Вечер ещё не наступил, но солнце уже перекатилось на другую сторону дома. Алёшка открыл окно настежь, наслаждаясь свежим воздухом, настоянным на сосновом аромате.
В дверь постучали. В комнату вошёл отец.
-Чем маешься? - спросил он Алёшку, стоящего у окна.
-Романом, - ответил Алёшка.
-Сочиняешь?
-Нет, пап, - сказал Алёшка, садясь на кровать и откладывая в сторону толстенную книгу, в дорогом переплёте. Отец успел заметить, что это англоязычное издание. - Читаю.
-Все на языке оригинала шпаришь?
-Пытаюсь.
-Не доверяешь переводчикам?
-Нет. В переводе читаешь мысли переводчика, а не автора.
-А что это у тебя?
-Так, один американский писатель, современный классик.
-Слушай, сын, а может ты, действительно не там учился? Может тебе на филфак или в литинститут надо было?
-Нет, сейчас чтобы стать писателем достаточно просто уметь писать, диплом ничего не решает, если нет таланта.
-А у тебя есть талант?
-Пока не знаю. - Возникла пауза, но Алешка прервал её. - Ты, бать, не обижайся. Я действительно пока не знаю. Ты просто поверь мне. Я ведь не случайно публиковаться стал под псевдонимом. Не хочу, чтобы на редакторов давил твой авторитет. Не хочу быть свиньёй неблагодарной, спасибо тебе за всё, за детство счастливое. За то, что вы с мамой, терпите все мои шатания. Только дайте и мне самому, что-нибудь сделать. Писатель пишет, опираясь на свой социальный и психологический опыт. А у меня он, напрочь, отсутствует.
-А тебе не кажется, Алексей, что ты свой опыт начал получать не там где надо. В борделях да СИЗО ты только славу дурную себе заработать можешь. Мудрость приходит от страданий, а не от удовольствий. От праздности душа становится ленивой, холодной, бесчувственной. Пользы в этом для писателя никакой.
-Я с тобой не согласен. Вернее не совсем согласен. Да, опыта нужно набираться не только там, но и там тоже. Опыт нужен разнообразный, иначе как же я буду писать о том, чего не знаю сам.
-А надо ли писать об этом, ты не забывай, что твои книги будут читать разные люди, возможно дети. Какой пример для них? Чему может научить такой роман?
-А почему он должен чему-то учить? Я просто описываю жизнь, а принимать её или нет, пусть читатель решает сам. Навязывать своё мнение неэтично.
-Ты не прав, это эгоизм. Получается, что ты собираешься писать не для людей, а для себя.
-Нет, для людей. Но я предпочитаю, чтобы они сами хотели читать меня, а не заставляли их, потому что это программное произведение. Ведь именно педагогически ценные произведения включались в программу по литературе. Я хочу просто делиться, приобретённым, опытом и не навязывать его.
-Это философия человека, не имеющего опыта. Как только у тебя появится горький тяжёлый жизненный опыт, тебе непременно захочется делиться им с людьми, именно для того, чтобы они его не повторяли.
-Может быть, не хочу спорить.
-Ладно, хватит философствовать. Пойдем, искупаемся.
-Куда? - Опешил Алешка, сама мысль о том, что в озере можно купаться, казалась ему абсурдной.
-На озеро. О-о-о брат, да ты никак боишься?
-Нет. Но меня туда пока не тянет.
-А вода, наверное, тёплая. Пойдём? - соблазнял отец.
Алёшка минуту о чём-то подумал, потом поднялся и сказал:
-Пошли. Покажешь мне дачу Татуриных.
-Конечно, она как раз по дороге. Пойдем.
Через несколько минут они стояли перед такими же воротами, как и у их дачи. Да и сама дача Татуриных, как две капли воды, была похожа на дачу Корниловых. Это был такой же большой двухэтажный деревянный дом, с крыльцом, мезонином и верандой. С большими окнами и резными наличниками.
Двор и дом казались необитаемы. Ворота были заперты. Алёшка и Леонид Иванович постояли немного в размышлениях: уйти или попытаться проникнуть в дом? Решили, что не стоит нарушать права собственности. Но внезапно, калитка распахнулась и из неё выглянула седая голова Михалыча.
-Вам чаво, граждане, - спросил он, делая ударение на последний слог. Потом, узнав Алёшку и его отца, радостно закивал головой. - Левонид Иванович, здорово, дорогой. А ты давно ли прибыл-то?
-Седни, дорогой. А ты что же меня пропустил-то? Я через твой КПП проехал. Не по воздуху на вертолёте пролетел, а на машине по земле проехал, - подражая манере Михалыча, ответил Леонид Иванович, пожимая руку отставному полковнику. - Ты что же спишь на посту, старый хрыч?
-Так точно, сплю. Однако это не грех, я тольки днём. Мы эвон с твоим Лексеем, усю ночь трупы с озера тягали. Понятыми были. А на пост я тольки в ночь, заступать должон. Так, что ты тут... - он многозначительно повертел в воздухе растопыренной пятернёй.
-Ну, звыняйте, таким разом, Иван Михайлович. Промашка вышла. А здесь ты чего делаешь? - продолжая посмеиваться, спросил Леонид Иванович.
-Так дачу замыкаю. Менты тута чего-то осматривали. Ключи то у меня. Ейный хозяин побрякал намедни, чтобы я открыл ментам, да проследил чтобы. Я, как приказано все справил.
-Иван Михайлович, можно и нам посмотреть? - попросил Алёшка.
-Нет. - Отрезал Михалыч. - На ваш счет, разговору никакого не было. Без хозяев я не смею.
-Да ладно, Михалыч, не жлобствуй, - поддержал сына Корнилов - старший.
-Не-а, товарищ Корнилов. Ты как знаешь, можешь обижаться на меня, можешь, нет. Тольки мене не велено.
-А кто хозяин этой дачи? - опять спросил, раздосадованный, Алёшка.
-А енто, тоже богу весть, болтать не велено, - ответил Михалыч
-Гвозди бы делать из ентих людей, крепче бы не было в мире гвоздей, - продекламировал Алёшка, снова используя говор полковника.
Постоянные подковырки надоели Михалычу, он обиженно отвернулся, запер ворота и пошел в свою сторону.
-А давай через забор, хотя бы на двор поглядим.
-Нет. Не будем нарушать закон. Да и что ты хочешь там найти? Татурины лет десять этой дачей не владеют, здесь уже не один хозяин сменился. И каждый там либо ремонт, либо реконструкцию делал. Так что Татуриными там даже и не пахнет.
-Не знаю, у меня интуиция. Мне кажется, что здесь что-то есть. Что-то из прошлого Татуриных.
-Угу, приведения здесь по ночам бродят, души грешные в ад собирают, - усмехнулся Леонид Иванович, - пошли, Пинкертон.
На озере, как это ни странно, было много народа. Люди купались, загорали в последних лучах, нежаркого вечернего, солнышка. Кипела обычная дачная жизнь.
Над озером скрипят уключины
И раздаётся женский визг,
А в небе ко всему приученный,
Бессмысленно, кривится диск...
Вдруг вспомнились Алёшке слова Блока. Возможно, поэт писал именно о таком дачном местечке, не хватает только незнакомки, да стакана с вином. "Истина в вине" - писал классик. В этом утверждении Алёшка сомневался. Он, в своё время отдал должное поискам истины именно в вине, и не нашёл.
Алешка неспешно разделся и пошел в воду. Отец уже уплыл далеко вперёд. Вода действительно была очень тёплая. Алёшка нырнул и, в несколько взмахов, догнал отца.
-Поплыли на утёс, - отфыркиваясь, предложил Леонид Иванович.
-Не хочу, - ответил Алёшка, - я обратно.
-Не дури, поплыли, а то я буду думать, что тебе "слабо", попытался подковырнуть Алёшку отец.
-А мне "слабо", - не поддался на провокацию Алёшка.
-Медуза, - обозвал отец Алёшку и поплыл к утёсу.
Алёшка не обиделся на отца, в чём-то он был прав. Был, был в душе страх, мелкий подленький, страшок. Отец прав, это надо преодолеть. Но не сейчас, потом, позже. Он вышел на берег, плюхнулся на песок прямо у воды, растянулся во весь рост и стал смотреть в небо.
Какая странная штука жизнь. Он здоровый, сильный парень лежит сейчас на песке и пялится в небо. Считает ворон и любуется белыми облаками, но он хотя бы немного пожил, видел кое-что, любил и был любим. А молодая красивая девчонка, у которой всё было впереди, лежит в морге. И не будет у неё ни любви, ни свадьбы с цветами и кольцами, не будет детей, не получит она диплома. Почему так нелепо закончилась эта, только что начавшаяся, жизнь. Интересно, как её звали, дочку Татурина?
Из воды вышел отец, он скакал на одной ноге отдуваясь и отфыркиваясь, пытаясь вытряхнуть, попавшую в уши воду.
-Бать, а как звали дочку Татурина? - спросил у него Алёшка.
-Ксения. Ей было шестнадцать лет. А Илье сорок два.
-А он чем занимался?
-У него сеть магазинов в городе и области, продовольственных, промтоварных. Он был богатым человеком.
-Бать, как тебе это удаётся? - спросил Алёшка, глядя на отца из-под руки.
-Что? - в свою очередь не понял отец.
-Быть всегда в курсе дела. Ты только сегодня приехал, а уже всё про всех знаешь.
-Я в отличие от тебя жизнь не изучаю, а просто живу. - Отец прыгал по песку, изображая бой с тенью. - А ну-ка, вставай на спарринг.
-Не-а, - лениво покачал головой Алёшка. - У нас с тобой разная весовая категория.
-Трусишь? - продолжал отец провоцировать Алёшку.
-Ага, - опять не поддавался Алёшка.
Отцу недавно исполнилось пятьдесят шесть лет, а на вид ему больше сорока не дашь. Молодец. Алешка искренне восхищался отцом, в чём секрет его молодости. Лёгкой его жизнь не назовёшь: детдом, голод, работа на заводе. Только во второй половине жизни более или менее устроенный быт. Но зато, последние лет двадцать, рабочий день у него продолжался по 10-12 часов, и почти без выходных. Может всё дело в любви, может это и есть счастье?
Алешка поднялся на ноги и присоединился к отцу, продолжавшему размахивать руками. Бокс Алёшка не очень приветствовал, ему нравились восточные единоборства. Он принял позу "журавля", сделал несколько грациозных шагов на встречу отцу. Леонид Иванович приготовился отразить удар по-своему. Но не успел вовремя среагировать, и получил удар ногой в грудь, не удержал равновесие и упал на песок. Алёшка бросился к отцу на помощь.
-Бать, ты как? - спросил он, подавая руку.
-Да сынку, стар становлюсь. А ты говоришь - слабак, это я слабак. - Улыбаясь, проговорил отец и поднялся на ноги.
-Нет, бать, ты у меня молодец, мне до тебя как до Эльбруса.
Они присели на берегу, оба закурили.
-А ты, парень, тоже ничего. Я, пожалуй, начну тобой гордиться понемногу.
-Спасибо. Послушай, ты говорил, что Илья Татурин был неуравновешенный. А в чём это выражалось?
-Ох, ты опять за своё. Я уже и думать об этом перестал.
-Почему? Разве тебе безразлична печальная судьба этих людей? Ты же знал их.
-Знаешь, сын. С годами по другому относишься к чужому горю, как не тяжело горе, но всё же оно чужое. Да я был с ними знаком, но близкими мы никогда не были. По человечески, конечно жаль, но не более того. А ты если хочешь знать о них больше, поговори с Ольгой Степановной. Она долго жила у них, у Татуриных. То ли экономкой была, то ли няней, точно не знаю.
Домой они вернулись, когда над посёлком Дальняя дача уже сгустились сумерки. Вечер был тёплый. На веранде горел свет. Сквозь кружевные занавески, можно было хорошо наблюдать затем, как мама и Ольга Степановна накрывают на стол. На заднем дворе слышался стук топора. В воздухе пахло дымом.
-Кажется, будет баня, - отец от удовольствия потер ладони, и как пятнадцатилетний пацан вбежал на крыльцо.
Алёшка видел, как отец что-то стащил со стола, мама на него стала ворчать, он её поцеловал и удалился в свой кабинет. Значит сейчас сядет на телефон, жить без своей канторы не может.
Алёшка постоял немного в раздумье, поглядел по сторонам и пошёл на хозяйственный двор. Павел Николаевич Орлов или проще дядя Паша, муж Ольги Степановны и по совместительству, второй консьерж дачи Корниловых, возле небольшой баньки, рубил дрова.
Алёшка подошёл к нему, подобрал несколько отлетевших в сторону поленьев, положил их возле крыльца бани и присел на него. Дядя Паша вышел из бани, присел рядом с Алёшкой, закурил папиросу и сказал:
-Ты париться будешь?
-Дядя Паша, ты же знаешь, что я не очень всё это люблю.
-Не в отца, видать. Он у тебя любитель "лёгкого пара". Мне Ольга как сказала, что он вечером приедет, я сразу и затопил. Сейчас она уже готова. Вытопилась. Тепло и не угарно. Я и веничек дубовый запарил, и кваску в холодную воду поставил.
-Павел Николаевич, а как вы с Ольгой Степановной здесь оказались? Вы здесь давно живёте?
-Давно, уж почитай годков тридцать. Сначала при пансионате служили, потом у Татурина дачу обихаживали, а уж потом нас твой отец нанял.
-В каком пансионате?
-А тут, когда дач не было, был пансионат. Там на озере дом стоял, администрация в нём размещалась, амбулатория. И коттеджи все для пансионата строились, а не для дач. Ольга, моя в пансионате заведующей была, я при ней завхозом. Потом все дачи выкупили, прямо с мебелью, понастроили бань да сараев, заборами обнесли. А мы с Ольгой консьержами стали, тьфу ты слово - то, какое, как собачья кличка. Слуга и есть слуга, как ни назови, хрен редьки не слаще.
-А куда делся пансионат?
-Сгорел. Весь сгорел, дотла. В 83-м, потом и место это с землёй сравняли, и лес там посадили. Медсестра там, в огне погибла, Оля обгорела. Ну, пансионат и прикрыли. Надобность в нём отпала. У каждого начальничка теперь персональная дачка была, можно было там куролесить. Мы с Олей без работы остались. Нас к себе Сергей Ильич позвал, на свою дачу. Да только, она ему без надобности была. Они сюда почти и не ездили. Только гостей иногда привозили, из разных городов. На недельку, другую. Отдыхать. А потом он и вовсе дачу продал. И нас пригласил твой отец. Так и маемся от хозяина к хозяину. Всю жизнь угла своего не имели. Начали с детского дома, закончим богадельней. Только вот в пансионате и чувствовали себя людьми, но не долго.
Старик поднялся и начал убирать инструменты, оставшиеся во дворе после работы. Алёшка с жалостью смотрел на этого старого, сгорбленного и раздавленного жизнью человека. Вероятно, он за свою долгую жизнь испытывал и радости, и горести. Но горького в его судьбе все же оказалось больше. Справедливо ли это? И почему? За что?
-Павел Николаевич, а в пансионат вы как попали? Место то блатное, кого попало, не возьмут.
-А мы и были не "кто попало", - старик присел рядом с Алёшкой, посмотрел на него с любопытством и спросил, - а ты чего всё меня выспрашиваешь? Это тебе после Илюшкиной смерти захотелось в сыщиков поиграть? Ты то может и следователь, да только я тебе не подследственный. Да, и не вздумай у Ольги чего-нибудь выспрашивать. Она и так из последних сил держится. Илюшка ей, как сын был.
Алёшка выдержал паузу, дав старику собраться с мыслями и чувствами. Конечно, ему хотелось, чтобы дядя Паша сам захотел рассказать о своей жизни и о том, что интересовало Алёшку, но он этого мог и не дождаться. Поэтому он осторожно продолжил:
-Ольга Степановна, наверное, всем как мать. Я её очень уважаю. У меня с родной бабушкой и то не такие тёплые отношения. Вы оба нам ближе родственников.
-Ты не хитри, парень. - Понял дядя Паша Алёшкин манёвр. - Так уж и быть, расскажу.
Он снова достал папиросу, чиркнул спичкой, задумался, держа её. Спичка догорела, обожгла старику пальцы, но он как будто и не заметил. Просто бросил спичку на землю и чиркнул следующей, прикурил, затянулся, с шумом выдохнул, и сказал:
-Слыхал, наверное, что здесь, в Дальнославске, в пятидесятых годах строили химкомбинат. Стройка ударная, комсомольская. Я на нее после армии попал, по комсомольской путёвке, а Ольга сразу после детдома. Здесь мы и поженились. Забеременела она. А жили в общежитии, она своём, я в своём. Снять комнату было не по деньгам, ждали свою. Начальство обещало, как ребёнок родиться, так и переедем. Сергей Ильич Татурин тогда у нас прорабом был, а женат он был на дочери начальника строительства. У них тогда уже свой дом был, большой, комнат много, все удобства. А мы с Олей что, детдомовцы. Таких как мы почитай полстраны было... Ну вот, родила моя Оленька девочку, та пожила два денёчка, да и померла. Слабенькая была. Мне в профкоме сначала комнату дали, а как дочка умерла, то вызывают и говорят, что я, дескать, опять бездетный, могу подождать ещё. Ну, я с горя и запил. На работу не пошел, меня тут же уволили, с волчьим билетом. Короче, куды не ткнысь, везде гнысь. Оля в больнице с Татьяной Никитичной познакомилась, она там Илюшку родила. Трудно рожала, говорят, кесарево сечение делали. Между смертью и жизнью болталась. Врачи посоветовали Сергею Ильичу Олю в кормилицы взять. Так мы и поселились у Татуриных. Сергей Ильич всё время на работе, я по хозяйству и в саду, Оля с дитём и по дому. Так и жили. Потом, когда Сергей Ильич в облисполком перешёл, меня туда завхозом взяли. А уж когда пансионат строить начали, нас сюда перевели. Илюшка вырос к этому времени, нянька ему не нужна была, а жили мы по-прежнему в доме Татуриных, неудобно стало, вроде мы лишние. Мы пансионат с удовольствием уехали, наконец-то свой угол, хоть и служебный, но отдельный от всех. Да, не долго радоваться пришлось, теперь судьба явилась к нам в виде пожара.
Старик молчал. Его глаза предательски заблестели. Он с шумом затянулся, закашлялся, низко опустив голову.
-Экий, черт, крепкий, - проговорил он, сплюнул и выкинул догоревший окурок.
-А как пожар возник? - осторожно спросил Алёшка.
-Не знаю. Я тогда на Стешинский кордон гостей возил на охоту. Ольга одна оставалась. У нас тогда посетителей не было, пересменка. В амбулатории одна медсестра Наташа. Загорелось ночью, как раз в том крыле, где амбулатория была. Что, к чему, никто не знает. Оля в пожаре тоже пострадала, обгорела сильно, но выжила. А вот всё наше имущество ёк... Так, что успела, то повыкидала из окна, да только, что там можно было спасти? Только ты ей про пожар не говори, не напоминай. У неё шок был, нервный срыв, лечилась она. Только сейчас всё забыла. А раньше, ох... Все по ночам кричала, да что самое главное, всё Илюшку из огня спасала. "Илюшенька", - кричит, - "маленький, спасайся". Видно, так у неё мозга повернулась. Думала, что он маленький и с ней, и она его не уберегла. Она, ведь, над ним как "орлица над орлёнком". Пылинки с него сдувала, от ветра собой закрывала. Если бы ему вздумалось по горячим углям пройти, она на эти угли сама легла. А вот теперь, она его хоронить будет. Сначала Татьяну, подружку свою, схоронила, теперь сына... Как Сергей Ильич всё это переживёт, ему уже семьдесят шестой пошёл, два инфаркта было. А тут, и сын, и внучка в одночасье.
-Он один остался? - Алёшка, опять, осторожно направил мысли старика в нужное ему русло.
-Нет, сноха есть, внук младший. Серёжка. Сергей Ильич, как дед.