В здании Кировского районного отдела милиции было мрачновато. Двух окон в обоих концах длинного коридорища явно не хватало для освещения.
У одного из них, сунув руки в карманы форменных брюк, стоял заместитель начальника отдела по уголовному розыску майор Державин и, казалось, с интересом наблюдал пейзаж за окном, хотя из всего доступного человеческому глазу там была только бетонная стена ограждения. В областном центре было так много бетонных заборов, что можно было подумать – городские заводы ЖБИ выпускают только брак, ведь добрую стеновую панель вместо забора не поставят.
Но не эта проблема занимала думы Анатолия Ивановича Державина. Майор весь был погружён в свою работу. Глядя в окно, он забора не видел, зато видел, как нарастает вал однотипных преступлений. Чуть ли не ежедневно оперативные сводки сообщали о кражах в конторах строительных предприятий, в квартирах, и мошенничестве в коллективах различных учреждений от больниц до ресторанов и дворцов культуры. И, если квартиры и учреждения были в основном в Центральном и Краснознаменском районах, то у него – в Кировском – преобладали конторы различных ПМК, СМУ, СМП и так далее. Потому что они почти все были сосредоточены здесь, на северо-западной окраине города.
В первых двух преступлениях, вообще, подозревали самих работников бухгалтерии. Ключи все на месте. Эксперты говорят – сейф открывали только родными ключами. А денег нет! Причём не всех – часть оставлена. Пятьсот рублей взяли – тридцать оставили. Двести рублей взяли – десятку оставили! Бухгалтеры, кассиры рыдают в истерике – не виноваты мы! А нигде ни отпечатков, ни следов чужих. После нескольких краж стало понятно, как действуют гастролёры, но ведь для этого нужно очень хорошо знать само учреждение, да и за своего должны принимать.
В квартирах тоже – ни одного взлома. Все кражи открытым доступом. Утром, когда вся семья уходит по очереди на работу, на учёбу, иногда не закрывая дверь на замок – исчезает с вешалки дублёнка, норковая шубка или песцовая шапка. Этих-то ротозеев всех не предупредишь! Не то, что несколько десятков управлений и стройтрестов.
Ну, а мошенничество, вообще, старо как мир. Заказывают незнакомцам дефицитные шмотки. Можно сказать, сами деньги дарят. В том, что действует одна группа гастролёров, майор был уверен. И не потому, что все эти преступления практически одновременно начались. Он чувствовал это. Интуиция. Смущало одно – ни от кого никаких сигналов, ни зацепок. Можно сказать, вся агентура на ушах стоит, а результатов – ноль.
Поезд отстукивал последние километры до станции с оптимистическим названием Тупик. Младший сержант Домбровский прибывал к очередному месту службы. Здесь, наверняка, не было знакомых его отца и даже знакомых его знакомых. Это была тьмутаракань, здесь даже Макар телят не пас, это был край Краснознамённого Уральского военного округа. Подполковник Щукин ему сказал, вручая документы:
- На самой дальней станции сойдёшь, Домбровский, как в песне поётся! И не увидимся мы больше никогда. – От радости он даже похлопал его по плечу и подтолкнул слегка к двери. – Давай, давай! Иди уже. Еле дождался я этого часа.
Эдуард Домбровский был старшим сыном в семье известного в советских научных кругах профессора Льва Домбровского и актрисы Веры Вержбитской, известной в театральных кругах Ленинграда. Вержбитская – это псевдоним. С юных лет он, как говорят, подавал большие надежды. Особые надежды на старшего сына возлагал отец. Но, когда после восьмого класса Эдик поступил в цирковое училище на отделение акробатики, разумеется, после страшного семейного скандала, отец надежды на него возлагать перестал. Всё внимание стал уделять младшему – Игорю. Тот отличался большей усидчивостью и послушанием. Однако, мама в Эдике души не чаяла. И он любил её искренней сыновней любовью, и всегда терзался, когда огорчал её. Но огорчать продолжал с завидным постоянством. Через год его выперли из циркового училища с оригинальной формулировкой: «отсутствие внутренней самодисциплины и, как следствие, профнепригодность».
Эдик Домбровский снова вернулся в родную школу, в десятый класс. «Самодисциплины» у него не прибавилось, а потому после очередной выходки, он услышал от молодого учителя физики обидное слово: «Клоун!». Первый раз он его услышал от отца, когда заявил о своём желании поступить в цирковое училище. Но то, что он простил отцу, учителю прощать не собирался. У того пропали наручные часы, которые он имел обыкновение класть на стол во время урока. Причём пропали, когда учитель, сидя за столом, вёл урок. Он долго спрашивал ребят, кто взял, может, пошутил кто? Верните! Но никто ничего не видел, часы никто не вернул. Придя домой, учитель обнаружил их в своём портфеле, который вообще он оставлял в учительской.
На следующий день он извинился перед классом, за свою забывчивость. Эдик Домбровский заметил, мол, это ничего, забывчивость – грех небольшой. А вот клоуном человека обзывать интеллигентному человеку непростительно. Физик вспыхнул, поняв, кто над ним так зло подшутил и ответил, что он, Домбровский, своим поступком лишь подтвердил свою репутацию клоуна.
К концу занятий у физика исчез портфель. Исчез безвозвратно. Эдьку водили к директору. Сообщили родителям. Тот стоял на своём – часы брал, портфель нет. Поверила одна мама. Учителя перевели на другие классы.
После школы Вержбитская пристроила старшего сына в театральную студию. Хватило Эдьки до Нового года. Перестал ходить на занятия, связался с фарцовщиками. Постоянными стали приводы в милицию и в ГБ, в отдел по работе с молодёжью.
По весне его устройством занялся папа. Отправил в армию. Знакомого генерала попросил, чтоб в хорошее место служить устроил, но подальше от дома. Генерал спросил:
- В Свердловск, в штаб округа, устроит? Там сам Георгий Константинович Жуков служил!
Папа сказал, что вполне устроит и что для Эдика это большая честь – служить в штабе, где маршал Жуков служил.
Домбровского сначала направили в учебку на полгода. Там заложили основы «самодисциплины». Но, видимо, недостаточно. Всем по концу учебки звание сержанта присвоили, а Эдику Домбровскому – младшего сержанта. Направили служить, как и обещал генерал, в штаб Уральского военного округа. Водителем.
Там его и года вытерпеть не смогли отцы – командиры и отправили в Тупик, где стояла артиллерийская часть.
Эдик сошёл с поезда. Он впервые был в советской глубинке. Повертел головой по сторонам. Степь да степь кругом. Один жёлтый домичек, куда девушка в железнодорожной форме забежала. Он зашёл туда. Поздоровался. Спросил девушку, как её зовут. Она заулыбалась. Сообщила, что Лена. Надо сказать, что Эдик был довольно обаятельным молодым человеком. Чем-то походил на артиста Олега Даля. Только, в отличие от последнего, был подтянут и не сутулился.
- Лена, а до артполка далеко?
- Двадцать километров – ответила та.
- Ничего себе! А как добираться?
- Все военные на машинах добираются.
- А у меня вот пока нет машины. Может, какая из части придёт?
- Придёт только завтра.
Это Эдика никак не устраивало. Пешком двадцать километров с чемоданом – это не вариант. Он попросил разрешения позвонить в часть. Женский голос ответил:
- Коммутатор воинской части.
- Девушка, скажите дежурному – прибыл Домбровский из штаба округа, до вас пешком далеко, может машину пришлёт?
Через полчаса на перрон влетел УАЗ, скрипнув тормозами, остановился. Из него выскочил капитан и стал крутить головой по сторонам. Никого, кроме солдатика с чемоданом, не увидев, расслабился, достал сигарету и закурил. Эдик с чемоданом медленно приближался.
- Домбровский? – спросил капитан.
- Домбровский.
- Из штаба округа?
- Из штаба округа.
Капитан помолчал. Спичкой поковырял в зубах. Мотнул головой:
- Садись!
До воинской части ехали молча. Только боец-водитель, ухмыляясь, посмотрел пару раз на «представителя штаба округа».
Когда проехали шлагбаум, Эдик вежливо спросил:
- Товарищ капитан, а кому мне представиться?
Капитан посмотрел на него, ничего не ответил, про себя подумал: «Клоун!». Остановились у одноэтажного кирпичного здания.
- Пошли, штабной! – сказал капитан.
Вошли в здание. Эдик опытным и грустным взглядом определил: «Губа!». Навстречу прапорщик. Спросил:
- К нам?
- К вам, к вам, – ответил капитан.
- Надолго?
- Десять суток!
Так началась служба младшего сержанта Домбровского в Тупике. На дембель он уезжал уже рядовым.
В то утро вторника Державин решил, что отоспится и на работу придёт позднее, потому что вчера, а вернее уже сегодня, домой он пришёл в два часа ночи. Но в семь тридцать раздался телефонный звонок. Звонил дежурный по РОВД:
- Анатолий Иванович, приезжай. Тут домушника задержали.
- Где? Кто?
- У себя в квартире, капитан ГАИ какой-то.
- Как это - какой-то? Он где?
- К нам едет.
- Сейчас буду.
Майор был уверен, что это тот самый «поздравитель с добрым утром», который шапки из прихожих тягает. Через несколько минут он был в райотделе. У кабинета его ждал рослый капитан с демисезонным пальто в руке. Представился:
- Капитан Климов. Обл ГАИ.
Державин пригласил его в кабинет.
- А где же задержанный?
- Да нет задержанного, вот пальто…
- Понятно… вернее, не понятно. Рассказывайте.
Капитан из ГАИ бросил пальто на соседний стул. Стал рассказывать:
- Сын у меня семиклассник утром в школу убежал, дверь не захлопнул. Знает, что мы с женой следом будем выходить. А я как раз в туалете был. Слышу, вроде сын вернулся. Спрашиваю:
- Петя, забыл что-ли, чего?
Никто не отвечает. Выхожу в прихожую - никого. На лестничную клетку вышел. Гляжу, а этот, - капитан кивнул на пальто, - вниз по лестнице скачет с шубой моей жены в руках. Я за ним. Он мне шубу прямо под ноги бросил, запнулся я, кувырок через плечо сделал – когда-то самбо занимался – ушибся, но его схватил, а он выскользнул из пальто и сбежал.
- Как же ты, самбист, не смог его удержать?
- Вёрткий он, как глист какой-то.
- Карманы не проверил?
- У кого?
- В пальто, естественно.
- Нет, не проверил.
Державин стал проверять карманы новенького модного пальто. И тут ему, наконец-то, повезло. В одном из карманов он нашёл записку: «Игорь, если меня нет дома, позвони по телефону 43-89-91. Целую. Твоя Люба.»
Через час автор записки – Люба Алексеева сидела у майора Державина в кабинете, взволнованная и напуганная.
- Любовь Ивановна, расскажите, где вы с Игорем познакомились?
- С ним что-то случилось?
- Ничего с ним не случилось. Ищем мы его. Чем быстрее найдём, тем больше вероятность, что с ним ничего не случится.
Люба рассказала, что Игорь – её жених. Познакомились месяц назад, в универмаге, где она работала продавцом. Приехал из Москвы в командировку. Живёт у неё.
Обыск на квартире у Алексеевой ничего не дал. Составили фоторобот. Был поднят на ноги весь уголовный розыск областного центра. Задержали вечером в железнодорожном ресторане. В кармане у задержаного был билет до Москвы и заявление о явке с повинной: «Я, Домбровский Эдуард Львович, добровольно…».
Эдик настоял, чтобы ему оформили явку с повинной. После этого он стал рассказывать всё. Все вопросы о подельниках он отмёл сразу. Утверждал, что работал один. Рассказывал и показывал как. Его возили каждый день на следственные эксперименты. Державин только диву давался, как легко можно воровать без всяких взломов.
- Что вы хотите, гражданин майор, – философствовал Домбровский, – советские люди доверчивы и беспечны, как папуасы. Они ещё вчера жили в деревнях и дома на замки не запирали.
Во всех конторах ключ от бухгалтерии оставляли под ковриком или за верхней обналичкой двери. Когда все сотрудники в двенадцать ноль ноль уходили на обед в столовую, открыв этим ключом дверь бухгалтерии, в одном из канцелярских столов можно было найти ключ от двери кассы. Ключ от сейфа, в свою очередь лежал в столе кассира. Эдику десяти минут хватало, чтобы открыть все двери и сейф, взять деньги, всё закрыть и положить ключи на место.
Из проведённых экспертиз по замкам было видно, что лишь в одном случае несгораемый шкаф открывали с помощью отмычки. Но интеллигентный вор Эдик уверял, что всё открывал ключами.
Проводили очные ставки с потерпевшими по делам о мошенничестве. Домбровский зашёл к заведующей терапевтическим отделением горбольницы № 6. Сказал, что заместителю главврача достал дефицитные джинсы по цене магазина, а не рынка, и попросил передать пакет, заведомо зная, что того сегодня нет на работе. После пятиминутного разговора доверчивая заведующая, попав под обаяние Эдика, вручила ему сто двадцать рублей и заказала джинсы «Вранглер». А потом собрала у коллег ещё триста рублей. Вежливый Эдик, даже перезвонил ей через несколько дней и попросил подождать ещё недельку. Недотёпы ждали ещё две, прежде, чем обратились в милицию.
Аналогичным образом он обобрал несколько контор и учреждений, собрав более десяти тысяч рублей. Денег, естественно, при нем обнаружено не было.
«Поздравления с добрым утром» проходили ещё проще. Домбровский на лифте поднимался на самый верхний этаж около семи часов утра и, спускаясь вниз по лестнице, толкал руками двери всех квартир подряд. Если открывалась дверь, заходил. Увидев хозяев, здоровался, приподняв шляпу, извинялся за ошибку и шёл дальше. Если не встречал никого в прихожей, брал с вешалки приглянувшиеся вещи, намётанным глазом определяя самые дорогие, и удалялся. Вот только с капитаном ГАИ осечка вышла. Что ж, и на старуху бывает проруха. Эдик к этому относился философски и, казалось, даже радовался представившейся возможности рассказать о своих «подвигах».
Видя, как Эдик взахлёб «колется», опера предложили ему взять на себя пару «висяков». Всё равно ведь срок тот же, да и не такой уж большой, учитывая явку с повинной, активное сотрудничество со следствием и отсутствие судимостей. Судимостей у Домбровского, действительно, не было. Не хотел он этим огорчать любимую маму. Но срок, проведённый в СИЗО, КПЗ, «обезьянниках» и гауптвахтах у него исчислялся десятками месяцев.
Эдуард согласился «пойти навстречу» пожеланиям оперативников и его повезли на «следственный эксперимент» в квартиру директора базы, «закрепили» документально кражу тысячи рублей и двух сберкнижек на предъявителя. Домбровский всё подписал.
На следующий день поехали на квартиру к профессору-биологу, у которого украли ордена и редкие экземпляры его коллекций. Поднялись на четвертый этаж, вошли в четырёхкомнатную огромную квартиру сталинской постройки. Настроение у Эдика испортилось. Ему стали показывать, где лежали ордена. В гостиной показывали полки, где располагалась коллекция. Эдик молча выслушивал.
Когда оказались рядом с тяжёлыми дубовыми дверями, ведущими в кабинет профессора, Эдик неожиданно исчез, никто и заметить не успел – куда? Наручники-то в квартире сняли, которыми он к сержанту был пристёгнут – в доверие уже вошёл Эдик к тому времени. Сперва растерялись, потом поняли – он в кабинете, за дверью, которая оказалась почему-то запертой на замок. Стали стучать:
- Домбровский, немедленно открой, не валяй дурака!
Эдик им испуганным голосом отвечает:
- Да не закрывался я! Она сама захлопнулась! Я только хотел посмотреть. Помогите открыть!
- Вот клоун!
Стали искать, чем взломать замок. Хозяйка пошла рыться в старых ключах. На кухне ножи да вилки. Топора, естественно, нет. Интеллигенция, понимаешь, бесхозяйственная! Эдик за дверью замолчал, ждёт, наверное, когда откроют.
Наконец, нашли плотника с топором и гвоздодёром. Дверь вскрыли. В кабинете никого нет. У сыскарей было шоковое состояние. Стоял огромный шкаф, бросились к нему, распахнули дверцы. На них упал человеческий скелет в Эдькином пальто и шляпе. Люди бывалые, но ощущения пережили не из приятных. Старший опер опять выругался:
- Ну, клоун, грёбаный!
Через полчаса прибыл начальник угро. Оперативники прятали глаза. Он прошёл в кабинет профессора. Перешагнул через скелет, подошёл к окну, стал осматриваться. На подоконнике и на стене оконного проёма следы туфель. Форточка была на высоте трёх метров, размером не велика – две беременных кошки одновременно не пролезут. Но главное – закрыта!
Старший опер доложил:
- Смотрели внизу, товарищ майор, спустился он по водосточной трубе.
- Акробат!
- Точно, как акробат, Анатолий Иванович!
- Не как, а именно – акробат, а ты – раздолбай! Ты что, не читал ответ из Ленинграда на наш запрос? В цирковой школе он учился. Говорили эксперты – один сейф отмычкой открыт, отмахнулись! Знает он замки. Вот и закрылся от вас, чудаков лопоухих!
Через два дня утром в кабинете майора Державина раздался телефонный звонок. Гудки были частые. «Межгород», – подумал майор. Взял трубку и чуть не выронил её от неожиданности. Звонил «побегушник» Домбровский!
-Вы уж извините, гражданин начальник, что так получилось. Не мог я на себя квартиру профессора взять. Мама с папой от меня бы открестились. Я ведь мечтаю, что возвращение блудного сына всё-таки состоится.
Анатолий Иванович настолько был ошарашен этим наглым звонком, что стал нести всякую чепуху:
- Домбровский! Эдик! Вернись, сдайся в ближайшее отделение милиции. Явка с повинной в силе остаётся. Много тебе не дадут. Раньше сядешь – раньше выйдешь, как говорят. Не то красную полосу в деле я тебе обеспечу. Всё равно мы тебя достанем!
- Нет уж! Я передумал. Судимость мне ни к чему. Не хочу мамулю огорчать.
Раздались короткие гудки. Майор остервенело бросил трубку:
- Вот же, клоун долбаный!
По весне в отделение милиции аэропорта Шереметьево обратился пьяный и грязный молодой мужчина. Говорил на ломаном русском. Назвался гражданином Финляндии Рекконеном. Рассказал, что у него украли билет, деньги и верхнюю одежду. Проверили – гражданин Финляндии Рекконен улетел в Хельсинки ещё вчера вечером. Финн настаивал. Вызвали представителей посольства. Они подтвердили, что это и есть самый, что ни на есть настоящий Рекконен.
- А кто улетел тогда? – спросил начальник милиции.
Финн покрутил головой, остановил взгляд на стенде «Всесоюзный розыск» и пальцем показал на одну из фотографий. С неё, улыбаясь, смотрел Эдик Домбровский, немного похожий на Олега Даля.