Карьерные работы по добыче мрамора выполнялись заключенными особого режима в любую погоду. Здесь, в раскаленной от адской жары азиатской пустыне мрамор добывался для самого красивого в мире метрополитена. Казалось бы, что общего между далекой, затерявшейся в Кашкадарьинской области станции Караулбазар и огромным мегаполисом, столицей одной из сверхдержав?
Об этом думал зека Соловьев, пристально вглядываясь в ряды колючей проволоки , которые ему предстояло преодолеть, чтобы покинуть свое временное пристанище – колонию особого режима и обосноваться до конца дней в Москве. Он уже выследил солдата, любившего на посту читать книги и во время чтения нередко засыпавшего. Осталось выбрать удобный момент. Соловьев вновь и вновь просчитывал каждое движение, каждый шаг; мысленно он уже десятки раз преодолел внутреннее предупредительное, основное и внешнее предупредительное ограждения.
За спиной вдруг кто-то хрипло закашлял. Повернувшись, Соловьев увидел кряжистого пожилого зека, видимо, давно наблюдавшего за ним.
-Что, браток, когти рвать собрался? – насмешливо спросил бывалый сиделец.
-А тебе-то какого здесь надо? – задал, насторожившись, встречный вопрос Соловьев. И сделал пару движений, напоминавших засучивание рукавов перед дракой.
–Э-э-э! Браток, не надо в пузырь лезть! Мы с корешами давно накнехали для чего ты здесь торчишь! Мы знаем кто ты! Ты не фраер!
– А кто же я? – вновь с угрозой спросил Соловьев и шагнул вперед.
Уловив угрозу, пожилой зек сделал движение головой, давая понять, что за его спиной кореша и миролюбиво продолжал:
– По понятиям ты – не фраер. Сечёшь?
А раз не фраер, раз с нами на нарах паришься, мы не скурвимся. Суками не будем.
– А не по понятиям? – спросил уже гораздо спокойнее Соловьев.
– Для мусоров ты – вор-рецидивист, медвежатник. Ты – опаснейший преступник, подлежащий изоляции от общества развитого социализма.
Соловьев неожиданно засмеялся и дружелюбно спросил:
– Слышь, а ты не бывший легавый? Ботаешь по-ихнему как по фене! Лягавый, с понтом, ну мусор мусором!
Бывалый сиделец ничуть не обиделся, даже с каким-то самодовольством, коротко хохотнув, произнес:
– С мусорами много базара было. Здесь на зоне вертухаи мозги пудрили, а перед каждой ходкой следаки воспитывали в духе морального кодекса строителя коммунизма. – Помолчав, зек осторожно добавил: – Кореша усекли, что ты когти рвать собрался. Я и подошел, чтобы все по понятиям было. Мы за этим – он кивнул в сторону вышки, где стоял часовой – зырим больше тебя. Если ты еще менжуешься, не надо – он любит читать на вышке, а потом кемарит, крепко кемарит, вот тогда надо когти рвать и будет марафет. А на воле-то как будешь кантоваться? Опера не заметут?
– Не заметут. Какое-то время перекантуюсь в завязке. Обдумаю какое-нибудь дельце. На примете есть один городок... Только не подумай, что Караулбазар. Вот здесь-то сразу заметут. – Соловьев с опаской осмотрелся вокруг и заключил. – Завязываем базар. Лады?
– Лады! – ответил сиделец, и, резко повернувшись, зашагал в сторону карьера.
Взгляд зека Соловьева, которым он провожал собеседника, был таким же холодным и настороженным как и в начале их встречи…
До сих пор я не знаю,
До сих пор я гадаю,
Что моей помешало мечте,
И цветы хороши, и дарил от души,
Видно песенки были не те.
Эти слова песни в исполнении Олега Анофриева разносились из громкоговорителя по территории батальона внутренних войск. Свободные от службы солдаты сидели на скамейках у казармы. Рядовой Сомов чистил пряжку ремня, время от времени любуясь своей работой. Рядовые Муминов и Коростылев вяло болтали, слушая медовый тенор певца. Рядовой Леонов в который раз перечитывал полученное накануне письмо из дома. Из открытых окон казармы слышался громкий солдатский смех и звуки гитары.
– Федя, хорош блеск наводить! Пряжка-то аж горит вся! –Хорош, Федя! – сказал Коростылев.
–Тише ты, не мешай песню слушать о мечте. У каждого человека мечта есть, в том числе и у тебя, и у Муминова, и у Леонова. Так ведь, Серега? У меня мечта – дембель. А у тебя, Серега, какая мечта?
–У меня мечта тоже дембель, но это не самоцель. После дембеля надо учиться.
Коростылев, лукаво усмехнувшись, заметил: – У тебя целых одиннадцать классов. Куда тебе еще?
–Как куда, Иван? Вот у тебя есть профессия?
–Есть.
– Какая?
– Ну… Механизатор… Широкого профиля.
– Что ты закончил?
– У нас в райцентре сельское ПТУ.
– Видишь, а у меня нет профессии, учиться надо, поступать в вуз.
Молчавший до сих пор Муминов недоуменно спросил: – Мой старший брат поступил в институт сразу после школы, а что тебе помешало?
– Что помешало? – опустив голову, спросил Леонов. – Сам не знаю, что помешало.
– Ты не поступал никуда? – продолжал допытываться Коростылев.
–А-а! Я что-то слышал: лейтенант Смехов допытывался, почему с одиннадцатью классами образования и не в ракетных войсках, а всего лишь в конвойных, а ты…– воскликнул Сомов.
– Да подожди ты, Федя. Пусть сам все расскажет, интересно же, – прервал его Коростылев.
– Да, поступал я в шестьдесят восьмом году на юридический факультет Томского университета. Проходной балл набрал. Приходил на собеседование в деканат, заверили, что принят, но в списках зачисленных меня не оказалось.
– Как так! Не оказалось! – воскликнул Сомов. – Проходной же балл! Заверили, что принят!
– А ты ходил, узнавал… Почему? – допытывался Коростылев.
– У кого узнаешь: бабушка-вахтер спросила, кого ищу и ответила что ничем не может помочь – все в отпуске. Я ушел, стиснув зубы.
– Какая несправедливость. – Сомов намотал солдатский ремень на ладонь и ударил кулаком по скамейке. – И что теперь?
– Пойду на дембель, буду усиленно готовиться на подготовительных курсах на юридический факультет Красноярского университета.
– Встать! Смирно! – прокричал Муминов, первый заметивший подошедшего к казарме со стороны КПП старшего лейтенанта Панова.
– Вольно! – отдав честь вставшим солдатам, скомандовал Панов и зашел в казарму.
– Вольно! Садись! – следуя строевому уставу скомандовал Муминов.
Солдаты не успели присесть. Взвыли сирены, взвились ракеты ¬– сигнал боевой тревоги.
Раздался пронзительный возглас «Батальон! В ружье!». И эхом по всей части покатилось: «Первая рота В ружье! Вторая рота! В ружье! Третья рота! В ружье! Автовзвод! В ружье! Первый взвод! В ружье! Второй взвод! В ружье! Третий взвод! В ружье!»
Через считанные минуты батальон внутренних войск был готов выполнять любой приказ командира, вышедшего на крыльцо штаба объявить о причинах боевой тревоги.
– Товарищи! Наш батальон поднят по тревоге по приказу министра внутренних дел товарища Щелокова. Чем вызван этот приказ? Сегодня из колонии особого режима в городе Караулбазар Кашкадарьинской области совершил побег особо опасный преступник, рецидивист, специализирующийся на вскрытии сейфов Соловьев. Почему такое стало возможным? Преступную небрежность совершил, находясь на боевом посту, рядовой внутренних войск Алимулаев. Как показало расследование, этот солдат изменил присяге, вместо бдительного несения службы он читал книгу «Туманность Андромеды», после чего крепко уснул и дал возможность совершить побег опасному преступнику.
Товарищи офицеры, сверхсрочнослужащие, старшины, сержанты, солдаты! Наш батальон, согласно приказу министра обороны переходит на усиленный вариант службы. Будет увеличена численность несущих службу на вокзалах г. Ташкента и прилегающих населенных пунктов, таких как Чирчик, Сары-Агач, Келес и других. Наряду с этим личный состав продолжит плановые занятия по защите от оружия массового поражения, политической и строевой подготовке. Первая рота, согласно расписанию, отправляется на стрельбище. Батальон! Смирно! Первая рота прямо! Остальные напра-во! Шагом! Марш! Капитан Елисеев!
– Я, товарищ майор!
– Ведите роту на стрельбище!
– Есть! – последовал четкий ответ, а затем команда: – Первая рота! Ротную – запевай!
И грянули солдатские голоса.
Были мы вчера сугубо штатскими
Провожали девушек домо-о-ой!
А сегодня с песнями солдатскими
Да мимо них идем по мостовой
Не глядим! Раз-два! Раз-два!
Старшина-сверхсрочник Нестеренко вальяжно расхаживал у входа в здание самарского аэропорта, посматривая по сторонам и прислушиваясь к разговорам пассажиров. Неподалеку супружеская чета оживленно обсуждала предстоящую поездку в Москву. Муж настаивал весь отпуск провести в столице и вернуться назад накануне выхода на работу. Жена не соглашалась и предлагала посетить еще раз достопримечательности Самарканда: площадь Регистан, мавзолей Гур-Эмир, мечеть Биби-Ханым и вообще все, что ей так мило и знакомо. Муж вяло возражал, утверждая, что после дальнего перелета лучше отдохнуть дома, в Джизаке. «Они оттуда, где были ограблены два предприятия. Почерк преступлений принадлежит находящемуся в розыске «медвежатнику» Соловьеву» – подумал Нестеренко. В который раз он восстанавливал в памяти образ матёрого уголовника, его движения, походку, горделивую посадку головы, низкий, с хрипотцей, голос. Но где же, где же он? Да вот он! Старшина Нестеренко увидел входящего в здание аэропорта Соловьева. Тот был неузнаваем. Но только не для Нестеренко!
Что для Нестеренко большие темные очки!
Что для Нестеренко длинная, окладистая борода! Что для него отпущенные длинные космы вместо короткой зековской стрижки наголо. Это он и только он!
Дальше все шло по четко намеченному плану. Преступник был задержан у трапа самолета, вылетающего по маршруту Самарканд – Москва.