«Привыкли мы к лесу. Он сил даёт.
Трудно будет с ним расставаться…»
Жуковы
Ещё одной знакомой стариковской парой были супруги Жуковы. Жили они на краю большого болота, в глубине лесного массива, километрах в пяти от трассы Шуя-Иваново. Жили вместе со своей большой семьёй в двух деревянных домах, оставшихся от некогда размещавшейся здесь деревни «Болото», на месте давних торфоразработок. Муж в тридцатые-сороковые годы работал на этом торфодобывающем предприятии. Жена трудилась в хлебопекарне, обеспечивая хлебом добрую тысячу размещавшихся здесь в домах и бараках работников.
Я познакомился со старичками в конце пятидесятых, когда стал приезжать в эти края на велосипеде за грибами и ягодами. Рассказал мне об этом забытом Богом хуторке и болоте один парнишка, случайно встретившийся на лесной тропинке, ведущей от автострады к болоту. Заодно рассказал и об огромном малиннике со сказочным урожаем ягод, разросшемся на противоположном крае болота, что прежде всего и заинтересовало меня.
Доехать до болота на своём двухколёсном «вездеходе» по чудесной, заросшей цветами тропинке было делом нескольких десятков минут. И вот я на краю огромного болотистого пространства, окаймлённого с двух сторон высящимся на расстоянии нескольких километров лесом. Моя тропинка незаметно перешла в широкую торфяную дамбу, вполне проезжую для двухколёсного транспорта. С обеих сторон от неё расходились частично заросшие травой и ряской канавы, чередующиеся с поперечно идущими дамбами, которые тянулись, видимо, на всю длину этого топкого пространства. В канавах отдыхали лягушки, в отдельных – плавали утята с мамашами-утками. В одном месте в воду с берега плюхнулась рыжая ондатра. Сколько же вокруг жизни! Дикой, не нарушенной человеческим присутствием. Видимо, не часто сюда добираются лесные путешественники.
А где же деревня? Противоположного конца болота не видно. Лес с того края синел где-то совсем далеко. Но дамба указывает направление движения, и я еду в таинственную неизвестность.
Минут через пятнадцать-двадцать езды дамба вывела меня на цветущий луг и продолжилась утоптанной тропинкой, идущей по направлению нескольких высоких деревьев, из-за которых вырисовывались крыши двух домиков. Недалеко от них должны были располагаться и малиновые заросли.
Не спеша еду в этом направлении. Справа неожиданно возник небольшой пруд, спрятавшийся в зарослях ракитника и ивняка. Сразу появилось желание искупаться. Оставил это удовольствие на обратный путь – хотелось скорее встретиться с ягодами...
Вот и дома, слева от тропинки. Старенькие, но вполне добротные. Рядом с хижинами огороды, огороженные забором. На лужайке, рядом с домом отдыхают куры во главе с красивым и гордым предводителем своего «стада». Рядом с одним из домов стоит телега. Недалеко пасётся лошадь. Подальше, на лугу жуют жвачку две коровы. Людей вокруг не видно. Полный покой и умиротворение...
Мне не хотелось возиться с велосипедом в малиннике, и я решил оставить его здесь, у домов, в надежде, что за ним присмотрят хозяева. Подошёл к ближнему дому. Увидел старичка, поправлявшего изгородь – добродушного на вид, невысокого роста, довольно хилого телосложения. Обменялись приветствиями, разговорились, сразу же в открытом окне показалась старушка. Тоже очень милая, с открытой улыбкой на лице, но в противовес старичку, весьма внушительных габаритов.
– Вам что, велосипед оставить? Да оставьте его здесь – никто не возьмёт.
– Это и есть деревня «Болото»? – спрашиваю.
– Была деревня. Сейчас вот только два дома осталось. Одна семья живёт.
– А где же остальные?
– Ребята за ягодами пошли. Родители – на работе, в Китово уехали.
– А как вы так живёте, в отдалении? Где продукты берёте, как внуки учатся?
– Вот так и учатся. В Кохму на телеге ездят. Иногда автобус из Шуи забирает. Иногда пешком идут. Километров десять, не меньше вышагивают.
– А зимой?
– Зимой через болото, прямиком по льду можно до деревни на телеге проехать. А в стужу дома сидят.
– Еду, наверное, на неделю запасаете?
– Да, и в Кохме, и в Китово, и в соседней деревне магазин есть – запасаемся. Огород да коровы хорошо помогают. А летом и лес тоже. Грибы, орехи, клюква, гонобобель... Этого добра всегда хватает. На всю зиму заготавливаем.
– Но ведь скучно, наверное, ребятам особенно?
– Привыкли к «скуке»-то. Да и скучать нам некогда. Все работой заняты. По дому мастерить, сено заготавливать, огород обихаживать... Приёмник есть – радио слушаем. Внуки вот и книжки читают – в библиотеке берут...
Я торопился поскорее добраться до малиновой сечи, точнее, просто зарослей малинника на сухой части болота. Поэтому долго разговаривать со старичками не стал, оставив разговор на потом. Старушка показала мне направление до ягодника, и я с пятилитровым бидоном устремился в малиновые «дебри».
Малинник на самом деле показался мне настоящими «дебрями». Густущие кусты, высотой в отдельных местах намного выше меня, площадью многие сотни метров. Так что, углубившись в него, можно было и «поплутать» какое-то время. Выручало солнце, по которому я заранее определил ориентиры. Да и забираться глубоко не пришлось – все кусты, начиная с краю малинника были усыпаны ягодами. Малина уже осыпалась от спелости, и собрать бидон мне не составило никакого труда.
Старички удивились моей «шустрости», когда я через два с половиной часа вернулся с добычей. И наотрез отказались от ягод, которые я им предложил, отправляясь в обратный путь.
– Спасибо! У нас рук много. Чай, каждый день по ягоды ходим. А вам вот далеко из города сюда добираться.
Они наскоро рассказали мне об окрестных лесах, грибах и ягодах. Передали наилучшие пожелания моим родным и близким, напоили на дорогу парным молоком с краюшкой чёрного, собственной выпечки хлеба. И я, поблагодарив старичков за гостеприимство, отправился в обратный путь, переполненный душевным восторгом от событий сегодняшнего дня.
В последующие приезды к старичкам я привозил им самые необходимые продукты: муку, сахар, хлеб, крупы, макароны, соль, спички, а также сладости для их многочисленных внуков. Гостеприимные хозяева каждый раз усаживали меня за свой небогатый деревенский стол, кормили лесными деликатесами, овощами со своего огорода. На столе всегда было парное или топлёное молоко от их небольшого «коровьего стада» (из двух коров и телёнка), сметана, яйца, творог, сливочное масло собственного изготовления – удивительно вкусное, напоминавшее мне годы моего предвоенного детства.
Во время трапезы заводился разговор. Старички расспрашивали о нашем житье-бытье в Шуе, но больше рассказывали о себе, об окружающих их природе, с которой они полностью сроднились и без которой не представляли себе своей жизни.
– Когда-нибудь нас переселят отсюда – уже давно обещают. Или в Китово, или в Кохму. Малым-то, конечно, хорошо – надо к современной жизни привыкать. А нам, старикам, трудно будет... Без наших лесов, без болота, без птиц, лосей, приходящих в гости... С природой мы живём душа в душу. Она во всём нам помогает...
– А если заболеть случится?
– Мы редко болеем. Хоть и болото рядом, но воздух здесь чистый, целительный. Да и ветер чаще всего на болото тянет. Специально посёлок в начале века здесь строили. Лес, воздух, вода – всё целебной силой обладает. Ни простудами, ни «вирусами» пока не болеем. Мальчишки ни разу школу из-за простуд не пропускали. Другие, городские, чихают, кашляют, с температурой дома лежат. А наши – нет. Сильные растут, крепкие.
– Не страшно по ночам-то? Мало ли кто в гости пожалует!
– Разве что из соседних деревень в гости заглянут – когда в наши края по грибы да ягоды ходят. А так нет... Никто о нас не знает, да и от дороги далеко будет. Пешком долго добираться.
– А как же торф отсюда возили? Тогда, наверное, и дорога хорошая была?
– Да, торфа много добывали. Больше тысячи человек работало. До Ворожино через лес дамба и узкоколейка были проложены. Без перерыва трудились.
– Как же всех питанием обеспечивали?
– Целая столовая была. Поваров бригада. А я вот одна на всех хлеб готовила. Пекарня работала. Печь большущая. Чаны для замеса муки. Вот одними руками всё и месила. Не было тогда механизации-то. К концу смены руки «отваливались» от усталости! Сколько лет так продолжалось! Продукты на машинах завозили... Спать по пять часов приходилось. В четыре часа уже на ногах – чтобы к завтраку хлеб был.
– Пенсию хоть достаточную заработали?
– Где уж достаточную? Деревенские и поселковые всегда малую получали. Правда, мы на производстве работали. Вроде бы, и хватает... Хорошо, что все вместе живём. Так сподручнее получается.
Старушка оказалась разговорчивее хозяина. Она и поведала мне о некоторых этапах их деревенского, а затем и «лесного» жизненного пути.
– Не жалеете, что вот так жизнь сложилась? Вроде, и мало повидать пришлось?
– Со стороны, вроде, и мало кажется. На самом же деле, полна-полнешенька жизнь-то была. Свободной минутки не было, всё в труде да заботах. Попробуй вовремя что-то не сделать, – так совесть замучает. Бывало, когда продукты не подвозили, – что только не выдумаешь! Всё своё добро в общую артель приносишь... Как же иначе!
– Наверное, сначала скучали, когда всё прекратилось?
– Непривычно поначалу было. Но иных забот поприбавилось. Сначала дети, потом вот внуки появились. О них сейчас забота.
– Ребята ваши, наверное, без леса тоже жить не смогут? Ведь родной для них стал...
– Любят лес. Всё в нём знают. С лосями в лесу, с волками встречаться приходилось... Те их почти за своих принимают,.. не трогают... звери любовь и доброту чувствуют. Здесь, в лесу, мы все вместе, как бы единой семьёй живём. Лес объединяет нас.
– Я тоже люблю лес. Хотелось бы хоть ненадолго вот так, как вы, с ним пообщаться...
– А чего же? Оставайтесь у нас. Ночуйте, по лесам ходите...
О таком счастье можно было только мечтать. Но времени от моего месячного отпуска (академических каникул) уже почти не оставалось. И я смог только несколько раз ещё навестить этот заповедный уголок. Старичок раз водил меня по своим любимым местам, где он в былые времена брал землянику, чернику, бруснику, белые грузди, рыжики и другие грибы. Земляника в то время уже отошла. А вот грибов мы приносили по полной корзине. Вполне достаточно белых было и на краю болота. И порой я ограничивался только этими местами сбора.
Старушка в лес уже ходить не решалась. Всё больше хлопотала по хозяйству. Готовить приходилось в печи, или на костре, прямо на улице. Но, как казалось мне, самыми вкусными были щи и «жаркое», устоявшиеся в русской печи.
В последний свой визит к старичкам, за три дня до отъезда, я решился переночевать у них, испытав огромное наслаждение от таинственности, тишины и покоя, царивших здесь, вдали от городской суеты, среди лесов и болот. Тут не было ни радио, ни электричества. Спать ложились при свечке – в крайнем случае можно было зажечь керосиновую лампу (керосин был в страшном дефиците) или масляную коптилку. Поэтому вечерние часы приходилось проводить в потёмках.
…Конец августа. Солнце заходит ещё довольно поздно. Скрывается за вершинами деревьев, окаймляющих юго-западную часть болота. Сумерки наступают медленно. Затихают голоса дневных птиц. Их сменяет перезвон насекомых. С болота и расположенных недалеко прудов слышатся лягушачьи голоса. Они постепенно набирают силу и вдруг превращаются в мощный лягушачий хор, несущийся уже со всех сторон и свидетельствующий о незаурядных вокальных способностях местного лягушачьего братства...
В сумерках всё чаще мелькают бесшумные тени, быстро мчащиеся в разных направлениях: то к лесу, то в сторону болота. Это летучие мыши вылетели из своих тайных дневных укрытий на ночную охоту. Появляется их добыча в виде неярких, в основном серого цвета, мотыльков и ночных бабочек, длинноусых жуков и иной летающей живности...
В глубине леса глухо ухает филин. Раздаются какие-то пронзительные, непонятные звуки, определить которые не могут даже постоянные обитатели этого заколдованного пространства... Я сижу со старичком в саду, за столом. Радуюсь вместе с ним этому счастью одиночества, оторванности от городской цивилизации, счастью полного душевного и телесного покоя.
– Кто это так кричит? Может, леший? – подшучиваю я.
– Леших, если они и были, то экскаваторами всех из болота повычерпали. Остальные по соседним топям разбежались, – отвечает мне в тон старичок. – А вот кто кричит, – на самом деле не знаю. Разве обо всём в лесу узнаешь?!
Какое-то время мы сидим молча. Говорить не хочется. Хочется только слушать ночную жизнь леса и вдыхать аромат лесных трав, огородных цветов, резко усиливающийся в вечернее время. Меня покусывают комары. То и дело приходится отмахиваться от них руками. Старичок на них не реагирует.
– Вас не кусают? – нарушаю я наше молчание.
– Да мы привыкли к ним, и внимания не обращаем. Может, и кусают нас поменьше – «противоядие» какое выработалось за семьдесят лет деревенской жизни.
– Говорят, что их «яд» и лечебными свойствами обладает, – показываю я свою просвещённость в этой области.
– Возможно, что-то и есть. По крайней мере, по жизни крепче становишься. То ли сама кожа крепчает. То ли внутри организма что-то меняется.
– А у малых как? – я обратил внимание на то, что и они на комаров почти не реагируют.
– Да тоже привыкли. Малые голышом бегают – ничего, только крепче становятся.
Хозяйка, хлопотавшая на кухне, приготовила что-то к чаю и зовёт нас. Ещё какое-то время мы сидим за столом при керосиновой лампе, зажжённой в честь моего прибытия, пьём горячий, удивительно ароматный чай, заваренный луговыми травами, вприкуску с твёрдым, кусковым сахаром. Затем вкушаем топлёное молоко со свежевыпеченной ватрушкой (уже без сахара). И мне кажется, что вкуснее этого я ничего никогда не пробовал. А вся эта вечерняя обстановка представляется мне каким-то потусторонним, сказочным миром, дарованным нам Всевышним невесть за какие заслуги, а может быть, просто так, чтобы мы познали ещё одну из тайн нашей земной жизни, и я, через много-много лет, вспоминая это счастье, поделился им с другими людьми, видящими красоту совсем в ином – искусственном, и уже не нашем...
Спал я на полу, на мягкой, широкой перине, прикрывшись лёгким одеялом. Спал «мёртвым сном», одурманенный лесными звуками, ароматами, хозяйскими заботами – всей невероятной духовной красотой этого мира природы и небольшой деревенской обители, так неожиданно и счастливо встретившейся мне на жизненном пути. Когда же я проснулся, было уже светло. Хозяйка колдовала на кухне; хозяина тоже не было в спальне. На часах было около шести утра. Значит, и я не всё проспал сегодня, и день полностью в моём распоряжении.
Надел трико, рубашку. Поздоровался с хозяйкой. Поблагодарил её за чудесный ночлег. Спросил, где хозяин.
– Он ушёл давно траву косить. Пока роса – хорошо косится. Сегодня вон какой туман спустился! В такую пору по росе полезно побегать. Мы в былые времена на лугу просто валялись в чём мать родила. Вот счастье-то было!
Я выглянул во двор. Всё пространство вокруг было как бы окутано молочного цвета облаком. Видна была только ближайшая часть луга, огород, копошащиеся в нём куры. Чуть подальше вырисовывались силуэты лошади, двух коров и стога сена, уже заготовленного ранее хозяином. Издалека слышался ритмичный звук косы, срезающий сочную, нежную траву. В лесу пересвистывались пичуги... Солнце ещё не взошло из-за леса, и было немного зябко.
Я решил искупаться и побежал босиком по тропинке на дальний пруд. Он мне казался более уединённым и глубоким. Да и трава вокруг него была густой и мягкой. Молодая семья, кажется, ещё не проснулась, а возможно, родители уже уехали на работу (на велосипедах). Пруд тоже был покрыт утренним туманом. Здесь туман был особенно густым, будто спускающимся с невысоких берегов в воду. И вершины прибрежных кустов как бы выплывали из него, встречая моё приближение.
Вокруг царила полная тишина, и лишь шелест моих шагов нарушал её. Какое счастье было идти по мокрой траве, ощущая прохладу росы и вспоминая своё раннее детство с лужайкой перед домом, по которой мы бегали, где кувыркались, валялись, ловили бабочек и жуков. Почему бы сейчас не поваляться, как в детстве, о чём напоминала мне сегодня хозяйка? Этот вариант закаливания я ещё никогда не использовал.
Скинуть с себя одежду было недолго, и вот я уже качусь по мягкой траве, испытывая совершенно необычные ощущения холодовой и тактильной «акупунктуры» по всему телу. Ощущение полного слияния с природой, полного единения с ней. Казалось, что она щедро передаёт тебе свою живую силу – от травы, от росы, от самой земли, ещё прохладной, но такой родной и близкой. Хотелось кататься ещё и ещё, ощущая целительный холодок спиной, грудью, животом, ногами, лицом. Хотелось крутиться на траве, кувыркаться, как в детстве, и визжать от восторга. Последнее я всё-таки себе не позволил, зная, как далеко распространяются звуки в утренней тишине.
После прохладной росы вода пруда показалась мне тёплой, как парное молоко. И я вдоволь наплавался в этом естественном, природном тридцатиметровом «бассейне»… Пруд был достаточно глубокий, вода чистая, не взбаламученная купающимися. И чувство одиночества придавало купанью особенную прелесть.
К моему возвращению хозяйка уже накрыла на стол. Хозяин тоже успел вернуться с утреннего покоса. Мы позавтракали, и я стал собираться за ягодами. Вначале хотел побрать малины, потом поискать гонобобель и бруснику на болотных дамбах. День обещал быть жарким, и следовало использовать утренние, прохладные часы для основного сбора.
В малиннике иных сборщиков слышно не было. Да тут «конкуренции» можно было и не опасаться – простору хватало для многих артелей заготовителей. Ягода частично уже осыпалась и густым ковром лежала под кустами. Можно было брать и её, но она частично начинала уже портиться. Однако и на кустах её оставалось немало – со всех сторон краснели крупные ягоды и целые грозди, легко соскальзывающие с веток при первом прикосновении.
Уже наученный опытом работы на сече, я вначале немного прошёлся по малиннику в поисках ещё не переспелой и более крупной ягоды. Такая оказалась на менее измятых кустах в глубине зарослей, где я и расположился.
Бидон наполнялся быстро, и я даже не устал, когда он заполнился больше, чем наполовину. Последние два литра собирались несколько медленнее, поскольку мягкая ягода быстро уминалась и сразу отходила соком. Я наполнил бидон с верхом и к десяти часам был уже дома.
Старички занимались домашними работами и были очень удивлены, увидев меня уже с полным бидоном.
– Так споро даже наши дети не собирают! Видно, с лесом в дружбе живёте!
Действительно, сбор ягод был для меня радостным занятием. Я мог брать их обеими руками, а «резвости» способствовала, возможно, и тренировка пальцев при игре на фортепьяно. Да и общая тренировка способствовала этому: ноги были крепкими, спина в те времена ещё не болела.
Я оставил собранные ягоды старичкам, а сам решил до обеда сделать ещё один заход в малинник, не размениваясь на другую добычу. И к обеду вернулся уже с двумя полными бидонами – хозяева одолжили мне ещё один пятилитровый.
Усталость уже порядком чувствовалась, и я решил переменить характер нагрузки – пройтись по ближайшему лесу за грибами и черникой. Грибов набрал почти целую корзину. Черника же была везде наполовину обобрана, так что на мою долю досталось стаканов десять. Нашёл густой, обширный орешник, обильно увешанный ещё зелеными соплодьями. Жаль, но поспевают орехи только в сентябре.
К четырём часам был дома. Немного отдохнул перед непростой обратной дорогой. Поговорил со старичками. Получил от них подарок в виде сыра и творога – для мамы и бабушки, о которых я им рассказывал. Взял адрес, чтобы писать из Ленинграда письма, поблагодарил ещё раз за тёплый приём, нагрузил своего вездехода грибами и половиной собранных ягод, распрощался и с грустью тронулся в путь. У соседнего дома поговорил с молодыми хозяевами, уже вернувшимися с работы, а у дальнего пруда – с мальчишками, резвящимися в воде и на лугу, на котором я утром мял своими голыми телесами росистую траву, и покатил прямой дорогой к Шуе.
…Не скажу, чтобы я уж очень часто писал старичкам в этот учебный сезон, но ответы получал регулярно. Писала старушка. Об их отшельническом житье-бытье, о зимних сложностях и заботах, о грибах и ягодах, заготовленных для них мною в этот сезон. Конечно, им в этих заготовках помогали и молодые, но тем надо было и свои рты обеспечивать. Так что больше приходилось рассчитывать на свои силы, точнее, на одного деда. Но и тому ягоды давались уже с большим трудом.
Конечно, я мечтал ещё побывать в гостях у старичков, встретиться с природой тех удалённых краёв, полюбоваться их красотой и богатством. И надо сказать, мне это удалось, причём даже в течение целых трёх сезонов.
Вторая встреча произошла уже на следующий год. В тот раз каникулы у нас были в сентябре, и я прибыл в Шую на грибной сезон и в самый разгар орехового сбора. Конечно, первые недели отпуска провёл с друзьями, а на болото приехал уже в середине месяца, захватив побольше продовольствия и «столичных» подарков в виде красивых безделушек и коробки конфет, вызывавших восторг у лесной молодёжи.
Старички были как всегда приветливы и любезны. Хозяин сразу же повёл меня за грибами, познакомив с удивительной берёзовой рощей, где росли белые грузди. До сих пор я не встречался с ними, – наверное, потому, что осенью не ходил по лесам в связи с начинавшимися занятиями в школе. И эти чудо-грибы потрясли моё воображение. Толстые, упругие, ворсистые, с белого цвета шляпкой (иногда с желтоватым оттенком), они красовались по всей роще, – прячась в листве, в уже пожухлой траве, среди упавших веток, то прикрываясь жёлтыми и серыми листочками и выглядывая из-под них краешком шляпки, словно знакомясь с окружающей их осенней красотой. Чистые, без единой червоточины на срезе, они, казалось, сами просились тебе в корзину, будто зовя нас к себе: «Меня, меня сначала, я лучше всех, смотрите на меня!!.»
Они росли повсюду: то по-одиночке, уже больших размеров, то скоплениями миниатюрных белых «лесных медуз», то целыми семействами – от самых маленьких до переросших «великанов» величиной с чайное блюдце. Это был настоящий грибной рай, дарованный местным жителям, видимо, в знак благодарности за их доброту и любовь ко всему живому, к природе, с которой они срослись и не видели себя вне связи с нею. Единственным неудобством было то, что рощица эта располагалась километрах в пяти от болота и добраться до неё можно было только пешком по лесным просекам и еле заметным тропинкам.
Старичок рассказал, что появились грибы здесь пять лет назад. Возникли будто внезапно, сразу в большом количестве, и теперь их урожай увеличивается от года к году. В этом же году он выдался совершенно особенным, и очень жаль, что нет сил до него добраться.
Конечно, я сразу вызвался им помогать, и мы притащили по полной корзине этих чудо-красавцев. Старушка даже ахнула от неожиданности и предложила мне взять корзину с собой, но я отказался, опасаясь, что у нас соление может и не получиться. Тогда она пообещала снабдить меня уже готовой продукцией и пригласила снова приехать с ночёвкой на несколько дней.
Я с удовольствием променял шуйскую беготню на размеренность и спокойствие деревенской жизни и через сутки был уже у них, с надеждой на богатые сборы.
Белых грибов в ближайшей округе уже не было. Не осталось и гонобобеля с брусникой. Были собраны все орехи в расположенных по-соседству орешниках. На краю болота деревенские заготовители продолжали собирать уже совсем красную клюкву, с осторожностью передвигаясь по зыбкой, травянистой болотной трясине в специально сплетённых для этой цели «лаптях-мокроступах». К счастью, слой осенних грибов был в самом разгаре. Мальчишки несли из ближайших лесов корзины чёрных груздей. Я же мечтал ещё походить в дальнюю берёзовую рощу за полюбившимися мне белыми груздями. Первую партию их хозяйка засолила в огромной деревянной бочке – объёмом литров на двести, в надежде на мои последующие сборы.
Удивительно, но я нашёл дорогу до рощицы в хитросплетениях лесных тропинок и уже в день приезда принёс хозяйке полную корзину великолепных пушистых белых красавцев. А в последующие дни совершал уже по два захода туда (утром и после обеда), каждый раз с таким же результатом. Рощица была полна грибами, и обобрать её в одиночку не было никакой возможности. Я собирал их каждый раз сотнями, а они на следующий день появлялись тысячами. И тут вполне можно было выбирать самые лучшие. Хотя качество всех было отменное.
Погода все эти дни стояла осенняя. Солнца не было. Небо было затянуто сплошными серыми тучами. Периодически моросил мелкий, осенний дождь. Но это не смущало меня. Я предусмотрительно захватил с собой плащ, и он спасал меня от вездесущей осенней влаги. На ноги же хозяева дали мне пару сапог, обернув ноги портянками.
Осенний лес был по-своему прекрасен. Берёзы уже частично сбросили свой великолепный наряд, покрыв землю сплошным жёлтым ковром из опавших листьев. Среди берёз резко выделялись тёмно-зелёные контуры елей. То здесь, то там по пути встречались красные от переспевших ягод рябины. На нижних этажах леса розовели бесчисленными ягодами кусты шиповника. Поблекли совсем недавно зелёные листья папоротника, и он уже не казался таким высоким и непроходимым, как в июле-августе. Довольно часто в лесу встречались заросли ландышей с ярко-красными «плодами-ягодами» на фоне серо-зелёных листьев. Поражал красотой орешник, сохранивший на высоких ветках широкие светло-жёлтые листья – нежные, почти прозрачные. На некоторых кустах в глубине леса ещё висели желтоватые соплодия созревших орехов, и я с удовольствием принимался за сбор этого чудо-продукта.
В лиственном лесу уже почти не было видно зелени. Со всех сторон тебя окружало желтовато-серое пространство, пропитанное влагой, которая непрерывно стекала с веток и стволов деревьев. Слышался шелест падающих листьев и капель. Мир животных как бы растворился в этом умиротворённом пространстве. Закрытыми стояли муравейники; не встречались по дороге ежи; исчезли все певчие птицы, – и только дробный перестук дятлов нарушал тишину леса.
Лишь в одном месте на моём дальнем пути картина леса резко менялась. Здесь росли могучие дубы, липы, желтели по-прежнему яркие листья клёнов, красовались обвешанные ягодами калина и боярышник... И надо же было такому случиться, что на обратном пути я увидел этот лес, освещённый на непродолжительное время выглянувшим из-за туч солнышком! И он сразу засветился широкой палитрой жёлтых и красных красок, затрепетал на ветру, зазвенел водяной капелью, засверкал рубиновыми оттенками ягод, заблестел золотом и серебром радостных солнечных лучей, льющихся сквозь редкую листву деревьев. Можно было только себе представить великолепие этого леса недели полторы-две назад, когда он стоял в своей полной лиственной красе, на фоне белых облаков и голубого, залитого солнцем неба.
Неспроста старичок обратил моё внимание на него при нашем совместном походе. Говорил, что порой специально приходит сюда в светлую осеннюю пору полюбоваться всей его прелестью. Почему здешние великаны остаются до сих пор не вырубленными, – для него тоже была загадка. Видно, у местных «дровосеков» ещё сохранились остатки былой русской души, откликающейся на естественную красоту и великолепие нашей природы, и душа не позволяет рукам сотворить жестокое и непоправимое, оставляя красоту на созерцание нашим потомкам...
Два или три дня я наслаждался отрадой деревенской жизни, уже не помню. Но за это время наносил грибов целую огромную бочку. Старички принимали меня чуть ли не как члена своей семьи, пытаясь отдать мне всё лучшее, что было в их скромном деревенском хозяйстве, согреть моё сентябрьское пребывание здесь теплом и любовью своих душ и сердец. По вечерам рассказывали мне о своей жизни, о былом прошлом. К сожалению, меня тогда не очень интересовало прошлое. Я жил настоящей жизнью и больше стремился узнать об особенностях местных лесов, о ближайших деревнях, о тайнах болот и заросших лесом торфяников...
Провожая меня домой, они дали мне два ведра солёных грибов, тайный рецепт удивительного рассола, чтобы мы могли сохранить их на зиму, и много всяких деревенских деликатесов, с которыми в городе нам не суждено было уже встречаться (даже на наших шуйских базарах). Расставание было грустным, но скрашивалось надеждой на будущие летние встречи и продолжение завязавшейся между нами переписки... А дома, в Шуе, грибы деревенского засола были с восторгом встречены мамой и бабушкой. Рассол, приготовленный по деревенскому рецепту, оказался превосходным, и грибы сохранялись в подполье более года, радуя моих домочадцев деревенской прелестью. Мама даже в конце жизни вспоминала о них, упомянув об этом жизненном эпизоде в своих воспоминаниях.
Потом наши встречи прервались в связи с разными обстоятельствами. И встретился со старичками я уже в шестидесятом году, когда приехал к ним уже из Иванова, вместе с женой, Таней, после окончания обоими высших учебных заведений.
Старички постарели, но ещё держались, обеспечивая себя всем необходимым. С радостью приютили нас обоих, и мы провели у них несколько великолепных дней, радуясь общению с ними, местной природе, грибам и ягодам, которыми по-прежнему были полны ближайшие леса. Правда, не существовало сказочного малинника, который сгорел по вине неосторожных сборщиков, бросивших непогашенную сигарету. Зато в изобилии были гонобобель, черника и прекрасные грибы по опушке леса, которых я успевал собрать поутру на всю нашу, уже большую компанию.
В 1962 году мы посетили Жуковых уже втроём, вместе с годовалым Женей. Везли его в коляске от автострады по полюбившейся нам тропинке. И сын с явным любопытством созерцал незнакомое ему лесное пространство: кусты, деревья, траву, цветы, стрекоз и бабочек, сопровождавших нас всю дорогу до самого болота. А потом мы отдыхали у огромного гречишного поля, вкушая медовый аромат цветущих растений, слушая жужжание бесчисленных пчёл и шмелей и делая небольшой перекус перед завершающим этапом этой великолепной дороги.
Три дня, проведённые в гостях, показались нам Раем. Сын вёл себя превосходно! Вовремя ложился спать, сразу засыпал на полу, на мягкой перине, вместе с мамулей; вовремя просил есть, не отказывался и от деревенских деликатесов в виде доппитания. Гулял вместе с нами в окрестностях деревни; катался на деревенской телеге, уже вместе с весёлой компанией хозяйских ребят под предводительством одного из них. Днём спал в коляске на свежем воздухе, не обращая внимания на всякую кусачую мелочь в виде мух и комаров, которых днём было, правда, не очень много. Нам с Таней показалось, что такой отдых сыну тоже понравился.
Мы же совершили несколько выходов в лес и на дамбы, оставляя Женьку на попечение старичков, и сын хорошо вёл себя в наше отсутствие, и даже позволял катать себя и кормить юной и не юной деревенской гвардии.
Но всё же больше с природой общался я один, не опасаясь за сына, оставшегося на коллективном попечении. Сходил в дальние края на земляничную сечу. Однако ягод там уже не было. Пару раз прошёлся по дамбам, собрав по бидону голубики. Большую же часть времени проводил в лесу, где меня ждали мои любимые боровики и подберёзовики. Попадались и другие грибы: лисички, рыжики, моховики. Так что возвращался я не с пустыми руками. И каждый день нас радовала грибная жарёха, с картошкой и луком, удивительно вкусно приготовленная хозяйкой в печи.
Дни пролетели моментально, и вот мы уже движемся в обратный путь, провожаемые всеми членами деревенского семейства, подружившимися и с нами, и с сыном, и желавшими следующих встреч в будущие годы...
…К сожалению, следующих встреч не получилось. Последующие годы я не ездил в Иваново, проводя отпуск в Приморье. Со старичками переписывались. Два или три года они жили ещё на болоте. А потом их большую «болотную» семью переселили всё-таки в Кохму, и старушка сообщила нам об этом. И мы отправили им туда несколько писем. А потом переписка почему-то прекратилась. Возможно, хозяйка уже не могла писать, а молодые были, вроде бы, и не так близки к нам, а может, и вообще не любили писать письма... Так или иначе, но с 1965 года мы о старичках больше ничего не слышали.
В 1972 году после десятилетнего перерыва нам всей семьёй вновь удалось побывать в Иванове. И, конечно, я сводил сыновей Женю и Диму в те заповедные для меня края, к «деревне» «Болото». Год выдался крайне жарким и засушливым. В лесах было пусто. Высохло всё. Даже в лесу трава стояла сухой и поблекшей. Тренированные мальчишки легко преодолели длинную дорогу до деревни и были удивлены видом такого огромного болотистого пространства.
Деревни уже не существовало. От неё остались только полуразвалившиеся плетни палисадников, да несколько разросшихся кустов гладиолусов и золотых шаров – непременных спутников деревенской жизни. Сохранились и два высоких дерева, росших рядом с домами, а также остатки каменных фундаментов – всё, что напоминало о существовавших здесь постройках. Оба пруда густо заросли травой, и купаться в них уже не хотелось. Трава на лугу выгорела и пожелтела. Место, где некогда располагался малинник, было засажено сосёнками. Однако очередной пожар уничтожил большинство из них... Дальше высился тот же густой смешанный лес, рядом проходила та же объездная дорога, видимо, ведущая вокруг всего болота...
В лесу мы не нашли ни грибов, ни ягод. Дамбы заросли высокими кустами гонобобельника, на которых голубели мелкие, редкие ягодки. Неужели, год такой неурожайный? Или всё здесь успело выродиться за прошедшее десятилетие? Или природа просто грустит, расставшись со своими деревенскими друзьями? Она нам не могла сказать об этом...
Мы всё же побродили часа два по болоту. В одном месте нашли начинающую розоветь бруснику. На дамбе чуть не поймали голыми руками красавца-тетерева, вылетавшего из-под самых моих ног из-за куста. Спугнули нескольких уток, с кряканьем поднявшихся с одной из канав. В самом же начале пути встретились с огромным лосем – теперешним хозяином этих краев, который не захотел, правда, знакомиться с нами и дал дёру через густые кусты в сторону болотных топей.
…В последующие годы мы ещё несколько раз побывали с ребятами в районе болота, и оно напоследок щедро вознаградило нас за любовь и настойчивость. В тот раз мы не стали переходить его по дамбе, а решили побродить в его окрестностях с этой стороны. Здесь тоже были вырыты неглубокие торфяные канавы, стояли сложенные в штабеля торфяные кучи, по всей площади стали разрастаться сосенки и берёзки. Было много молодого гонобобельника и черничника. Однако почему-то ни тех, ни других ягод не было видно. Погода была хорошей, и мы решили всё же походить здесь – так, на всякий случай.
Прошли до болотных канав, вернулись обратно, дошли до леса – везде одинаковая картина: сплошной ковёр молодого черничника с вкраплениями более высокого гонобобельника, но опять-таки без ягод. Походили так около получаса и, несколько разочарованные, присели отдохнуть на сухом торфяном валу, за которым угадывалось небольшое углубление, типа широкой канавы. Перекусили, посидели и решили двигаться назад, чтобы побрать маслят и, возможно, земляники в знакомом сосняке, расположенном по ходу обратной дороги. Там я нередко задерживался и в былые времена, и этот лес ни разу не отпускал меня без подарков.
Поднялись, обогнули край торфяного вала. Я интуитивно заглянул за него… – и глазам своим не поверил. Вместо тёмно-зелёного черничника там синел сплошной ковёр из ягод гонобобельника. Да таких, каких я и не предполагал никогда увидеть. На малюсеньких кустиках висели, будто виноградные грозди, ягоды голубики, все спелые, величиной с настоящие «дамские пальчики» (сорт винограда). И этот ягодный ковёр распростёрся на добрую сотню квадратных метров, в небольшом – не более метра – углублении между двумя торфяными насыпями, и резко обрывался сразу на обоих торфяных склонах. Что способствовало зарождению здесь такого «локального» урожая – защита ли от холодных весенних ветров и заморозков во время цветения, тепло ли торфяных насыпей или ещё что – об этом я тогда не задумывался. Задумывался, как собрать эту неожиданную благодать, и как донести всё собранное до автобусной остановки (у деревни «Вятчинки»).
Мальчишки тоже рты раскрыли от изумления – для них это было настоящее чудо! И мы втроём с жадностью набросились на ягоды. Красота была неописуемая и, видимо, у нас тогда не было с собой фотоаппарата, иначе мы, безусловно, запечатлели бы её на пленку. Оставалось сохранить её в своей памяти: зрительных, тактильных, «слуховых» образах, когда мы непроизвольно издавали охи и вздохи радости от соприкосновения с нею. Поражало, как на миниатюрных кустиках могло развиться столько ягод, да ещё вырасти до подобных размеров! До сих пор на болотах я встречался с большими кустами гонобобельника и небольшими ягодками, типа нашей дальневосточной жимолости. Тут же висели крупные грозди – по пять, по шесть и более на кустике. Ягоды стелились почти у самой земли, но не касались торфа, вытесняемые кверху нижними веточками. На вкус были сочные и сладкие, с кислинкой и специфическим гонобобельным ароматом.
Тара наша наполнялась очень быстро: бидоны, пакеты. Работая с отдыхом, мы за два с половиной часа заполнили все взятые с собой ёмкости, но не смогли собрать всего доставшегося нам в подарок урожая. Моя вместительная сумка весила уже более пятнадцати килограммов – это я мог определить «на глазок». В каждом пакете было по 4-5 литров. Всего же было собрано килограммов сорок отборных ягод, и нагрузиться пришлось «по полной» каждому. Да, такого богатого урожая мы в лесу еще никогда не собирали.
И это было прощание болота с нами, ибо в скором времени вся эта удивительная природа перестала существовать. В Ворожино расширялся и без того большой свинокомплекс, и сточные воды решено было направить в район болота, предварительно частично осушив его и освободив от торфа огромный глиняный котлован. Частично были вырублены прилегающие к болоту леса, в том числе и мои любимые сосновые посадки с земляникой и маслятами; сказочная по красоте тропинка, ведущая к болоту, была расширена метров на семьдесят и превращена в проезжую дорогу, по которой туда-сюда непрерывно сновали могучие самосвалы; на самом болоте в течение нескольких лет проводились взрывные работы с целью ускорения оттока болотных вод.
Естественно, вся живность из этих мест сразу же разбежалась, расползлась, разлетелась. И, приехав сюда года через два, я увидел лишь пыльное голое пространство, идущее на многие километры от автострады и упирающееся в огромное белое, углублённое ложе – всё, что осталось от некогда многокилометрового болота... А ещё через некоторое время началась наша «перестройка». Свинокомплекс пришёл в упадок и, кажется, был вообще ликвидирован за ненадобностью в нашей новой жизни. Сейчас же широкая дорога на болото так и продолжает пылиться и зарастать молодыми берёзками и ёлочками...
Знали ли старички о происходивших в их краях переменах? Грустили ли о потерянном счастье «лесного образа жизни»? Добрались ли хоть раз в те края – уже на колёсном транспорте? Да и как вообще жили они в новых, городских условиях, – этого мы не могли узнать. А возможно, в семидесятые годы их уже не было в живых, поскольку при наших последних встречах им было под восемьдесят. К тому же, резкие перемены жизненного стереотипа могли негативно отразиться на их здоровье...
Вспоминали ли они в последние годы жизни о наших встречах? Помнили ли о юном «велосипедисте-страннике», столь неожиданно ворвавшемся в их стариковскую жизнь со своим неукротимым желанием общаться с природой, в том числе и с их родным, для меня таинственным, затерянным среди лесов болотом? Что вообще думали они обо мне, о нашей семье, встречая и провожая нас, отдавая нам кусочек своей доброй души и богатого сердца? Мне же они подарили очень много. И не только возможность общения с естественной красотой нашей природы, с особенностями деревенской жизни. Они позволили глубже узнать русского человека, с его удивительно богатой душой, добрым и отзывчивым сердцем, жизненной простотой и всемерной добродетелью. И мы вместе с женой глубоко прочувствовали на себе их благотворное душевное воздействие, сохранившееся во мне до сих пор, что и позволяет выразить своё отношение к ним в этих кратких, немного грустных, воспоминаниях.