7
Они сидели на кухне по прошествии четырех дней с момента исчезновения детей, когда усиленные поиски, к которым была привлечена чуть ли не вся районная милиция, солдаты близлежащих воинских частей и множество местных добровольцев, были прекращены, не дав никаких результатов. Он пил чай с коньяком, она – с валокордином.
– Пьешь чай с коньяком? – процедила она сквозь зубы.
– Пью чай с коньяком, – подтвердил он.
– Ты бы еще разжег камин и погрузился в свои идиотские журналы!
– В ближайшие пять минут я так и сделаю, – решительно заявил он.
Она посмотрела на него с ненавистью:
– Ты не забыл, что у нас дети пропали?
– Я это помню. Но мы сделали всё, что могли. Их нигде нет.
– И теперь ты собираешься жрать коньяк и наслаждаться свободой, данной отсутствием детей?
– Ты ошибаешься. Я собираюсь просто ждать. Я уверен, что они живы. Они где-то далеко, но они живы, и рано или поздно они объявятся.
– Надо действовать! Надо куда-то ехать и искать их, а не сидеть на месте!
– Мы трижды обзвонили всех родственников и знакомых. Объявлен всесоюзный розыск. Проверяются машины, контролируются вокзалы. Я задействовал все свои связи. Поверь мне, они найдутся.
– Ладно. Ты можешь сидеть здесь сколько влезет, а я поеду. Завтра же утром я поеду их искать сама.
– Куда?
– За Кудыкину гору.
– Что ж, удачи.
– Идиот!
– Согласен.
– Непробиваемый идиот!
– Пусть так, но сбежали они не от меня, а от тебя!
– Что?! Что ты хочешь этим сказать? Ты знал, что они собираются сбежать?
– Не говори чепуху. Если бы я знал, я бы этого не допустил. Но тебе нельзя было так деспотично вести себя с ними и прерывать их игры!
– Да, ты действительно ненормальный. Я знала это всю жизнь, но теперь это достигло предела…
– Действительно, – согласился он и добавил в свой чай еще немного коньяку.
Сергей Иванович Юбочкин сидел перед следователем на террасе своего дома и чувствовал, что жизнь замирает в нем. Ужас, который ему довелось пережить пятнадцать лет назад, когда его привлекли к уголовной ответственности за совращение несовершеннолетней падчерицы, вышел из глубин его сознания и cнова парализовал его. Юбочкин смотрел на следователя остекленевшими глазами и не мог никак понять, как же так произошло, что он снова попал под подозрение… Следователь, по виду опытный матерый сыщик, по привычке начал атаковать жестко и бескомпромиссно:
– Ну, Сергей Иваныч, выкладывай как на духу, как ты, старый дед, снова за старое взялся? Седина в бороду, бес в ребро? Ну-ну, чего запыхтел, как индюк? Сам понимаешь, чистосердечное признание и всяческое содействие следствию облегчат твою печальную участь. Все твои старые делишки я просмотрел-полюбовался. С соседями поговорил. Ты передо мной, как букашка на ладони. Короче говоря, выкладывай, где изнасиловал, где убил, где закопал. Или, может, в сарае держишь детишек, а? Может, живы еще? Давай, колись, сукин ты сын! Я таких, как ты, извращенцев, насквозь знаю. Сейчас тебя в обезьянник по подозрению, а там сам знаешь, что с такими, как ты, происходит…
– Да ты… граждан… н… начальник… да я…да ты…
– Что ты бормочешь! Выкладывай всё по порядку!
– Да ты… да я ж… в жизни… да как… мне ж, – от страха несчастный Сергей Иванович потерял способность говорить связно. Его трясло, в глазах всё двоилось. Что с ним будет, когда этот страшный человек в гражданском отвезет его в отделение и посадит в обезьянник!..
– Я знаю, что ты следил за девочкой, за Дашей! Она каждый день ходила с братиком мимо твоего поганого дома в школу. Ходила в коротеньком школьном платьице. Я видел ее фотографию. Очень симпатичная девчушка. Одиннадцать лет. И очень похожа на твою падчерицу – как раз в твоем вкусе. Ты каждое утро прятался в кусты с военным биноклем и наблюдал за ней. Подумать только! Этот бинокль твой отец пронес через всю войну, защищая Родину! А ты, ты, отброс, прячась в кустах, высматривал в этот бинокль малолетних школьниц. Знал бы твой отец, для чего его сыну пригодится этот бинокль в мирное время! Он бы тебя им же и пришиб, скотина ты эдакая! Давай, живо неси сюда свой телескоп, будем снимать отпечатки пальцев. Ты думал, что хорошо прятался? А соседи тебя засекли! Видимо, плохо в армии маскировку тебе преподавали…
Тут к Сергею Ивановичу неожиданно вернулся дар речи. Он понял, что отпираться бесполезно и решил во всем признаться:
– Как всегда, твоя взяла, гражданин начальник! Врать тебе не буду. Признаюсь: да, смотрел в бинокль. Соседи стукачи – знал. Но, хочешь верь, хочешь не верь, я только смотрел. Понимаешь? Да, есть у меня слабость. Грешен, ничего тут не скажешь. Но не насиловал и не убивал! Близко не подходил – клянусь! Слышишь, начальник?! В кустах сидел – да. Но и пальцем не тронул, и на километр не подходил. Понял? Хоть на месте застрели! Мне и того срока хватило. Хорош, начальник. А смотреть закон не запрещает. Да, не запрещает. Так-то…
Супруги Завидовы, соседи родителей Димы и Даши, сидели в этот вечер за уличным столом в своем саду, пили чай и тихо, чтобы никто не услышал, обсуждали последние события. Завидов, пережевывая свежий пирожок с капустой, говорил:
– Вот времена настали! Детей ни на секунду нельзя одних оставить. Всюду маньяки ходят!
– Ты думаешь, это дело рук маньяка? Я так не думаю.
– А что ты думаешь?
– Да их дети были… – тут Завидова оглянулась вокруг, чтобы удостовериться, что их никто не подслушивает. – Они были ненормальными. Они не в себе были. Вон, я слышала, старший мальчик шибко умный был – учителей в школе всё время перебивал, поправлял, спорил с ними. Нормальный мальчик будет так себя вести? Даже если шибко умный? А Дашка! Дашка сидела на уроках тихо, да только книжки под партой читала. Про ведьм и колдунов! Это нормально?! И где только книжки такие они доставали!
– Не слышал такого, – задумчиво пробормотал Завидов. – Не уверен…
– Это Любка мне рассказала. Ее малой с Димкой в одном классе учится.
– Да, странно. А родители такие вроде нормальные. Доктор наук. Она – мастер спорта. Дом отгрохали…
– Да, отгрохали. А на какие шиши? Он-то вроде как не при делах. Она ведет спортивный кружок, а там гроши платят…
– Ну, они же тут всего пять лет живут. А раньше, вроде как, на севере жили. А там зарплаты, сама знаешь, не сравнить с нашими.
– Ну уж не знаю. Дом-то какой! С камином. И баня, и беседка. Все по-буржуйски. Не то, что наша лачуга…
– Да ладно тебе. Нормальный у нас дом. Подлатаю немного, и будет, как новый.
– Да от тебя дождешься! Подлатаешь… Вон, кирпич-то какой! Небось, импортный. А крыша какая у них! Не шифер, а как в загнивающем западе – черепица!
– Ладно тебе! Зато наши дети целы и здоровы. А их…
– Шут тебя побрал! Тьфу-тьфу-тьфу, постучи по столу три раза, чтоб не сглазить! И правильно ведь люди говорят: бог одно дает, другое отбирает. Уж лучше детишки пусть целы будут, а не по кускам в канаве… Ой, господи, что я несу! Эх, а домик-то, да и шут с ним! Какой есть – и слава богу!
Закончив эту речь, Завидова взяла из корзинки еще пирожок и принялась со смаком его поглощать, полностью довольная жизнью и собой.
8
Отец Димы и Даши сидел в каминном зале, перелистывая свежий номер журнала «Новая Москва». Прошло уже сорок дней с тех пор, как дети исчезли. Поиски планомерно продолжались, но дети до сих пор не были найдены – ни живыми, ни мертвыми. И, что самое удивительное, не было найдено ни одной улики, ни одного свидетельства, которые могли бы хоть как-то помочь в установлении их местонахождения. Если бы их кто-то где-то видел, если бы был найден хотя бы крошечный клочок их одежды. Но они словно растворились в воздухе, не оставив и следа…
Номер был не самым интересным: неплохие, свежие по мысли, но слишком амбициозные рассказы молодого автора, несколько необычных поэтических вещиц, и большое длинное и скучное продолжение романа постоянного почтенного автора, который печатался в журнале уже не первый десяток лет и теперь, похоже, начинал выживать из ума. Обнаружив, что кроме этого романа, читать уже ничего не осталось, доктор наук отложил журнал в сторону. Он допил стоявший перед ним уже давно остывший чай и с сожалением положил кружку на журнальный столик. Идти заваривать новый чай ему было лень, поэтому он плеснул в чашку еще немного коньяку и выпил коньяк без чая. Такое с ним в последнее время случалось всё чаще и чаще.
Из детской послышался какой-то странный шум. Да, он был уверен – именно из детской. Именно из детской… Дети вернулись! – эта мысль ударила его, как молния. Они вернулись! Они там, у себя! Они играют в свои игры, и что-то у них там прогремело, как тогда, в тот вечер… Они никуда не исчезали. Они всегда были там! Это им показалось, приснилось, что они пропали. Это был просто сон, дурной сон… Он подскочил. Голова его закружилась. Он немного постоял, приходя в себя, и, шатаясь, побрел в детскую. Гостиная, кухня, зал…Тут он обо что-то споткнулся, его качнуло, и он чуть было не завалился на диван. «Черт! Опять эти кубики, этот город», – мысленно выругался он, но тут же вспомнил, что детский игрушечный город уже месяца три как ушел под паркет, чтобы не достаться монголо-татарам… Постояв еще немного, он пошел дальше. Так, дверь в детскую открыта. Что же там? Что же там? Что же…
Он вошел и увидел: посреди комнаты на коленях стояла его жена. Она стояла спиной к нему, лицом к открытому шкафу. Вокруг нее были раскиданы всевозможные старые тряпки, пролежавшие век в этом шкафу: платья, брюки, платки, рубашки, две изъеденные молью шубы; звери, которых дети уложили в шкаф перед своим исчезновением, так же были раскиданы по всей комнате. Жена стояла на коленях, склонив голову, как будто молилась. Он стал медленно подкрадываться к ней.
– Что? Что случилось, дорогая? Что ты здесь всё… всё разбросала?
Ощущение катастрофы, неизбежности чего-то ужасного охватило его. Мгновенно протрезвев, он стоял, уже не шатаясь, чувствуя, что его сейчас либо стошнит, либо он потеряет сознание. Он понимал, что вот-вот увидит нечто безгранично ужасное. Еще шаг, и он увидит… трупы своих детей. Или их… отрезанные головы. Или…
И тут раздался голос жены. Такого странного голоса он не слышал никогда раньше:
– Они здесь.
Да, она нашла их тела, их трупы… Эта мысль закружилась в его мозгу, но тут же появилась и другая: но ведь нет никакого запаха, и не было никогда… трупы… должны источать зловоние…
– Кто… кто здесь? – спросил он осипшим голосом, едва дыша.
– Наши дети. Они здесь.
Он сделал еще полшага. «Она сошла с ума, – пронзила его успокоительная мысль. – Просто сошла с ума от горя. Это можно понять. Столько дней стресса! Бесследное исчезновение. Она ничего не нашла. Она просто рехнулась…»
– Как это здесь? – спросил он осторожно, уже потихоньку беря себя в руки и прикидывая, как нужно себя вести с сумасшедшими.
– Они просто ушли. Ушли все вместе на север. Просто взяли и ушли…
Он сделал еще шаг, и тут его глазам открылось то, что жена держала в руках. Это были куклы. Две симпатичные куклы: мальчик и девочка. Обе были одеты во всё белое. Он остолбенел. Никогда раньше он не видел этих кукол среди игрушек своих детей. Дима и Даша никогда не играли в куклы, только в зверей…
– Это… откуда? Откуда это у тебя? – забормотал он, чувствуя, что его снова начинает штормить. – Эти куклы… у тебя в руках… что это такое?
– Это – Дима и Даша. Это наши дети, – ответила она.
– Ты… Ты с ума сошла! Ты взяла откуда-то куклы и нарядила их так, как были одеты наши дети в тот день! Ты – дура! Дура! Ты сошла с ума! Ты рехнулась!..
Он всё кричал и кричал, но она уже не слышала его. Ее глаза, в которых оставалось всё меньше рассудка, смотрели куда-то в глубину шкафа, в пустыню, куда ушли ее дети, где по ночам мерцают малиновые звезды и искрятся перламутровые снега…