Поколение восьмидесятых.
Какими разными мы были в начале восьмидесятых и какие, в конце?
Олимпийские игры, начало Афгана, бескрайние просторы закрытой державы. В начале девяностых, уже прошедшие войну ветераны, бандиты, проститутки, демократы, либералы, смелые, наглые предприниматели, молодые люди без иллюзий, без сожаления наблюдающие как разваливается на глазах, наша страна. Уже в конце восьмидесятых мало кто верил тому, что обещали с трибун. Ветер перемен дул все сильней и сильней, значит, была надежда. Надежда на то, что хоть и страшно, но лучше буря, чем штиль застоя.
Я поднимался по лестнице Паткуля. Зачем? Без всякой цели. Просто посидеть за столиком с бокалом пива, или не за столиком, а с бутылкой пива. В конце восьмидесятых еще можно было так, посидеть бесцельно, обсуждая несбыточные планы и послушать фантазии других. Это потом, уже в девяностые, сидеть бесцельно будет некогда, а тогда я честное слово, поднимался по лестнице без всяких планов.
Заросший лесом Вышгород в золоте осенней листвы, еще не полысел. Редкие туристы тщетно пытались разглядеть крыши того самого города, зачем сюда приехали. Листва держалась еще крепко, закрывая даже вид на море, но не скворцов, которые порхали по ветвям красуясь перед отлетом черным жемчугом оперения. На самом верху, у ограды, парочка японских, или корейских пенсионера, но не думаю китайских, отчаявшись сфотографировать город, ловили в объектив скворцов. Утром было не многолюдно. В те времена вообще было не тесно. Справа кооперативный киоск сувениров. Хозяйка курила у входа. Делала это без удовольствия, сжимая в руке пачку Мальборо. Лучше на улице, чем в тесном киоске заполненным тяжелым запахом кожаных курток. Янтарь, еще янтарь и конечно кожа. У нее были два надежных поставщика. Слева Арт-салон ... Как его только не называли? Галерея Валеры. Сам Валера сидел за столиком уличного кафе. Кафе. Это громко сказано. Просто будка со стеклянными полками рядов пива и сигарет из за которой кто там, продавец, или продавщица, было не видно. К вечеру открывали и подвальчик, но тогда будка уже пустела.
- Оооо! Кто к нам пришел!
Вскочил, растопырив свои объятья Валера. Здесь не было фальши по-братански, или вранья по-брежневски. Совершенно искренне. Скучно ведь одному.
- Рад тебя видеть.
Признался я. Теперь следовало первому задать вопрос - Как дела?
- Ты как?
Опередил меня Валера.
Да как? ...
Отслужив два года, вернулся весной восемьдесят второго домой. Не было мудрого человека, который подсказал бы, домой возвращаться нельзя. Надо было конечно куда на стройку и в общежитие, но шанс получить свое жилье, я упустил. Восстановился в техникуме и устроился электриком. Пригласили в отдел главного механика инженером. Когда защитил диплом, стал старшим, а потом и самим, главным механиком. Поступил на заочно Планирование промышленности. Все хорошо. Может и до гл.инженера дорос бы. Но. Женился, двое детей, общежитие и зарплата, на которую жизнь с нуля - никак. Спасибо Горбачеву, таксистом на своем Москвиче подрабатывал после работы. Да и сыпаться все началось. Институт бросил. Какое в конце восьмидесятых планирование промышленности? Кооператив. Свобода. Сейчас мы с Валерой, как бы работали в одной конторе, или как точнее, шарашке с непонятным статусом. Раз в месяц получали зарплату, еще реже, видели начальство и строили большие планы. Я мечтал стать если не фабрикантом, то как минимум, организовать свое производство. В этом мы с Валерой, да и с многими другими, можно сказать романтиками, были схожи. Цель была не деньги, а дело. Свое и главное - интересное.
- Да как? Надо в Курск ехать.
- Опять?
Перебил меня Валера.
- Две недели назад был там. Все наладил, все вопросы решил, уже через наделю должен был заказ забрать, а сейчас выяснилось, у них там и конь не валялся...
Как всегда не дослушав, Валера схватив меня за руку, воскликнул.
- А поехали со мной!
Сколько лет его знаю. но этот человек никогда не меняется. Что бы легче его представить, то лучше всего подойдет - Дон Кихот. Рыцарь печального образа. Но никакой печали, только внешне, как его изображали на старинных гравюрах. Bсклокоченная голова, усы, и горящие дьявольским огнем глаза. Если он загорался, то казалось, от него можно прикуривать. И если Валера что-то начинал говорить, то это минимум сутки. Даже если вы про это уже от него слышали, то выслушивали по второму разу и даже на пятый, не перебивали, а как ... по-новой.
Конечно я был уже согласен. С ним было интересно, поучительно и главное - надежно. Случайно потом узнал, что есть у него боевая награда - Орден красной звезды. Случайно, такими орденами не награждают.
- Поехали, поехали! Я за картинами. Автобус уже заказан. Только сначала через Киев. Я там одну картину заберу, обратно через Курск.
Ничего себе крюк. Но какой кайф! Красный Икарус. Два водителя и мы вдвоем. Вместо пассажиров, картины в рамах, или в рулонах, и обязательно, ну обязательно ящик пива и нескучный собеседник. Не напрасно я сегодня на лестницу Паткуля поднялся. В конце восьмидесятых еще мало кто знал, чем ему придется заняться в скором будущем. Я даже уверен, что нынешние ярые борцы с коммунизмом, а тогда, комсорги-парторги на зарплате, сами не предполагали какой конец будет у этой перестройки. Идеи как бы висели в воздухе. Только срывай. Оказавшись в нужное время в нужном месте. Если не по-ленишься и если не испугает.
У входа в Галерею топтался ранний посетитель. У Валеры вытянулся нос, словно принюхиваясь, он замер, как сеттер на охоте. Клиент. Это его. Не договорив и не допив, он сорвался с места.
Галерея. Зал. Наверное построенный еще датчанами, а может и тевтонцами дом на самом краю Вышгорода у лестницы Паткуля. Чей он, никто не знал. Видимо тогда еще какого нибудь министерства и лично министра, получившего конверт с рублями за сдачу в аренду. О приватизации тогда еще никто не помышлял, но и страх перед народным контролем уже потеряли. Не помню в какой цвет выкрашенные стены, но скорей всего, бывший зал профсоюзных заседаний. Как там оказался Валера не знаю, но хозяйничал в нем - он. Стулья по периметру, прислоненные к спинкам, картины. Много картин. Что они были тогда для меня? Пушкинский. Где тебя всегда провожают взглядом портреты, от которых хочется скорей на выход. Третьяковка. Такая узнаваемая на фантиках конфет, ковриках и картинках из школьных учебников. Эрмитаж. Где больше малахита, золота и где чертовски хочется присесть, а не бегать. Выставки. Колхозники, сталевары и скучающая старушка-экскурсовод. Оживающая, что бы просверлить вас взглядом. Зачем пришел, подозрительно? Диссиденты по квартирам. Каляки-маляки в рамках на заклеенных обоями стенах. В одних, граненых стаканах и кисточки и портвейн. Еще комиссионки. Что не видно, но с блямбой ценника свисающего на бечевке. Альбомы и еще более помпезные альбомы, с текстами на глянцевой бумаге, что бы точно знать, а что хотел сказать Автор своей картиной. Вот и всё изобразительное искусство. Считаешь себя культурным, принимай что предлагают. Конечно существовал тогда и закрытый рынок, но он был настолько закрыт, что о нем снимали детективы, обязательно с убийством и подлостью. Но это уже из параллельного мира, или из легенд.
Валера был настоящий, с настоящим образованием художник. И отец его был - художник. Мир искусства его мир. И когда разрешили кооперативы, исполнил свою мечту. Исполнил, как ему тогда казалось. Открыл первую в Таллине Галерею. Картины, которые можно было купить. Выбрать и купить.
Покупатель, молча разглядывал грязный трактор в грязи. Может за рамками картины был и тракторист, но видимо художник дал нам право на "до-смыслить" самим. Валера стоял рядом и молчал. Значит, покупатель был иностранец, а как соц.реализм на иностранном языке, Валера объяснить не мог. Такие картины висели в любой конторе любого колхоза бескрайнего СССР. Но почему-то Валера, словно предчувствуя, выставил их и здесь. Конечно. Это для нашего человека это всё это было колхозное искусство. Средство пропитания многочисленного братства художников, профессионалов с дипломами. Но разве когда-то, кто-то, мог предположить, что революционный Петров-Водкин и другие с ним, окажутся в главных музеях страны, или что иконы, которыми топили буржуйки большевики, будут стоить потом тюремные сроки, или огромные деньги? Видимо и покупатель иностранец знал что-то большее, чем просто, как образец советской пропаганды. Внимательно, то пятясь, то наступая, изучал картину. Изображать из себя покупателя-конкурента, разыграв сценку торговли, было глупо. Покупатель видел, что мы сидели с Валерой вместе за столиком. Я просто начал сам осматривать выставленные картины. Что здесь только не было. В самом деле мало кто из нас признается, что не понимает. Тем ни менее подсознательно, всегда себе, и только себе, можно сказать, это моё, а это вот - нет. Вслух конечно повторяя обще принятое.
Было тихо как в церкви. Может когда-то это и была церковь? Пахло не ладаном а свежим маслом краски новых картин, что приносили на реализацию Валере другие художники. Что-то он у них брал, реже, продавал. Покупатель не доверяет свежим картинам. До любого из них, кто-то должен уже ... поиметь полотнa. Что бы знать - Ага, это стоит столько-то и кто-то за это уже заплатил. Значить я могу заплатить больше и никто надо мной смеяться не будет. А доверять Галерее? Для этого столетия нужны, авторитеты, экспертизы и репутация.
Заскрипел еще добротный, буржуазный паркет. Я обернулся. Покупатель вышел. Валера сиял.
- Не купил? Он спросил, сколько она стоит?
Поинтересовался я у него, не понимая, чему он так рад.
- Купит. Точно купит. Вернется к себе в каюту переночует и завтра, точно купит.
Валера всегда оставался оптимистом.
Конец восьмидесятых был переломным временем сломавшим все наше представление о коммерции. Советские времена главенства снабженцев уже уходили в историю. Сбыт был вписан в законы плановой экономики. Все, что уходило за рамки каралось в уголовном порядке, это уже называлось спекуляцией. А вот любому директору для выполнения плана всегда были нужны снабженцы, или один, и единственный. Достать без фондов больше чем выписано, или чего вообще нет, это уже виртуозная работа. В начале eльцинского бардака, в какое-то время все смешалось. Рубль каждый день катился в трам-тарам и народ скупал все. Но потом всё изменилось, встало на места, как везде, в Европе. И я не знаю примеров, когда гениальный снабженец переродился в начальника сбыта и наоборот. К чему это я? К тому, что не было тогда институтов учившим, как торговать. Я не говорю про все эти коммерческие из СССР. Не было тогда коммерции, было ... распределение. Как продать? Нас этому никто научить не мог.
Я уже не помню, купили эту картину с трактором в поле у Валеры, или нет. Эту картину больше не помню. Наверное всё-же купили. Сомневаюсь, что он задрал за нее большую цену, но на тот момент, она наверное так и стоила. Все эти причитания - А вот если бы тогда сделал так, то сейчас бы ... В конце восьмидесятых, пятилетки уже закончились и никто вообще не знал, что будет через месяц, через год. Но мы были первыми. Валера точно. Он уже тогда предчувствовал, что пришло время выставить изобразительное искусство покупателю. Показать, предложить выбор и обозначить реальную стоимость. Не кич с Арбата-Виру, не все то, что и сейчас в ларьках с вывеской Галерея, а по-настоящему, с гарантией для покупателя.
Хотелось покурить, но на улицу уже было не выйти. В зале толпился народ. Обходил картины, или зайдя, сразу выбегали после вопроса - А сколько это стоит? А что это?
Обычный день. Вечером, после рабочего дня, опять соберемся здесь и будем слушать, как кто-то расширяет свой кооператив, как собирается купить самолет, надоели билетные кассы, или придется отказывать навязывающему вам три вагона томатной пасты, бидон красной ртути. Найти согласного продать восьмерку жигулей, или хотя бы, карбюратор для пятерки... Обычный день конца восьмидесятых, день, когда мы были молоды и хотели сделать свою жизнь не скучной и ... надежной к старости.
А в Курск, через Киев с ночевкой на Крещатике в автобусе, мы с Валерой съездили. Но это другая история.