Когда приходит вечер и солнце скрывается за горизонтом в огненно-желтой дымке, для меня наступает время мечтаний. Сегодня в моих руках – небольшая книжка в твердой голубой обложке. С замиранием сердца я открываю ее и начинаю осторожно листать хрупкие, пожелтевшие от времени страницы. Они пахнут странно и волнующе – это смесь пыли, мужского одеколона и старой бумаги.
На листах – стремительный, чуть раскосый почерк моего прадеда Захара. Ветерана, кавалериста, подполковника, преподавателя и просто умнейшего, добрейшего и деликатнейшего человека. Он навсегда останется для меня примером личности с большой буквы – это говорит обо всем без лишних рассуждений.
Слова, сложенные в мелодичные и красивые стихи, слегка плывут перед глазами в мягком свете оранжевого ночника. Голова тяжелеет, тело наливается приятной истомой…
Я сижу в самолете, где-то посредине правого ряда, плотно пристегнутая ремнем и с интересом смотрю в иллюминатор. Там – тоже поздний вечер, но огней большого города совсем не видно. Як-40 уже летит высоко над землей. Внизу – таинственное море из темных кучевых облаков.
"Ну как ты, Ленуся?" – раздается над ухом голос. Я оборачиваюсь и вижу своего прадеда. Его глаза улыбаются мне радостно и лукаво, сеть морщинок словно легкая паутинка лежит на загорелом лице. Кустистые седые брови смешно торчат из-за очков в тонкой золотистой оправе. Я чувствую легкий свежий запах того самого одеколона, которым пахнет его записная книга.
Кстати, а вот и она. Дед держит ее на коленях, рука с шариковой ручкой замерла в воздухе.
"Деда, когда Омск?" – сонно спрашиваю я.
"Нескоро…спи. Когда приземлимся, будет уже утро."
"Что ты там пишешь?" – не унимаюсь я, пытаюсь потянуться и заглянуть в книжку в голубом переплете.
Дед Захар тихонько смеется и закрывает ее от меня.
"Это подарок. Тебе. Прочитаешь когда будешь большая."
"Деда…но я уже большая. Мне 38 лет…"
Захар Ефремович задумчиво смотрит в иллюминатор.
"Знаешь, Леночка, время летит так быстро. Намного быстрее этого самолета. Не успеваешь ничего понять, как уже пора уходить."
Он снимает свои очки и опять вздыхает. Мне вдруг становится невыносимо грустно. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что в салоне никого нет. Ни единого пассажира. Что это за самолет такой? Куда это мы летим? Или мы не летим, а стоим на месте?
"Я пишу, чтобы меня помнили. Ты будешь меня помнить, да?" – слышу я удаляющийся голос моего прадеда.
"Деда, куда ты собрался? Мы скоро прилетим…" – веки мои снова тяжелеют, я пытаюсь сопротивляться, но не могу. Последнее, что я ощущаю – это теплая и сухая старческая ладонь, пожимающая мою руку и вкладывающая в нее голубую книжку.
…За окном темно. Дом спит. Спит кошка, уютно свернувшись клубочком в кресле. Спит почти догоревшая на столе свеча. Лишь оранжевый ночник, похожий на огненный шар, все так же источает уютное сияние.
В моих руках – старая записная книжка, открытая на середине. Раскосый, чуть корявый почерк:
"Люби Отчизну
Як-40 взмыл за облака,
Исчез Джамбул в пучине.
В Сибирь лечу издалека
По экстренной причине.
Взглянуть скорей горит душа
Сквозь облачную пену
На "дикий берег" Иртыша,
На правнучку Елену!
Над Омском быль о Ермаке
Погода воскрешала:
Раскаты грома вдалеке
И молния блистала.
Вот этот нежный мотылек
В дорогу меня кинул,
Мне имя прадеда нарек
И к мамонтам подвинул.
Расти, малютка, мир любя!
Все горести и беды
Перетерпели для тебя
Мы, прадеды и деды!
Люби Отчизну, отчий край,
Как прадеды и деды,
Смелее в коммунизм шагай
До рубежей победы!
Август 1980г."
…Деда, ты всегда со мной! Спасибо тебе за жизненные уроки и безоговорочную любовь. За незабвенный стих, написанный в Як-40 высоко над землей, для твоей первой правнучки.
Твоя Елена Яковлева.