Бери жену по выбору, роди ребенка по сердцу.
Шумерская пословица
1
– Какая мерзость! Какое унижение! Какая несправедливость!
Палящее солнце стояло в зените. Пальмы, окружающие площадь возле здания суда города Ур – столицы Царства Шумера и Аккада – не отбрасывали тени. На возвышении, сделанном из обожжённых в печи глиняных кирпичей, равнодушные палачи приводили в исполнение решение суда. Они насильно заливали в рот молодой смуглой женщине с волосом благородного чёрного цвета соляной раствор. Руки и ноги несчастной были привязаны к крюкам из бронзы, крепко вбитыми в деревянный настил, на котором она лежала. Подол её туники задрался. Для палачей это была обыденная работа. Один из них крепко держал её голову, другой стоял над ней с кувшином без ручки – ситулой , из которой он медленно лил всё новые и новые порции соли.
Соль, казалось, пропитала всю сущность этой красивой и стройной шумерской женщины по имени Иннашага. Её прямой правильный нос, припухшие чувственные губы, нёбо, язык, горло, даже внутренности отказывались работать и словно кричали о мучительном насилии. Её рвало соляной отравой на глазах у молчащей толпы граждан древнего города Ур.
Ремесленники и торговцы, оставившие на время мастерские и лавки; фермеры и погонщики скота, они прехали в столицу по делам и случайно оказались на месте экзекуции; несколько богато одетых граждан города в сопровождении рабов, они пришли специально - для них это забава. Для городских зевак – развлечение. Вездесущих босоногих мальчишек, лишь недавно надевших набедренные повязки, как знак своего взросления, привело любопытство. Все они стояли у арены наказаний плотным кольцом. Кто-то смотрел на Иннашагу с жалостью, кто-то с презрением, кто-то с брезгливостью. Равнодушных среди публики не было.
Очередной кувшин казался бездонным. В какой-то миг, уже потеряв чувство реальности и находясь в прострации и полузабытье, женщина с отчаянием подумала о том, как ужасно несправедливо сложилась её жизнь и какой горькой была её судьба. Она одновременно испытывала позор, беспомощность, обиду, жалость к себе, но и ярость к обидчикам. Бедная была готова и даже хотела разом прекратить унижения и мучения и достойно уйти в нижний мир предков. Но она была уже не одна в этой жизни. Иннашага родила ребёнка и не могла оставить маленького сына на произвол судьбы. Кто позаботится о нём, если её не станет?
Смуглую красавицу несколько раз стошнило на глазах любопытной публики. Желчь вперемешку с солью испачкали длинную белую полотняную тунику без рукавов, красивое и стройное тело с тонкой талией, плечи, грудь и лицо. Унизительное наказание замарало её душу. От врождённой гордости ничего не осталось. Она была растоптана и уничтожена.
Сквозь пелену слёз, в полубреду Иннашага успела заметить злорадную усмешку её хозяйки Нинсикиль – богато одетой дамы лет тридцати, сидевшей на стуле с высокой спинкой у кирпичной стены рядом с ареной наказаний. Сначала хозяйка разглядывала арену, на которой происходило исполнение решения суда, с напускным безразличием, лениво подставляя себя под любопытные взгляды зевак. Теперь же она вошла во вкус и уже наблюдала за действом с явным и нескрываемым удовольствием. Нинсикиль не торопилась прекращать наказание рабыни, хотя могла сделать это в любую секунду всего лишь жестом холёной руки. Это она обвинила Иннашагу в том, что та пыталась равняться с госпожой.
Одежды и украшения Нинсикиль; её тонкие и правильные черты лица; чуть светлее обычного кожа; короткая, как у подростка, с продуманными вихрами стрижка, волосы, выкрашенные хной; её карие глаза с прищуром и слегка вздёрнутая вверх голова, что говорило о лёгкой близорукости; рот с красиво очерченными губами, слегка блестящими от дорогого бальзама – всё выдавало в ней знатную и богатую даму.
С помощью судебного служащего, которого она специально наняла для такого случая, Нинсикиль подготовила письменное заверение, в котором смогла доказать, что вторая жена её мужа по имени Геме-Инша слишком возгордилась. Именно так стали называть Иннашагу после того, как она попала в рабство к важному чиновнику по имени Энкид, состоявшему на царской службе.
Судебный чиновник исправно отработал причитающуюся ему мзду и от хозяйки даже не потребовалось клятвы при двух свидетелях в Храме клятв. Обычно процедура требовала этого, но иск Нинсикиль был принят судом и так. Без волокиты и задержек дело было рассмотрено в пользу госпожи. Геме-Инше присудили обычное в таких случаях наказание – промывание солью, благо соль добывалась в царстве Шумера и Аккада в больших количествах. В столицу баржами и караванами доставляли соль в плотно набитых мешках, как из Нижнего моря (Персидский залив), так и из северных районов царства. Из морской воды соль выпаривали в горшках, а на севере страны соль добывали, выпаривая её в больших по размеру чанах из раствора, который брали в природных солёных озёрах и шахтах. Это раньше соль была не во всяком доме, а при богоподобном царе Шульги-Сине соль появилась в изобилии.
Судья прочитал монотонным голосом текст на глиняной таблице об исполнении наказания. Всё еще находясь в состоянии близком к беспамятству, она почувствовала, как чьи-то грубые руки начали развязывать верёвки, опутывающие её тело. Она услышала хриплый голос старшего из палачей, бросившего ей назидательно почти в самое ухо: «Самое большое прегрешение – гордыня. Пусть это наказание станет тебе уроком на всю жизнь, геме», – от него тошнотворно разило луком.
2
Её госпожа была бесплодной. Нинсикиль в течение долгих лет безуспешно пыталась зачать ребенка, но какая-то женская болезнь или гнев богов не позволяли ей испытать счастье материнства. В один из дней терпение её мужа закончилось. В свои сорок пять лет Энкид перешагнул порог зрелости и возмечтал о сыне, который станет по закону его наследником и продолжателем рода. Он боялся, что не успеет передать сыну своё дело, а главное – что тот не успеет достаточно повзрослеть, чтобы организовать отцу достойное погребение.
В царстве Шумера и Аккада считалось, что бездетные мужи обречены на вечные страдания и забвение, так как никто не оплакивал их и не отдавал им должные почести после смерти. Сыновья чтили своих отцов и при жизни. Закон был суров к сыну, который ударит отца – ему отрезали руку. Сыну, отрёкшемуся от отца – вырывали язык. После смерти отца сыновья не только ухаживали за могилой или семейным склепом в доме отца, но и передавали в поколениях его имя и имена предков по мужской линии. Обожжённые в печи глиняные таблицы бережно хранились во многих шумерских домах. Считалось, что пока родственники помнили и отдавали должное почтение предкам, их духи участвовали в делах семьи и помогали потомкам. Если же сыновья забывали священный долг, отец мстил им, превращаясь в злого и хищного демона нижнего мира Нергала, от которого не жди пощады.
Энкид не относился к родовой знати, хотя знал свои шесть родов по мужской линии. Последнюю запись на глиняной таблице, посвящённую его отцу, он делал уже сам. Абзу, как звали отца, пожелал оставить после себя на таблице рода:
«Абзу, кто был скотоводом и охотником...»
Влиятельному чиновнику был очень нужен наследник. По закону Энкид мог бы отослать бесплодную Нинсикиль в дом её родителей, при этом вернув приданое и выплатив денежную компенсацию. Однако размер приданого жены был слишком велик. В брачном контракте, скреплённом супругами печатями перед свадьбой более десяти лет назад, описывался размер имущества, которое принесла Нинсикиль, выходя замуж за Энкида. Общая стоимость приданого Нинсикиль, включая пять рабов и рабынь, составляла огромную сумму – около десяти мин или пять килограммов серебра. Энкид благоразумно приумножил семейный капитал, но выплатить приданое – потерять многое.
Его тесть был богатым, предусмотрительным и влиятельным человеком в Ниппуре - религиозной столице царства. Звали его Акалла. Он был писцом главного храма в городе и входил в храмовую элиту. Акалла хорошо разбирался в законах и указах царя Шульги-Сина. Согласившись на брак семнадцатилетней красавицы дочери Нинсикиль и царского инспектора Энкида, он вписал в брачный договор условие о денежной компенсации в случае расторжения брака. Этот пункт договора делал развод супругов почти невозможным.
Тогда, после восьми лет совместной жизни, заручившись согласием супруги, как её обязывал закон, не разводясь с Нинсикиль, Энкид взял себе в качестве второй жены красавицу-наложницу - Иннашагу.
Энкид отметил её сразу, как только рабыню привели к нему в дом. Энкид обратил внимание на её причёску с просто, но элегантно уложенным пучком и со спадающими на лицо и шею слегка вьющимися прядями. У неё были редкие по красоте волосы – чёрные, шелковистые, как лён, с лёгким пепельным оттенком, как у драгоценной икры осетровых рыб из далёкой страны Аратты (город-государство на Каспии).
Иннашага стояла перед ним, склонив голову. Красивые руки с тонкими пальцами она опустила ближе к коленям, но держала их недостаточно низко и подобострастно для рабыни – не дотрагиваясь до колен.
Энкид залюбовался прекрасной фигурой с идеальными формами. Кожа смуглой красавицы показалось сияла золотым оттенком. Важно ступая, хозяин приблизился к ней и непроизвольно ощутил аромат молодого тела и ещё что-то, что было сложно описать словами, но что явно витало в воздухе. Энкид втянул раздувшимися, чувствительными ноздрями её запах и ласково, на выдохе, спросил на шумерском имя красавицы.
Прелестная рабыня распрямилась и кротко посмотрела ему в глаза. Энкид увидел божественно красивое лицо. Карие глаза завораживали. Утонченный прямой нос и ровные зубы цвета морского жемчуга были великолепны. Робко улыбнувшись, у неё появились очаровательные ямочки на щеках, она ответила Энкиду журчащим, как весенний ручеёк, мелодичным голосом:
– Иннашага, мой господин.
Этого мига оказалось достаточно, чтобы пресыщенный славой и достатком чиновник, слегка засмущавшись, вдруг ощутил внезапное и, как он сам считал, уже давно угаснувшее чувство влюблённости. Не просто плотское желание, которое он мог бы удовлетворить на правах хозяина, когда пожелает, и наложница не посмеет ему отказать, а именно влюблённости. Забытое чувство затуманило голову и молнией пронзило грудь, как когда-то очень давно, во времена ранней молодости.
Нинсикиль, стоявшая позади мужа, тоже уловила нечто, что в один миг связало Энкида и молодую наложницу. Она подошла вплотную к рабыне, встав рядом с мужем. Презрительно рассматривая её, хозяйка хлёстко и категорично бросила:
– Забудь своё имя, презренная! Отныне ты – Геме-Инша, как это записано в дитиле о твоём рабстве.
3
В суматохе дней и дел Энкид ловил себя на том, что думал о ней. Он не забыл первую встречу с рабыней. Энкид помнил её волшебный запах и прислушивался, как приятно щемит влюблённостью сердце. Он часто видел наложницу в своих мыслях и во сне. Сначала достигший вершин карьерного роста сановник решил, что это было мимолетное чувство, даже наваждение. Но со временем он заметил, что начал искать встреч с гордой и потрясающе красивой рабыней. Овладевать ею насильно он не собирался. Он хотел завоевать её сердце и словно оттягивал миг неминуемой близости, наслаждаясь его ожиданием.
Большую часть времени Энкид проводил в столице. В свой богатый загородный дом на канале Инун, где стала жить его наложница, он обычно приезжал довольно редко – не более двух раз в месяц. Но это было до её появления. Теперь ради неё он стал появляться в доме каждую неделю, а то и чаще.
Энкид обожал проводить с наложницей вечерние часы. Обычно он возвращался со службы, когда уже садилось солнце и опускалась желанная прохлада вечера. После рутинных домашних дел и проверки конюшни, Энкид располагался на деревянном подиуме в саду, возлежа на циновках под раскидистыми кронами плодовых деревьев. Он отдыхал после дневных трудов, а рабыня-наложница томно-нежно исполняла для него героические гимны тиги или гимны гармонии адаб . Временами Иннашага прерывалась, следя, чтобы серебряная чаша на столе с сушёным инжиром и финиками оставалась полной, а стекляный кубок господина с красным виноградным вином не был пустым.
Больше всего Энкиду нравились гимны, посвященные Гильгамешу – легендарному царю Шумера из города Урук. Его отец был большим почитателем древнего эпоса. Он и сына назвал в честь друга Гильгамеша по имени Энкиду.
Время летело незаметно. Энкид возлежал в блаженстве на подиуме, наслаждаясь пением красавицы, прохладным вечером и благоухающим садом. Вечер заканчивался, когда водяные часы – клепсидра – отсчитывали первую треть ночи . Энкид поднимался на плоскую крышу дома, всё ещё находясь под чарами любимой наложницы и волшебной музыки, чтобы безмятежно уснуть под соловьиные трели и мерцание звёзд на ночном небе.
Обычно Энкид просыпался рано, до восхода солнца. По утрам он проделывал ритуал приветствия верховному богу Уту – богу Солнца. Ритуал включал тщательно отобранные за многие годы упражнения. Омыв тело и одевшись для выезда, он садился на стул с высокой спинкой за столом из дорогого дерева во внутреннем дворе дома. Наложница степенно прислуживала ему, сменяя обильные яства. Сначала горячие ячменные лепешки, испечённые из муки тонкого помола в специальной круглой печи, врытой в землю во дворе. К ним молоко и сыр. К чаше кислого молока наложница приносила измельчённые эммер, кунжут и мёд. На столе была рыба в соусе шику, отделённая от костей и нарезанная кусочками. Овощи, фрукты, орехи, грибы подавались в зависимости от сезона.
Энкид ввёл правило для поваров: в дни, когда он ночевал в своём загородном доме, с вечера в большом бронзовом котле готовилось праздничное блюдо из мяса молодого ягнёнка или телёнка. Нежнейшее сырое мясо с жирком выкладывали на дне котла, слегка солили и покрывали слоем лука. Поверх лука выкладывали овощи и нут. Кушание приправляли специями, целыми головками чеснока, стручками острого перца и горстью фиников сверху. Котёл плотно закрывали и не перемешивали до самой готовности. Под ним разжигали огонь из сухих стеблей тростника, после чего мясо медленно томилось целую ночь. Перед подачей повар добавлял по вкусу ещё немного соли, а его подручные тщательно перемешивали мясо с овощами. Рано утром работники-иждивенцы и рабы получали доли невероятно вкусного мясного рагу. Энкид предпочитал соус, что оставался на дне котла. Его он пил, завершая завтрак.
Энкид любил вести степенные беседы с наложницей в эти утренние часы. Тему он выбирал сам. Как и всякий чиновник его ранга, он превосходно знал систему учёта и владел письмом. Энкид относился к десятой образованной части населения. Львиную долю всех записей на глиняных таблицах составляли прикладные документы: приказы, распоряжения, нормы потребления, складской учёт, сделки. Многие граждане и даже рабы умели читать такие таблицы и заверять их личной печатью. Лишь десятую часть записей составляли гимны богам и героям, песни-плач в суровые времена - ламентации , диспуты, предания. Только очень образованные люди могли прочитать такие тексты. Энкид знал часть гимнов наизусть. Главным же его увлечением была астрономия. Ещё в школьных классах дома табличек - эдуббе , тридцать лет назад, он считался лучшим в чтении астрономических таблиц – эфемерид.
Наложница была на десять лет моложе первой жены, но тоже умела и читать и писать, так как обучалась этому в храме бога Луны Нанны – бога-покровителя города Ур. Её мысли отличались точностью и прозорливостью. Она всегда умела подсказать какую-нибудь значимую мелочь, от которой планы Энкида становились гораздо лучше. Наложница была умной и сдержанной собеседницей, не скучной и тем более не занудливой. Потрясающе красивая и стройная девушка привлекала и располагала к себе зрелого мужа неподдельным интересом ко всему им сказанному. Она никогда не перебивала его, не болтала попусту и совсем не сплетничала, чем выгодно отличалась от большинства женщин, с которыми когда-то сводила судьба Энкида. Она казалась ему трогательно-беззащитной и слабой. Рядом с ней он ощущал себя могущественным и сильным.
4
Влиятельный сановник полюбил наложницу всем сердцем, и рабыня ответила ему взаимностью. Вскоре он назвал Иннашагу второй женой. Нинсикиль была вынуждена согласиться. Но и Энкид согласился соблюдать и охранять привилегии первой жены, а вторая жена должна была прислуживать Нинсикиль: мыть ей ноги и носить её стул в храм.
Кроме того Энкид обязывался обеспечивать первую жену в достаточном количестве зерном, свежим мясом и рыбой, вином, пивом, финиками, орехами, мёдом, маслом лучшего качества, тканями и двумя парами сандалий в год от лучшего в столице башмачника.
По закону две жены не могли жить под одной крышей, поэтому первой жене Энкид оставил загородный дом на канале Инун. Дом, окружённый великолепным ухоженным садом, находился недалеко от городских ворот. Это было дорогое имущество. Нинсикиль имела право на собственность в общем состоянии супругов, но она не могла разделить его без развода. Развод же в царстве мог потребовать только мужчина, у женщин такого права не было. Впрочем, и Энкид не мог распоряжаться имуществом жены без её согласия.
Второй жене Энкид предоставил в пользование дом в столице. Дом находился в богатом районе рядом с северной пристанью. Была в городе и восточная пристань – меньшая по размеру. По специально построенному каналу вода из реки Буранун (Евфрат) втекала внутрь города через широкие ворота в два затона. Они образовывали искусственные гавани. У гаваней жили люди зажиточные: именитые купцы, торговцы, чиновники.
С плоской крыши дома Энкида открывался вид на северную гавань и широкую торговую площадь. На пристани стояли борт к борту, связанные просмолёнными толстыми тростниковыми канатами мореходные парусные суда, построенные на специальных верфях. Их использовали для заморской торговли. Самые большие из них могли перевозить более сорока гур-лугалей - или десяти тонн товара. На соседнем причале стояли корабли на вёслах и шестах, водоизмещением на треть или вполовину меньше парусных. На противоположной стороне пристани швартовались речные баржи. Эти небольшие судна тянули вверх по течению верёвками или баграми бурлаки из числа рабов и наёмных работников. Передвигаясь между городами царства, они снабжали столицу ячменём, пшеном, эммером, чечевицей, специями, солью, битумом, тростником, шерстью, тканями, одеждой, строительным кирпичом. Завершали картину порта многочисленные маленькие просмолённые лодочки из тростника, покрытые шкурами - репи, напоминающие по форме корзины. Лодчонки сновали по всей гавани.
После того как Энкид назвал наложницу второй женой, он стал совсем редко бывать в доме Нинсикиль, а если и приезжал, то, скорее, по хозяйским делам. Большую часть времени он проводил в доме на пристани, где его ждала любимая Инша. Свою прелестную супругу Энкид стал называть Инша. Он убрал позорное «Геме» из её имени.
Почти сразу после первой близости прекрасная наложница, а теперь уже и жена, забеременела и наконец-то родила Энкиду наследника - крепкого и здорового мальчика. Его он назвал Балих.
Энкид не случайно выбрал это имя для сына. Балихом звали долгожданного ребёнка одного из древних царей Шумера по имени Этана. По легенде, Этана не имел детей и искал «растение рождения», произраставшее высоко в небе. Он спас от злобного змея огромного орла, подружился с ним, помог орлу снова научиться летать и упросил его подняться вместе с ним в небо. Орёл согласился помочь и полетел с сидящим на его спине Этаной в пробный полёт. В первый раз Этана очень испугался и взмолился вернуться на землю. Однако желание обрести наследника оказалось сильнее страха и, преодолев испуг, он снова взмыл на орле в небо. Вот уже цветущие поля внизу стали напоминать маленький сад, а Нижнее море – корзину, наполненную водой, но Этана больше не боялся. Он полюбил страх и сделал его своим союзником. Боги услышали молитвы Этаны, и вскоре у него родился долгожданный сын, которого он назвал Балихом.
Когда у Энкида родился наследник, он поручил резчику печатей – бургулу – выбить на новой цилиндрической печати из серебра, служившей ему подтверждением личности и права собственности, сюжет с полётом Этаны на орле. Радости зрелого мужчины от появления сына и наследника не было конца. Столь же бесконечной была злоба и ненависть Нинсикиль к наложнице. Мерзавка завладела сердцем Энкида и отобрала у неё любовь мужа. Геме-Инша всё ещё оставалась рабыней, пока не истечёт срок, определённый судом, однако Балих считался свободным гражданином и законным сыном и наследником Энкида.
5
Иннашага была не только изумительно хороша собой, но и образована. Несколько лет она была храмовой прислужницей и готовилась стать жрицей – ниндигир , но судьба распорядилась иначе. В рабство она попала за долги отца. Сеншими, как его звали, будучи довольно состоятельным человеком, опрометчиво вложил большую сумму в рискованное предприятие: постройку нескольких парусных кораблей. Такие корабли обходились значительно дороже вёсельных. Парусники могли ходить, используя силу ветра, и в этом было их преимущество. Они перевозили грузы из царства Шумера и Аккада в Тельмун (Бахрейнские острова в Персидском заливе), Губин (Оманский залив), Маган (Оман, возможно – Египет) и Мелухху (Западная Индия). Из Шумера и Аккада Сеншими хотел везти шерсть, зерно, финики, специи, масло, качественные ткани и одежду, а из Тельмуна, Губина, Магана и Мелуххи завозить медь, олово, базальт, слоновую кость, сердолик, чёрное и красное дерево, диорит и серебряные руды.
Отец Иннашаги мечтал стать купцом – дамгаром , таким же, как один из самых богатых граждан города Ура по имени Эйанацир. Корабли дамгара Эйанацира регулярно ходили в богатый Тельмун - самый большой рынок медной руды. Большую часть меди он поставлял во дворец в столице. Из сплава меди и олова в дворцовых плавильнях и мастерских ковали бронзовое оружие для воинов царской армии. Малую часть медной руды Эйанацир, переплавлял с разрешения царя в своей мастерской и делал посуду. Она пользовалась большим спросом. Несколько медных чаш малого размера обходились покупателям в один шекель. Эйанацир был очень богатым человеком. Только в виде налоговых податей (десятина) он ежегодно платил в казну более семидесяти талантов меди или более семи мин серебра. Про таких в Уре говорили: «у него в тридцать шекелей одеяние».
Сеншими завидовал Эйанациру. Он рассчитывал, что задуманное предприятие выгорит, он разбогатеет и сможет обеспечить умнице дочери достойное наследство и большое будущее в качестве высшей жрицы – лукур . Но всемогущие боги не дали исполниться его намерениям. Они разметали штормовым южным ветром флотилию из пяти кораблей, гружённых медной рудой и сердоликом, вблизи морских границ царства. В порт Ура вернулись лишь два судна, остальные затонули. На одном из кораблей спасся и сам Сеншими. Товар, с которым они вернулись в гавань, не покрыл всех затрат.
Алчные ростовщики забрали вместе с грузом и корабли, чтобы вернуть с процентами вложенное серебро. У Сеншими начались трудные времена. Убытки поглотили все сбережения, к тому же он опрометчиво взял в долг три мины серебром, заложив дом. Сеншими не вернул вовремя эту огромную сумму. В итоге Энкид с большой скидкой выкупил у ростовщиков долги Сеншими и стал его единственным кредитором.
Сеншими уступил Энкиду практически за бесценок – всего за две мины серебром –городской дом у пристани, построенный из кирпича и побелённый снаружи и внутри. Дом построили недавно, во внутреннем дворе не было родовых могил, а потому его можно было продать и купить. Однако вырученных денег не хватило, чтобы погасить всю сумму долга, и Сеншими, обливаясь слезами, продал в рабство Энкиду и красавицу дочь Иннашагу. Поклявшись выкупить её свободу, Сеншими нанялся простым моряком на один из кораблей Эйанацира, и с тех пор дочь не получала от него никаких известий.
– Если он не погиб, то перебрался в одну из дальних стран, – хотелось верить Инше.
Энкид спросил как-то Иншу: «Скажи мне, что ты чувствуешь к отцу, ведь это по его вине ты оказалась в рабстве?»
Она, грустно улыбнувшись, ответила: «Я по-прежнему люблю его и даже благодарна ему, ведь если бы сложилось иначе, я бы никогда не встретилась с тобой, о мой господин!»
Энкидр растрогался в умилении.
6
Нинсикиль, завидуя рабыне, выбрала подходящее время, когда муж отсутствовал, надолго уехав по приказу царя в дальние земли, и отомстила ей. За непочтительность к госпоже судья определил Геме-Инше промывание солью. Поздним утром за ней пришли царские стражники. Ничего не понимая и тревожась о сыне, оставшемся с кормилицей, испуганная женщина была вынуждена подчиниться. Сопровождал её к месту наказания старый слепой раб по имени Атаб, приставленный Энкидом помогать Инше в доме.
Закон суров, но он – закон. Рабыню публично унизили. Зеваки, наблюдавшие за исполнением приговора, медленно расходились, обсуждая наказание возгордившейся рабыни. Палачи, буднично омыв руки и собрав нехитрые приспособления, удалились, не жалуя никого из присутствующих вниманием. Нинсикиль ушла раньше, чтобы не уронить достоинство перед простолюдинами и зеваками, а возможно, просто испугавшись приближающихся раскатов грома и внезапно потемневшего неба.
Слепой раб с густой белой бородой, заросшими бровями и спутавшимися прядями седых волос приблизился к Геме-Инше. Найдя её наощупь, он накинул на её сгорбленную спину и опустившиеся от рыданий плечи простенькое домотканое покрывало. Он беззвучно плакал вместе с ней пустыми глазницами, по-отечески обняв её. Атаб успокаивал и вытирал ей слезы сухой и заскорузлой ладонью. Всё кончилось. Кончилось, как ей казалось, всё и для неё – свободной и гордой когда-то Иннашаги, а теперь униженной и растоптанной рабыни Геме-Инше.
«Только бы выдержать ещё одно лето и ещё одну зиму, и тогда мне вернут свободу, – в отчаянии думала она. – Не может подлая Нинсикиль удерживать меня дольше в рабстве. Если она нарушит закон, то будет наказана за это».
На быстро почерневшем от тяжёлых свинцовых туч небе блеснула короткая и резкая молния, за ней приблизились и прогрохотали во всю силу величественные раскаты грома, и почти сразу начался стремительно набирающий силу обильный весенний ливень.
– О богиня Инанна , помоги мне справиться с испытаниями, выпавшими на мою долю! Сохрани меня и моего бесценного сына от несправедливости и злого рока! – так заклинала Иннашага полушёпотом свою покровительницу, подставив заплаканное лицо с закрытыми глазами, красивые спутанные волосы и испачканные одежды под мощные струи тёплого благодатного дождя, случавшегося в этих краях не более десяти раз в году.
Ливень закончился так же стремительно, как и начался. Солнечные лучи пробивались сквозь редеющие тучи. Мокрая до нитки рабыня открыла заплаканные глаза и медленно побрела со старым рабом к дому на пристани. Они шли не разбирая дороги по кривым и тесным улочкам густонаселённой части города Ур. Посторонний, случайно увидевший эту пару, наверное, не сразу бы и разобрал, кто из них двоих был поводырём – она или слепой Атаб.