Блаженство Бога*
Ночь…в первый раз
сказал же кто-то – ночь!
Г. Адамович
Записывает только что обретённую
истину: «Ночь. Ночь. Ночь. Ночь.
Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь».
Т. Толстая
Любопытную запись сделал как-то Дук, персонаж повести Рэя Бредбери «Вино из одуванчиков», жёлтым карандашом фирмы Тайкондерога в «пятицентовый блокнот в жёлтом переплете»:
На свете пять миллиардов деревьев. И под каждым деревом есть тень, верно? Значит, откуда берётся ночь? А вот откуда: пять миллиардов деревьев — и из-под каждого дерева выползает тень. Представляешь? Вот бы найти способ удержать их всех под деревьями и не выпускать…
Начитавшись фантаста, всегда легко сделать сумасбродное предположение. Типа, а вдруг действительно ночь исчезнет вместе со своим чёрным покрывалом и прочими антуражами: луной и звёздами. И что будет с миром людей, если он окажется без такого «доказательства существования дня», ведь так это, выползшее из-под пяти миллиардов деревьев, определил когда-то Виктор Гюго. Или, скажем, как это воспримет персонаж жутковатого рассказа Ги де Мопассан «Ночь». Ведь в таком случае этот любитель полуночных прогулок в Булонском лесу лишится несравненного объекта своей всёпоглощающей любви:
Я страстно люблю ночь. Я люблю её, как любят родину или любовницу, — инстинктивной, глубокой: непобедимой любовью. Я люблю её всеми своими чувствами - глазами, видящими её, обонянием, вдыхающим её, ушами, внимающими её тишине, всем моим телом, охваченным ласкою мрака.
Конечно, он не согласится на такой расклад событий, при котором терял бы «своё всё». И думается, что с этим господином из Парижа были бы заодно многие поэты, из числа тех, для кого та, что распростирает с завидной регулярностью свой чёрный полог над нами, является источником поэтического вдохновения. Оноре де Бальзак однажды заметил, что «каждой ночи необходимо своё меню». Отталкиваясь от этой давней сентенции, можно предложить несколько другую. А именно, тот обобщённый образ ночи, что уже существует благодаря стараниям многих магов поэтического слова, имеет весьма и весьма разнообразное меню с очень разнохарактерным перечнем. Поэтому давайте ознакомимся не только с ним, но и с тем, что стоит за его бесстрастными строчками. А послевкусие от такого пиршества, может быть, заставит нас сделать выбор своего понимания: какой лик ночи ближе к нашему проживанию в ней или, а это ожидается вероятней всего, что с нами происходит в её объятиях?
Безусловно, ночь является доказательством существования дня, как и собака утверждает наличие в этом мире кошки или черепахи. Но также ясно, что среди всех достоинств как ночи, так и собаки эта их свойственность находится на одном из последних мест по значимости. А первое место в упомянутом выше ночном меню занимает признак, определённый А.Фетом как момент «блаженства Бога», как время умиротворения и наслаждения разлитой в мире гармонии бытия. Вот есенинская панорама такого восприятия:
Ночь. Вокруг тишина.
Ручеёк лишь журчит.
Своим блеском луна
Всё вокруг серебрит.
То же вдохновенное мироощущение наблюдается и Павла Радимова:
Ночь, осиянная звёздами,
С золоторогой луной,
Над заблиставшими снегами
Скользит размеренной стопой.
И пушкинское очарование подобной ночною благостью возводит это состояние до щемящей проникновенности:
Прозрачно небо. Звёзды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Ночь своей гармонией и высокой означенностью согласует разум и сердце, совершая в них удивительные метаморфозы. Прежде всего, она обращает их к небосклону, к звёздам, тем самым инициируя диалог человека со звёздным мирозданием. Смыслы и откровения этого диалога являются одним из великих таинств, что творится под покровом ночи. Великий, вечный, Космос становится той данностью, в которую всматриваются поэты, и с которой их разум ведёт многовековую беседу в пределах магии ночи. Они, направившие взгляда своей музы к горним далям, прежде всего, поражаются звёздной панорамой, её масштабностью и наполненностью глубокими смыслами. Аполлону Григорьеву и Юргену Балтрушайтису там важно узреть явление божественных смыслов.
Немая ночь, сияют мириады
Небесных звёзд — вся в блестках синева:
То вечный храм зажёг свои лампады
Во славу божества.
А. Григорьев
Простор земли во мраке утонул...
И мир свои пределы разомкнул...
И над душой, неведающей сна,
Горят лишь звёзд святые письмена…
Ю. Балтрушайтис
Со всех сторон ночная даль горит,
Колебля тьму пред взором ненасытным...
Весь божий мир таинственно раскрыт,
Как бездна искр, над сердцем беззащитным.
Ю. Балтрушайтис
А поэты И. Никитин, И. Уткин, Н. Морозов и С. Шевырёв покорены безмерностью ночного неба, его многоликостью и способностью многое дать под своим покровом.
В глубине бездонной,
Полны чудных сил,
Идут миллионы
Вековых светил.
И. Никитин
Я застыл благоговейно,
Очарован высотой,
Надо мною
муравейник,
Муравейник золотой!
И. Уткин
* А. Фет
Всё тихо. Небесных светил мириады
Мерцают в лазурной дали.
Н. Морозов
Как всё в тебе согласно, стройно!
Как ты велика и спокойна!
И скольких тайн твоя полна
Пророческая тишина!
С. Шевырёв
И среди тех щедрот, что даёт ночь, важное место занимает тишина, несмотря на небесный полилог звёзд с одной стороны и диалог небес и земного мира с другой.
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
М. Лермонтов
Над нами небеса, пред нами лунный мост.
Ни звука. Небеса беседуют с землёю.
И только тишина.
Н. Будищев
И как разнохарактерны лики этой тишины. Тут и признание, что восхищение ночью заставляет замолчать уста. Тут и гимническое словословие этому, по выражению А. Фета, «блаженству Бога»:
Ах, эта ночь так дивно хороша!
Она томит и нас чарует снова…
;О, говори: иль не найдётся слова,
;Чтоб высказать всё, чем полна душа?
В такую ночь нельзя владеть собой,
Из груди сердце вырваться готово!..
;Нет, замолчи: что; может наше слово
;Пред несказанной прелестью такой?
К. Р., 1890
Но эта тишина не так уж беззвучна и бесприметна. По мысли
В. Ходасевича, в ней многое что есть.
В городе ночью
Тишина слагается
Из собачьего лая,
Запаха мокрых листьев
И далёкого лязга товарных вагонов.
……………………………………….
И в этой тишине мне чудятся порой
То пьяной оргии разнузданные крики,
То вздохи нищеты больной.
Мрачная тональность последних строк этого отрывка и ещё более усиливается настроением лирического героя Николая Огарёва:
Когда во тьме ночной, в мучительной тиши,
Мои глаза дремотой не сомкнуты -
Я в безотвязчивом томлении души
Переживаю трудные минуты.
И спасением для такой озабоченной души видится тёмный полог ночи:
Немая ночь! прими меня,
Укрой испуганную думу…
С. Шевырёв
И понятно в этом плане молитвенное обращение В. Жуковского к той, что, устранив светлое время суток, всесильно властвует, заполняя мир умиротворяющей темнотой.
Сойди, о небесная, к нам
С волшебным твоим покрывалом,
С целебным забвенья фиалом,
Дай мира усталым сердцам.
Своим усыпительным пеньем
Томимую душу тоской,
Как матерь дитя, успокой.
В. Жуковский
Через сто лет эту гимническую тональность подхватит М. Цветаева.
Чёрная, как зрачок, как зрачок, сосущая
Свет - люблю тебя, зоркая ночь.
Голосу дай мне воспеть тебя, о праматерь
Песен, в чьей длани узда четырёх ветров.
Клича тебя, славословя тебя, я только
Раковина, где ещё не умолк океан.
М. Цветаева, 1916
Лирические персонажи русских поэтов, восприняв ночь как божественный дар, высказывают ей благодарности за многие обретения, которые она им дала.
Бунинскому персонажу она расширила границы познания людского бытия.
Познал я, как ничтожно и не ново
Пустое человеческое слово,
Познал надежд и радостей обман,
Тщету любви и терпкую разлуку
С последними, немногими, кто мил,
Кто близостью своею облегчил
Ненужную для мира боль и муку…
И. Бунин, 1922
Надсоновскому поэтическому персонажу она даёт трудный, но столь очищающий диалог со своим прошлым.
Нет, видно, в эту ночь мне не задуть лампады!
Пылает голова. В виски стучится кровь,
И тени прошлого мне не дают пощады,
И в сердце старая волнуется любовь...
С. Надсон, 1882
Радимовскому лирическому герою ночь открывает вековые тайны.
Душой раскрытой принимаю
Скрижалей древних письмена
И взором радостным читаю
Миров златые имена.
Язык природы вдохновенной
Мне внятен, мудрый и простой,
И я душой своей нетленной
Сливаюсь с вечной красотой.
П. Радимов
Нечто подобное можно прочесть и у А. Ахматовой.
И чудилось: рядом шагают века,
И в бубен незримая била рука,
И звуки, как тайные знаки,
Пред нами кружились во мраке.
А. Ахматова, 1959
А пронзительность строк В. Набокова высвечивают ещё одну свойственность ночи, дающую человеку отрешение от мирского и единение с божественным началом.
О ночь, я твой! Всё злое позабыто,
и жизнь ясна, и непонятна смерть.
Отражена в душе моей раскрытой
блистательная твердь...
………………………………………………
Я твой, о ночь! В душе -- твоё сиянье;
все грешное осталось на земле,
и ангелов я чувствую дыханье
на поднятом челе!
В. Набоков, 1918
Достойна ночь признательности и за врачевание.
Позабыл я все заботы дня
Этой ночью тихой, ночью поздней,
Кажется, что в сердце у меня
Зреют звёзды, словно в небе звёздном.
Что б могло остаться от меня
В мире, что все хуже и жесточей,
Если б горе и заботы дня
Не лечил бы я покоем ночи.
М. Вазех
И за удивительную способность проявлять тайное и сущностное.
Я поклоняюсь ночи каждый день,
Я затаённо жду её прилета.
Я для неё всю память прячу в тень,
Где творчеством заведует природа.
…………………………………………………
Как только ночь дойдёт до середины, -
Все зеркала направлены на нас,
Запечатляя скрытые глубины
……………………………….
Но никогда не спутаешь в ночи
Живое с мёртвым, душу и личину.
Личина тлеет ночью, как картон,
Зато душа сияет ночью живо.
Ю. Мориц
Ветер воет за окном
О нездешнем, об ином.
Полночь! Полночь! Ночь глухая! Слышу твой беззвучный крик.
Крик о том, чего не знает и не выразит язык,
С. Соколов, 1907
И за одиночество, когда под покровом ночи человек обретает свободу мыслей и чувствований.
Я ночь люблю за одиночество
Когда с тобой наедине
Я говорю о том,
Что хочется
И что не хочется судьбе.
Могу я думать о несбыточном,
О том,
Что ночи нет конца.
И можно верить
В дни счастливые,
И плакать можно без конца.
Не надо слушать слов укора,
И глаз тревожных остриё
Не надо прикрывать рукою,
Когда становится темно.
Н. Турбина, 1982
Но как контрастно этим благодарным строкам звучит есенинский выкрик из 1925 года.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один
И - разбитое зеркало
С. Есенин
И тут же проявляются далеко не благостные коннотации ночи. Такие как:
- И всё живёт какой-то жизнью ложной (П. Соловьёва, 1897);
- И сердце гнёт тишина гробовая (О. Рюмина,1895);
- Томит безнадёжный недуг (О. Рюмина);
- Ужас душу объял, разум смолк… Боже мой (Д. Ратгауз, 1907);
- Глухая ночь… Ни проблеска, ни света. (П. Якубович, 1884);
- И ночь нарастает, унынья и меди полна, И грубому времени воск
уступает певучий (О. Мандельштам, 1920);
- Есть страшные ночи, их бог посылает
Карать недостойных и гордых сынов,
В них дух человека скорбит изнывает…(К. Случевский, 1860)
- Угрюмо ночь вокруг лежит,
Черна, без звёзд и без просвета,
Она всё злое сторожит…(Н. Шрейтерфельд).
- Уже сумасшествие.
Ничего не будет.
Ночь придёт,
перекусит
и съест. (В. Маяковский)
И заключительное вопрошание к ночи лирического персонажа А. Апухтина:
Зачем в тиши ночной, из сумрака былого,
Ты, роковая ночь, являешься мне снова
И смотришь на меня со страхом и тоской?(1880)
Эти и многие другие поэты, как бы предвосхищая обвинения, брошенные персонажем романа Э.М. Ремарка «Возлюби ближнего своего": «Во всем виновата ночь. И страхи ночи. Дневной страх разумен, ночной – не имеет границ!», исследовали этот жуткий мрак, эту темноту, чреватую ужасом, опасностью, преступлением и жутким мороком.
Если С. Шеверёв видел в ночной мистерии «кипящий призраками мрак», то, то перед их взорами возникали инфернальные картины ночного бытия, уже обращенные не к звёздному небу, а в пространство, где обретается в земной юдоли человек.
Тут и тотальная безнадежность:
Хотя бы вздох людских речей,
Хотя бы окрик петушиный:
Глухою тяжестью ночей
Раздавлены лежат равнины.
Разъята надо мною пасть
Небытием слепым, безгрёзным.
Она свою немую власть
Низводит в душу током грозным
А. Белый, 1907
И аннигиляция существования:
То было ль забытье, иль тяжкий миг безумья —
Замолкло, замерло, потухло всё кругом.
Луна, как мертвый лик, глядела в мертвый дом,
Сигара выпала из рук, и мне казалось,
Что жизнь во мне самом внезапно оборвалась.
Я всё тогда забыл: кто я, зачем я тут?
А, Апухтин, 1880
И ужас, «без конца и без края»:
Ветер, небо опрокинуть тужась,
Исслюнявил мокрым поцелуем стекла.
Плащ дождя срывая, синий ужас
Рвет слепительно фонарь поблеклый.
Телеграфных проволок все скрипки
Об луну разбили пальцы ночи.
Фонари, на лифте роковой ошибки
Поднимая урну улицы, хохочут.
А. Большаков, 1914
И обречённость всего живого, рождённого для жизни:
Ночь холодна, темна; холмы, река, поля -
Всё тускло, мертво и туманно;
Далёко с тучами сливается земля;
Вблизи уродливы и странны
Все образы: то ель, чернея, с высоты
Как будто руки простирает
С мольбой отчаянной, то белые кусты
На бледном мраке выплывают
Н. Хвощинская, 1852
И вторит вслед А. Блок:
Ночь распростерлась надо мной
И отвечает мёртвым взглядом
На тусклый взор души больной,
Облитой острым, сладким ядом.
А. Блок, 1898
И ка тут не вспомнить булгаковское:
Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете...
М. Булгаков. Мастер и Маргарита
И стоит ли теперь удивляться, как в противовес восторженным песнопениям ночи человеческий социум являет картины аморальности и разврата, которые наблюдают поэты под её, казалось бы, благостным покровом. И сразу слышен гневный упрёк М. Цветаевой: «Старая сводня - Ночь!». И репортаж А.Чёрного из Петербурга о порочности, что расцветает на улицах северной столицы под эгидой ночного мрака, живописует эту мерзопакость.
Темно под арками Казанского собора.
Привычной грязью скрыты небеса.
На тротуаре в вялой вспышке спора
Хрипят ночных красавиц голоса.
Спят магазины, стены и ворота.
Чума любви в накрашенных бровях
Напомнила прохожему кого-то,
Давно истлевшего в покинутых краях...
Недолгий торг окончен торопливо —
Вон на извозчике любовная чета:
Он жадно курит, а она гнусит.
Проплыл городовой, зевающий тоскливо,
Проплыл фонарь пустынного моста,
И дева пьяная вдогонку им свистит.
С. Чёрный, 1913
И если есть прощение у ночи за столь мрачные обстоятельства её существования, то оно возможно только из-за счастья, которое она неустанно дарит человечеству с момента возникновения оного на земле. Счастья любви, влюблённости, любовного томления, романтических грёз и мечтаний.
Любовь под покровом ночи – что может быть желанней?
Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит поздное молчанье ночи тёмной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!..
А. Пушкин,1823
А когда грёзы о любовной близости уступают мгновениям реального блаженства, то возникают трогательные подробности единения двух: его и её. Будь то зарисовка чувственного минора:
Светят яркие звёзды над нами;
Кротко месяц глядит с высоты,
И его голубыми лучами
Облитая, задумалась ты.
Очарован твоей красотою,
Я любуюсь тобою без слов...
В нашу комнату тихой струёй
Льётся запах душистых цветов.
И. Суриков, 1869
Или трепетность души в минуты любовного признания
В эту лунную ночь, в эту дивную ночь,
В этот миг благодатный свиданья,
О мой друг! я не в силах любви превозмочь,
Удержать я не в силах признанья.
В серебре чуть колышется озера гладь,
Наклонясь, зашепталися ивы...
Но бессильны слова! - как тебе передать
Истомлённого сердца порывы?.
Д. Ратгауз, 1893
Или интимная геометрия любовной близости в отсветах свечного пламени:
На озарённый потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
Б. Пастернак,1946
Или щемящее сердце воспоминание о былых мгновениях любовного счастья:
За старой липой покрывало
Мелькнуло, скрылось... Вот опять...
И в лунном свете побежала
Тропою тень её порхать...
В такую ночь успел узнать я,
При звуках ночи и весны,
Прекрасной женщины объятья
В лучах безжизненной луны
А. Блок, 1899
Ночь полифонична в проявлениях и качествах, она многолика и вездесуща. Но дмитриевская картина ночного мира выявляет главную её сущность, жизненно необходимую всяк сущему в подлунном мире.
Какая ночь! Как великаны,
Деревья сонные стоят,
И изумрудные поляны
В глубокой мгле безмолвно спят...
В капризных, странных очертаньях
Несутся тучки в небесах;
Свет с тьмой в роскошных сочетаньях
Лежит на листве и стволах...
С отрадой жадной грудь вдыхает
В себя прохладные струи,
И снова в сердце закипает
Желанье счастья и любви...
И. Дмитриев,1879
Добро и зло, очарование и спасение, возвышенное и мерзкое, счастливое и любовное, - всё, что даёт нам ночная щедрость, реально ощутимо и зримо в повседневном течении жизни. Но мысль П. Коэльо: «Не важно, сколько лет мы прожили на свете: ночь, осеняя мир тьмою, приносит с собой все те страхи, что гнездятся в нас с детства». Ведь понятно, что сознание ребёнка воспринимает как реальность и мир окружающий, и мир фантазий, мир ирреальный. Именно поэты, став взрослыми, сохраняют эту детскую свойственность. Поэтому так живописны и реальны в их творчестве приведения и прочие потусторонние проявления под покровом ночи. Стоит только в этом плане вспомнить жуткий лермонтовский образ. Не дай бог кому-нибудь такое увидеть во сне или померещиться в ночной темноте, скажем, на ночном привале где-нибудь в поле.
Вот с запада Скелет неизмеримый
По мрачным сводам начал подниматься
И звёзды заслонил собою...
И целые миры пред ним уничтожались,
И все трещало под его шагами,-
Ничтожество за ними оставалось -
И вот приблизился к земному шару
Гигант всесильный - всё на ней уснуло,
Ничто встревожиться не мыслило - единый,
Единый смертный видел, что не дай бог
Созданию живому видеть...
………………………………………………..
И видел я, как руки костяные
Моих друзей сдавили,- их не стало -
Не стало даже призраков и теней...
Туманом облачился образ смерти,
И - так пошёл на север. Долго, долго,
Ломая руки и глотая слёзы,
Я на творца роптал, страшась молиться!
М. Лермонтов,1830
Не уступает этой жути и инфернальный ужас, охвативший младую душу, узревшей нечто в комнатной тьме.
И вглядеться-то страшно в недвижную
Эту мглу -
Ну, как бледные руки подымутся
Там, в углу?
Не глядит, не дохнет, не шелохнется,
А в груди
Что-то шепчет до боли назойливо:
"Погляди".
Д. Шестаков, 1900
Не менее пугающе и другое видение полуночной мгле.
Лампа тихо догорает,
На стене тускнеет профиль,
И мне чудится: витает
Надо мною Мефистофель.
И мне чудится: легонько,
Тихо встал он за плечами
И смеётся потихоньку
Над горячими мечтами.
Скиталец, 1897
Из комнатного пространства перенесёмся в городские пределы, где ночная мистерия выплеснулась на улицы.
Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зелёный бросали горстями дукаты,
а чёрным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие жёлтые карты.
Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как жёлтые раны,
огни обручали браслетами ноги.
Толпа - пестрошерстая быстрая кошка -
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.
Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул, пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.
В. Маяковский,1912
И лишь М. Лохвицкая своим ночным видением вносит в душу некоторое умиротворение.
И с тоской неутолимой
В полусонной тишине
Кто-то близкий и любимый
Наклоняется ко мне.
Я шепчу ему с тревогой:
- "Сгинь, ночное колдовство!
Ангел ночи, ангел строгий,
Бдит у ложа моего".
Но в смущении бессилья
Чистый ангел мой поник,
И трепещущие крылья
Закрывают бледный лик.
Томление любви берёт верх над «строгим ангелам, открывая путь к чувственным ночным переживаниям.
М. Лохвицкая, 1900
Однако прав К. Случевский, утверждая, что всё же
Проснёшься ты бледный, с померкнувшим взором,
С души расползутся страшилища прочь;
Но будешь ты помнить, как ходят дозором
Виденья по сердцу в жестокую ночь.
К. Случевский, 1860.
Размышляя о природе сложной зависимости человека от ночи, не стоит забывать собственно о ночи, как о субъекте, наделённом разными качествами, о его портрете и приметах. Речь идёт о тех художественных средствах языка: эпитетах, сравнениях, метафорах и других средствах выразительности, - которыми поэты живописуют ночь. Вот малая толика упомянутого в предлагаемой компиляции из более чем двух сотен стихотворных текстов.
Качества ночи.
Ночь – блаженство бога, волшебная сказка, светла, мрачна, царство тьмы, седая дщерь, черноволосая Хаоса древняя дщерь, горняя пустыня, дольняя тьма, царица светозарна, несказанная прелесть, зоркая, чёрная как зрачок, праматерь песен, чёрное солнце, осиянная звёздами, неоконченной вечности мгла, преступница, монашка, старая сводня, лазурная, волшебная пора, фея-чародей, с повадками чёрной кошки, шаг упругий, тихий, тихий; роковая, прощальная, глухая, беззвучная в крике, стоустая в крике, прекрасна и чиста, немая, велика и спокойна, с прохладными объятиями, холодна, черна, без звёзд и без просвета; небесная с волшебным покрывалом, с целебным забвенья фиалом, миротворная, с усыпительным пением; с глухой тяжестью, час обнажающихся верховий, неизменная, королева, сроднившаяся с тишиной, тиховейная, вкрадчивая, с единым взглядом, затон необычайный, грузная, как автобус, с мёртвым взглядом, необъяснимая, разросшееся хранилище зарниц, полна гармонии, безумная, благовонная, благодатная; раздражение недужной души, серебристая, кристально ясная, серебристо-бледная, молчаливая, дивная, вешняя, с волшебным светом, густеющая, торжественно светла, голубая, с вечной красотой, муравейник золотой, прекрасна и чиста, беззвучная и тёплая, с туманною ризой, с хитоном, страшная, жестокая, осиянная, в длинном чёрном одеянии, в сонме чёрных колесниц, в бледно-фосфорном сиянии, времени явственное затишье, сумрачная и дикая, царство тьмы над дремлющей вселенной.
Действия и состояния ночи.
Ночь – бледнеет, уходит, как зрачок, сосущая; скользит размеренной стопой, каменеет на мосту, мёдом стекает с крыши, раскрылась тьмой, нарастает, унынья и меди полна; в недрах зачала святых, подплывает тревожно, полная презрения, глядит, как человек…, не сулит несчастий и бед, глядящая фиалками-очами, придёт, перекусит и съест; мягко с лапы на лапу ступая, нависает стынущей, стонущей; манит, обманывая; распростёрлась, сошла, не знает мрачной жизни зла, кажется сновидением, волшебною сказкой, сплетает живой узор из трепетных огней, покрывает тишиной и забвением, обольщает видением, даёт покой, тянет свою серебряную сеть, дышит негой, плывёт путём цариц, своды небесные как саваном покрыла, покров приподнимает, угрюмо лежит, всё злое сторожит, пошла по дороге эфирной, раскрылась своей великой тьмой.
И если попытаться реконструировать образ ночи на основании этих словесных реперных значений, то её позитивный и весьма привлекательный абрис будет вполне ожидаем.
И какое сердце, и какой взор не преисполнится благодати, воспринимая великолепный стихотворный ноктюрн известного русского поэта, воспроизводящий волшебную магию ночи:
Какая ночь! Как великаны,
Деревья сонные стоят,
И изумрудные поляны
В глубокой мгле безмолвно спят...
В капризных, странных очертаньях
Несутся тучки в небесах;
Свет с тьмой в роскошных сочетаньях
Лежит на листве и стволах...
С отрадой жадной грудь вдыхает
В себя прохладные струи.
И. Дмитриев, 1879.