Театральный рассказ

Олег Макоша
           Тогда было нормальным давать одежду на прокат или меняться «на понос». По крайней мере, в наших кругах. Епифанов вообще однажды, выходя с вечеринки и не найдя в гардеробе своего плаща, взял первый приглянувшийся. Впоследствии, на улице, на свету, оказавшийся дивным джинсовым пальто с теплой подкладкой и поясом. Собственно, из-за него все и произошло. Из-за Епифанова, а не пальто. Хотя и из-за пальто тоже.   
           Епифанов выменял на время у Сашки дубленку. Но перед этим украл пистолет Макарова, который мне пришлось возвращать. Он утверждал, что не украл, а «взял на время». Хозяева, точнее муж Епифановской любовницы Любы, заявлял противоположное. Я сходил к Любе и ее мужу домой и, как сумел, урегулировал проблему. Пистолет мы вернули. В те времена, это было не редкость. Наличие пистолета у мужчины, именующего себя «бизнесменом». Просто «бизнесменом», «реальные бизнесмены» появились позднее. Муж Епифановской любовницы Любы, себя таковым именовал и пистолет, соответственно, имел. После этого Епифанов попросил меня, давай махнемся куртками? У меня была, как я по-старинке думал, замшевая зимняя, но умные молодые люди, сказали, что это нубук. У Епифанова, упоминавшееся джинсовое пальто. Епифанов был выше меня на полторы головы, а пальто на нем сидело как влитое. Не подойдет оно мне, ответил я Епифанову, велико, точнее длинно. Он согласился и выменял у Сашки дубленку.
           И загулял.
           Потому что был закодированный.
           Точнее, он раскодировался при мне на раз.
           Но я не знал, что он закодированный и, возможно, это частично меня оправдывает.
           Накануне Епифановская любовница Люба дала Епифанову денег на это дело и за руку отвезла к какому-то шарлатану, а их тогда расплодилось не счесть. «Накануне», это недели за две до описываемого случая. Все две недели Епифанов честно почти не пил. А в пятницу после работы, мы зашли с ним в кафе «Театральное» и заказали два «постопятьдесят», один бутер с селедкой и попить.
           Мы любили кафе «Театральное».   
           В основном, за название.
           Мы тогда работали на внутренней отделке помещений новоявленного банка на центральной улице города и по пятницам – святое дело – заходили остограммиться в кафе. Остограммиться, это было, для начала по сто пятьдесят водки, а дальше как получится. Предыдущие две недели Епифанов увиливал, но я, утомленный ударным трудом, этого не замечал.
           Заказали и выпили, причем Епифанов даже не поморщился, несмотря на все шаманские примочки псевдонарколога с кодировкой личным числом, по-моему, у Епифанова оно было – семь. Или шестьдесят семь, сейчас уже не помню. Махнул, крякнул и попросил еще. После второй он мне и рассказал про кодировку. Я схватился за голову, потом за бутылку, в общем, мы с ним тогда так налушпендились, что я не помню, как дома оказался. Причем, один. Епифанов ночевал у меня в подъезде на грязном бетоне, около двери на улицу. Утром его разбудили трудящиеся, спешащие на работу, и он постучался ко мне.
           Мы похмелились творогом.
           Потом было заимствование пистолета на время. И обмен верхней зимней одеждой. В результате которой Епифанов ушел в запой в Сашкиной дубленке, а Сашка стал появляться на своей высокооплачиваемой работе в старом каком-то полупендрике. А не в джинсовом пальто, отнюдь. Пальто к тому времени было забыто в очередном ресторане. Епифановым, не Сашкой.
           То есть Епифанов сказал, Санек, будь другом, дай дубленку на вечерок, мне к бабе сходить? Сашка и дал. Взамен получив серое советское пальто-непальто, куртку-некуртку, а так – изделие, к которому больше всего подходило официальное определение «верхняя мужская (тоже хрен его знает, в том смысле, что, может, и унисекс, хотя тогда такого термина не было, но уж больно одежда была никакая, асексуальная, без яркой гендерной окраски) зимняя одежда». 
           Надел на себя Епифанов дубленку Сашкину и преобразился.
           Она ему шла. Даже больше, чем хозяину. Не так как джинсовое пальто, но тоже – вполне. Солидный такой мужчина. Высокий, красивый (бабам он нравился страсть), без головного убора как поэт, фантазийный и победительный. Трагичный. Страшно одинокий. Постоянно окруженный людьми.
           Короче, ушел в запой красивым.
           Мы его с тех пор, считай, и не видели.
           На работе он не появлялся.
           А Сашка зиму так и дохаживал, в этом полупендрике. Потом, вроде, что-то новое купил. Кажется, приличный черный бушлат в нью-йоркском стиле раннего Лимонова.
           И претензий Епифанову не предъявлял.
           Всякое, сказал, бывает, чем же тут Серега виноват?
           Серега – это Епифанов, конечно.
           А Санек он и есть Санек.