Между деревьев неслышно брёл человек. Со смутного неба порошил снег, укрывая ветви древ и белыми мушками жаля изрубцованную, иссохшую кожу странника. На мужчине не было ничего, кроме изодранных, давно истлевших лохмотьев, в которых уже нельзя было признать одежду.
Правая рука – почти голый костяк – была плотно прижата к груди, левая – столь же сухая – волочилась по белеющей земле; ноги с трудом несли измученное тело всё дальше в лес, навстречу ледяной мгле и безвестности.
... Холод сжал странника морозным кулаком, играючи раздавил. Ноги подкосились, враз потеряв последние остатки сил, тело безмолвным и безвольным остовом, лицом вниз упало на снежное покрывало ... Но мужчина не умер. Тело дёрнулось – сначала нога, после - всё выше и выше, судорога сводила всего его раз за разом, вновь и вновь, крутя и ломая – а затем …
... Кожа рвалась, окровавленные кости, обвитые тёмными, тугими верёвками мускулов, вырывались наружу; на остатках хребта, выпиравшего бугристой дугой, дыбилась грубая бурая шерсть. Удлинялись ноги и руки; ногти, ставшие когтями, скрёбли промёрзлую землю, взрывая и выворачивая её. Треснул и раскололся череп, челюсти вытягивались вперёд, усеянные кривыми клыками; над головой раскидывались огромные ветвистые рога, покрытые свисающими с них лоскутами старой кожи.
Опираясь на передние лапы, первый вендиго встал, отряхиваясь и сбрасывая с себя лохмотья плоти. Уродливая, обагрённая кровью морда поднялась, ноздри втянули снежный, колкий воздух.
Морозную мглу сотряс низкий, раскатистый рёв.