Потому он нехотя поднялся и медленно заковылял вслед за Глухарем в вонючий сортир, даже опасаясь себе представить, что сейчас с ним сделает этот упырь. Но к большому удивлению Эдика бить, или «предъявлять» Глухарь не стал. Тщательно обследовав туалет на предмет прослушки, зек, наконец, завел разговор:
— Домой скоро, земеля?
— Два месяца осталось, - Крол пытался понять, что от него хотят.
— А было семь годков.
— Так и есть.
— Значит - зону прошел и в людях разбираешься?
Крол молча кивнул, ожидая продолжения.
— Про меня тоже все понял? – желтые глаза впились в прыщавое лицо Эдика. - Убью – рука не дрогнет…с особой жестокостью.
Глухарь сделал акцент на последней фразе и это весьма не понравилось Кролу:
— Знаю.
— Вот и хорошо, - зек протянул сигарету, - держи, угощаю. Значит так, слушай внимательно…
Разговор сводился к тому, что Кролу по «откидке» следовало забрать некий пакет из потайного местечка.
— Катериновку знаешь?
— Да. Мы с батей на рыбалку туда ездили пару раз.
— Это хорошо, - Глухарь глубоко затянулся и опять посмотрел прямо в глаза Эдика, - дом на самом краю деревне видел? – он там отдельно от остальных на пригорке стоял.
— Видел, - Крол хорошо помнил это место, - мы в том дворе самогон покупали.
— Все верно, - зек довольно махнул головой, - дом этот матери моей, царствие ей небесное… Так вот – дом бичи по неосторожности спалили, когда матушка преставилась, нет его больше. Но есть двор, который еще не до конца сердобольные соседи растащили. Во дворе старый погребок. В нем ты найдешь кожаный мешочек. Все что в нем – принадлежит мне, и только мне, запомнил?
— А что в нем? – Крол боялся, но любопытство взяло верх.
— Алмазы, - спокойно ответил Глухарь, прикуривая очередную сигарету, - четыреста шестнадцать штук. Где я их раздобыл – не твоего ума дело. Шестнадцать возьмешь себе, за работу, остальные изволь хранить до моего возвращения. Не сохранишь – знаешь сам, что тебя ждет.
— А если их там нет?
— Есть. Я это точно знаю, как и то, что участок собираются застроить. Тогда их может и не стать, а этого я допустить не могу. Усек?
Крол утвердительно кивнул и вздохнул с облегчением: такого поворота событий он никак не ожидал. Выходя из сортира он уже точно знал, как и куда потратит свою часть, так внезапно свалившегося на него, богатства. Он даже поблагодарил судьбу за то, что она привела его в эти мрачные стены.
Отбыв положенное, Крол вышел на свободу и в первый же день, за рюмкой водки уговорил отца съездить с ним на рыбалку. Старик охотно согласился, искренне радуясь тому, что любимое чадо не утратило за столь долгий срок интереса к окружающему миру и простым, житейским радостям.
В деревню приехали едва забрезжил рассвет, и Эдик, первым делом поспешил «за самогоном». Отец был ничуть не против поправить здоровье после вчерашнего застолья, поэтому сунув в руки сына мятую купюру принялся самостоятельно разбирать, запылившиеся за ненадобностью, снасти. Крол быстро отыскал нужное место и прихватив сокровища, как ни в чем небывало, отправился в ближайшим дом за «лекарством». Благо торговали здесь этим добром почти в каждом дворе.
Честно отсидев с удочкой до самого вечера, абы не привлекать внимание родителя, Эдик окрыленный мечтами о скорой, сытой и беззаботной жизни, вернулся домой в веселом и приподнятом настроении, чем опять несказанно порадовал близких.
Сбыть свою долю особого труда не составило – у него оставались в знакомствах нужные люди еще с тех лет, когда он промышлял на жизнь насущную исключительно воровством и разбоем.
Время шло, жизнь била ключом, Эдик был на высоте – рестораны, девочки, вино… На вопросы родителей о его непомерных тратах, сын твердил, что устроился на работу администратором в дорогой ресторан и вполне может себе позволить красивую жизнь. Но к его удивлению деньги закончились гораздо быстрее, чем он предполагал. Эдику пришлось съехать с дорогой, съемной квартиры в центре города опять к родителям в спальный район и жить, на более чем скромные, доходы стариков. Такая жизнь вызывала у молодого мужчины полное отвращение и немного посомневавшись он вновь засунул руку в заветный мешочек. Глухарь был далеко, да и не факт, что он вообще выйдет когда-нибудь на свободу, а жить хотелось. Хорошо жить – особенно. Но теперь Крол денег просто так на ветер не бросал – приобрел себе вполне сносное жилье, машину, стал меньше тратиться на женщин, предпочитая дорогим куртизанкам более дешевых, уличных шлюх, купил акции устойчиво развивающейся сырьевой компании и спустя несколько лет уже имел стабильный, довольно – таки неплохой доход.
А вчера, как снег на голову, прямо посреди ночи раздался телефонный звонок и уже давно забытый Эдиком голос, приказал прибыть в определенные время и место. Крол так ничего и не смог сказать в ответ, лишь глухо гукнул в трубку, понимая, что всей его жизни пришел «писец», и спрятаться от цепких рук Глухаря ему не удастся даже за бугром. После этого, ночного разговора он так и не смог уснуть, лихорадочно перебирая все возможные последствия своей недальновидности. Взвесив все «за» и «против» Эдуард Владиславович понял, что иного выхода как самому убрать Глухаря – у него нет.
Крол вышел из недавно приобретенного, за огромные деньги, автомобиля и направился к двери указанного зеком подъезда. В этот момент маленькая, красная точка едва заметно скользнула по корпусу машины и Эдик понял, что это финал. Разговора, на который он так уповал, не получится – Глухарь оказался умнее и заранее решил не подпускать близко к себе бывшего доверенного. Мгновенно отступив на пару шагов назад, Крол двумя руками схватил за шиворот кривлявшуюся в камеру смартфона у его машины девку и поднял щуплое брыкающееся тело над землей, прикрываясь от выстрела. Пуля прошла сквозь выпученный от недоумения глаз Аськи, так и не дав ей сообразить, что же произошло. Швырнув на капот труп девушки, Крол, не смотря на свои внушительные габариты, шустро рванул к двери, все еще надеясь укрыться в подъезде, но следующий снаряд, догнав его на полпути, оставил аккуратное пятнышко на затылке и огромную, в треть лица дыру, спереди…


11) 22:28 Без имени

У следующего по списку не было обозначено адреса – он значился как «Без имени 19 км трассы N». Именно в этом направлении она сейчас и двигалась, рассуждая о том, как все-таки странно устроен человек. Человек любит жизнь и как она смогла убедиться -  пренебрегает ею, как чем–то совсем ему не нужным, или даже отвратительным. И в тоже самое время он боится Смерти, но совершенно забывает о ней, идя на поводу своих нелепых прихотей и желаний. Что это, если не безумие?
Голографический навигатор обозначил конец пути и Смерть остановилась. Это была огромная, мусорная куча, расположенная прямо у проезжей части. Стихийные свалки за городом появлялись так же быстро, как грибы после теплого, июльского дождика и были как две капли воды похожими друг на друга, поэтому она не смогла припомнить приходилось ли ей бывать здесь раньше. Вокруг стояла мертвая тишина и ей даже на мгновение показалось, что навигатор ошибся, но тут, прямо под ее ногами что–то шевельнулось и в воздухе раздался тихий, детский плач. Смерть отступила на шаг назад и наклонилась, пытаясь рассмотреть столь удивительную находку и вновь убедилась в своих выводах: люди не ценят жизнь, ни свою, ни чужую: перед ее холодным взором оказался пластиковый, продуктовый пакет, внутри которого шевелилось маленькое, сморщенное тельце новорожденного младенца, хлипко замотанное в цветное, махровое полотенце. От свертка все еще исходило тепло, от чего Смерть сделала вывод, что «ненужный груз» был доставлен сюда не более нескольких минут назад. Она подняла к небу пустые глазницы, все еще пытаясь найти ответ на главный вопрос – почему? Но ответа не было и там, а время шло. Ей вдруг припомнился рыжий котенок, точно также замурованный в пластиковый пакет, и чудом выживший лишь по тому, что какой-то - нищий бродяга, спасаясь от голода заглянул в этот, импровизированный саркофаг и, пожалев прижал к груди. Смерть прислушалась: где–то совсем рядом шумел мотор, быстро приближаясь к горе отходов, а в голове противно жужжал зуммер, настойчиво призывая сделать то, зачем она, собственно здесь и оказалась. Времени на раздумья не было, и Смерть, осторожно, стараясь не прикоснуться к еще влажной коже младенца, подняла пакет за ручки и переместила его в самый центр дороги так, чтобы его было отчетливо видно любому человеку, проезжающему мимо. Из–за поворота вынырнули струи яркого света и спустя мгновение машина остановилась. Из салона вышла молодая женщина и неуверенным шагом направилась к белеющему на проезжей части, предмету. Возможно от холода, а может быть и от того, что малыш почувствовал то, что это его единственный шанс выжить он отчаянно закричал. Больше не сомневаясь, женщина бросилась к кульку и бережно прижав к себе поспешила вернуться в теплый, уютный салон.
Звук ревущего мотора растворился в дали и почти одновременно с этим затих и зуммер. Острая боль пронзила пустое пространство под плащом, она удивленно прислушалась к неведанным доселе ощущениям. Да, это была боль, настоящая!  Миллионы невидимых иголок жадно впивались в ее несуществующее тело, разрывая на молекулы несуществующую плоть. Невыносимо резало голову изнутри и если бы у нее были глаза, они бы вновь покинули свои глазницы. Смерть упала на колени, ощущая голыми коленями ледяную поверхность дороги и пронизывающий ветер, шало шныряющий под ее изодранной в клочья накидкой.  Она жила! Это продлиться совсем недолго – боль, холод, страх…Страх Небытия, но она, все-таки, смогла ощутить это все на себе и наконец понять, что значит бояться Смерти. Ждать и бояться одновременно, и так хотеть жить…
Разверзшееся небо послало вниз огненную молнию, превратившую в прах стоявшую на коленях фигуру, а внезапно налетевший ветер тут же смел с поверхности земли ионную пыль, унося ее в далекий космос.


Эпилог


В течении всего дня Майя Петровна не находила себе покоя: странное предчувствие, граничащее с ужасом, не отпускало с самого утра и вдруг исчезло. Женщина пыталась вспомнить на каком фоне вдруг возникли эти неприятные ощущения, но не смогла. Решив, что все дело в магнитных бурях, уставшая за день от раздумий и беспочвенной тревоги, она крепко заснула, успев перед этим мысленно поблагодарить Бога за еще один прожитый день.
Она так никогда и не узнает о том, что именно ее имя стояло в списке на последнем, тринадцатом месте…



Февраль 2017