Деревенский клуб был полон народа. Сидели не только на штатных местах, пронумерованных рядами и стульями, но также и на приставных табуретках, принесенных из дома, а также на импровизированных скамейках, сооруженных из досок между табуретками. А пацаны, которых согнали с приличных мест старшие, шмыгая не просыхающими от мокроты носами и вытирая то и дело носы рукавом, расположились прямо на полу, но поближе к сцене.
Все как на солидном собрании: первые ряды заняло начальство со своими женами и родственниками, они же местная интеллигенция, то есть председатель колхоза, главный врач местной амбулатории, он же по совместительству рентгенолог, а по-деревенски Рентген Наумыч, здесь же директор школы, начальник милиции, отделения банка, пожарной охраны.
Второй ряд в табели о рангах принадлежал клеркам вышеназванных учреждений и приближенных первой гильдии деревенского общества: здесь восседали с не меньшим к себе уважением бригадиры полеводческой и животноводческой бригад колхоза, старшая медсестра больницы, все с супругами и некоторые с детьми, завуч из школы и клерки других управленческих структур местного общества.
И то правда, не каждый же день в деревне происходит встреча с прекрасным искусством на сцене старого деревенского клуба, когда самородные артисты со всей округи собираются на смотр художественной самодеятельности, чтобы побороться за право выступить на областной сцене, а кому повезет больше, может и на московской.
В основном будни сельчан заполнены работой на полях и на фермах, в учреждениях и на стройках социализма, поэтому каждое такое действо собирает почти всех жителей немалого по деревенским меркам села. Они приходят в очаг культуры нарядные, причесанные, благоухающие мужским парфюмом под общим названием «Шипр» и женским «Красная Москва». Только эти товары были у заведующей сельпо Юлии Сергеевны Новиковой, которая со своим супругом, шофером доротдела восседала, конечно, на первом ряду, где всем загораживала обзор сцены своей шляпкой, которую и разглядывала вся публика до начала концерта. Видимое ли дело, вместо шестимесячной завивки и самодельных кудрей, которыми были украшены головы почтенных дам деревни, нацепить вызывающую шляпку, да еще не снимать ее в помещении! Нет, конечно, во французском кино «Фанфан-тюльпан», которое крутили в клубе недавно, все видели артистку в шляпке за столом в ресторане, но, чтобы в деревенском клубе – это уж слишком.
Однако никто не осмелился сделать Юлии Сергеевне упрек в том, что она отступила от деревенских традиций, потому что знали, что сами они полностью зависят от ассортимента ее магазина, и каждая женщина, невзирая на положение и возраст, когда-нибудь нуждалась в услугах правительницы местного «бутика».
Были и другие замечательные личности в переполненном зале, замечательные не орденами и медалями, а от слова «замечены» именно сегодня и именно этим собранием. Замечена всегда, бывала Сара Лихтенштейн, которая заведовала лабораторией в местном очаге медицины. Хотя подчиненных у неё было одна ученица, недавняя выпускница местной школы, провалившая экзамен в медицинский институт, да уборщица тетя Глаша, женщина без возраста, всегда работавшая в лаборатории и заменявшая при необходимости двух других с тем же эффектом, когда требовалось сделать ночью срочный анализ крови экстренному больному.
Сара одна в деревне из женщин постоянно курила, поэтому зубы и пальцы у неё от папирос были желтыми всегда; может быть, поэтому она появлялась в обществе в неизменных черных сетчатых с узором перчатках и зимой и летом.
А может потому, что эти перчатки напоминали ей о другой далекой жизни в блокадном Ленинграде, когда все вокруг умирали от голода, а она чудом выжила, а теперь вот попала неизвестно как в эту глушь, чтобы провести здесь остаток своей жизни. Сару никто не осуждал, никто не злословил на её счет, просто разглядывали. И ещё просили её перчатки для спектаклей в доме культуры.
Была еще одна супружеская пара в зале, которая привлекала всеобщее любопытное внимание, это Борис и Елена Миревские, они оба преподавали в школе, он - физкультуру, она – французский язык. Но разглядывали их не поэтому, никто не заметил особых способностей по физ. подготовке у школьников, а французский язык в деревне, как ни старалась Елена, заканчивался на фразе «пардон, мадам», которую часто произносил подвыпивший местный ловелас и сердцеед Василий Левушкин.
Их разглядывали потому, что всей деревне было известно: Борис рогат, а записки от Елены к Левушкину и обратно носят в дупло ученики пятого класса, где Елена числится классным руководителем.
Однако разглядыванием дело и заканчивалось, потому что все также знали, что Борис увлечен педагогикой и ему наплевать, чем развлекается его жена, а за детьми ухаживает мама Бориса, благообразная полячка Берта Карловна Миревская, так что все идет своим чередом. Все трое, кроме мальчишек, сидели в третьем ряду, немного правее от центра, были прилично одеты в платье явно не из местного «бутика», чем также привлекали внимание обывателя.
Так вот, о синей вазе. Весь этот цвет деревенского общества собрался на смотр художественной самодеятельности районного дома культуры. Все бы ничего, да талантов в этом районе было не так уж много и в основном они разыскивались в местной средней школе среди старшеклассников.
А за кулисами в это время шла напряженная работа самодеятельных артистов. Руководили всем этим действом две еврейские женщины. Одна рано постаревшая, немного «под шафе», с аккордеоном в руках и неизменной папиросой в углу рта- Валерия Абрамовна Вельтман.
Впрочем, когда еврейка с аккордеоном хотела отдохнуть, она «принимала на грудь» больше, и её подменял на концертах Ваня Разумов, местный гармонист.
Вторая еврейка была дочь, Люся Вельтман, которая и была художественным руководителем в клубе, потому что маму уже нигде не принимали на работу музыкальным руководителем, а только уборщицей. Маленького росточка, с шикарными волнистыми волосами до плеч, Люся в модных шпильках на высоченных каблуках и с широко распахнутыми глазами. Если бы не испорченный передний зуб, на ремонт которого не было денег, был бы у этих женщин рядом мужчина.
Наконец публика собралась в зале, артисты подготовились к выступлению, и концерт начался выступлением хора исполнившего русскую народную песню «Утушка луговая». В хоре пели все, кто был задействован в концерте, поэтому в перерывах между номерами конферансье Люся развлекала публику, как могла. Рассказывала о передовиках производства, читала стихи, объявляя следующий номер, долго объясняла, кто будет выступать, и как готовился номер.
Это было необходимо, чтобы зазывать в клуб новых артистов, иначе клуб не выполнит план по культурно-массовым мероприятиям. За всем этим следили из зала начальник отдела культуры райисполкома и председатель сельского совета.
Концерты в клубе были не часто. Каждый раз это становилось событием, к которому готовились и артисты и особенно публика. На то она и публика, чтобы готовиться к публичному выступлению. Людей посмотреть и себя показать.
Помню, когда мы с мужем женились в сельском совете, собралась почти вся знать деревни, а потом почти все брачующиеся приходили в сельсовет в моих длинных белых перчатках. Считалось изысканным и модным быть в платье без рукава, но в длинных белых перчатках. Кто знает, может быть, поэтому и брак наш не распался до сих пор? Всё бы было так просто в жизни!
В концерте было много интересных номеров, которым неистово аплодировала публика. Многие номера вызывали восхищение талантливостью исполнителей. Превосходно исполняла лирические песни ученица десятого класса Ульяна Кузнецова. Не важно, что отец её был учителем физики, а мать – математики, и оба они в бешенстве ждали окончания концерта, чтобы задать трёпку своей дочери за такие песни, «о любви». Ульянка в последнем классе школы вообще часто не приходила домой ночевать летом, но после школы «выскочила замуж», закончила вскоре педагогический институт и стала благообразной матерью четверых детей.
Танцевальная группа нашей агитбригады с азартом отплясывала румынский танец «Сырба», где вечно не хватало танцоров мужчин и их заменяли переодетыми девушками.
Были и клоуны, и акробаты, и солисты-чтецы в этом замечательном концерте. Был даже фокусник иллюзионист! Этот фокусник так изощрялся на сцене, чтобы не заметили секрет его фокусов, что в самый неподходящий момент даже чуть не упал со сцены в зал. Хорошо, что его успел подхватить кто-то из зрителей с первого ряда.
Всё это было стараниями нашего художественного руководителя Люсеньки Вельтман. Всё было прекрасно подготовлено, замечательно отрежессировано, и выстроено для концерта, но чего-то всё-таки не хватало «в этих щах». Какой-то изюминки сельского масштаба, что привело бы всю публику и жюри конкурса в восторг. Не просто в восторг, а в «телячий восторг»!
Тогда моя лучшая подружка, за которую меня постоянно ругали дома родители, Люся Вельтман позвала меня вечером к себе домой. Мы с ней никогда не пили вино, только чай с сушками и карамелью, которую всегда держала у себя подружка. Но всё равно мои родители думали, что наша дружба порочна, Люся была на пять лет старше меня. Ведь я училась в школе, а она работала в клубе, «рассаднике порока».
В этот вечер мы обсуждали с Люсей, как лучше построить концерт, чтобы публика всё больше и больше заражалась атмосферой конкурса, больше аплодировала, и, наконец, пришла бы в такой восторг, чтобы присвоить выступающим главный приз – синюю вазу венецианского стекла, которую Люся привезла накануне из областного центра. Ваза была прекрасной. Правда, почти никто из присутствующих в зале и в жюри не мог оценить её по достоинству, потому, что никто не имел представления об её стоимости. Мы с Люсей целый вечер разглядывали прекрасный приз и даже не думали, что будем иметь эту возможность ещё долго.
Но мы были молодые, образованные, мечтательные фантазёрки. И мы переплюнули всех: и публику, и райисполком, который организовал этот конкурс художественной самодеятельности, и отдел культуры, который наблюдал за нашей нравственностью, и жюри, которое уже устало оценивать подобные конкурсы в других районных домах культуры. Мы их всех «сделали»!
Мы с Люськой, моей подружкой, ещё не знавшие пороков совкового общества, сыграли именно на пороке. И мы выиграли! Мы придумали номер художественной самодеятельности, который выходил из ряда вон всех номеров концерта.
Правда Люся меня долго уговаривала, а я не соглашалась, потому, что боялась родителей. Но потом я решила рискнуть. И я не ошиблась! Ваза синяя венецианского стекла досталась мне, как призёру районного конкурса.
Теперь время рассказать, что это был за номер. Он был очень необычный для районного дома культуры, но вполне тривиальный для любого городского клуба. Это был танец с лентой, как элемент художественной гимнастики. Но изюминка была в том, что ещё никто и никогда не выходил на сцену районного дома культуры в откровенном костюме из атласа. Ткань переливалась всеми цветами радуги на хрупком, но сильном и гибком теле молодой, не тронутой пороком детской фигурки. Весь зал, затаив дыхание, в восхищении следил вовсе не за фигурами танца, а за стройными и подвластными музыке ножками гимнастки, её гибким станом, очаровательной головкой, клонившейся вслед за движением атласной ленты. Ленточка извивалась по сцене, как змейка. А за ней вилось гибкое, нарядное, обнажённое тело гимнастки. Эта фигурка заставила всех затаить дыхание, просить бога о том, чтобы эта феерия танца не кончалась никогда.
Самое интересное было в том, что я очень волновалась перед выходом на сцену, но, когда вышла, стала совершенно спокойна. Мне доставляло удовольствие выступление, я упивалась музыкой и движением, и я не хотела уходить со сцены, продолжала и продолжала кружение в танце, а баянист всё играл и играл, как будто чувствовал моё настроение.
Шквал аплодисментов вызывал и вызывал меня на поклон, а родители мои, удивлённые и польщённые моим успехом, аплодировали вместе со всем залом.
Синяя ваза венецианского стекла, главный приз районного конкурса художественной самодеятельности была завоёвана таким приятным и таким благородным способом.
Жюри тоже было в восторге. Им не надо было мучиться выбором из одинаковых талантов, зал решил за них. После концерта председатель жюри, немного подвыпивший после банкета, долго уверял Люсю Вельтман, в том, что « девочка, несомненно, очень талантлива. И ей непременно надо в артистки». Но Люся- то знала, что ни в какие артистки мне не получится пойти, а буду я или врачом или учителем, а стала я инженером. Но это случилось много позже истории с синей вазой.
А история с синей вазой на этом не закончилась, и имела своё необычное продолжение, связанное с моей незабвенной семейкой. В семье у нас числились тогда отец Сергей Павлович, начальник заготконторы, Вера Павловна, его супруга, старшая медсестра местной больницы и три их дочери Надя, Света и я, Анфиса. Отец и мать работали, Надя училась в педагогическом институте, в Куйбышеве. Мама Вера каждую неделю стряпала домашнюю лапшу, чтобы в субботу эту лапшу отец отвёз Наде в общежитие. Никто не видел, как эту лапшу сразу съедали всей комнатой, но всё равно возили регулярно.
Света училась в начальной школе. Каждый раз, когда меня звали сверстники на репетицию или в поездку с агитбригадой, или просто в школу на спевку, мне говорили:- «Светку не возьмёшь, не пойдёшь».
Синяя ваза венецианского стекла стояла у нас дома на столе с весенним букетом сирени. Сирень благоухала всеми ароматами весны, а я радовалась, что в доме у нас на столе с сиренью стоит синяя ваза венецианского стекла.
В один из прекрасных вечеров села, когда тёплый воздух пропах навозом, когда соловьи заливались трелями, когда испарина шла от тёплой земли, семья собралась дома и обнаружила, что нет дома Светки. Все кинулись её искать. И никто не заметил в суматохе поисков, что вместе со Светкой пропала со стола синяя ваза венецианского стекла. С нею пропал из дома и аромат сирени, всегда сопровождавший празднование дня рождения матери, Веры Павловны 19 мая.
Такого никогда не было в нашей семье, чтобы кто-нибудь пропадал. Все всегда знали, кто куда пошёл, когда вернётся, где задерживается, почему. Теперь вся семья стояла «на ушах». Все бегали по соседям, знакомым, подружкам Светки. Но никто ничего не знал о ней.
Тут припомнили все Светкины смешные словечки. Например, когда ей отец привёз из Куйбышева новое осеннее пальто терракотового цвета, она, возвратившись из школы, заявила.
- Тёплое пальто, только немного в швах продувает!
Кроме этого, вспоминали всё, что могло её обнаружить, но никто даже не догадался о синей вазе венецианского стекла.
Искали долго, исступлённо, плакали, впадали в отчаяние, хотели уже писать заявление в милицию о пропаже ребёнка, но вовремя спохватился отец. Он пошёл на скотный двор своей работы. Он видимо интуицией воспользовался. Решил посмотреть рядом с домом, на скотном дворе заготконторы.
Сначала мы все кричали.
- Света! Светочка! Отзовись, объявись!
Видимо, наши крики только пугали ребёнка, она не отзывалась. Все стали думать, что произошло непоправимое несчастье, со Светой что-то случилось чудовищное. И только отец был спокоен. Он обшарил все телеги на скотном дворе и в одной из них нашёл спящую безмятежным сном дочку.
Отец принёс её на руках домой, уложил в постель. И только утром мы узнали, что Светка разбила вазу венецианского стекла и боялась, что её будут за это ругать. Сначала она пряталась в соломе, а потом заснула и ничего не помнит.
Вот так прозаично и закончилась радость обладания великолепным призом, синей вазой венецианского стекла. Всего-то и порадовались, что две недели. «Как жаль, что счастье так недолговечно, как жаль, что липы коротко цветут!»
7 ноября 2009г.