Когда голос певицы умолк, зал галереи наполнился гулом аплодисментов.
— Спасибо, Рит, что вытащила меня! – сердечно благодарила Соня подругу, выходя вместе с ней на улицу. – А то как Олег ушёл – просто жить не хотелось. Если у Шумской был такой же красивый голос, не зря ею так восхищались!
— У неё был ещё красивее. Кстати, она была популярной в сороковые, когда страной правил великий Сталин.
— Чем же он так велик? Столько людей пострелял!
— Ну и что? Зато вон как страну поднял! При нём Россия была стала такой державой – весь мир нас боялся! За это можно было пострелять и вдвое больше. А то Ельцин, пердун старый… Вот Сталин был настоящий хозяин – волевой, решительный!
— Простите, барышни, — Ритин монолог, громкий, на всю улицу, прервал проходящий мимо старик. – Если Сталин был такой смелый, к чему было вот это: десять лет без права переписки? Родственники надеялись, ждали, а человек-то уже давно расстрелян. Или польских военнопленных постреляли в Катынском лесу. Зачем было говорить, что это немцы? У меня там, кстати, дядя погиб. Что ж не хватало мужества сказать прямо?
— А, так Вы поляк? – лицо Риты вдруг исказилось злобой. – Тогда у вас нет никакого права рассуждать о России! Немцы вас постреляли – и правильно сделали! Надо было ещё в Смутное время вас всех перерезать к чёртовой матери!
— Рит, прекрати! Ты чего? – Соня дёрнула подругу за рукав.
Но та не унималась:
— Заступаешься, значит, подстилка польская! Какой-то сраный поляк тебе дороже любого русского! Впрочем, неудивительно, все вы, либерасты, Родиной торгуете! Нет, галоперидол тут не поможет. Желаю вам свинца – десять граммов!
Смачно плюнув под ноги обоим, Рита стала спешно удаляться.
Соня не совсем понимала, что с ней происходит. Сначала она хохотала, как безумная, затем смех незаметно перерос в истерику. Малость опомнившись, девушка обнаружила, что рыдает на плече у этого старика.
— Ну, зачем, зачем она так? Сначала муж бросил, теперь подруга! В чём я так провинились?
— Ну что Вы? Вы ни в чём не виноваты! Просто ещё Ремарк говорил: люди – ещё больший яд, чем алкоголь или табак. Впрочем, о чём это я? Простите, что вот так влез. Я, правда, не знал, что всё так получится.
— И Вы простите за подругу. Не ожидала от неё. А Вы действительно поляк?
— Не совсем. Мать у меня была полькой. Отец русский. Всю жизнь прожил в Москве, так что Родина у меня всё-таки Россия. Ещё я немного еврей – тоже по матери.
— А у меня дедушка наполовину еврей… Что делать – не знаю. Ритка нас прокляла. Боюсь, как бы чего не случилось. Она ж, когда с Машкой поругалась, с соседкой – та беременной была – сказала, что её выродку лучше на свет не рождаться. Так у Машки выкидыш был, причём в тот же день.
— Но девушка… простите, не знаю Вашего имени.
— Соня.
— А я Аркадий Борисович. Но Соня, это же может быть просто совпадение. Не стоит принимать злые слова так близко к сердцу.
— Может быть. Ну, а вдруг действительно проклятие?
— Ну, хотите, ради Вашего спокойствия я попробую его нейтрализовать. Напишу рассказ про репрессированных. Вот и будет обещанный свинец.
— А Вы писатель?
— Так, любитель. До пенсии ветеринаром работал, иногда творчеством баловался. А сейчас времени стало больше.
— Круто! А я художник.
— Тогда давайте, Соня, Вы напишете картину, где кого-то расстреливают. Выполним заказ, так сказать, и всё будет хорошо.
С минуту девушка молчала, размышляя над этим безумным предложением. Похоже, творческие личности все немного с приветом. Но после концерта страшно не хотелось возвращаться в пучину депрессии. Душа требовала действий – пусть даже и безумных. В конце концов, настоящие творцы не сдаются!