ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
Коридор встречает меня неестественно ярким, слепящим светом. « Чертов оркестр» весело играет туш, девушки кордебалета лезут целоваться, а улыбающийся дракон, выстреливая из хлопушек конфетти, при каждом хлопке подмигивает мне, как лучшему другу. При виде такого безобразия у меня едва хватает сил произнести:
– Господи, помилуй!
Тут же с иконы, что висит в середине коридора, спускается горящий золотым огнем «Христос» в сверкающем облачении. Нечистая сила кланяется ему, как это положено слугам при царском выходе, и с почтением расступается. «Бог», окруженный облачком микроскопических ангелов с «фарфоровыми» личиками, приближается ко мне. Трижды целует по христианскому обычаю, говорит:
– Возлюбленный друг мой! – и, стоя на некоем подобии ковра–самолета, возвращается в икону, откуда смотрит живыми и добрыми глазами. Оркестр, отмечая момент моего личного знакомства с «Господом», залихватски играет марш, а девицы аплодируют и визжат от восторга.
Меня шатает от возбуждения так, что я отхожу в сторону и прислоняюсь к стене, чтобы не упасть. Ко мне подходит старушка, и, просительно глядя, спрашивает надтреснутым голосом:
– Ну что, батюшка, отвезешь домой?
Она кажется мне человеком, беседа с которым может помочь. Поэтому я, пытаясь сосредоточиться, спрашиваю:
– А ты где живешь, баб?
– В поселке Дальнем! – отвечает она, и, присмотревшись ко мне, неожиданно говорит, – милый, да на тебе же лица нет! Случилось что?
«Откуда о. Владимир узнал, что я живу со старушкой в одном поселке, и нам по пути?» – меж тем думаю я, – «Неужели слухи о его прозорливости, все-таки правда? Почему я с ним так мало говорил? Надо же, впервые попал к старцу, но встреча прошла впустую. А ведь у меня есть немало вопросов! От чего я их не задавал?»
Мне хочется вернуться к о. Владимиру и продолжить, но тут по знаку Федора скандальная крестьянка перестает читать псалтырь и с многозначительным лицом заходит в комнату, где я только что был.
«Опоздал! – с сожалением думаю я, – эта женщина ни за что не потерпит, если я ей помешаю. Кричать будет! Но если не о. Владимир, тогда кто же мне скажет, как избавится от видений, которые овладели мною сегодня в монастыре?»
– Так что с тобой, батюшка? – опять спрашивает старушка, заглядывая в мои глаза своими, окруженными лучиками морщинок.
«Неужели придется пугать ее откровениями, что из этой обители с нами в поселок поедет чудовищная компания из потусторонних существ?» – думаю я, глядя на девиц, которые собрались вокруг дракона, и о чем-то с ним шепчутся, замышляя против меня очередную злую шутку.
– Голова страшно разболелась, – говорю я, действительно ощущая в виске тупую боль. Намереваясь вытереть появившийся на лбу пот, я лезу в карман джинсов за носовым платком. Но нахожу пригоршню мелких склизких жаб, и с брезгливой миной отбрасываю их как можно дальше.
– А–а, поняла, от чего у тебя головная боль, – со знанием дела говорит старушка, стряхнув одну из «моих» жаб с рукава своего плаща, – я знаю, как такую лечить.
– И…? – с дрожью в голосе спрашиваю я, слыша позвякивание «Адамовой» цепи, которую черти вновь тащат ко мне.
– Тебе надо в теплом источнике искупаться! Как это делал в свое время преподобный, – уверенно говорит старушка, накладывая на себя крестное знамение.
– А где этот источник, близко? Я дойду? – неуверенно спрашиваю я, с ужасом глядя на нехорошие улыбки идущих ко мне девиц.
– Вне всяких сомнений, дойдешь! Не переживай, святой нам поможет! – отвечает старушка, и достает из сумки небольшую икону преподобного. Держа ее перед собой, как на крестном ходе, она идет вперед, часто стуча в пол тросточкой. Я не знаю, что на меня больше действует: вера старушки в помощь преподобного, или ее уверенность в собственных силах, но я перестаю бояться, от чего все бесовское, хоть и не исчезает, однако теряет власть надо мной.
Спустившись по лестнице, у выхода из здания мы догоняем брата Максима и о. Корнелия. Последний несет на вытянутой руке свой серебряный священнический крест.
– Вы куда? – спрашиваю я, хотя ответ, судя по их измученным лицам, очевиден.
– На св. источник. Ты тоже? – спрашивают они, растерянно глядя в дверной проем на жуткий ливень, из-за которого не хочется выходить наружу.
– Ну-ка, о. Корнелий, помолись! – вдруг просит брат Максим, сильнее мокнущий от брызг из дырявой водосточной трубы, – ты иерей божий, или кто?
– О ниспослании дождя молитву знаю, но о прекращении оного, сейчас не вспомню! – неуверенно говорит о. Корнелий.
Впрочем, после повторной просьбы он молится. Ливень не прекращается, но перед зданием возникает небольшая радуга. Как это ни удивительно, под ней дождь не идет. Довольные монахи сразу же становятся под нее. Как только я присоединяюсь к ним, на радуге появляется Богородица, протягивает ко мне свой посох, и, коснувшись им моего плеча, говорит:
– Любимец мой, отныне…
Издав стон, я перемещаюсь под дождь. Монахи с недоумением наблюдают за моими движениями, затем пожимают плечами и медленно идут, используя радугу, как зонтик. О. Корнелий душевно, греческим распевом, поет, а брат Максим ему подпевает.
Старушка протягивает мне полиэтиленовый пакет, чтобы я, по ее примеру, прикрыл голову от капель дождя.
– Ты пойдешь на источник? – спрашиваю я.
– Нет, буду тебя на проходной ждать. Это мужской монастырь, женщины купаются совсем в другом месте, мне одной неудобно туда идти. В другой раз…
– Ну, тогда до встречи! – говорю я, и спешу за монахами, пока пешеходная дорожка не увела их из поля зрения.
Источник представляет собой невыразительную деревянную беседку приличных размеров с большой купелью. Я уже весь промок, и у меня нет никакого желания погружаться в воду. Однако монахи с таким энтузиазмом, подбадривая друг друга, раздеваются, складывая одежду на широкую скамью, что я не вижу возможным отказаться от участия в мероприятии.
– А что, в этом теплом источнике, вода действительно теплая? – спрашиваю я, пытаясь попробовать ее босой ногой.
– Ты что, у нас еще не купался? – со странной интонацией спрашивает о. Корнелий, глянув на заулыбавшегося Максима.
– Да я не то, что у вас, я вообще ни на каких святых источниках не купался! – признаюсь я.
– Тогда, если впервые, мы должны тебе помочь, – говорит о. Корнелий, становясь слева от меня.
– Да, помочь, – соглашается брат Максим, становясь справа.
Они берут меня под руки. Я удивляюсь этому и хочу спросить их, как же мы втроем спустимся в купель по приставленной к краю узкой дубовой лестнице, но монахи, перекрестившись, просто прыгают со мною вниз.
Если я скажу, что вода в купели холодная, то скажу неправду. Она – обжигающе ледяная. «Тот, кто назвал источник «теплым», знал толк в юморе!» – думаю я, когда наша троица, по инерции, погружается с головой. От озноба у меня едва сердце не останавливается. Хорошо еще, что купель, хоть и широкая, вовсе не глубокая, и о. Корнелий и Максим легко поднимают меня за плечи над поверхностью воды. Однако, едва я перевожу дыхание, они погружаются вторично.
Третье погружение, находясь в полуобморочном состоянии, я уже не запоминаю. Осознание происходящего возвращается только на скамейке, когда я сижу рядом со своей одеждой. Довольные монахи неторопливо одеваются, участливо поглядывая на меня. На их телах красная, как шкурка спелых помидоров, кожа. А у меня она белая, как снег с северного полюса. Смеющийся Максим, участливо тронув мое плечо своей горячей, словно подошва утюга, рукой, говорит:
– Ничего, скоро начнется!
Я хочу спросить, что начнётся – я умру от приступа астмы, вызванного переохлаждением? Но внезапно чувствую, что внутри меня появился жар, и вижу, как мое тело тоже краснеет. «А–а!» – думаю я, – « теперь понял, почему источник называется «теплым»».
Монахи прощаются со мной, выходят из беседки, и, держа крест высоко, с пением идут под ливнем, совсем не боясь его влаги и прохлады. Я замечаю, что радуги над ними уже нет, а в их силуэтах на фоне святых храмов есть нечто возвышенно – умилительное, трогающее русскую душу до слез….