Вечером, за ужином мама сказала:
-Алёша, у тебя завтра как со временем?
-Да вроде ничего, а что?
-Я тебя хотела попросить, поехать с нами на похороны. Ольге Степановне очень плохо. Боюсь, что мы с Павлом Николаевичем сами не справимся. Машину за нами, завтра пришлют, отец с кем-то договорился.
-Хорошо, я поеду с вами.
Алёшка обрадовался маминой просьбе. Всю дорогу домой, он обдумывал, каким бы образом попасть на похороны. С одной стороны Алёшке было неприятно использовать горе людей в своих целях, а с другой стороны, похороны это то событие, на которое собирается масса народу, и где можно без проблем увидеть всех, кто окружал покойных, любил их, ненавидел, работал вместе с ними. Алёшка надеялся, что его способность чувствовать поможет ему там. Что он хотел там узнать, он пока не мог разобраться, но чувствовал, что ему там быть необходимо.
Утро плакало вместе с людьми. По оконному стеклу, стучал мелкий, моросящий дождик. Капли ударялись о стекло и медленно стекали вниз. Алёшка проснулся, как только послышались первые звуки в доме. В коридоре слышались мамины шаги, на кухне гремела посуда. У ворот затарахтел автомобиль. В дверь постучали:
-Алёша, пора вставать, - заглянула в дверь мама.
-Да, мама, уже встал.
-Очень хорошо, давай быстренько поднимайся, позавтракай
здесь, - она поставила на стол тарелку с оладьями и стакан кефира.
-Спасибо мама, но не стоило беспокоиться. Я не очень голоден.
-Поешь, силы я думаю, тебе сегодня понадобятся, - сказала мама и вышла из комнаты.
Алешка быстро проглотил завтрак и стал одеваться. Из своего гардероба он выбрал самое темное, что там было. Темно-серый костюм, синий в полоску галстук, черную сорочку.
Спустившись вниз, Алёшка застал такую картину. В столовой, опустив голову на руки, опершись ими на стол, сидела Ольга Степановна. Она постарела и осунулась. Из-под чёрного платка выбивались седые пряди волос. В руках она держала белый носовой платок, рядом с ней стоял стакан воды. Пахло карвалолом. Мама подошла к ней со шприцем в руках, сама загнула ей рукав платья, смазала ваткой плечо, воткнула иглу. Старуха никак не отреагировала. В столовую вошёл Павел Николаевич:
-Пора, Оля. Надо ехать. Попрощаться надо.
Ольга Степановна с трудом поднялась. Повернулась к Алёшке. Алёшка ожидал увидеть заплаканное лицо, но у Ольги Степановны были совершенно сухие глаза. В них была злость, ненависть, негодование. Алёшка почувствовал неприятное чувство не то страха, но то стыда. Ему, вдруг, показалось, что она сейчас кинется на него, будет царапаться, кусаться, душить его. Но старуха отвернулась, и, не говоря не слова, вышла на улицу.
Всю дорогу до города, в машине была мертвая тишина. Алёшка сел на переднее сиденье. Мать и Павел Николаевич сели по бокам от Ольги Степановны. Пока женщины усаживались на заднее сиденье, мужчины успели выкурить по сигарете и перекинутся парой слов.
-Как она? - спросил Алёшка, кивая в сторону Ольги Степановны.
-Плохо, умереть хочет. Всё ей стало безразлично, - ответил Павел Николаевич, тяжело вздохнув.
Алёшке казалось совсем другое, если она и хочет умереть, то не одна. Она прихватит с собой ещё кого-нибудь.
Они проехали прямо на кладбище, там уже был полный аншлаг. Водитель высадил их у центрального входа, потом достал из багажника огромный букет темно-бордовых роз, вручил его Алёшке, сел в машину и уехал.
Все приезжающие проходили в траурный зал. На большом мраморном столе стояли два шикарных лакированных гроба. Откинутые крышки, открывали верхние половины тел. Ксения лежала в белом свадебном платье, в фате. Тело покрывали великолепные белые лилии.
Посетители проходили возле гробов, кто-то останавливался, кто-то возлагал цветы, на специальный постамент у гробов. Было очень много молодежи, вероятно сверстников Ксении Татуриной. Девочки плакали. Юноши держались, но можно было заметить, что многие из них отворачивались, кашляли, опускали глаза.
Возле гроба Ильи Сергеевича стоял почетный караул. На длинных скамьях сидели родственники. Старик Татурин, Людмила, десятилетний Серёжка, ещё несколько незнакомых родственников.
Ольга Степановна и Светлана Арнольдовна подошли к семье. Они, сдержанно, поздоровались с сидящими в первом ряду, потом подошли к общей процессии, проходившей у гробов. Алёшка и Павел Николаевич присоединились к женщинам.
На минутку, задержавшись у гроба Ксении, Ольга Степановна прошла к гробу Ильи. Она подошла к нему так близко, как только позволял мраморный стол. Положила руку на крышку и стала тихонько, одними губами что-то нашёптывать.
-Это она ему колыбельную поёт, - прошептал Павел Николаевич на ухо Алёшке.
Он подошёл к жене, обнял её и постарался увести. Но несчастная женщина не позволила ему это сделать, она ухватилась за край гроба, со всей силой, на которую только была способна. Павел Николаевич повернулся к Алёшке с мольбой в глазах. Алёшка не заставил себя долго уговаривать. Подошёл к старикам, перехватил старуху за плечи. Павел Николаевич оторвал руки жены от гроба, вдвоём они оттащили её.
В зале загудели голоса, среди общего шума можно было разобрать - "это его няня". Светлана Арнольдовна сказала:
-Алёша, помоги её вывести на улицу, машина там на стоянке. Ей надо укол сделать.
Ольгу Степановну пришлось, буквально, выносить на руках. К воротам подъехала машина, видимо водитель был предупреждён. Ольгу Степановну посадили на заднее сиденье. Она опять впала в небытиё. У неё были потухшие глаза, растрепавшиеся волосы свисали на лицо. Голова опустилась на грудь, руки безвольно висели вдоль тела.
Светлана Арнольдовна вынула из сумочки металлическую коробочку, достала из неё шприц, повторила все манипуляции, которые Алёшка видел в столовой. Ольга Степановна закрыла глаза, не подавая признаков жизни.
Мама подошла к Алёшке, стоявшему рядом с Павлом Николаевичем.
-Алёша, дай мне сигарету, я свои дома забыла.
Алёшка протянул ей пачку. Она дрожащими руками, долго не могла достать сигарету, протянула пачку Алёшке:
-Достань и дай прикурить.
Когда она делала первую затяжку, Алёшка заметил, как прыгает сигарета у неё в руках. Мать держалась молодцом, высокую степень нервного возбуждения выдавала только пляшущий огонек сигареты. Она затянулась ещё раз. Начала успокаиваться.
-На сколько она? - спросил Павел Николаевич, указывая на жену.
-На час. Потом снова будет приступ. Павел Николаевич, её надо в больницу. Мы с вами не справимся.
-Даст бог, справимся. Семнадцать лет справлялся, - проговорил Павел Николаевич и вернулся к жене.
-Что с ней? - спросил Алёшка, как только они с мамой остались одни.
-Я точный диагноз поставить не могу, я не психиатр. Но это связано с давней психической травмой. У неё был нервный срыв. Это как-то связано с Ильёй. Ты, не бойся, она не опасна. Просто плачет, да поёт. Да всё спасает его. То из воды, то из огня. Семнадцать лет назад при пожаре она сильно обгорела. И на всю оставшуюся жизнь получила вот такое. Рецидивы у неё были редко, всего два раза. Вчера был третий.
-Траурная процессия вышла из зала церемоний. Впереди на руках несли венки, следом на специальных колясках выкатили гробы, сначала Ильи Сергеевича, затем Ксении. Крышки гробов были закрыты, коляски остановились. Несколько молодых мужчин, явно "братковского" вида, взяли на руки гроб Татурина и понесли его к центральной аллее кладбища. Гроб с телом Ксении взяли на руки ребята, он им был не по силам, но они, сменяя друг друга, всё же понесли его к месту последнего, скорбного упокоения.
Павел Николаевич и Ольга Степановна вышли из машины. Держась прямо и уверенно, они пошли вслед за процессией. Светлана Арнольдовна и Алёшка пошли за ними.
У гроба Ксении опять сменился состав несущих. Теперь здесь были не только ребята, но несколько взрослых мужчин подставили свои плечи. Среди них Алёшка увидел знакомое лицо. Повзрослел, конечно, выглядит очень серьёзным, даже немного напыщенным, но всё же не узнать его нельзя. Это был его школьный товарищ Славка Корольков. Интересно, какое он имеет отношение ко всей этой публике? Славка был из простой инженерской семьи, ни к элите, ни к деловому миру никогда не принадлежал.
Процессия, тем временем, продвинулась к заранее вырытым могилам, гробы опустили вниз, и мимо могил опять потянулись люди, чтобы бросить в могилу последнюю горсть земли и сказать последнее "прощай".
Ольга Степановна тихо и молча плакала. Она прошла около обеих могил, бросила в каждую по горсти земли и, не обращая ни на кого внимания, пошла прочь. За ней пошли и Павел Николаевич со Светланой Арнольдовной. Алёшка, шепнул матери: " Я догоню", и подошёл к группе школьников, стоявших в стороне. Там он снова заметил Славку.
-Славка! - позвал Алёшка.
Ребята, окружившие Славку, тихонько хихикнули. Славка оглянулся и, подойдя к Алёшке, протянул руку.
-Здравствуй Алёша, - сдержанно проговорил он, - я тебя тоже сразу узнал. Приятно, что не забываешь старых друзей.
-Кой чёрт - "не забываешь", ты чего стал такой важный? - Алешка искренне радовался встрече со старым другом.
-Я теперь не Славка, а Вячеслав Александрович, - вздохнув, проговорил Славка.
-Не понял, - удивился Алёшка, - шкраб, что ли?
-Да, учитель. Я был классным руководителем Ксении Татуриной.
-Опочки, неожиданно. Это то, что надо. - Алешка посмотрел вслед уходящим своим спутникам, почесал затылок и продолжил, - Ты, где живёшь? По старому адресу? Телефон прежний? Я позвоню, ладно? Надо встретиться.
Он быстро побежал к машине, где его уже ждали. Дождь прекратился, когда они ещё были на кладбище. Теперь в воздухе висело бледно - серое, влажное, теплое марево. Погода на улице была неприятной, атмосфера в салоне автомобиля была некомфортной. Мрачная тишина витала над головами пассажиров. Алёшка, сидящий на переднем сидении, затылком чувствовал ненавидящий взгляд старухи. Она недолюбливала его всегда, но сдержанно, интелегентно. Сейчас её чувства к нему стали более откровенны.
Машина легко, почти бесшумно летела по, всё ещё, влажному асфальту. Далеко позади, остались городские постройки и по обеим сторонам дороги потянулись леса, поля и перелески. С широкого шоссе, они свернули на узкую, асфальтированную дорожку, пробегающую сквозь сосновый бор. Эта лесная дорога привела их к самому въезду на территорию посёлка "Дальняя дача". Водитель притормозил у КПП и ровным голосом произнёс:
-Шлагбаум закрыт.
Алёшка расценил эти слова, как предложение прогуляться до шлагбаума. Они вместе покинули салон автомобиля. Подошли к бело-красному, полосатому заграждению, попытались его отодвинуть. Но шлагбаум был, пристёгнут к, вкопанному в землю, чугунному столбу и заперт на висячий замок.
-Вот, блин. Где этот "цербер", - ругнулся водитель.
-Спит, наверное, - предположил Алёшка и пошел к сторожке.
Он заглянул в окно сторожки, стараясь разглядеть, что творится внутри. Но увидеть ему ничего не удавалось, там было темно. Алёшка подошёл к входной двери, толкнул её, дверь открылась. Лёгкий холодок пробежал по Алёшкиной спине, он заглянул в комнату и позвал:
-Михалыч, ты здесь?
Ему никто не ответил. Он вошёл. Увидел Михалыча, лежащим на его любимой тахте, лицом к стенке. Первым желанием Алёшки было выйти отсюда и позвать кого-нибудь. Но он взял себя в руки, и подошел к Михалычу поближе. С дрожью в сердце, протянул руку и потрогал его за плечо. Выдохнул и тихонько спросил:
-Михалыч, ты спишь?
Михалыч, резко повернулся на спину, даже скорее просто упал. Алёшка от неожиданности отскочил от него на несколько шагов. Остановился у двери, готовый в любую минуту покинуть помещение. Михалыч, вдруг резко сел и промычал:
-Ну?! - это прозвучало не то вопросительно, не то утвердительно. - Лёха, ты чё ли? А я думаю, хто тута меня будит. Ужо похоронили?
Он сделал попытку подняться, но безуспешно. Снова повалился
на тахту. Алёшка почувствовал резкий запах свежего алкоголя.
-О-о-о Михалыч, да от тебя можно закусывать, ты чего это, с утра пораньше?
-Дак, а я это, "за упокой души". Новопреставленных. Так полагается. Я человек православный.
-Ну ладно, православный, ворота отворяй. Или лучше дай мне ключ.
Михалыч посмотрел на Алёшку, непонимающим взглядом и, не без усилий, проговорил:
-Не-а, низзя. Ни винтовку, ни жену не доверю никому, - потом пошарил взглядом по столу и предложил, - Алёха, давай ещё по маленькой.
-Нет, Михалыч. Мне ещё рано, а тебе уже хватит. Ключ давай, однако.
Но Михалыч был неумолим, в стремлении выполнить свой служебный долг. Он, шатаясь, спотыкаясь и поминая матушку при каждом шаге, вышел из каморки.
Около машины стояла Светлана Арнольдовна и курила. Задняя дверца машины была открыта, на сидении, спустив ноги на землю, сидела Ольга Степановна. Она опиралась руками о колени и, опустив голову, качала ей из стороны в сторону, что-то бормотала.
Михалыч, с большим трудом, добрался до шлагбаума и открыл его. Алёшка быстро сел в машину, водитель включил зажигание. Светлана Арнольдовна попросила Ольгу Степановну пододвинуться, чтобы в свою очередь занять своё место в машине. Старушка не тронулась с места, как будто не слышала просьбу Светланы Арнольдовны. Павел Николаевич тоже попросил жену пододвинуться, но и его она не услышала. Светлана Арнольдовна присела перед ней на корточки, взяла её руку в свои, и ласково проговорила:
-Олечка Степановна, миленькая. Не хотите ехать, может, прогуляемся, пешочком. Здесь недалеко.
Старушка, наконец, очнулась и, посмотрев на Светлану Арнольдовну, молча кивнула головой. Она тяжело поднялась на ноги и пошла по дороге.
-Мама, тебе помочь? - спросил Алешка, высунувшись из окна машины.
На его возглас обернулись обе женщины. Мама махнула рукой, отказываясь от помощи. Ольга Степановна внимательно посмотрела в его сторону, наморщив лоб, как будто она его не узнавала.
-Пусть идут, - подал голос с заднего сиденья Павел Николаевич, - Оле лучше сейчас в тишине побыть, а твоя мама приглядит за ней.
-Алёшка видел через лобовое стекло, как женщины подошли к, стоявшему у шлагбаума, Михалычу. Ольга Степановна, поравнявшись с ним, остановилась. Подошла к нему вплотную, будто хотела ему что-то сказать. Все спокойно наблюдали за этим действием, никто не ожидал никаких эксцессов. Ольга Степановна секунду постояла около Михалыча, отвернулась, чтобы уйти, и вдруг бросилась на него. Она вцепилась ему в волосы, царапала его лицо, шипела и рычала. Они не удержали равновесия и оба повалились на землю. Михалыч, опешивший от такого натиска, вяло отбивался, всё время повторяя: "Да, чё ты, чё ты"
Все, кроме водителя, бросились разнимать дерущихся. Алёшка помог, матери и дяде Паше оттащить Ольгу Степановну, потом протянул руку Михалычу. Тот поднялся, вытирая кровь с расцарапанного лица, посмотрел на Ольгу Степановну и тихо, странно трезвым голосом проговорил:
-Это ничего, я понимаю. Это ничего.
Он приосанился, шмыгнул носом и пошел к своей сторожке. Но остановился, услышав, как Ольга Степановна, сделав несколько шагов, остановилась, обернулась и прошипела:
-Это ты, это вы. Вы оба. Душегубы. Я убью вас, обоих убью.
-Оля, не надо, - проговорил дядя Паша, - Пойдём домой, пойдём.
Ольга Степановна дала себя увести мужу. Они пошли по лесной дорожке, муж обнимал жену за плечи. Две седые головы склонились друг к другу.
Алёшка, глядя на них, вспомнил песню, которую часто слушал, но никогда не вслушивался:
...Два седые человека
спать обнимутся вдвоём,
но один уснет на веки...
Наверное, поэт писал именно о таких людях, любивших друг друга всю жизнь, но так и оставшихся одинокими.
Михалыч безвольно махнул рукой и поплёлся в своё убежище. Светлана Арнольдовна разговаривала с водителем, стоя около его двери.
Алёшка остался один на том месте, где произошла стычка. Ему не нравился такой поворот событий. Мало того, что он страху натерпелся, он снова попал в обвиняемые. Главное, не понятно, почему Ольга Степановна обвиняет его и Михалыча? И в чём? Что именно она имеет в виду? Или они просто попались под её болезненный взгляд? Тогда минут через пять она начнет обвинять в смерти её любимого Илюшеньки ещё кого-нибудь. Любой прохожий, встретившийся ей по дороге домой, станет душегубом. Любой сосед, а если ей вздумается направить свой гнев на маму или отца. Ей наверняка кажется, что о весь белый свет на неё ополчился. А мама говорит, что она не опасна. Ну, уж нет, лучше держаться от неё подальше.
Мама, тем временем, закончила разговор с водителем. Забрала из машины, оставшиеся там сумки и зонтики, и подошла к Алёшке. Машина развернулась и уехала обратно в город, так и не воспользовавшись гостеприимно распахнутым въездом.
-Надо было его сразу отпустить, не пришлось бы тогда Михалыча будить. Может, и драки бы не было, - проворчал Алёшка, глядя в след уезжающему автомобилю.
-Знать бы, где упасть, соломки бы подстелил, - сказала мама, вручая Алешке, часть вещей, - помоги-ка мне лучше. И не ворчи, молод ещё.
-Как скажешь, родная, - согласился Алёшка. Он забрал у матери все вещи, забранные из машины. Светлана Арнольдовна оставила себе только свою сумку, свой зонт и черный платок, который она только что сняла с головы.
Они пошли по той же дорожке, по которой несколько минут назад ушли старики Орловы. Здесь за городом, воздух был свежий, пахло хвоей. После всего происшедшего прогулка действовала ободряюще.
-Алеша, - прервала молчание мама, - я завтра уеду в Москву, хочу встретиться с профессором Зайцевым.
-Из-за Ольги Степановны?
-Да. Попробую договориться, чтобы ее взяли в их клинику. Это всё же не психушка районного масштаба. И уход, и лечение, и режим не тюремный. Жалко её, она потеряла последнее, за что держалась в этой жизни.
-Почему последнее? А муж? Сколько лет они вместе?
-Муж? Ах, Павел Николаевич, да конечно, но для женщины всё же главнее ребёнок.
Алёшка не стал спорить с мамой, но остался при своём мнении.
-Ты, если хочешь, можешь поехать со мной, - сказала Светлана Арнольдовна.
-Нет, я останусь. У меня тут дела наметились.
-У тебя дела? Наконец - то, а с кем, если не секрет?
-Нет, не секрет. Помнишь, со мной в классе учился Славка Корольков. Он у нас часто бывал. Физикой увлекался, всё подряд чинил. Ну, помнишь, у нас видеодвойка полетела, кассету "закусила". А Славка пришёл, раз-раз и готово. Всё работает. Я думал он телемастером станет или инженером, в крайнем случае. А он, учудил, шкрабом стал. Я его на похоронах встретил.
Пока Алёшка рассказывал, Светлана Арнольдовна изображала на лице мучительный процесс вспоминания, затем видимо "процесс пошел" и она радостно закивала головой.
Они подошли к воротам дачи. И в доме и во дворе была тишина. Стариков не было видно, либо они ещё гуляют, либо ушли к себе. Орловы занимали в доме две небольшие комнатки, с отдельной кухней, санузлом и входом со стороны хозяйственного двора. Их квартира, так же имела, внутренний проход в хозяйскую часть дома.
Старики жили тихо и замкнуто, без необходимости старались не попадаться на глаза, делали своё дело и старались не загружать никого своими проблемами. Поэтому, вероятно, Алёшка так мало знал о них. Они были привычны и не заметны, поэтому и малоинтересны.
Дома Алёшку ждал приятный сюрприз. И в доме, и во дворе была тишина. То ли старики еще не пришли, то ли ушли к себе.
-Уважаемый, Алексей Леонидович! Если у Вас, завтра не будет каких-либо неотложных дел, то я предложила бы вам встретится со мной. Где-нибудь в районе часов двенадцати по полудни, где-нибудь в районе сквера, у моего отделения. Что бы вы меня ни с кем не перепутали, в руках буду держать газету "Время местное". Если вы, по каким либо причинам, придти не сможете, прошу сообщить мне по телефону 312-273. С уважением Шевченко Лина Витальевна.
Алешка тут же схватил телефонную трубку и набрал 312-273. После непродолжительных гудков ему ответил мужской голос:
-Капитан Тельных у аппарата.
-Здравствуйте, - растерялся Алешка. Потом понял, что это ее служебный телефон и добавил, - извините, мне Шевченко.
-Лина Витальевна на выезде. Сегодня уже наверняка не будет, она где-то в районе. Что передать?
-Будьте любезны, если она с вами свяжется, скажите, что Корнилов завтра явится, как по повестке.
-Хорошо, записал. А вы, по какому делу проходите?
-Я..? По личному.
Смешно, оказывается у следователя, кроме уголовных дел никаких других быть не может. Так вероятно представлял неведомый Алешке капитан Тельных. А у такой красивой девушки, как Лина, обязательно должна быть другие дела: и личные, и сердечные и, наконец, семейные. Внезапно Алешка поймал себя на мысли, что он, в сущности, ничего о ней не знает. Вернее кое-что знает о ее детстве, но ведь он уже давно не ребенок, может даже она замужем. Он так об этом и не спросил. Но с другой стороны, если она любит бабушкины щи, то вряд ли муж существует. Но тогда не понятно другое: почему она до сих пор не замужем? Что нет желающих - в это вернется с трудом. Значит- ждет принца. Алешка посмотрел на себя в зеркало и решил, что если его немного почистить, слегка приласкать, то он еще вполне может стать принцем.
Он услышал на кухне голоса. Встал и пошел туда. Мать налила стакан воды, взяла пузырек с "Карвалолом", налила в стакан, сколько надо и протянула его Павлу Николаевичу. Он выпил, вернул стакан. Посмотрел на Алешу и сказал:
-Оля спит, а у меня что-то сердце прихватило.
-Алеша, посиди с ним, я сейчас, - сказала Светлана Арнольдовна и вышла из кухни.
-Навязались мы на вашу голову, - проговорил Павел Николаевич, потом обратился к Алёшке, - пойдем на улицу, подымим.
-Нет, вам нельзя, - спокойно ответил Алёшка, - Вам лучше прилечь, пойдёмте в мою комнату.
-Ты добрый, Алёшка. Видно, в мать. Она у вас ангел.
С последним высказыванием Алёшка был согласен. Для Светланы Арнольдовны все больные были словно дети. Она после тяжёлых операций сутками сидела у постели своих больных, выхаживая их. В Москве у них по долгу жили её бывшие пациенты из разных городов, дожидаясь мест в различных московских клиниках или проходя в них амбулаторное лечение. На письменном столе в мамином кабинете стояла бронзовая статуэтка, изображавшая святую Фотинию. На маленьком постаменте было написано - “Светлому ангелу милосердия”. Эту богиню матери подарил скульптор, которого она вытащила, буквально, с того света, после тяжелейшей автокатастрофы.
Дядя Паша не послушал Алёшку, он тяжело поднялся и поплёлся на крыльцо. Алёшка пошёл за ним. Они присели, достали каждый своё курево, закурили от одной, Алёшкиной зажигалки. Они молчали. Алёшка подыскивал слова, но всё что приходило в голову казалось ему не совсем подходящим для этого. Он не умел ни утешать, ни успокаивать. Павел Николаевич молча курил, не замечая Алёшкиных терзаний.
На крыльцо вышла Светлана Арнольдовна.
-Павел Николаевич, вам надо отдохнуть. Ольга Степановна проспит долго, скорее всего, до утра. А может быть и дольше. Я сейчас приготовлю что-нибудь поесть. Вы поужинайте с нами.
-Спасибо, Светлана Арнольдовна. Я поем дома, у нас всё есть. Да и Олю лучше одну надолго не оставлять. А то, не надумала бы чего, если проснётся.
Он говорил, тяжело дыша, держась правой рукой за левую половину груди. Светлана Арнольдовна ушла, через некоторое время поднялся и Павел Николаевич. Он обернулся к Алёшке и сказал:
-Не надо, не ходи за мной. У нас всё будет в порядке.
Алёшка протянул ему руку и попытался выразить сочувствие:
-Я понимаю, это тяжело. Вы потеряли близкого человека и...
-Близкого?! - прервал его Павел Николаевич, неожиданно повысив голос, сердито глянул на Алёшку и сказал, - "не дна б ему, ни покрышки". Гаду проклятому. Его такой конец давно ждал, он на белом свете не по праву зажился. Если бы не Оля, я б его ... ненавижу.
Старик в сердцах топнул ногой и ушёл восвояси.
Непонятного, для Алёшки, стало ещё больше. Что за тайны "мадридского двора"? Он вернулся на кухню. Мама, уже переодетая в легкий спортивный костюм, стояла возле раковины и мыла овощи.
-Тебе помочь? - предложил Алёшка.
-Обязательно, там варёная картошка, почисти её.
Она указала на маленькую кастрюльку на газовой плите, в которой ещё кипела картошка "в мундире". Алёшка взял её, аккуратно слил воду, окатил картошку холодной водой и, вооружившись ножом, сел за стол. Мама смотрела на него несколько удивлённо:
-А я думала, что ты у меня совсем ничего не умеешь.
-Кое - что умею. Ты, пожалуйста, не забывай, что у меня было трудное детство. Рос я несчастный без бабушек и без нянь. Родители всегда на работе. Так что моей любимой едой всегда была картошка “ в мундире”.
-У тебя всегда были деньги на общепит, и к тому же всегда была еда в холодильнике, которую ты успешно уничтожал со своими друзьями.
-Угу, - Алешка отчистил маленькую картошину и тут же отправил ее в рот. Прожевал и продолжил. - Я же не виноват, что у моих друзей не было обкомовских или совминовских пайков. У них глаза разбегались от того разнообразия, какое было в нашем холодильнике. Они не только сами наедались, но и маме с папой старались унести бутербродик. Но, справедливости ради, надо отметить, что и меня частенько подкармливали в семьях моих друзей.
-Картошкой в мундире?
-Да, а ещё домашними соленьями, вареньями и пирожками.
-Хватит прибедняться, "несчастный ребёнок", и прекрати уничтожать картошку, а то на окрошку ничего не останется.
-Угу, промычал Алёшка, дожёвывая очередную картошину, а зачем нам окрошка. В шестнадцатом веке, на Руси ингредиенты окрошки не смешивались. Ели всё по очереди и запивали квасом. Давай вернёмся к истокам.
Алёшка в очередной раз отправил в рот картошину. Мама посмотрела на него, улыбнулась и произнесла:
-В шестнадцатом веке, на Руси, еще не выращивали картошку. Историк.
-Да что ты говоришь? А чем же они, бедные, питались?
-Репой. Так, что можешь вернуться к истокам, на огороде Ольга Степановна посадила немного. Можешь есть.
Последние мамины слова вернули Алёшку в сегодняшний день. Ольга Степановна. Но больше всего его поразил её муж, Павел Николаевич. Всегда тихий, спокойный, уравновешенный и вдруг такие эмоции. Алёшка пересказал маме разговор со стариком. На что она, пожав плечами, ответила:
-Ничего удивительного. Единственный близкий человек у Павла -Ольга, но все эти годы она ему не принадлежала, потому что фактически, всецело принадлежала семье Татуриных. А любила больше жизни только Илью, хотя Павел всю жизнь с ней. Он вынужден был мириться с тем унизительным положением, в котором они оказались из-за Ильи. Они всю жизнь были на положении слуг, а для них обоих с их детдомовским и комсомольским прошлым это не просто. А то, как их вышвырнули из дома, когда в них отпала надобность? Ведь Илья даже не навещал их, хотя Ольга ему была как мать. Нет, я очень хорошо понимаю Павла.
-Мам, а мог бы Павел Николаевич убить Татурина?
-Убить? Боже мой, Алёша, у тебя такие дикие предположения.
-И всё же? - продолжал настаивать Алёшка.
-Не знаю. По его эмоциональным качествам, вполне возможно, но пока жива Ольга, нет. Он её слишком любит. И вряд ли он смог бы убить девочку, он же не маньяк. Нет, Алёша, это несчастный случай. Загадка в том, как этот несчастный случай с ними приключился?
-Если падение в озеро случайность, то зачем ему потребовалось перед этим убивать дочь, если это не он, то кто и за что? - размышлял вслух Алёшка.
-Убивать? Постой, постой, ты о чем? Отец говорил, что по заключению врачей она утонула.
Алёшка рассказал маме о разговоре с Линой, о первой реакции эксперта.
-Да нет, Алёша, скорее всего он ошибся. Определить достоверно причину смерти с одного взгляда очень трудно. Окончательный диагноз действительно только вскрытие.
Что-то Алёшку не убеждало в маминых словах. Он начинал чувствовать несоответствие. Но что это было, он пока не понимал. Левая и правая колонка никак не сходились. Так он любил охарактеризовывать любую сравнительную работу. Если картинки из левой колонки были такими же, как и из левой. Значит, файлы сошлись. Объект идентифицирован, операция закончена.
-Мама, а вы, кажется, дружили с Татуриными?
-Нет, мы скорее были хорошими знакомыми. Отец, фактически, был начальником Сергея Ильича. Хотя и был моложе, да и авторитет у Татурина-старшего был в области выше. Он местный и всю жизнь здесь проработал. Татурины принимали нас, мы их, но не более того, в круг близких друзей мы не входили.
-Но ты всё равно о них много знаешь. Я их совсем не помню. Вы меня на свои сборища не брали тогда. Расскажи мне они них.
-Что рассказать? Чужая семья - потёмки, как и душа.
-Но всё же взгляд со стороны, как они жили?
Мама закончила нарезать овощи, Алёшка уже давно почистил картошку и с интересом смотрел на маму.
-Я не понимаю, что именно ты от меня ждёшь. Достань квас из холодильника.
Алёшка выполнил её просьбу, а заодно, достал и нарезал ветчину, открыл баночку с сардинами, выложил на тарелку яблоки, осмотрел стол критически и достал из хлебницы хлеб.
Мама опять смотрела на Алёшку с удивлением:
-У тебя действительно было трудное детство.
-Ага, а ещё я был дважды женат. Мои любимые жёны меня тоже кое-чему научили. Они обе, если ты помнишь, были безумно красивы, но и абсолютно не приспособлены к жизни. А самое главное, обе желали, что бы я готовил и подавал завтрак в постель.
-А ты сам любишь завтракать в постели?
-Так точно, - резюмировал Алёшка, выкладывая на тарелку с хлебом последний кусок, - всё готово, однако. Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста.
Процесс поглощения пищи несколько минут напоминал священнодействие, оба молчали. Каждый думал о чем-то своем, и оба об одном и том же. Светлана Арнольдовна первая прервала молчание:
-Знаешь, Алёша, если тебе не противно копаться в чужом грязном белье, то тебе надо встретиться с доктором Крестовским. Он друг семьи Татуриных. Он пользовал Татьяну Никитичну, кажется, он принимал роды у неё и у Ольги Степановны. Точно не знаю. Мы с ним работали одно время. Они очень долго дружили, но когда умерла Татьяна - мать Ильи, между ними пробежала "чёрная кошка". Доктор даже на похоронах не был. Возможно, он и согласится с тобой поговорить. Дай мне телефон.
Алёшка подал маме трубку радиотелефона. Она набрала номер, несколько секунд ожидания, потом радостно сказала:
-Матвей Игнатьевич, здравствуйте. Это вас Корнилова беспокоит... ну что вы такое говорите, ну почему же забыла. Вот, звоню.
Несколько минут они обменивались простыми человеческими любезностями, потом разговор перешёл на состояние здоровья Ольги Степановны. Потом, наконец, мама сказала:
-Матвей Игнатьевич, у меня к вам просьба. Вот тут сидит мой непутёвый сын... да нет, боже упаси, он здоров и полон жизненной энергии. Именно она и не даёт ему покоя. Да, да. Вы тоже слышали? Да, завтра. Хорошо. - Она положила трубку и, повернувшись к Алёшке, добавила. - Завтра в любое время дня. Записывай адрес.
Она продиктовала адрес, оказалось, что доктор Крестовский живёт с Татуриными на одной улице, более того в соседнем с ними доме. Всё складывалось, как нельзя лучше.