Кореец

 


   Мы проводили изыскания на участке  железной  дороге вокруг этого священного озера. После того как наш отчёт подписали, оставалось только свернуть и упаковать пожитки и ждать вездехода который должен был приехать за нами. Чтобы не мучится от безделья, решено было торжественно отметить этот день,  употреблением припасённого для этого случая запаса водки. Не везти же всё это, за тысячу километров домой, для того чтобы потом перед гостями сказать: «Вот эту бутылку водки, я не стал выпивать по случаю окончания работ на участке БАМа.»


   Мои гости, они же друзья одновременно, не поймут меня, а скорей всего не поверят, и будут потом при каждом удобном случаи вспоминать это, как  розыгрыш. Если у кого то и промелькнёт мысль, что сказанные мной слова чистейшая правда, начнут справляться о моём здоровье, что ещё хуже, чем слух об изыскателе трезвеннике. Дойдёт до наших ребят, они же меня потом не возьмут с собой в поле,  никогда не предложат выпить чарочку у костра и покричать пьяные песни на всю тайгу. Кому я тогда буду нужен? Мне всего 50 лет и говорить о профнепригодности ещё рано.


   Лично у меня была полная уверенность, что отчёт подпишут именно сегодня, а вездеход пришлют только в понедельник, предоставив нам два дня отдыха, хорошо ещё, что не за свой счёт. Нас ожидала ряпушка горячего копчения, трёх литровая банка солёных рыжиков, холодный компот из черники и подгорелые пирожки с клюквой.


   Всё кроме рыжиков и черничного компота, было свежим, ряпушка  ещё не успела остыть. Водка несколько обогнала её в студёном прозрачном ручье, и уже была готова к употреблению. Мы, наконец, загнали в помещение дежурного истопника, который теплом печки нагрел даже стены нашего временного жилища. Такой жарищи, это чудо вахтового быта, никогда не видело со времени своей постройки и до самого его списания на базе.


   Из создавшегося положения было два выхода, - либо пьянствовать в трусах, либо устроить день открытых дверей. Сошлись на втором предложении потому, что тело одного из участников нашей бригады украшали цветные татуировки, изображающие женщин. Человек и так стеснялся загорать и купаться, хотя ничего неприличного ни в рисунках, ни в подписях к ним, на итальянском языке, не было. Сами мы и перевести не смогли бы, но один из нас окончил три курса медицинского, говорил нам иногда мудрые выражения на латыни, в том числе и нецензурные.


    Нам даже понравилось сидеть за столом, отперевшись спиной на тёплую стенку и смотреть на серое октябрьское небо, из которого вот, вот должно было что-то политься, или даже посыпаться, на и без того, влажную землю. Дул сильный ветер, раскачивая вершины близко стоящих высоких елей, а заодно, унося уютное тепло вагончика, заменяя его через-чур свежим воздухом. Двери пришлось закрыть, даже на крючок, потому что они самопроизвольно старались открыться при каждом порыве ветра.


   Застольная беседа не клеилась, дежурный истопник жалел отпущенного на волю тепла, добровольный изготовитель подгоревших пирожков, боялся получить нарекания, за, такого вида, стряпню. Начальник думал о сапогах, вернее о немецких хромовых полусапожках с натуральным толстым мехом внутри, и с удобной застёжкой на голяшке.


     Германия, начала объединяться, а после её объединения нам таких сапожек уже больше никогда не увидеть, даже по телевизору. Хотелось умыкнуть или даже отдать, кому ни будь, но не хотелось сдавать обратно на склад. Украдёт такую прелесть обыкновенный кладовщик, у которого в личном сарае больше добра, чем во всём проектном институте осталось.


    Даже у нашего бывшего футболиста  настроение было плохое, он с удовольствием бы остался здесь, потому, что его никто сильно не ждал дома.  Жена его не любила, но очень сильно любила его деньги, которых последнее время становилось всё меньше и меньше, как и у всех вокруг. Его друзья оставившие спорт, как и он, стали спиваться, а он стал мотаться по разным партиям и вахтам, зашибая, деньгу для нелюбящей его красавицы. Его жена, тратила деньги быстрее, чем их зарабатывал наш пан Спортсмен, впереди их ждал семейный кризис, и расставание к которому он уже почти привык.


    После третьей рюмки, чуть было не начали спорить на деньги, какой вид осадков выпадет сегодня за окном? на всякий случай плотно закрыли его с подветренной стороны, но даже спорить не хотелось.


        Вдруг, кто-то в дверь постучал, не сильно так, но частыми лёгкими ударами. Если бы разговор, или спор были более оживлёнными, никто бы из присутствующих за столом не обратил бы внимания на этот скромный стук. Водку пили маленькими хрустальными стопками, красивая жена кидалась ими в пана Спортсмена при последнем расставании, а он их ловко ловил и складывал в карманы. Он раньше был защитником, но видно многому научился у вратаря. По этой причине никто не чувствовал себя сильно опьяневшим.


    По русской привычке пан Спортсмен сначала достал из кармана ещё одну хрустальную стопку, поставил её на стол, рядом выдвину табурет из-под стола, только потом пошёл открывать дверь. Дверь открывалась внутрь, на самой высокой ступеньке небольшой лестницы стоял невысокого роста кореец. Его жёлтое, но посеревшее от холода лицо, улыбалось кривыми белыми зубами. Улыбка скорее была виновато-заискивающей, чем доброй, его зубы продолжали стучать, но не попадали друг на друга, ни то от холода, ни то из-за кривизны.


   «Закрой дверь, не выпускай тепло!», - грозно предупредил его наш дежурный истопник. Незваный гость шагнул вперёд, на то место где раньше был порог, который оторвал наш пан Спортсмен, потому что всегда запинался об него при входе и даже при выходе. Порог он, куда-то утащил в лес, а может быть, даже сжёг, во время своего дежурства по теплу, грозился шпалу с магистрали добыть, но ему никто не верил. Шпала слишком большая, и сильно вонючая, но он этого не знал.


     Кореец стоял, переминаясь с ноги на ногу, а его грязные кеды оставляли на чисто вымытом полу, чёрный орнамент, следов от подошв его кедов. «Разулся быстро!», - приказал пан Спортсмен незнакомому корейцу. Тот быстро снял свои грязные кеды, и оголил свои столь же грязные голые ноги, носок на них не было. Отодвинув от входной двери грязно-ногого корейца, пан Спортсмен усадил его на табурет и поставил перед ним оцинкованный таз, для мытья полов. Из чайника  налил в таз кипятка и разбавил её холодной водой.


   Спортсмен бросил корейцу распечатанную пачку хозяйственного мыла громко крикнув: «Мойте ноги с мылом, пока белыми не станут!». Его последний приказ вызвал хохот товарищей сидящих за столом. Начальник, рассчитывая на незнание русской пословицы гостя, перефразировал её по-своему: «Жёлтого кабеля, не отмоешь добела!». Как ни странно, он оказался прав, сколько не мыл гость ноги, они оставались всё равно чёрными. По-своему обосновал этот феномен пан Спортсмен: «Не зря их зовут, черно  жо..ми, а ноги-то, они от туда и растут».


    «Я не чёлный, я не жёлтый, я кореца, - Ан-Ет-Сен», - вдруг почти по-русски заговорил  босоногий гость, который в этом же тазу пытался отмыть грязь, со своих кедов.  При хорошем освещении,  все увидели,  на левой стороне тёмно-синей униформы корейца, бронзовый  значок. Сказать по правде никто из присутствующих не отличил бы Ким-Ир-Сена, от Мао-Дзе-Дуна, но все поняли, что на значке блестела голова Кима.


    Личного знакомства с гостем заводить ни кто не стал, но все единодушно согласились называть его Сеней. Сене вручили толстые фанерные шлёпанцы с перемычкой из транспортерной ленты и позвали к столу.  С одной стороны, опираясь спинами на тёплую стенку, сидели  на крепкой лавке, пять человек, а напротив их спиной к выходу, сидел  корейский гость. Хозяева долго извинялись, что не приготовили ни одного блюда из собаки, да и папоротника не замариновали, потому что поздно заехали нынче.


    Потом выпили все вместе за дружбу двух народов, потом стали интересоваться корейским значком, на котором не было даже не одного иероглифа. Особый интерес к значку проявлял начальник, он даже предлагал обменять бронзовый профиль Ким-Ир-Сена, на две бутылки водки. С трудом поняв, чего хочет начальник, кореец, что-то прокричал, соскочив с табурета, на своём лающим языке, закрывая значок правой рукой, как бы прижимая его к сердцу.


    Лающий возглас патриота КНДР, не мог остановить нашего начальника, пытаясь совершить второй заход на понравившийся ему значок, он достал из загашника, новые немецкие полусапожки. Поставив их прямо, на начатую закуску нашего корейского гостя. Затем, большим ножом, с наборной ручкой, изъятого, у одного нашего товарища, он разрезал соединяющий их шпагат. Не выпуская ножа из руки, он показывал жестами, что корейцу следует их примерить. Кореец, боясь ножа и начальника, не смог ослушаться предложения, нехотя он аккуратно натянул сапоги на свои голые ноги, заправив в них брюки.


       Начальник, как указкой показал ножом, где по кругу должен был пройтись обутый кореец. Лицо Сени расплылось в улыбке, он семенил по кругу, приговаривая одними и теми же словами: «Ой! Колосо, ой, колосо!», но когда он понял, что значок надо будет отдавать. Он перестал кружить по вагончику, сел на табуретку, заплакав, снова прикрыл бронзового Ким-Ир-Сена правой рукой, и стал медленно, готовиться к разуванию.


   Наш начальник, рассвирепев, вылез изо стола, с ножом в руках, подошёл к двери, открыл лезвием крючок, сдёрнул сушившиеся над чугунной печкой кеды, связанные шнурками. Перекинул их через плечо замершему, от страха Сени. Потом сгрёб его в охапку и поставил его перед открытой дверью, на место оторванного порога, лицом к лесу. Подошёл к столу, положил на него, бандитский нож, разбежавшись от стола и до порога, он пнул, упрямого патриота КНДР, по не очень мягкому месту.  Кореец Сеня сумел пролететь метра три, в свободном полёте, приземлился мягко, не повредив себе костей, даже не замарав, теперь уже своих, сапог.


   Начальник предложил выпить за упрямство маленького народа и посильную помощь, и заботу наших людей, о патриотах их страны. Сеня удалялся от нашего вагончика, пятясь и постоянно кланяясь, пока не скрылся за мохнатыми маленькими пихтачками, на краю большого леса. Возможно, он благодарил за немецкие полусапожки, а возможно боялся получить еще один пинок, от дружественных русских, но не трезвых людей.