Анапурна
Независимо от погоды, она шла на работу пешком. Метров триста, но в наших в горах, да еще на лыжном курорте под самыми небесами, случается и минус двадцать, и больше. Сугробы бывают по колено, – это когда рабочие убрать снег и очистить пешеходные дорожки не успевают: тогда впору натягивать бахилы. Впрочем, большие снегопады только раза три в году, – и тогда сразу же объявляют «шторм». Всю зиму холодно и ветрено, но снег падает немного и не часто, – сантиметров по десять-пятнадцать за раз и держится дня три-четыре, максимум неделю. Гору приходится задувать искусственно.
Выглядит резорт обычно, почти землянично, – рождественский домик и белое марево кругом, только с современными стеклами и машинами. Площадь перед административным зданием и учебным центром, размером под двадцать больших автобусов, направо просторная парковка на пару тысяч машин, а дальше плато, на котором расположен городок. Потом склон обрывается в широкий распадок между горами – снова выравнивается, а затем плавно уходит вниз к долинам. Из этого зеленого пространства выкатывается на наш город рассвет. Окрашивает небо в невероятные красные, пурпурно-пламенные цвета, а потом, из розового и алого разлива красок, выныривает в небеса яркое-преяркое солнце. Горы стоят молчаливыми стражами по обе стороны действа и выпускают светило на свободу, медленно расходясь в стороны острым каменными вершинами. Солнце вспыхивает дугой, будто сотни сварщиков враз соединили электроды своих аппаратов и не размыкая рук, удерживают дугу в миллион вольт как можно дольше. Напротив, с другой стороны горнолыжной базы, поднимается к городу шоссе от Сити. И когда дорога подходит к городку, а ты едешь наверх именно в это время суток, как раз в момент этой вспышки на восходе, попадаешь в отрезок пути, по которому двигаться можно только наощупь, – смотреть вперед нельзя из-за этой самой «сварки». Узкий асфальт, будто по струнке упирается в Солнце. А оно, оголенное и яркое, все заливающее, старается помещать неожиданным зрителям увидеть рождение чуда. Машина упирается в огромный огненный шар, – ты мгновенно слепнешь. Сетчатка не выдерживает напряжения и закипает. Самым безбашенным водителям остается успеть наклонить голову, прикрыть ладошкой глаза, уцепиться краем зрения за линию разметки дороги, и так потихоньку-потихоньку доползти до первых домиков. Не факт, что едущий сзади, не зазевается, и, не ожидая такого ядерного катаклизма, потеряет контроль над скоростью, выпадет из ощущения времени, заблудится в пространстве и не въедет тебе в хвост. Знаете, за сколько минут садится солнце? За шесть. Столько же солнце поднимается из распадка за паркингом, и еще в два раза больше времени ползет вверх, преодолевая полосу тумана. Наверное, это оттого, что оно еще сонное. Оно о чем-то задумалось, и не сообразило, что своей отдохнувшей за ночь мощью зальет белые долины ярчайшим светом в биллион люменов. Выдержать такое сияние не под силу никаким стоикам. Лучше переждать на обочине.
Часов около восьми всепоглощающая световая волна упирается в фасад офиса и школы, – наступает минута магии. От торжества и главенства природы начинают пылать зеркальная стена главного холла, гранит фундамента, крыша, арки пролетов, пешеходных переходов, снег на учебном склоне, елки и опоры канатки загораются вслед за ними и пламенеют.
Каждое утро, как раз со стороны восходящего солнца, точно из середины огненного шара появляется волшебный силуэт девушки. Сначала нет никого и ничего, – только зарево. А через секунду из полной монополии света, рождается малюсенькая точка. Потом угадывается ее рост до зернышка, затем происходит медленное увеличение объема. И, наконец, наступает полная материализация, – рождается женское начало. Но вначале все-таки было пламя мужского желания.
Цоканье по тротуару высоченного каблука отвлекает внимание, и уловить, когда точка превратится в линию, невозможно. Через секунду она становится четче, а затем, наполняясь и наполняясь, превращается в реальные бедра, плечи, талию – приобретает неясные очертания. Звук еще до материализации картинки, как бы дает команду: «Жди! Что-то произойдет!». И нужно ждать!
Весь месяц с начала своей работы и пребывания здесь он тайно наблюдал это колдовство. И день ото дня не снижался восторг от присутствия при рождении откровенного чуда. Накал ожидания не только не снижались, – ощущения обострялись, чувства утончались, – у них появлялся цвет, запах, вкус. Это становилось чем-то вроде наркотика, без которого нельзя больше жить, и связь с которым уже нельзя разорвать. Зависимость от необходимости видеть эту женщину становилась равносильной дыханию, жажде, свету, голоду, теплу.
Линия наполнялась бедрами, вырисовывались плечи. Талия, а потом все остальное, соединялось с землей неестественно высокими ногами. Предположить за этим земное существо было абсурдно. Все вокруг него проникалось мгновением сотворения любви, – и, ни мозгам, ни душе сопротивляться этому не было сил. То, что миллион лет таилось над человеческим разумом, то главное космическое, прорывало время, чтоб дать дорогу волшебству сотворившему материю. Верх неба над женским силуэтом загорался, протуберанцами ее рыжих волос. Они разлетались во все стороны, как лоскуты пламени ночного костра. Неизвестно, как держалось это рыжее пламя на маленькой головке, прикрепленной к крепким плечам неестественно длинной шеей. Как алая роза на тонком стебле, растущая зимой из снега.
Не надо сушить себе голову. Переход из других миров, – дело обычное. Для тех, кто это умеет.
Женщина не торопилась. Материализация продолжалась около минуты. Она не спешила, – она жила, она цвела, она царствовала.
Силуэт обтягивался юбкой, одевался в шерстяной жакет, с длинным и объемным вязаным шарфом. От восхищения не отвлекало даже отсутствие пальто или шубы.
Она направлялась к зеркальному кубу административного корпуса, уверенно выкидывая крепкое бедро вперед, каждым своим движением, как бы вызывая мир на соревнование в красоте и совершенстве. Поднялась по ступенькам, при каждом шаге делая неуловимые завораживающие слух, паузы. Двинулась к двери, точно зная, что «Сим-Сим» откроется без всякого заклинания. Даже шепотом не надо обозначать слова и нотки. Безошибочно узнав законную хозяйку, двери безропотно разошлись. Стеклянные полотна, услужливо распахнув перед ней просторный и теплый вестибюль, замерли в восхищении, как два швейцара в прозрачных ливреях.
То, что происходило внутри офиса, за его зеркальными окнами, и куда это эфирное тело направлялось, разглядеть было нельзя. Человек, стоящий по ту сторону стекла, чувствовал себя в полной безопасности. Он быстро встал, когда двери перед девушкой послушно раскрылись.
Каждое утро он приходил на работу раньше других, чтоб иметь удовольствие наблюдать такое волшебство. Он откидывался в глубокое директорское кресло, положив широкие ладони на дубовую столешницу директорского стола. Неизнеженная рука, набирала тепло от покрытой натуральным масляным лаком мощной древесины и отдавала обратно, подпитывая его весь рабочий день. Он замирал и ждал этой минуты. Отказать себе в участии в рождении чуда, он уже был не в силах. Эта молодая провинциальная леди явно была не слабее дуба, из которого был сделан его стол. И никак не слабее солнца, из которого рождалась утро. Ее маленькая фигурка заслоняла горы, в которых она жила.
За пол секунды до того, как Егудит поставила носок красного сапожка на ковровое покрытие холла, он поднялся из кресла и, вышел через заднюю дверь кабинета в коридор, ведущий на тренерскую площадку. Солнце не унималось, – светило еще ярче. Он обогнул здание учебного центра вокруг и снова вошел в офис через минуту после огненной барышни. До сих пор ему удавался этот трюк с подглядыванием. А потом, попав в офис, удавалось создавать впечатление, что начиная рабочий день, он озабочен делами, погружен в бизнес и думает только о нем и ни о чем другом. Стоун прошел в свой кабинет, приступил к разборке бумаг, документов. Она провела его взглядом, взяла большую папку, вошла в его кабинет вслед за ним. Струн кивком поздоровался, жестом указал, куда положить документы, взглядом спросил, нет ли чего важного. Не произнеся ни слова, она ответила: «Нет». Чуть опустила голову, имитировала книксен, но только имитировала. Ни звука: только глаза!
– Больше ничего? – Спросила она взглядом и, подождав несколько секунд, вышла.
Женские мысли крутились в голове – Ему к лицу твидовый пиджак, строгая рубашка. Хотя они разного цвета и из различных тканей, но очень гармонируют с цветом волос. Приятно, что он любит чистые и сочные цвета. Он пользуется одеколоном не резкого запаха. Жаль, что характером твердоват, но красивый человек! Нет, не лицом, – внешне и поведением он чем-то похож на техасца. Правда, такими чаще всего бывают русские. Жесткий, прямой, последовательный, рассудительный, немногословный, но добрый. Из разряда тех, кто умеет терпеть. Это чувствуется. Женщины, таких любят, любят по-настоящему. К таким женщины по настоящему добры, таким искренне преданны: после тысяч и тысяч капризов, но таким не изменяют.
С первого дня они не подружились. Не сложилось с первого мгновения. Знающие люди говорят, – «черная кошка пробежала».
Она, главная достопримечательность и королева резорта, черная кошка Марго, всегда дремлющая в лучах мартовского солнца, никогда не обращающая внимания ни на кого, как обычно, возлежала на гранитном парапете цоколя здания. Ее любили и холили, она понимала всех, но решительно не подпускала к себе никого. Одно слово Кошка! Да еще с таким именем! Марго! Королева Марго!
Он, купил этот резорт, приобрел эту горнолыжную школу и через друга укомплектовал персонал, – в большинстве, оставив старый. В день, когда он впервые появился здесь из своей звездной Европы, черная кошка, встала, потянулась, задумалась на минуту, потом двинулась с места, в одном ей, и не известно почему, выбранном направлении. Что-то очень важное привлекло ее на другой стороне паркинга» Почему отложить решение этого вопроса было никак нельзя? И как будто кто-то включил кино для спешащего на работу персонала. Марго спрыгнула со своего царского места на брусчатку, выпрямилась, потом, демонстративно медленно, у всех на глазах, точно по прямой линии, на идеально равном расстоянии между ним и ею, прошествовала на другую сторону дороги, остановилась, села и несколько раз повернула голову, ток нему, ток ней, словно оценивая результат содеянного. Это видели все. Это было, как кадр из фильма, как пророчество как заклятие, как задача, которую оба они непременно должны решить, но только вместе.
День начинался обычно. Стоун провел несколько коротеньких совещаний. Сначала с инструкторами, с тренерами, с менеджерами, с персоналом снегоделания, работниками канатных дорог, потом сделал деловые звонки, поддерживая контакты. Часов около двенадцати снял костюм, одел пуховик и вышел из офиса. Все знали, что он может появиться в любом месте, где ему вздумается. Это не удивляло, – хозяин. Так делают все. Но никто не догадывался, что на этом его переодевания не заканчивались. После обхода, он спускался на дальний паркинг и переодевался во второй раз в белом большом «Шевроле», стареньком ржавом вене. Кто не следил за этим специально, – вряд ли узнали бы его в спортивном комбинезоне, полосатом шлеме, крутых спортивных ботинках и лыжах GSR «Nordica».
Егудит, закончила звонки, собрала информацию о работе школы, прогулялась по учебной зоне, вернулась в кабинет, отправила заявки на экзамены, поговорила с тренерами, провела учебное занятие для инструкторов на самом черном склоне, закончила буграми и могулом, в конце зарядила один ран скоростного спуска по северному склону. Ей, лучшей лыжнице Штата, в прошлом чемпионке США, за крутой нрав в катании, неповторимую технику владения лыжей, удивительно уживающимся в точеной фигурке силе, настойчивости, требовательности и всегда улыбающемуся лицу, по негласному на горе согласию, дали прозвище – Анапурна. Она не спорила, – в тайне даже гордилась.
В обед, как обычно, поднялась в бар, выпила приготовленный для нее Тамар стакан свежевыжатого сока, положила в карман шоколадный батончик с орешками. По пустующему инвалидному пандусу вышла из учебного лоджа, пробежала двадцать шагов по двору к главному корпусу, открыла заднюю дверь ремонтной мастерской. По техническому коридору оказывалась в кабинете у отца, – начальника службы безопасности горы. У нее был ключ от маленькой комнатки, в которой он отдыхал во время суточных дежурств. Это была ее тайная пещерка и ее секретный штабик.
В шкафчике за диванчиком висел оранжевый балахон, еще пара каких-то странных по цвету и виду курток, штанов, комбинезонов. Одежда, в которой ей приходилось кататься на встречах и показательных выступлениях, покоилась в шкафчике горнолыжной школы.
Через несколько минут толстая неповоротливая клуша, подошла к турникету в комнате, где располагались тренеры сезонных программ. Во всех школах они живут, как бы отдельно, немного особняком. Они и не инструкторы и не тренеры, они как бы независимы, автономны, вроде любимых школьных учителей, и дружба с ними Егудит удавалась лучше других. В пирамиде ждали старые тяжелые «Веклы», – модель, проверенная нагрузками, всепогодностью, разностью температур, качеством снега, кашей и льдами – лыжи, не используемые спортсменами-мастерами на соревнованиях, но только тренерами в повседневной учебной работе. Даже ски-пас на курточке был не на ее имя, а на имя ее сестры Ады, очкастой физички из Принстонского университета.
Используя два обходных лифта, она поднялась на вершину горы и ушла на северо-запад, на самый тяжелый спуск горы.
Уж если бывают настоящие двойные черные трассы, то этой можно было бы присвоить и третий ромбик. Самые мощные ретраки двигались тут только в одну сторону, – вниз. Не зря на табличке-маркере красовалось большими буквами: «Анапурна». Рядом, предыдущие хозяева горы провели серпантином трассу, чуть полегче, с карманами для отдыха. Если не успеешь повернуть, можно выкатиться на контр уклон и погасить скорость. Это как на горных дорогах: в случае гололеда по-другому остановиться невозможно. Но даже эту обходную трассу выбирают только самые крутые лыжники или полные сумасшедшие.
Она сослайдила за бугор на полянку: в старых елях летом для туристов соорудили небольшой бивак. Села на толстое бревно и стала ждать.
Обычно Стоун появлялся в четверть после двенадцати. От верхней станции уходил влево на Анапурну. Замирал на секунду на верхней площадке, потом, как-бы падал вниз, разгоняя себя тремя четырьмя шагами конькового хода, до максимума. На сумасшедшей скорости в глубокой профессиональной широченной стойке успевал сделать три-четыре рана. Филигранно вписывал дуги поворотов от самой кромки леса с одной стороны склона до самой кромки леса с другой стороны. Ветки елей, где он проносился, начинали волноваться. Мохнатые лапы чем-то напоминали тысячи ладошек, машущей ему вслед восторженных болельщиков. Только без звука, и в полной тишине. Последний ран он делал по самому-самому гребешку правого края ухоженного ретраком спуска, дальше – полтора шага целины и деревья, толщиной в два обхвата. Ниже – отвесные каменные стенки, пропиленные фрезами дорожных машин, с выступами с периодом в локоть-два. Если акульих челюстей набросать с штук тысячу и приклеить их к вертикальной стенке – получится что-то похожее.
Он порхал по гребню, не прыгая, справа налево, а как-бы вырастая то с одной, то с другой стороны. Так ходят единицы, самые-самые профи, истинные фанаты, инопланетяне, пришельцы из других измерений. Тут максимально работают колени, но в каждом подъеме, будто штангу спиной вырываешь к небу и никому не видно. Практически всю милю до самого низа, он сжимался и разжимался как пружинка, как мячик, как бабочка. Слов для описания такого зрелища нет, – разве что видеосъёмка что-то запечатлит, но в ней нет объема, нет запаха, нет ветра! Такое нужно видеть, пропустить через сердце.
– Хорошего тебе настроения! – Егудит спустилась по обводной трассе к главному лоджу, поставила лыжи в турникет, проскочила в комнатку отца, тот пил чай. Их глаза встретились, он улыбнулся, повернул голову в сторону стены, на которой в горнолыжной форме шестидесятых висела фотография Евы Крэйз с чемпионской медалью на груди. Потом повернулся к дочери.
– Он того стоит?
Она кивнула головой.
– Тогда терпи и жди. – Он поднял телефонную трубку, чтобы координировать действия ски-патруля и спасателей. Вызовы на очередные травмы случаются часто, и «Зверобой», – не самая безопасная гора на восточном побережьи!
– Настоящие мужики легкими не бывают. Это тебе не чемпионат выиграть.
– Понимаю.
– И красные сапожки не помогут?
– Маме же помогли.