ИЛЛЮСТРАЦИЯ. Работы А. Опекушина памятник Александру Пушкину на Тверском бульваре Москвы (современное фото)
_____________________
...Твердо уверенный, что устарелые формы нашего театра требуют преобразования, я расположил свою трагедию по системе Отца нашего Шекспира; Ш е к с п и р у подражал Я в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении планов... -- Александр ПУШКИН - Наброски Предисловия к «Б о р и с у Г о д у н о в у» и «Письмо к издателю "Московского вестника"» 1828 г.
______________________________________
До бледного рассвета мы шепчемся... Какие имена на иссохших наших устах! Какие имена! Стихи П у ш к и н а удивительно смягчают озлобленные души. Не надо злобы, писатели русские!.. – Михаил БУЛГАКОВ «Записки на манжетах» 1923 г.
По сравнению с европейской русская литература очень молода: 1616 году ушли из жизни высочайшие европейские гении Шекспир и Сервантес, а в России ещё русского языка, на котором сейчас говорим не было. Так что «отцовство» Шекспира не было для Пушкина только красивой фразой: опираясь на художественные достижения Шекспира Пушкин сумел выдвинуть русскую литературу на европейский уровень. Этот процесс после драмы «Борис Годунов» завершил роман «Капитанская дочка» . В послереволюционные вопрос о судьбе русской литературы – о сохранении её гуманистистического кредо - пришлось решать заново. Как и судьба всей культуры, судьба русской литературы оказалась связана с политикой. Вот у Михаила Булгакова в лирическо-автобиографическом фельетоне «Записки на манжетах» яркий пример попытки выкинуть всю дореволюционную культуру «за борт»: «Смелый, с орлиным лицом и огромным револьвером на поясе... он проклял сирень и грянул:
Довольно пели вам луну и чайку!
Я вам спою чрезвычайку!!
Это было эффектно! Затем другой прочитал доклад о Гоголе и Достоевском. И обоих стер с лица земли... В одну из июньских ночей Пушкина он обработал на славу. За белые штаны, за «вперед гляжу я без боязни», за камер-юнкерство и холопскую стихию, вообще за «псевдореволюционность и ханжество», за неприличные стихи и ухаживание за женщинами... Когда же... он предложил в заключение Пушкина выкинуть в печку, я улыбнулся...
— Выступайте оппонентом! <…>
И я выступил, чтоб меня черти взяли! Три дня и три ночи готовился. Сидел у открытого окна, у лампы с красным абажуром. На коленях у меня лежала книга, написанная человеком с огненными глазами. ...ложная мудрость мерцает и тлеет Пред солнцем бессмертным ума... (Вакхическая песня. 1825 г.) Говорил он: ...клевету приемли равнодушно. Нет, не равнодушно!
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» 1836 г.) Нет. Я им покажу! Я покажу! Я кулаком грозил черной ночи. И показал! <…> Докладчик лежал на обеих лопатках. В глазах публики читал я безмолвное, веселое: ”Дожми его! Дожми!” <…> Но зато потом!! Но потом... Я — «волк в овечьей шкуре». Я — «господин». Я «буржуазный подголосок»... <…> Я — безродный пес на чердаке. Скорчившись сижу. Ночью позвонят — вздрагиваю...» -- ночью особенно любили арестовывать попадавших под подраздел 58 статьи -- «террористическая организация». Верность гуманизму русской литературы ныне требовала недюжинной смелости. В послереволюционное, не мене пугачёвского смутное время за защиту из буржуазного прошлого русской классики сгоряча вполне можно было получить пулю даже и без ареста: «Голодный, поздним вечером иду в темноту... На ногах обрывки носков и рваные ботинки. Отчаянием я пьян. И бормочу: — Александр Пушкин. Lumen coelli Santa rosa. И как гром его угроза.
Я с ума схожу что-ли?! Тень от фонаря побежала. Знаю: моя тень. Но она в цилиндре. На голове у меня кепка. Цилиндр мой я с голодухи на базар снёс... Сердце и мозг не понесу на базар, хоть издохну.» («Записки на манжетах»)… Для Булгакова Пушкин был – и учителем, и судьёй, и другом: почти вторым «Я». Пушкин указал русской литературе путь гуманизма. Когда в вихре гражданской войны этот путь затмится пушкинские из «Капитанской дочки» строки Булгаков поставит первым эпиграфом к своему первому роману «Белая гвардия» (1923-1924): «Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло. “– Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!”»
Уже в ранней прозе Булгакова имя Пушкина изначально связано со всем в русской культуре самым высшим. Отпадение от пушкинской стихии – всё наихудшее, бесчеловечное. Дополняющим первый пушкинский эпиграф вторым эпиграфом к «Белой гвардии» станут строки из Апокалипсиса (Откровение Св. Ап. Иоанна Богослова. 20:12): «И судимы были мёртвые по написанному в книгах сообразно с делами своими...» Выходит, что в том числе по книгам Пушкина в том числе и будут судить. Так и выходит, что библейское во многом пришло к Булгакову от Пушкина. А шекспировское и целиком пришло через пушкинскую бережную работу с шекспировским словом. Да и как будущему автору пьесы о Пушкине («Последние дни»), было не присматриваться к корнями уходящей в шекспировское трагедии Отца нашего Пушкина?
Можно сказать, что в свою очередь «Белая гвардия» создана -- по системе о т ц о в -- Пушкина с Гоголем и д е д а нашего Шекспира: «Пишу роман – единственная за все это время продуманная вещь» (письмо М. Булгакова двоюродному брату Константину Булгакову от 1 февраля 1921 г.) Для 1921 года ещё преждевременные о «продуманности» романа слова вполне воплотились уже через 4 года. Русской литературе опять было очень некогда: надо было нащупать завещанный Пушкиным, но в кровавые междоусобные годы утерянный путь гуманизма.
* * *
Г р и г о р и й. Мне снилося, что лестница крутая
Меня вела на башню; с высоты
Мне виделась Москва, что муравейник;
Внизу народ на площади кипел
И на меня указывал со смехом,
И стыдно мне и страшно становилось -
И, падая стремглав, я пробуждался...
В «Борисе Годунове» Гришка Отрепьев – будущий Самозванец рассказывает старцу Пимену свой вещий с о н. В «Белой гвардии»: «Как многоярусные соты, дымился, и шумел, и жил Город... И в пять, и в шесть, и в семь этажей громоздились дома», «однажды… когда уже двинулись как муравьи по своим делишкам...» -- стиль речи-то здесь гоголевский, да Автор как с башни Отрепьева смотрит на смешение людей с тенями. К тому же формально описываемые события происходят тоже во с н е героя (Алексея Турбина). А уж с а м о з в а н ц е в – то в «Белой гвардии» -- целая галерея: избранный в цирке Гетман всея Украины, Петлюра, «спасающие» Россию немецкие полки. Не говоря уже о всех фокусах и превращениях до ужаса похожего на оперного Евгения Онегина (имеется ввиду сценический грим) – поручика Шполянского – пародии на некоторые стороны Серебряного века.
На последних страницах романа, когда уже судьбы героев на данном этапе определились и отделились от изгнанных самозванцев, Автор пересказывает с н ы своих спящих ероев. Не спит один только в недавнем прошлом безбожник, а ныне уверовавший студент Русаков. ОН перечитывает Библию: «’’И иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими... И увидел я новое небо и новую землю...’’. По мере того, как читал он потрясающую книгу, ум его становился как сверкающий меч, углубляющийся во тьму. Болезни и страдания казались ему неважными несущественными... Он видел синюю, бездонную мглу веков, коридор тысячелетий». Чтец - Русаков -- осколок или эхо роли пушкинского Пимена-летописца. Пушкин, «Б о р и с Г о д у н о в» (Ночь. Сцена в Чудовом Монастыре 1603 года):
П и м е н (п и ш е т перед л а м п а д о й)
Еще одно, последнее сказанье --
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от бога,
Мне, грешному...
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро –
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют...
Но близок день, лампада догорает --
Еще одно последнее сказанье... (П и ш е т.)
Так получается, что «п о с л е д н и м сказанием» становится всё дальнейшее действие «Годунова»: «Но звонят К заутрене... благослови, господь, Своих рабов!..». У Булгакова в Конце «Белой гвардии»: «Последняя ночь расцвела. Во второй половине её вся тяжелая синева, завес бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную», -- заутреню, то есть. Обнажённо шекспировского в первом пока ещё нет. Хватило и того, что «Борис Годунов» во многом ориентирован на шекспировского «Гамлета»: король Клавдио – царь Борис Годунов. У Булгакова в эту же цепочку не рядовых мучающихся совестью властителей включается генерал Роман Хлудов из «Б е г а».
После в первом же знаменитом романе зачина столь серьёзного использования пушкинских мотивов с первого взгляда может удивить, что параллельно и далее пушкинские реминисценции используются в заведомо комедийно сатирических ситуациях. Вот в «БЕГе» (1928 г.) разбитые белые мечутся и сводят личные счёты перед отплытием за море. Только контуженный в голову белый гусар граф де Бризар как бы «выпадает» из времени. Бризар напевает легкомысленную арию Томского из оперы Чайковского «Пиковая дама»: «де Бризар (ставке таинственно) “Графиня, ценой одного рандеву, хотите, пожалуй, я вам назову...”» В безумно-гениальной мешанине многих реминисцентных смыслов (=узнаваемого эха из других произведений) «БЕГа» есть намёк и на «Мышеловку» -- пьесу, которую в Эльсиноре странствующие актёры ставили по наущению Гамлета, чтобы кольнуть совесть короля Клавдио. «БЕГ: «Г р е к – д о н ж у а н. А, это я в мухоловку попал, в притон!»
В фельетоне Булгакова «Тайна несгораемого шкафа» (1926 г.) растратчик казённых денег некто Хохолков подкидывает записку о своем мнимом самоубийстве: «Тело... вы найдёте на дне местной реки, как сказал поэт:
Безобразен труп ужасный,
Посинел и весь распух,
Горемыка ли несчастный
Испустил свой грешный дух. -- А. Пушкин. У т о п л е н н и к. Простонародная сказка. 1828 г.
В фельетоне «Похождения Чичикова» (1922 г.) -- с того света явившийся в Москву Павел Иванович Чичиков среди ворюг нэпмановских времён оказывается совершенно в своей стихии. Чичиков немедленно начинает крупную аферу: «Подал куда следует заявление, что желает снять в аренду некое предприятие... На Тверском бульваре... перейдя улицу, и называется – П а м п у ш на Твербуле.(Так памятник действительно называли москвичи. 1.) Подали запрос куда следует, есть ли там такая штука. Ответили: есть и всей Москве известна. Прекрасно...» Можно сказать, что истинного Пушкина Булгаков оставил себе, а в фельетонах являл то, как поэзию Пушкина «знали» и как имя Пушкина утилизировано использовали в 1920-30 годы. Без самого сценического персонажа великого поэта будет создана и пьеса Булгакова о Пушкине «Последние дни» (1935 г.): чтобы исполнением и партийными «установками» не сделали образ вульгарным. (Е.С. Булгакова -- Дневник. Запись от 16 декабря 1935 г.) Зато пьеса насыщена растворёнными в самом дыхании России строками пушкинской поэзии: более чем жизнь -– бессмертие. А смешное полуграмотное использование имени Пушкина и его строк в фельетонах сценически «живыми» персонажами, но «мёртвыми душами» – это само себя разоблачает над ним же смехом.
Пушкинское с шекспировскими всполохами достигнет у Булгакова апогея в знаменитом последнем романе «Мастер и Маргарита». Соавтором которого почти напоказ сделан... тот же самый П а м п у ш -- памятник Пушкину на Тверском бульваре в Москве. Как помним, начинается «Мастер и Маргарита» эпиграфом из «Фауста» Гёте. И до Главы 4 «Погоня» о Пушкине никаких упоминаний нет. «Погоня» Ивана Бездомного (за иностранным профессором и шпионом Воландом) заканчивается эпохальными строками: «И на всем его (Ивана) трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий оркестр, под аккомпанемент которого тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне...» -- красивейшая в русском репертуаре ария князя Гремина (баритон) из оперы Чайковского «Евгений Онегин». Обняв за талию печальнейшего Евгения Онегина импозантнейший князь Гремин (мастистый на бис исполнитель) выходя к рампе в безукоризненном фраке, голосом бесподобным сообщает залу:
Любви все возрасты покорны.
Её порывы благотворны
И юноше в расцвете лет, едва увидевшему свет,
И закалённому судьбой бойцу с седою головой.
Онегин, я скрывать не стану –
Безумно я люблю Татьяну.
Тоскливо жизнь моя текла.
Она явилась и зажгла,
Как солнца луч среди ненастья,
Мне жизнь... --- перерыв в действии оперы на бурные овации и букеты исполнителю.
А теперь представим другую – нашего романа картинку: под прекраснейшую греминскую арию в одних кальсонах с бумажной иконкой и свечечкой бежит по вечерней Москве (как раз когда вечерние оперные спектакли уже идут) полубезумный поэт - оборванец... Ну, примерно так, как его собственные бездарные стихи относятся к пушкинским, Иван и выглядит в «роли» Гремина. Это первый гротесковый план. А второй план уже серьёзный и для Ивана благоприятный: ведь князь Гремин поёт о возрождении сердца – о возрождении истинных чувств. Уже в клинике для душевнобольных возрождаются Ивановы чувства буйными, не по бумажке словами правды о типаже своего времени, своём собрате – революционном поэте Рюхине:
«Среди идиотов... первый -- балбес и бездарность С а ш к а! <…> А вот он, Рюхин! -- ...Иван... ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина. <…> -- Типичный кулачок по своей психологии... и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе... "Взвейтесь!" да "развейтесь!"... А вы загляните к нему внутрь -- что он там думает... вы ахнете! -- и Иван Николаевич зловеще рассмеялся...»
Без обновления чувств невольная полу истина нисходит и на тёзку Пушкина «С а ш к у – бездарность»: «П о э т... стал что-то бормотать, ныть, глодая самого себя. Да, стихи... Ему -- тридцать два года... И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год... Что же принесут ему эти стихотворения? Славу? "Какой вздор! Не обманывай-то хоть сам себя. Никогда слава не придет к тому, кто сочиняет дурные стихи. Отчего они дурные? Правду, правду сказал! ...Не верю я ни во что из того, что пишу!.." Отравленный взрывом неврастении, п о э т... Рюхин поднял голову и увидел, что они уже в Москве и... что грузовик его стоит, застрявши в колонне других машин у поворота на бульвар, и что близехонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар...» С памятником противостояние Рюхина как бы пародийное повторение дуэли Пушкин – Дантес.
Согласно чеховскому закону в талантливом тексте не может быть ничего лишнего: описано -- на стенке висит ружьё, значит, ружьё это должно непременно выстрелить, или напоказ -- не выстрелить. Поэтому же закону если ария Гремина звучала не случайно (не по рассеянности автора романа), логично ждать и появления создателя породившего арию -- романа в стихах. Перед этим явившимся создателем Пушкиным Александром Сергеевичем – горе поэт Рюхин, кроме «роли» Дантеса, оказывается ещё и в пародийной роли «бедного Евгения» из «Медного всадника». ПРОДОЛЖЕНИЕ м о н о л о г а Рюхина напротив памятника Пушкина:
«Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему п о э т у. "Вот пример настоящей удачливости... -- тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего ч у г у н н о г о ч е л о в е к а, -- какой бы шаг он ни сделал в жизни... все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не понимаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: "Буря мглою..."? Не понимаю!.. Повезло, повезло! -- вдруг ядовито заключил Рюхин... -- стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие..."»
Обратим внимание, что в сознании Рюхина ч у г у н н ы й ч е л о в е к возникает на границе (на границе в повествовании) между оставшимся позади – за городом в ночи домом скорби и советской дневной Москвой. В доме скорби остаются -- безумные в медицинском смысле, в Москве – безумные в плане морали. Припомним в арии Гремина характеристику общества:
...Среди лукавых, малодушных,
Шальных, балованных детей,
Злодеев и смешных, и скучных,
Тупых привязчивых судей.
Среди кокеток богомольных,
Среди холопов добровольных,
Среди вседневных модных сцен,
Учтивых ласковых измен.
Среди холодных приговоров,
Жестокосердной суеты,
Среди досадной пустоты,
Расчётов дум и разговоров...
ПРОТИВОСТОЯНИЕ двух С а ш е к – молчаливая дуэль с полным поражением Рюхина: «Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись... пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть. Поэт истратил свою ночь, пока другие пировали, и теперь понимал, что вернуть ее нельзя. Стоило только поднять голову от лампы вверх к небу, чтобы понять, что ночь пропала безвозвратно. Официанты, торопясь, срывали скатерти со столов... На поэта неудержимо наваливался день...» Когда Рюхина называют п о э т о м, то Пушкину тем же словом называться уже не пристало: для гения «металлического - чугунного человека» адекватного наименования псевдо культура найти не способна. «Ч у г у н ы й человек» выше Москвы 1930-х: столицу он судит молчанием – лишением своего гениального голоса. Подобно тому, как в конце его собственной трагедии «Борис Годунов» народ молчанием судил новые убийства:
П и м е н. О страшное, невиданное горе!
Прогневали мы бога, согрешили:
Владыкою себе цареубийцу
Мы нарекли...
Все выше затронутые возможные сопоставления на первый взгляд только весёленького романчика с трагедиями прошлого остаются за пределами текста. Тем не менее из-за чёрным по белому писанного текста эти трагедийные со школьной скамьи известные сопоставления выпирают и дополняют писанный смысл также остро, как в «Годунове» судит убийц народное безмолвие. Только теперь гений безмолвствует над забывшим своё былое свободолюбие народом: в таком городе Пушкину лично делать нечего. Зато тень «чугунного человека» -- тень памятника Пушкину на Тверском бульваре «нависает» над всей Московской частью романа. Для Пушкина – один только Рюхин как противник слишком мелок. Как бы одновременно в «ролях» собственного «Медного всадника» и статуи Командора (из «Дон Жуана» в «Маленьких трагедиях» Пушкина) памятник Пушкину грозит новой «царской» системе. («Металлический человек» -- метафора по аналогии с песней: «Нам Сталин дал стальные руки-крылья И вместо сердца – пламенный мотор...») С этого молчаливого противостояния начинается в романе разгульный вихрь пушкинских перевранных мелкими персонажами цитат. В результате чего происходит чудо: будучи перевранным, тем сильнее пушкинское обличает всё ложное и бесчеловечное
* * *
«МЫШЕЛОВКА» принца Гамлета и представление в ВАРЬЕТЕ. Именно пушкинская стихия в романе несёт и отголоски из Шекспира. Стремясь проверить обвинение призрака своего отца в убийстве его своим братом, Гамлет сочиняет и велит странствующим актерам поставить пьесу на сюжет отравления своего отца. Эта пьеса в пьесе разыгрывается случившаяся ещё до начала трагедии: сцена на сцене представляет до сценическую завязку – тайное преступление делается явным. Чего и добивался Гамлет. «Мышеловка» срабатывает: прерывая представление, Клавдио выдает себя. Но и Гамлет иступлённым весельем тоже выдаёт своё отчаяние: «Ах, ах! А ну музыку! Ну-ка флейтисты!» (Пер. Б. Пастернака 1951 г.) -- одно ли исступление злой радости в последующем восклицании принца? – «Ха-ха! Эй, музыку! Эй, флейты! Раз королю не нравятся спектакли, То, значит, он не любит их, не так ли? Эй, музыку!» (Пер М. Лозинского 1933 г.); «Ха! ха! ха!!.... Ей музыку! музыку!.. сюда гусляры! сюда!!...» (Пер. А.Л. Соколовского 1883 г.)
Только ли уловлению в тенета совести Клавдио и доказательству его вины служит задуманное принцем представление? Если дядя – не убийца, тогда рассказ Тени отца – только плод душевной болезни несчастного принца – только его личная галлюцинация не даёт ещё повода разочароваться в мироздании. (Висевшее на стене ружьё напоказ дало осечку либо свалилось с крюка) В этом случае всего лишь безумный Гамлет не был бы обречен сгибаться под невыносимым ощущением действительно безысходной трагичности человеческого бытия!.. Но нет, у в этом смысле с завидной здоровому логикой мыслящего принца безысходность вырывается страшным веселием скорби: «А ну музыку!». (Ружьё выстрелило в две цели сразу.). Образно говоря, в «Мастере» стихия пушкинских отсылок будет совмещена с буйством м у з ы к и Гамлета после представления «Мышеловки». В «Евгении Онегине» про театр говорится:
-- Гл. 1. XVIII --
...Волшебный край! там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы...
-- XX --
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла - все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит...
* * *
К этим воспоминания Пушкина о театре сеанс Чёрной магии в Варьете есть гротеск уровня как настоящее искусство относится к бездарному представлению. В сеансе «Черной магии» подручные иностранного артиста Воланда -- Коровьев и Бегемот устраивают в новом театре облегчённых зрелищ -- в Варьете на одной сцене двухмерное представлении: одно внешнее – для зрителей в зале; другое -- показывает Воланду зрителей-москвичей. Сатану интересует «изменились ли эти горожане внутренне?» -- когда они изменились к лучшему, тогда и власть Князя тьмы и повелителя теней под угрозой. Но москвичи по прежнему «легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних» -- шекспировских или из «Онегина» и «Годунова»? Как выясняется, это большое благо для москвичей, что на них ещё падают отсветы Шекспира и Пушкина!
В числе дальнейших фокусов в Варьете деньги падают с потолка, -- представление «перехлестывает» за рампу, -- грань между сценой и залом стерта и в «мышеловке» оказываются все зрители. Кончается представление градиозным скандалом: «Под адские взрывы хохота» в театре «кот рявкнул на весь театр человеческим голосом: “ – Сеанс окончен! Маэстро! Урежте марш!!” Ополоумевший дирижер... взмахнул палочкой, и оркестр не заиграл, и даже не грянул, и даже не хватил, а именно, по омерзительному выражению кота, урезал какой-то невероятный, ни на что не похожий по развязности своей марш...
Его превосходительство
Любил домашних птиц
И брал под покровительство
Хорошеньких девиц!!!
...В Варьете после всего этого началось что-то вроде столпотворения вавилонского... На барьер лезли любопытные, слышались адские взрывы хохота, бешеные крики, заглушаемые золотым звоном тарелок из оркестра» -- Гл. 12. «Чёрная магия и её разоблачение». Куплеты про «Его превосходительство» автор романа не сочинил, но только слегка изменив, позаимствовал из до нашего сегодняшнего дня благодаря кинофильму популярного водевиля современника Пушкина -- Дмитрия Ленского «Лев Гурыч Синичкин» (2.) Талантливый выходец из народа Д. Ленский был -- плодовитый автор выводка лёгких, но колких водевилей на бенефисы своих друзей – актёров. А колкие остроумные слова Михаил Булгаков ценил и, кажется, коллекционировал в памяти. Конечно, по сравнению с трагедией легкомысленный водевиль прошлого вполне можно назвать «зрелищем облегчённого типа», -- но всё ещё недостаточно «облегчённого» для Варьете в СССР. Когда Булгаков знал, откуда он берёт удалые куплетцы, мог ли он не знать, что в одном из в водевилей Ленского есть и более серьёзные строки на смерть Пушкина:
Кто постигать, как он, умеет
Людей, природу и творца?
И кто из русских не жалеет
О смерти славного певца?
Хоть смерть его и не касалась --
Он только бросил ей скелет,
Поэтов много нам осталось,
Но Пушкина другого нет.
* * *
ПРОТОТИПИЗМ представления в "ВАРЬЕТЕ". Есть мнение, что под видом в Варьете разоблачённых любовных похождений председателя акустической комиссии московских театров Аркадия Аполлоновича Семплеярова выведен секретарь ЦИК СССР Авель Енукидзе (3.). В 1922—1935 годах именно Енукидзе являлся председателем Правительственной комиссии по руководству Большим и Художественными театрами. Друг Сталина ещё с молодости Енукидзе имел репутацию покровителя искусства - особенно покровителя молодых балерин из Большого театра. Криминала здесь не было. Думается, что некоторые балерины были бы и не проч завлечь в брачные сети интересного и холостого мужчину. Кроме этого слухи об исключительной аморальности Енукидзе были фальсифицированы следствием. Енукидзе был ещё и по барски щедр: единственный в Кремле имел смелость помогать женам и детям арестованных партийцев, с которыми когда-то был дружен. Из этого-то и выросло обвинение в измене родине и шпионаже. Однако, бездетность Енукидзе лишала следствие главного рычага давления: давала подсудимому некоторую свободу.
Документы следствия донесли до настоящего времени настоящую причину немилости Сталина к старому другу. Со слов самого Енукидзе его преступление было в попытке отговорить Сталина от пролития крови старых большевиков: «"Подумай, что скажет о нас весь мир!" Он посмотрел на меня такими глазами, точно я убил его родного отца, и сказал: "Запомни, Авель, кто не со мной – тот против меня!"» (4.) Понимая свою обречённость, пытался ли Енукидзе перед потомками -- перед историей этими словами слишком обелить себя, а Сталина обвинить? Если и да, -- это ещё не такое уж преступление.
Определённая тень от прототипизма Енукидзе ложится на Семплеярова. Но ведь не менее Семлеярова насмехается ехидный автор романа над распутывающим дело Воланда следствием: будто НКВД не знало -- кто действительный источник "чёрной магии" в стране?.. Кроме того, у Булгакова прототипизм образов намеренно настолько широк, что равноценным будет и вывод, что в истории о представлении в Варьете "вторичный" Енукидзе по некоторым чертам натуры просто вписывается в сценический т и п а ж бравшего «под покровительство хорошеньких девиц» старого князя Ветринского всё из того же водевиля Дмитрия Ленского «Лев Гурыч Синичкин». В советское время отчего бы и бывшему князю не предстать в лице ненужного председателя не нужной комиссии?
Собственно, и весь скандал в Варьете – как бы новый водевиль Ленского, охватывающий уже всю советскую Москву. И это не только художественная прихоть автора "Мастера" будь: будь роман напечатан, это служило бы не лишней защитой от обвинения именно в политических аналогиях. Дескать -- только пародия на закулисные интриги и плохой репертуар. Ну, и гротеск на опального Енукидзе, который Булгакову-то как раз не помог.
Забавно также, что разоблачаемый Коровьевым самонадеянный Семплеяров (но уже не Енукидзе) оказывается как бы в роли короля Клавдио, стараниями принца Гамлета пойманного в «Мышеловку» подставного спектакля. Компания Воланда – как им и положено в ролях странствующих актёров. В новом советских времён водевиле в Варьете принимает участие ещё один из зрительного зала персонаж с прозрачным политическим прототипизмом. Как помним, кот Бегемот с Коровьевым показывают на сцене карточные фокусы: «Атласная змея фыркнула, Фагот раскрыл рот, как птенец, и всю ее, карту за картой, заглотал... " -- Класс, класс! -- восхищенно кричали за кулисами. А Фагот тыкнул пальцем в партер и объявил:
-- Колода эта таперича, уважаемые граждане, находится в седьмом ряду у гражданина Парчевского, как раз между трехрублевкой и повесткой о вызове в суд по делу об уплате алиментов гражданке Зельковой.
В партере зашевелились, начали привставать, и, наконец, какой-то гражданин, которого, точно, звали Парчевским, весь пунцовый от изумления, извлек из бумажника колоду и стал тыкать ею в воздух, не зная, что с нею делать.
-- Пусть она останется у вас на память! -- прокричал Фагот. -- Недаром же вы говорили вчера за ужином, что кабы не п о к е р, то жизнь ваша в Москве была бы совершенно несносна.»
Рихард Пикель (1896--26 авг. 1936 г.) -- до 1932 г. был политическим руководителем московского Камерного театра,политическое просвещений сочетая с романтическим похождениями в обществе молодых актрис. В 1927—1929 гг. Пикель -- временами заместитель и исполняющий обязанности председателя Главного репертуарного комитета. В качестве литературного критика по указанию партии был одним из хулителей (не самым глупым и не самым беспринципным) Михаила Булгакова: «Талант его столь же очевиден, как и социальная реакционность его творчества... Снятие булгаковских пьес знаменует собой тематическое оздоровление репертуара». ( Р. Пикель. Перед поднятием занавеса // «Известия», 15 сентября 1929 г.)
Пикель был также азартным игроком в покер в обществе видных сотрудников НКВД. В эту среду он был принят как искусный карточный игрок - хороший партнёр и "компанейский парень", вдобавок галантного кавалера жаловали супруги высоких друзей. На общем фоне беспредела тогдашней карьеристской беспринципности Пикель, в общем, "облегчённо" выглядит неким эпикурейцем. Когда в 1936 году Сталин велел для Первого московского процесс «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» подобрать кандидатуры ложных свидетелей, не занимающий сколько-нибудь ответственных постов Пикель подошёл своими широким связями.
Не в силах спасти по распоряжению самих Ягоды и Ежова арестованного Пикеля, высокопоставленные партнёры по покеру великодушно навещали приятеля прямо в камере, захватывая с собой колоду карт и напитки. Гости, конечно, советовали выполнить требования следствия. Как-то Пикель ответил: "Ох, ребята, боюсь, вы меня впутали в грязное дело. Смотрите, как бы вам не лишится классного партнера!" Причём не лишённый совести эпикуреец перед жестоким следствием вдруг оказался разборчивее и упорнее многих: он подписывал только уже до него другими подписанные обвинения и никого первый не оговорил. За дачу ложных показаний "по заданию ЦК партии" Пикелю обещали жизнь, но, естественно, обманули: сразу после суда расстреляли. (4.)
Фамилия Пикеля как критика без особого упоминается в ныне опубликованном Дневнике жены М. Булгакова - Е.С. Булгаковой. Сам Булгаков в последнем романе свёл счёты со своим уже расстрелянным критиком весьма лояльно: так сказать, только для себя свёл. Будь роман опубликован во время создания, за фигурой Парчевского -- Пикеля, конечно бы втихомолку опознали помнящие московские процессы 1930-х читатели. Теперь же это дело требует особого "разъяснения". Истории частичного прототипизма Енукидзе и Пикеля могут только подтвердить, что под сеансом "чёрной магии" в Варьете разумеется всё, происходящее в сталинском СССР.
В следующем случае речь не пойдёт о прототипизме, но об теневых аллюзиях. На на сцене в Варьете показывавших фокусы Коровьего - Фагота и кота Бегемота мельком падают "тени" Карла Радека (наст. имя - Кароль Собельсон; 1885-1939) в компании своего обвинителя прокурора СССР -- А.Я. Вышинского (1884-1954). Радека старые большевики не без основания считали склонным к хвастовству и фиглярничанью болтуном, литературно весьма одарённым: острые шутки, анекдоты и злые карикатуры на членов ЦК нажили Радеку много врагов. Чтобы ради спасения своей шкуры разыграть роль заговорщика в сталинской судебной комедии на Втором московском процессе Радек подходил:
«Прирождённый демагог, он считал и правду и ложь одинаково приемлемыми средствами для достижения своих целей. Софистика и риторика были стихией Радека: в прошлом он нередко – в тех случаях, когда требовалось партии, – с ловкостью настоящего фокусника умел доказать, что белое – это чёрное, а чёрное – белое». И при своём последнем выходе на сцену Радек полностью сам переписал ему следствием предложенный бездарный вариант собственного признания: не вынесла душа поэта, так сказать. Так что кроме жестокой беспринципности не блиставший ораторскими талантами прокурор Вышинский на Втором московском процессе во многом "по сценарию" подсудимого Радека. Вот где суть кидаемой шутом котом Бегемотом другому шуту Коровьеву колоды карт! Но кто из них Радек, а кто - Вышинский? Никто. Общая поверхностно явная, но фактически недоказуемая аналогия.
Пообещав Сталину лгать на суде "для блага партии" «Радек бросился исполнять порученное задание с прытью хорошего спортсмена... Даже в весьма жалкой роли подсудимого, играющего разоблачённого убийцу и шпиона, он усмотрел свой "шанс" – возможность интеллектуального состязания с другими подсудимыми и даже с прокурором. Радек сыграл свою роль на суде с таким артистическим совершенством, что непосвящённые были убеждены: он говорит чистую правду...» (Характеристика А.М. Орлова. См.примеч. 4) Приговор Радеку вышел на удивление мягкий -- всего 10 лет тюрьмы. Но в тюрьме очень скоро он был убит якобы одним из сокамерников - троцкистов... На самом деле Радек убит агентами по личному указанию Сталина и Берии. Оторвали-таки голову слишком выставлявшего свои дарования!..
_________________________________________
Раз уж речь зашла об отрывании головы, надо вспомнить ещё одну жертву представления в Варьете: «В освещенной щели занавеса предстал перед публикой полный, веселый как дитя человек с бритым лицом, в помятом фраке и несвежем белье. Это был хорошо знакомый всей Москве конферансье Жорж Бенгальский. "-- Итак, граждане, -- заговорил Бенгальский, улыбаясь младенческой улыбкой, -- сейчас перед вами выступит..."» - уже опубликованы возможные аналогии этого героя с некоторыми реально в 1930-х работавшими московскими конферансье. Однако имеется и политическая "тень": начальник личной охраны Сталина, собутыльник и личный парикмахер -- Карл Паукер (1893-1937): «Губы его были неправдоподобно красными и чувственными, а тёмные горячие глаза смотрели на кремлёвских тузов и вообще на большое начальство с выражением искреннего восхищения и собачьей преданности...» (4.) За пределами этой явно нелицеприятной характеристики круглое с несколько жеманными губами лицо на фото Паукера походит на портрет Бенгальского.
Сталин не любил окружать себя людьми преданными революционным идеалам, – таких он для себя справедливо считал опасными. Паукер без всяких убеждений только за свою карьеру служил более чем добросовестно: организовав для Сталина огромную и идеально отлаженную охрану, он ещё числился "дедом морозом" -- т.е. поставщиком дефицитных вещиц роскоши с Запада для членов ЦК. Желания хозяина Паукер наловчился угадывать без слов. За верную службу Сталин щедро вознаграждал: подарил начальнику охраны две машины и наградил шестью орденами, в том числе высшим отличием -- орденом Ленина.
Откуда же взялась такая внешне вполне водевильная личность? Во время первой мировой войны в австро-венгерской армии дослужившийся до фельдфебеля Паукер попал в русский плен и остался в России. До этого он был парикмахером в будапештском театре оперетты: мечтал о славе и любил задним числом хвастать, будто артисты оперетты находили у него "замечательный драматический талант". Пристрастием Паукера - уже начальника охраны стала по опереточному блестящая военная форма и "театральные" выезды. Когда разряженный личный охранник "самого" катил по Москве в открытом автомобиле, беспрерывно сигналя, милиционеры перекрывали движение и застывали навытяжку. По старой памяти слабостью Паукера были и походы в личную ложу оперного театра, а из неё в антракте проходил -- за кулисы, где смышлёные актёры ему льстили - встречали аплодисментами.
Кроме того любящий внимание Паукер "своим" любил рассказывать про "хозяина" разные, в том числе и сальные истории, которые и породили львиную долю анекдотов про Сталина. Комический талант анекдотчика у беспринципного Паукера, действительно, был: Сталин покатывался со смеху, когда личный шут изображал испуг подсудимых на московских процессах. Сознавал ли начальник охраны, как "мелкие" сталинские жестокости выглядят с человеческой точки зрения? Кто знает... В лице этого человека перед нами словно нарисованный пером Некрасова или Грибоедова классический тип лакея: " так тот и славился, чья чаще гнулась шея..." Плюс замашки Скалозуба. За что же с такой-то верной шеи оторвали голову?
-- Между прочим, этот, -- тут Фагот указал на Бенгальского, -- мне надоел. Суется все время, куда его не спрашивают, ложными замечаниями портит сеанс! Что бы нам такое с ним сделать?
-- Голову ему оторвать! -- сказал кто-то сурово на галерке.
-- Как вы говорите? Ась? -- тотчас отозвался на это безобразное
предложение Фагот, -- голову оторвать? Это идея! Бегемот! -- закричал он
коту, -- делай! Эйн, цвей, дрей!
В 1927 году участвовавший в арестах Паукер перестарался: за арест китайских студентов - коммунистов получил от "хозяина" пощёчину. А таких свидетелей Сталин рано или поздно из мнительности убирал: сначала за пощёчину наградил орденом Ленина. Это, конечно, не единственная причина. Изучение воспоминаний о тех годах приводит к мысли: Паукер намеренно пытался казаться в серьёзных делах не замешанным просто шутом "хозяина". На самом деле кроме участия во многих делах, он ещё слишком много знал о семейной жизни членов ЦК и самого "хозяина". (5.) Почему-то многие, рядом со Сталином служащие, предпочитали походить на шутов...
После падения Генриха Ягоды в 1937-м сменили всех сотрудников Кремля: сняли с должности и Паукера. 15 апреля 1937 он был исключён из партии и уволен из НКВД, а 19 апреля арестован по обвинению в подготовке покушения на И. В. Сталина (когда бы начальник личной охраны этого желал -- давно бы мог сделать). Военной коллегией верховного суда СССР 14 августа 1937 года Паукер приговорён к смертной казни и тот же день расстрелян на полигоне «Коммунарка» Московской области. Есть, однако, версия, что обвинения предъявили "задним числом" -- уже тихо уничтоженному Паукеру, -- чтобы не рассказал лишнего анекдота. Шут -- тоже очень опасная профессия. Даже кот Бегемот опасался последствий:
-- ...Что ты говоришь, Азазелло? -- обратился он (кот) к молчащему Азазелло.
-- Я говорю, -- прогнусил тот, -- что тебя хорошо было бы утопить.
-- Будь милосерден, Азазелло, -- ответил ему кот, -- и не наводи моего
повелителя на эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе... и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою... -- такие вот возможные аналогии имеет представление в Варьете.
За пределами Варьете аналогии со сталинским временем отнюдь не кончаются. Так после второго Московского процесса сменивший Ягоду Ежов начал порученное ему Сталиным уничтожение всех участвовавших в этих процессах следователей НКВД. Опасаясь с их стороны непредвиденных действий (не безобидные ведь люди!)Ежов забаррикадировался в отдалённом крыле здания НКВД вместе с мощной охраной.
Каждый к Ежову посетитель должен был сначала подняться на лифте на пятый этаж и пройти длинными коридорами до определённой лестничной площадки, затем спуститься по лестнице на первый этаж, опять пройти по коридору к вспомогательному лифту, который и доставлял его в приёмную Ежова на третьем этаже. В этом намеренно запутанном лабиринте охранники многократно проверяли документы у любого к Ежову идущего, будь то даже в чине сотрудник НКВД... Помнится, во внешне кривом, но внутренне верном зеркале «Мастера» все арестованные следствием по делу Воланда просили поместить их в бронированную камеру: « -- Тьфу ты черт! Вот далась им эта бронированная камера, -- проворчал один из ведущих следствие...»
Вообще в "фокусах" Сталина было много досаднейших проколов. Так в 1928 и 1930 гг. состоялись годах Шахтинский процесс и "Дело Промпартии", где выдающихся инженеров и учёных вынудили рассказывать басни о том, как они подрывали советскую промышленность. На процессе "Промпартии" один из главных обвиняемых Л.К. Рамзин (6.), поведал, как он получал из-за границы вредительские инструкции от двух крупных российских предпринимателей – Рябушинского (7.) и Вышнеградского(8.). Однако, первый своею смертью благополучно скончался задолго до того, как начал "инструктировать" Рамзина... А второго, еще в 1895 г. тоже в мире почившего, следствие и вообще перепутало с живым однофамильцем - от политики далёким французским композитором.
Вот уж, действительно «Ха-ха! Эй, музыку!» или явление мёртвой ведьмы Геллы на сталинской инсценировке суда: «Рука ее стала удлиняться, как резиновая, и покрылась трупной зеленью. Наконец зеленые пальцы мертвой обхватили головку шпингалета, повернули ее, и рама стала открываться...» Нужно ли перебирать все возможные политические аллюзии?.. Сопоставление представления в Варьете с гамлетовой «Мышеловкой» и водевилями Ленского гораздо плодотворнее: искусство против сталинской "чёрной магии". И Пушкин -- как главный обвинитель!
После всех неожиданных пересечений жизненных ролей 1930 с литературными ролями даже из Шекспира хочется спросить: а кто же в «роли» самого принца Гамлета? В «роли» печальнейшего принца Гамлета автор многих в своём романе «мышеловок» остроумнейший романный Автор – Рассказчик: «Г а м л е т. Ха-ха! Эй, музыку!» -- «Сеанс окончен! Маэстро! Урежте марш!!» -- «А.Р. И видны... налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!..»; «А.Р. Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли...»
* * *
"МЫШЕЛОВКА" в Москве и в романе. На Сеансе чёрной магии в Варьете сцена и зал поменяны местами: всё со сцены в Варьете может быть прочитано по политической кальке. И тут самое время опять-таки вспомнить как король Клавдио спрашивает о представляемой странствующими актёрами пьесе у племянника: «Ты слышал содержание? Здесь нет ничего предосудительного?»
Г а м л е т. Нет-нет; они только ш у т я т, отравляют ради ш у т к и; ровно ничего предосудительного.
К о р о л ь. Как называется пьеса?
Г а м л е т. "М ы ш е л о в к а". -- Но в каком смысле? В переносном. Эта пьеса изображает убийство, совершенное в Вене... вы сейчас увидите; это подлая история; но не все ли равно? Вашего величества и нас, у которых душа чиста, это не касается; пусть кляча брыкается, если у нее ссадина; у нас загривок не натерт. (Пер. Михаила Лозинского)
Начатый в Варьете, сеанс черной магии на сцене «вся Москва» "в ш у т к у" продолжается «соблазнительным скандалом» или «пошлой опереткой»: сначала «с потолка слетели» фальшивые деньги, потом на сцене дамам – зрительницам подаренные платья исчезли, и жертвы страсти к нарядам "в ш у т к у" оказались раздетыми на улице, -- у театрального подъезда. Будто в тон поганцу Коровьеву-Фаготу автор романа продолжает ткать свои литературные ребусы: если забыли Гоголя «Театральный разъезд после представления новой комедии» (1842 г.), (Д. Ленский в том числе был одним из первых исполнителей роли Хлестакова в гоголевском «Ревизоре») тогда ситуация опять «облегчается» до «гадкого и соблазнительного скандала». Вдобавок финдиректору Варьете Римскому администратор Варенуха – уже вампир врёт про якобы лиходейские выходки пьяного директора Варьете Стёпы Лиходеева в ресторане «Ялта» города Пушкина...
А какой финал имел первый знаменитый московский "сеанс чёрной магии" -- процесс по уничтожению ленинской гвардии? Сталин просчитался: плохая режиссура и нелепые обвинения никого не обманули ни за рубежом, ни дома -- посыпались "разоблачения" магии. В одном из донесений Ягоды указывалось, что на стенах некоторых московских заводов замечены надписи: "Долой убийцу вождей Октября!"; "Жаль, что не прикончили грузинского гада!" Поэтому на Втором московском процессе обвинения были уже иными: обвинение в покушении на Сталина сменили на ещё более нелепое попытку захвата СССР "с помощью германских штыков" -- «Афиши-то были? Были. Но за ночь их заклеили новыми, и теперь ни одной нет, хоть убей...»
В 1937 году и вовсе начались в реальной Москве "чудеса": начиная с мая среди самых верных сподвижников Сталина происходили всё новые и совершенно необъяснимые аресты. Не проходило дня, чтобы в Москве или других городах бесследно не пропали виднейшие деятели страны – наркомы, председатели верховных советов союзных республик, секретари обкомов партии, крупнейшие военачальники. Двое членов правительства, считавшиеся сталинскими фаворитами, исчезли в Москве по дороге из дому на службу. Руководители НКВД исчезали вместе со своими автомобилями и личными шоферами: «Выходило что-то совершенно несусветмое: пропала вся головка администрации, вчера был странный скандальный сеанс, а кто его проводил и по чьему наущению -- неизвестно». Прошла волна самоубийств не ставших ждать ареста старых сотрудников НКВД...
Параллельно с политической подоплёкой действие романа после Варьете охватывает уже всю Москву: «Не спал целый этаж в одном из московских учреждений... Весь этаж был занят следствием по делу Воланда... пришлось закрыть Варьете вследствие исчезновения его администрации и всяких безобразий, происшедших накануне во время знаменитого сеанса черной магии. Но дело в том, что все время и непрерывно поступал в бессонный этаж все новый и новый материал...»
Вместе с нарастанием псевдо пушкинской стихии в романной Москве - как бы нарастает и безмолвное сопротивление возвышающегося над "злодеями смешными и скучными" "чугунного человека", как символа настоящего искусства. Так рядом с именем Пушкина в сюжетную канву московской части романа вдруг зачем-то вплетаются похождения председателя жилищного товарищества дома, где находится знаменитая квартира №50 Никанора Ивановича Босого, которому переводчик и шут - Коровьев в виде взятки за проживание Воланда в квартире подсунул доллары, да сам же и настучал о том куда следует. После допроса в НКВД в умоисступлении прозревающий вокруг нечистую силу, Босой уже в доме скорби видит якобы только сон: на представление в специальном театре-тюрьме, люди сидят до тех пор, пока «добровольно» не сдадут валюту. В этом супер культурном с паркетными полами «театре» звучат в смысле текста не искажённые строки Пушкина: «”- Следующим номером нашей программы -- известный драматический талант, артист Куролесов Савва Потапович, специально приглашенный, исполнит отрывок из "Скупого рыцаря" поэта Пушкина.” Обещанный Куролесов не замедлил появиться на сцене и оказался рослым и мясистым бритым мужчиной во фраке и белом галстухе. Без всяких предисловий он скроил мрачное лицо... и заговорил ненатуральным голосом, косясь на золотой колокольчик:
-- Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой...
...Никанор Иванович слышал, как Куролесов признавался в том, что какая-то несчастная вдова, воя, стояла перед ним на коленях под дождем, но не тронула черствого сердца артиста. Никанор Иванович до своего сна совершенно не знал произведений поэта П у ш к и н а, но самого его знал прекрасно и ежедневно по нескольку раз произносил фразы вроде: "А за квартиру П у ш к и н платить будет?" Или "Лампочку на лестнице, стало быть, П у ш к и н вывинтил?", "Нефть, стало быть, П у ш к и н покупать будет?" Теперь, познакомившись с одним из его произведений, Никанор Иванович загрустил, представил себе женщину на коленях, с сиротами, под дождем, и невольно подумал: "А тип все-таки этот Куролесов! А тот, все повышая голос, продолжал каяться и окончательно запутал Никанора Ивановича, потому что вдруг стал обращаться к к о м у-то, к о г о на с ц е н е не было, и за этого о т с у т с т в у ю щ е г о сам же себе и отвечал, причем называл себя то "г о с у д а р ё м", то "бароном"...
Помер артист злою смертью, прокричав: "Ключи! Ключи мои!" -- повалившись после этого на пол, хрипя и осторожно срывая с себя галстух. Умерев, Куролесов поднялся, отряхнул пыль с фрачных брюк, поклонился, улыбнувшись фальшивой улыбкой, и удалился при жидких аплодисментах. А конферансье заговорил так:
-- Мы прослушали с вами в замечательном исполнении Саввы Потаповича "Скупого рыцаря". Этот рыцарь надеялся, что резвые нимфы сбегутся к нему и произойдет еще многое приятное в том же духе. Но, как видите, ничего этого не случилось, никакие нимфы не сбежались к нему... а, наоборот, кончил очень скверно, помер к чертовой матери от удара на своем сундуке с валютой и камнями. Предупреждаю вас, что и с вами случится что-нибудь в этом роде, если только не хуже, ежели вы не сдадите валюту! Поэзия ли П у ш к и н а произвела такое впечатление или прозаическая речь конферансье, но только вдруг...»
Собственно, выше -- это в романе очередной мини роман - фельетон: вроде «Недели просвещения» или «Ревизора с вышибанием» (фельетоны Булгакова 1921 и 1924 гг.) отдельный забавный рассказик на бездарное исполнение произведений с утилитарно воспитательной целью. Но зачем: не ради же просто забавы читателей? Страшные и нелепые репрессии 1937-го сопровождались – точнее, прикрывались необыкновенно пышным, парадным празднование годовщины смерти Пушкина: сама жизнь подкидывала автору «Мастера» бездну иронии. Выше уже показано, какими «гуманными - художествеными» методами выколачивали у арестованных признания в сталинские годы. Ныне уже опубликовано немало документов, как вполне по театральному сценария проходили все расстрельные суды не совсем чтоб "в ш у т к у". Прямо в романе об этом сказать, естественно, было нельзя. Удалось сказать – эзоповым языком. А о т с у т с т в у ю щ и й на сцене г о с у д а р ь – разве затруднились бы в 1930-е опоздать его? Того, у которого среди высших ЕКВДшников была кличка - Иван Васильевич (Грозный).
В романе в результате всех "в ш у т к у" событий многострадальный Никанор Иванович Босой оказывается на лечении в доме скорби (где ему и снится сон). Из лечебницы выпущенный и возненавидевший театр Босой в Эпилоге романа узнаёт о безвременной кончине артиста Куролесова. Босой от радости «напился до ужаса», и «с каждой рюмкой удлинялась перед ним цепь ненавистных фигур» -- встреченных в мнимом театре. Тут же Автор заверяет Читателя, что «все это только снилось», а «единственно живой» – реальный Куролесов – чтец «Скупого рыцаря» «влетел» в сон - врезался в память Босому «благодаря своим частым выступлениям по радио»: «Так, может быть, не было и (написавшего на Мастера донос) Аллозия Могарыча?! О нет! Этот не только был, но и сейчас существует...»
«К т о на к о м с т о я л?» -- можно бы вопросить словами другого булгаковского героя – профессора Филиппа Филипповича Пребраженского: кто же из героев реально существовал, а кто только снился?.. Тут ловим себя на том, что речь то идёт вообще о романных персонажах: никто из них реально не существовал. Дорогие читатели попались в очередную «мышеловку» автора романа. Зачем ему это надо? Сознание человека, получив несколько наборов однотипных, но в комбинациях противоречащих друг другу знаков, начинает активно выбирать более убедительное?.. привычное?.. художественное?.. политически значимое?.. Смотря по уровню читателя-зрителя. Именно активного отношения к собственной истории от читателя и добивались. А так как пересечения смыслов романа Булгакова бесконечны – по сию пору на всех с проекцией в будущее хватает размышлений: пока жив русский язык и ещё читают Пушкина. Да и основы деспотического правления от новых наименований -- увы! – не изменились.
«САМ» Пушкин обошёлся без шекспировской сцены на сцене, а вот Булгакову прием этот очень пригодился: с помощью многократно умноженной как кривых зеркалах сцены на сцене удалось эзоповым языком -- и в первом отражении весело -- описать происходящее в стране. Ведь «Мастер и Маргарита» -- именно художественный роман, а не политический памфлет. И не ради же осмеяния неграмотности «босых» и просто увеселения читателей в предсмертном романе «треплется» всуе боготворимое Булгаковым имя Пушкина?! Шекспировское «мир – театр» Булгаковым олицетворено, противопоставлено - многократно поменяно местами, смешано, снова разделено -- и все перепутанные было моральные ценности оказываются на своих местах:
...И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал. -– А. С. Пушкин «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»
* * *
...Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма! –- А. С. Пушкин «Вакхическая песня»
______________________________________________
1. Установленный в 1880 году по проекту Александра Михайловича Опекушина памятник "солнцу русской поэзии" - Александру Сергеевичу Пушкину несколько раз преображался. В 1936 году изменилась надпись на пьедестале: старую орфографию заменили новой, без «ятей», а изначальные строки из стихотворения «Памятник», искаженные цензурой, сменили на оригинал. Кроме того памятник поэту сменил место жительства -- «переехал» с одной стороны Тверской улицы на другую в 1950 году при полной перепланировке окружающего пространства. Внешний вид самого монумента как минимум дважды портили вандалы, укравшие цепи ограждения и бронзовые венки.
Московский памятник Опекушина необычен тем, что скульптор использовал специальные пропорции и «искажения» для того чтобы Пушкин был «как живой» при взгляде на памятник с любого ракурса, особенно снизу. Это и отмечено в "Мастере", когда "чугунный человек" будто смотрит на Рюхина. Только на самом деле памятник выполнен из бронзы. Когда дописывался "Мастер и Маргарита" памятник ещё стоял на первоначальном месте напротив Страстного монастыря -- на него до советских лет и смотрел Пушкин. Потом до 1938 г. памятник Пушкину смотрел на увешанные пропагандистскими плакатами стены монастыря, внутри которого был антирелигиозный музей. В 1938 г. Страстной собор снесли, и в 1950-м уже сам памятник передвинули на его нынешнее место.
2. Слегка изменённые куплеты из водевиля Дмитрия Ленского «Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка: «Её превосходительство / Зовёт её своей / И даже покровительство / Оказывает ей» -- в театре имени Вахтангова эти куплеты звучали в исполнении Рубена Симонова. // Дмитрий Тимофеевич Ленский (настоящая фамилия Воробьёв; 1805, Москва — 1860, там же) — в своё время известный русский писатель, переводчик, актёр; автор около ста популярных в XIX веке водевилей – весьма словесно острых, хоть и не всегда художественно совершенных. В 1830 году П. В. Нащокин представил молодого Ленского -- А. С. Пушкину и великий поэт одобрительно отозвался о стихотворных переводах и водевилях молодого автора, посоветовав ему сочинять оригинальные пьесы, не ограничиваясь переводами. Но Ленский признался, что изобрести сюжета он не может. ("Русская старина". 1881, август. С. 601-602; "Русский архив"). Зато отдельные – особо модные куплеты Ленского были распеваемы на улицах. Серьёзные куплеты на смерть Пушкина есть в водевиле Ленского «В людях -- ангел, не жена, дома с мужем – сатана» (1841 г.): «КУПЛЕТЫ СЛАВСКОЙ. Кто постигать, как он, умеет Людей, природу и творца?..»
Сюжет водевиля в пяти действиях, «Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка» (1840) заимствован из французской пьесы М. Теолона и Ж. Байяра «Отец дебютантки» (1837), но свободно переосмыслен Ленским. Пьеса «Лев Гурыч Синичкин» (1839) сразу привлекла внимание зрителей и всех, кто приближен к театру. Сохраняя основную сюжетную линию французского оригинала, Д.Т. Ленский её наполни атмосферой закулисной жизни русского театра. Многие персонажи были наделены характерами известных русских современных Д.Т. Ленскому театральных деятелей, появились вставки с достаточно понятными намеками на конкретные русские пьесы и постановки, связанные с ними театральные истории. В результате пьеса в его авторской переделке оказалась яркой и острой пародией на среду артистов русского театра первой трети XIX века.
3. Авель Сафронович Енукидзе (псевдонимы — Абдул, «Золотая рыбка»; 1877 — 1937) -- деятель революции и советский государственный и политический деятель. Член ВКП(б), член ВЦИК, секретарь ЦИК СССР. Был делегатом 6, 8, 9, 11-17-го съездов партии. Член Центральной контрольной комиссии ВКП. Член ЦК ВКП. В 1925—1927 гг. Енукидзе -- председатель Комиссии по контролю за повседневной деятельностью Академии наук. В ходе расследования Кремлёвского дела Енукидзе был снят с поста секретаря ЦИК СССР. 21 марта Политбюро постановило разослать членам ЦК и комиссий партийного и советского контроля «Сообщение ЦК ВКП(б) об аппарате ЦИК СССР и тов. Енукидзе», в котором Енукидзе обвинялся в потере политической бдительности. В ходе расследования Кремлёвского дела Енукидзе был снят с поста секретаря ЦИК СССР. И выехал в Тбилиси, чтобы занять должность секретаря ЦИК Закавказской федерации, однако предложили ему должность начальника Кавказских курортов. Это была характерная для Сталина издевательская опала.
Не смирившийся Енукидзе самовольно вернулся обратно в Москву, чем, вероятно, ускорил свою гибель. По обвинению в шпионаже и государственной расстрелян в Москве в декабре 1937 г. Впоследствии по 58 статье реабилитирован. Сталину Енукидзе мешал прежде всего своею осведомлённостью о его - «Кобы» прошлом. Грузинские революционеры вообще не испытывали к из их среды вышедшему вождю народов особого уважения. Зная это, вождь грузинских революционеров нещадно уничтожал.
4. Сказанная Пикелем в тюрьме фраза фигурирует в ценном документе эпохи -- книге занимавшего в НКВД ряд должностей Александра Орлова "Тайная история сталинских преступлений" -- впервые книга опубликована в Америке через месяц после смерти Сталина в 1953 г. // Александр Михайлович Орлов: в отделе кадров НКВД значился как Лев Лазаревич Никольский, в США — Игорь Константинович Берг, Вильям Годин, «Швед» — всё это псевдонима Льва (Лейба)Лазаревича Фельбин (1895 - 1973 )-- советского разведчика, майор госбезопасности. Орлов - нелегальный резидент во Франции, Австрии, Италии, резидент НКВД и советник республиканского правительства по безопасности в Испании, откуда, отказавшись вернуться в СССР, выехал через через Францию в Канаду, где просил и получил политическое убежище. С июля 1938 года — невозвращенец, жил в США, преподавал в университетах.
5. Карл Викторович Паукер (1893 — 1937) — руководящий сотрудник советских спецслужб; начальник охраны Сталина. В сентябре 1920 назначен уполномоченным Иностранного отдела Особого отдела ВЧК. С 1 февраля 1922 года заместитель, а с 12 мая 1923 года начальник Оперативного отдела ОГПУ. С 1924 года начальник охраны И. В. Сталина. Как начальник оперативного отдела, руководил арестами и высылкой членов левой оппозиции. Один из организаторов фальсифицированных процессов, таких как «Кремлёвское дело», «Дело Московского центра». Укрепил охрану Сталина. Входил в группу сотрудников НКВД, подготовивших процесс над Г. Е. Зиновьевым и Л. Б. Каменевым.
6. Леонид Константинович Рамзин (1887 — 1948) — советский инженер-теплотехник, изобретатель. Профессор, позже -- лауреат Сталинской премии первой степени. В 1930 году ОГПУ сфабриковало дело «Промпартии» о якобы создании антисоветской подпольной организации, занимавшейся вредительством в промышленности и шпионажем по заданиям французского генерального штаба. Главой «Промпартии» был объявлен профессор Рамзин. 7 декабря 1930 года Л. К. Рамзин был приговорён к расстрелу, который ВЦИК заменил 10 годами тюремного заключения. В феврале 1936 года Рамзин был освобождён из заключения по амнистии.
7. Павел Павлович Рябушинский (1871, Москва — 1924, Камбо-ле-Бен, Третья французская республика) — российский предприниматель, банкир, старообрядец, представитель известной династии Рябушинских.
8. Иван Алексеевич Вышнеградский (20 декабря 1831 (1 января 1832), Вышний Волочёк — 25 марта (6 апреля) 1895, Санкт-Петербург) — русский учёный-механик и государственный деятель. Его в сталлинских органах, видимо, перепутали с отбывшем за границу однофамильцем -- Иваном Александровичем Вышнеградским (4 (16) мая 1893 года, Санкт-Петербург — 29 сентября 1979, Париж) — русским и французским композитором.