Старый тутовник
Рассказ
Тутовнику было много лет. Он был стар, но ещё крепок и щедро плодоносил. Хотя в его стволе уже образовалось несколько глубоких дупел, они не мешали по весне соку от корней двигаться к вершине и к раскидистым ветвям, в жаркие августовские дни дающим такую вожделенную тень. У него одним из первых набухали почки, потом проклёвывались клейкие листочки.
А летом он весь покрывался вначале бледными, потом розовеющими и в конце темно-фиолетовыми до черноты мелкими ягодами. В это время его окружали рои ос и птиц, а переспевшие ягоды сыпались на утрамбованную ногами ребятишек землю, окрашивая её и стопы детей трудносмываемым соком.
Рос тутовник на углу улиц Большой и Угловой. И когда был посажен, никто из старожилов не помнил, да и не интересовался. Говорили, что стоял он уже взрослым деревом ещё в революционные годы, пережил гражданскую войну, одаривал своими ягодами жителей вплоть до Великой Отечественной. Пережил и её лихолетье. И на его ветки опускалась сажа от горящей нефти, когда немцы бомбили Промысла. Это районы в окрестностях старого города, где качали и перерабатывали нефть. Говорили старожилы, что по Сунже тогда плыли нефтяные радужные разводы и горела даже вода.
Но война закончилась, наступило мирное время, а старое дерево так и стояло на углу, летом укрывая людей от палящего солнца, даря им свой урожай и не требуя ничего взамен.
Я родилась через девять лет после войны. И где-то лет с четырёх-пяти часто все летние дни проводила в кругу сверстников под этим деревом. Оно стало для детворы своеобразным клубом по интересам.
Мальчишки предпочитали лазить по его огромным ветвям, стремясь добраться до вершины, похвалиться своими ловкостью и выносливостью. А девочки в тени ветвей в траве устраивали свои девичьи игры с куклами, самодельной мебелью. Строили кукольные дома, играли в дочки-матери. Обязательно ели тутовые ягоды. Кто-то предпочитал собирать только розовые, потому что они были кисловатыми и приятными на вкус. А кто-то собирал уже перезревшие, приторно-сладкие, от сока которых и рот, и пальцы и лицо становились как чернила. Когда тутовник созревал, приходили взрослые. Обычно в выходной, расстилали на земле какие-то ткани, мужчины трясли ветви, и вниз сыпались зрелые ягоды. Из них варили варенье на зиму.
В угловом доме жили люди, которых не очень беспокоили дневные нашествия детей. Хозяева лишь опиливали слишком разросшиеся сучья, чтобы они не портили крышу дома.
А во дворе этой усадьбы был ещё один домик. И в нём жили мать с сыном.
О ней соседки на вечерних посиделках после трудового дня судачили, как о гулящей. Но нас, детвору, в эти свои обсуждения не посвящали, обычно отправляли купить семечек. Это было одно из доступных в то время лакомств.
Сын её, кажется, его звали Витей, был уже подростком, а на мой взгляд пяти-шестилетней девочки, так почти взрослый. Видимо, где-то пятнадцати-шестнадцатилетний. Довольно высокий, как мать красивый. Так его характеризовали соседки. И судачили, что непутёвая мать (отца при них не было) совсем забросила сына, не уделяет ему должного внимания. Хотя на мой, уже теперешний взгляд, мальчишка был сыт, прилично одет и не грубил взрослым. Но...
Было одно но... Параллельная улице Большой со стороны садов улица звалась Спокойной. Она граничила с грунтовой дорогой, за которой был устроен канал для подачи воды на нужды полива расположенных за ним фруктовых садов. И как раз напротив заканчивавшейся на пересечении со Спокойной нашей улицы Угловой, был обустроен шлюз и бетонный водосброс с шандором и небольшой плотиной для регулирования подачи воды на делянки садов. В то время они делились на верхние сады и нижние.
Вода для полива, как говорили старожилы, подавалась из Аргуна, была грязно-бурой от взвеси растворённой в ней глины. Но для деревьев она вполне годилась.
Канал был совсем небольшой, не более метра в ширину, выложенный из бетонных желобов. Но для нас, мелкоты, он был непреодолимым препятствием для посещения этих самых садов. Ребята постарше рассказывали об этих садах разные развлекательные истории, порой, даже страшилки.
А взрослые вполне обеспокоенно сетовали, что в садах собирается взрослая молодёжь, не охваченная вниманием комсомольских организаций. После войны в городе было в достатке не только воров, но и бандитов. Ведь там, где не хватает средств для жизни и продуктов питания, всегда находятся те, кто занимается их отъёмом у других людей и даже разбоем.
Наш участковый частенько наведывался в эти самые сады, гонял сборища молодёжи, но полностью избавить окрестности от сомнительных компаний был не в силах.
В садах, в укромных местах собирались любители игры в карты на деньги, здесь подростки приобщались к курению анаши. А пристрастившись к этому наркотику, пополняли ряды поставщиков ворованного.
Словом, само название садов было окутано каким-то флёром романтики, смешанной с криминальным душком. Законное любопытство пробуждали в детях и некоторые представления, созреваемые в их головах в результате недомолвок взрослых. Те любили вечерами, отдыхая перед домом после трудового дня, предаваться воспоминаниям о минувшей войне, о тяготах тогдашней жизни, о том, как выкручивались, чтобы спасти от голода детей, на какие ухищрения шли ради того, чтобы спасти их в случае болезни.
Все хорошо знали, что на улице Московской можно было найти всё: от дефицитного пенициллина до губной помады. Всё, что отсутствовало на прилавках магазинов, могло быть приобретено в лабиринтах дворов Московской. Туда сбрасывали наворованное, там приобреталась анаша и более сильные наркотики. Все об этом знали, милиция устраивала периодически шмоны, но... обитатели домов на этой улице всегда выходили сухими из воды. Уже много позже мой отец рассказывал, что все дворы на улице были соединены между собой потайными проходами, которые выводили нужных людей на соседние улицы, а когда и спасали при неожиданных обысках...
То было время возвращения населения в мирную и законную жизнь. Но многие, пригревшись на криминальных потоках денег и дефицитных товаров, очень не хотели этого возврата. Они понимали, что надо вербовать в свои ряды тех, кто продолжит за самокрутку с анашой приносить вместо денег наворованное. Потому и вовлекали неустроенную, обиженную молодёжь в употребление наркоты, в воровство, в прочий криминал, рассказывая байки о красоте бандитской жизни...
Одним из таких вовлечённых оказался и Виктор. Он, видимо, считал, что мать не даёт ему столько внимания, сколько ему бы хотелось, а может, думал, что обязан зарабатывать, помогать ей. Я была слишком мала в то время, чтобы понимать ту ситуацию. Знаю только, что закончилось всё для парня довольно плохо.
Однажды летним вечером, когда ещё не стемнело, но обитатели нашей улицы уже вышли со своими скамеечками и расположились перед домами для отдыха и неторопливой беседы с соседями, со стороны садов показалась фигура парня, шедшего странной качающейся походкой, чуть скособоченного, держащегося за живот. Периодически он пытался бежать, но потом опять переходил на шаг. Я узнала в нём Витю из дома с тутовником. У него из под рук вытекала кровь. Она окрасила светлую рубашку в алый цвет. А бледное, перекошенное лицо свидетельствовало, что парню очень больно.
Пока до народа дошло что к чему, он всё же добрался до своего двора. Приехала скорая. Он долго лежал в больнице. В садах милиция устроила очередной шмон, и на время бандитские посиделки там прекратились.
От взрослых я слышала предположения, что малец, видать, проигрался в карты, а отдавать было нечем, вот его и подсадили на финку.
Случай этот позволил взрослым в очередной раз на наглядном примере провести с местными подростками профилактические беседы на предмет того, к чему может привести дружба с воровскими и бандитскими элементами...
А потом я узнала, что мать с сыном из дома с тутовником уехали. Дом был продан. В нём поселилась Валька по прозвищу Поморка. Но и она не запрещала детям играть возле старого тутовника. А когда вокруг дома был залит бетонный фундамент (предполагалось, что дом будет обложен кирпичом), здесь собирались уже и по вечерам. На фундаменте было удобно сидеть. И можно было рассказывать разные истории. Тем более, что все уже были школьниками, начали читать книги, а там было столько разных страшилок, которые так поражали воображение...
И вот пришло время, когда владельцы дома решили, что старое дерево им мешает. Да, тутовник был стар. В своё время мы пытались обхватывать его руками. И это получалось только двоим, а то и троим одновременно. Потом мы подросли, но обхватить в одиночку корявый, с истрескавшейся корой ствол не удавалось даже взрослому мужчине, а что уж говорить о нас, подростках. Но дерево продолжало плодоносить, оно щедро отсыпало людям свои ягоды. А им они уже были не нужны...
И однажды тутовник спилили. Его ствол распилили на дрова. И от могучего дерева остался лишь пень, который потом ещё много лет стоял напоминанием о старом тутовнике, а бывшие малолетки, став подростками продолжали иногда устраиваться на пеньке и уже старом, так и не использованном по назначению фундаменте для своих посиделок...
Юхнов, март 2018г.