Ошмянства тихий перезвон Oтезд - 1979, 1981, 2011

 
    
    

На перроне  отец  и мама,
и сестрёнка младшая Галя.
Год  тысячa девятьсот семьдесят девятый
Мы в вагоне уже
Сквозь окно
Только мелькают шпалы
Грею руки вокзальным чаем...
Тишину разбивает память...
В чемодане лежит салфетка
Вышитая мамиными руками
Маленькая капелька от вишнёвого варенья...
И целый ворох воспоминаний

Поезд нас мчит,
Вот уже Польша,
уже за окном Варшава,
А я ещё там в Ошмянах
В маленьком белорусском  местечке.
Ведь там моя мама
Знаю она тоже на спит,
Знаю,  только теперь слезам волю дала.
Там на Брестском вокзале
Мы их  таможенникам не показали.
Там  мы их  задержали.
С Богом дочка,  мама  сказала.
С Богом земля  наша вертится....
Стучат  колёса по шпалам ....
Я той же дорогой еду, мама,
Какой тебя в сорок третьем в рабство угнали.
Вот уже Венский вокзал, 
Ты знаешь мама, мы  все здоровы,
Мы на свободе!
               

1981


На старом фото, как в кино
Все молоды  и  живы
Из детства в вечность прочные мостки.
Не стёрли годы
И милые из давнего черты,
Кружат  ещё в эфире.

Хоть разные бывают берега
Истоки у Землячества  большие
Пусть будут счастливы их новые ростки
А наша память корни сберегает.


Многие горожане  обращались к  маме, пани Ялова.
 Когда узнали, что семья подала документы на отъезд, то люди  доброжелательно говорили маме:
- Аня, ты здесь пани Ялова! А там, кто ты будешь там?
Мама легко прощалась со всякими безделушкам и статуэтками, которыми любил украшать дом папа Коля.
Так, что в Ошмянах до сих пор где-то храниться фарфоровая  пара собак, хрустальные вазы, бокалы....
С собой она взяла только керамический горшочек, который я  купила в Минске в подарок родителям.
Мне тогда было шестнадцать.
Она бережно уложила его в ручную сумочку, чтобы не разбить.
Мама никогда не была привязана к вещам и легко с ними расставалась.
Она могла смотреть вперёд, далеко вперёд.
Папа Коля , весь подготовительный период был в подавленном состоянии.
 Ему нужно было сдать партийный билет.
Для него пойти оформлять документы в паспортный стол  отделения милиции  было не по силам.

Мама пригласила работницу отдела домой  и там она оформила документы.
Я описываю это так подробно, чтобы показать, как нелегко было принимать такое решение.
 
На прощание родители накрыли стол у нас во дворе, пришли соседи на проводы.
 Выпили на посошок.
Сегодня многих людей на фото уже нет в этом мире.
Мне пишут их родные, которым передана память тех дней.
 А коль память жива это значит все живы!
- А иначе зачем на земле этой вечной живу?


Доминирующее положение в районе сегодня занимает католицизм, хотя Ошмяны на протяжении долгого времени считались еврейским местечком.

После войны в Ошмянах все еще проживала небольшая группа людей еврейского происхождения.
Сегодня их можно посчитать по пальцем.
Очень хорошо об этом написал  Петр Шаколо, в одной из своих книг, которую он подарил мне при визите в город.
В своих стихах он упоминает фамилии людей, с кем столкнула его жизнь
- Как вам там живётся ? - пишет он.       

 Пра яўрэяў.
З’ехалі з Ашмян амаль усе яўрэі,
Толькі Шацман і яшчэ той-сёй ад’ехаць не змаглі.
Маладыя ў Ізраілі дык ужо і састарэлі,
А старыя – шмат хто і з жыцця пайшлі.

Адбылі туды і добрыя суседзі:
Зяма Берзак, Мілер, Ялаў, Зейф;
Хана, Ася, Ізя, Додзік – недзе
Шэкелі складаюць, кожны у свой сейф.
Як вам там жывецца, аднакашнікі:
Шклявер, Салавейчык, Расіцан?
Вы ж даўным-даўно не тыя дзеці-бесшабашнікі,
Гэтак жа як я – таксама,не пацан.
Ці ў парадку Шмідт і Борд, і Фрэнкель,
Каплан, Грымберг, Швідлер Канстанцін?
Ім Ізраіль пэўныя выставіць ацэнкі,
Кожны дзе – не пасынак, а сын.

Там жывецца людзям, мусіць, і няблага,
Нам зраўняцца з імі – не дастаць!
Але ж ёсць адна ў мяне заўвага:
Я бы не хацеў усё ж яўрэем стаць!

Іх жыццю зайздросціць аніяк не стану,
Кожнаму сваё – заўжды мілей.
Паўтараць жа буду я бесперастанна:
Раньш было, з яўрэямі, святлей.
Мне недастае іх весялосці,
Здольнасцей і  “прыбамбасаў” іх.
І я рад таму,што давялося
З імі распіваць бутэльку на траіх.
Час сышоў – і нам былыя рэчы
Не дано вярнуць ці паўтарыць.
Толькі ў выпадковыя сустрэчы
Будзе што успомніць і абгаварыць…


 

               






               





ГЛАВА

                Я ЕДУ ДОМОЙ
 
          
Я еду домой...
 Была ранняя осень, сентябрь.
 По дороге домой любовалась просторам полей
Нет тревоги от предстоящей мне встречи
  Я  знаю, я еду домой.
А осеннее  солнце всё ниже и ниже
 Мне до дому уж близко совсем
На  границе с Литвой
С нетерпением минуты считаю
  И с  шофёром веду разговор
Вспоминаю аллею  знакомую с детства
Где  деревья сплетались кроной 
И автобус на Вильно нас мчал без  границ.
Нету мамы, дорога другая
Есть таможни, есть паспорт и штамп
Можно ехать, Ошмяны тут рядом
Я еду домой...

Подъезжаем, знакомые с детства картины
Переулки, дворы…
 Вот и мой.
Здравствуй, Дом!
Я к  тебе обещала вернуться.
Пошатнулся и дрогнул мой дом
То ли встречи со мной он заждался,
То ли стар он,
То ль удивлён.
Я    щекой припадаю к перилам
И невольно слеза потекла.
Словно целая жизнь промелькнула
 В те минуты как встретились мы
 Эти стены видавшие многих
 Из большой еврейской семьи.

Дом,  меня он запомнил девчонкой
В нём росла, я не зная забот
И не зная,   как он провожал в путь последний
Деда, братьев отца,  бабушку Хаву  ...               
Я лишь слышала вздох половиц 

Постояла, припомнила многих
Рассказала о жизни своей
Рассказала, что бабушкой стала
Шестерых еврейских детей.
 Звёзды стали вдруг ярче над домом
Тьма развеялась  в свете луны
Я с тобой не прощаюсь
Я  к тебе ещё   на рассвете 
Снова в гости приду.            

September 2011 

Самолёт приземлился в Вильнюсе  и всего пятьдесят пять километров разделяло меня от города детства.
Разделяла меня ещё длинная вереница машин на таможенной  между Литвой и Белоруссией.
Я мысленно торопила машины и приостанавливала солнце на небосклоне.
Xотелось увидеть город ещё при дневном свете.

- Я помню дорогу из Вильнюса. При въезде в Ошмяны, деревья почти соприкасались кронами, образовывая, как мне казалось в детстве, королевский въезд в город.
- Мы едим по новой дороге, - я услыхала в ответ и поняла, надо готовиться увидеть много нового. (добавить про кроны и как все изменилось)

В предзакатном свете мы въезжаем в город.
Я как бы попадаю в сказку с дворцовой площадью.
Всё кажется миниатюрным, хрустально хрупким и прозрачным.
Я растворяюсь в этом видении, впитывая в себя знакомые с детства здания.
Мы делаем круг по площади и поднимаемся на Красноармейскую улицу. В окне  дома номер десять я вижу Валечку.
Она стремглав спускается вниз, приглашает меня в дом, поит чаем с мёдом. Потом мы выходим пройтись по ночным Ошмянам.
Тёплая сентябрьская ночь окутывает город.
Две девочки, две подружки с первого «Б» средней школы номер один, уже бабушки.
Нам по шестьдесят пять.
Мы проходим по улице Советской, идем к Мицкевича и каждый дом обретает лица и имена людей, живших там много лет назад.
- А где кузница?
- Снесли кузницу и как то нелепо на её месте построили многоэтажный дом, перекрыл дорогу по которой я ходила в школу.
А здесь дом где жил Изя, переулок, ведущий прямо к синагоге.

Ночное небо смотрит на меня
Вокруг меня такая тишина,
Всё настоящее и всё былое,
В мерцанье звёзд,
Так зримо стало.
- Валя, ну как ты?
- Ещё работаю, организовала хор при церкви.
- Ну а ты, как ноги?
- Все хорошо, я здесь, а это главное. Девчонки мои молодцы, нарожали мне команду внуков.
Мы говорим, и говорим, и говорим.

В комнате пианино, я вижу маленькую светловолосую девочку с большими карими глазами.
Её пальчики быстро бегают по клавишам рояля.
Я в зрительном зале, с восхищением слежу за исходящими звуками из под ... (исправить из под пальцев… видение)
Я проваливаюсь в глубину ночи и засыпаю.

Ночное небо смотрит на меня
Мне перед ним отчёт держать сегодня.
В его таинственность и красоту
Я часто душу отпускала.

Для каждого из нас своя звезда
Свое по жизни назначенье.
Когда я это поняла,
В ауре дней моих,
Все измеренья шире стали.

Песочные часы, замедлите мгновенье
Рассвет спешит зардеться  надо мной.
В соприкосновении ночи и дня,
Есть место в этом мирозданье
где судятся мои дела.
 
               
                Где я?

 Первое, что я заметила в моём местечке, это то, что в дома провели водопроводы.
К  моему большому разочарованию, не стало колодцев.
Мне хотелось, как когда то в детстве, заглянуть в них, увидеть отражение моего детства, друзей нашего двора.
Места, где они стояли до сих пор хранят следы заброшенных колодцев.
А моя память хранит те детское удивление и восторг, когда я вглядывалась в его глубину.
Звук  железной цепи, на которую было привязано ведро и ритмическое повизгивание металла, и голос моей няни:
- Роза, отойди от студни, -  до сих пор резонирует во мне
Колодец  в то время был для меня  овеян магической тайной  сотворения мира.

В его круге отражалось небо, облака, которые, как я уже понимала, были  наполнены той же водой, что колодец .
Я решила, что капли дождя тоже хранятся в колодце.
Зимой колодец стоял весь замёрзший и я наблюдала как свисающие сосульки таяли под лучами солнца.
Иногда мы бросали в колодец маленькие камешки.
Облепливая колодец по кругу со всех сторон, мы наблюдали за волной, которая растекалась по поверхности воды и ударяясь о стенки колодца, возвращалась в его центр.

- Роза, отойди от студни, - раздавался голос моей няни, с лестницы на втором этаже нашего дома, именно в тот момент, когда мы затаив дыхание наблюдали за всплесками волн.
- Роза, упадёшь в студню, - во весь голос кричала няня.
- Как она знает где я, что я у студни?
Это было ещё одной неразрешённой тайной  для пятилетней девочки.
Я любила наблюдать как отражённый спектр солнечных лучей, проходящий через время и пространство, искрился в глубине колодца.
- Мы поймали солнце, мы поймали кусочки солнца, -  радовались мы.
- Оно поселилось в колодце нашего двора!
Мы объясняли многие явления большого мира так просто спонтанно, красиво и убедительно, кaк никакие научные исследования не могут сделать сегодня.

Где я сегодня, сейчас? 
В том ли  моем детском восприятии таинственного мира?
Где я сегодня, со всеми моими знаниями  химии, физики, атеизма, теории Дарвина, которые я получила в школе и институте.
 
Где я  сегодня, вглядываясь в ночной мир звёзд в то, что  внутри меня соединяется с непознаваемой  вселенной, ощущая чувство близости с Бесконечным.

Скорее всего, я рядом с Авраамом смотрю на звёздное небо, открывая Создателя  Вселенной.
В тоже время, я у края колодца моего местечка, у его подземных вод, живительная сила которых, наполняет меня.
И получаю простой ответ, как та  пятилетняя девочка, жаждущая  знаний, которой няня просто ответила:
- Это всё создал Б-г.
В первый день Он сотворил свет и тьму.
Во второй день Он создал небесный свод, отделяющий верхние воды от нижних вод.
На третий день суша поднимается над водами, и земля по велению Свыше производит травяную зелень и деревья.
В четвертый день Творец установил расположение солнца, луны и звезд и наделил их функцией служить ориентирами для отсчета времени и светилами.
В пятый день Он сотворил птиц и рыб.
В шестой день - наземных животных и Человека.
В седьмой день Б-г прекратил работы Творения и освятил его как день покоя.

               
               

                Старые стены
 
Успела! Еще бы пару дней и я не успела еще раз увидеть комнату где жила моя няня Зося.
***
Её комната не казалась мне убогой.
Она казалась мне величественно мистической.
В правом углу комнаты, рядом с окном висела икона.
Часто приходя к няне, я заставала её на коленях перед иконой. Она  не прерывая молитву, махала мне рукой и я садилась на  кровать и наблюдала за ней.
Няня молилась тихо и я не пыталась вникнуть в содержание ее молитв.
Я была всегда поражена и очарована той аурой, которая царила в комнате, и лицом няни во время молитвы.
И хотя маленькое окно смотрело прямо в проём соседского дома и солнечному свету трудно было попасть в  комнату, она была озарена тем внутренним светом, который исходит от искренне молящегося человека.

- Няня, а кто здесь на иконе? - спрашивала я её.
- Матка Боска, - отвечает няня.
- А ребёнок?
- Сын Божий.
- А где их папа? - спрашиваю я.
- Он есть. Он везде.
Только мы его не видим, - отвечает мне няня.
Так впервые мне был преподнесён концепт невидимого Б-га, которому молилась няня.
Перезвон церковных колоколов отвлёк меня от воспоминаний.
Я сделала несколько фотографий, взглянула через своды стен на небо и поблагодарила  дом за то, что он так стойко дождался моего приезда.

            
            Путевые Заметки

На вокзале меня провожали друзья с мёдом и яблоками.
Вот я уже в автобусе, а рядом стоят они, родные мне люди.
Всего три дня я провела в городе детства.
Три незабываемых дня, наполненных радостью встреч, теплотой общения.
Трудно найти слова, чтобы описать мои чувства в эти дни .
Чувства, они как песня,
Могут быть грустными,
Могут быть счастливыми
 Они мои молитвы к Небесам
 
 Автобус плавно проехал по центральной площади города и, набирая скорость, умчал меня в Вильнюс.
В Вильнюсе меня встретила Регина Копилевич.
По родственной линии она  мне троюродная сестра по папе Коле.
С вокзала мы сразу поехали на кладбище.
Идя по аллеям ведущим к могилам близких мне людей, дяде Мише – отцу Регины, и её бабушке – тёте Анюте, как я звала её в детстве, я чувствовала необыкновенное спокойствие.
 Все волнения, эмоции дня после посещения кладбищ в Ошмянах стали сжиматься, давая место новым воспоминаниям, унося меня в другое время, в другие города.
Регина достала из сумки камни и мы стали класть их в пролёте между могилами. Камни были гладкими и красивыми.
 - Я всегда приношу сюда камни с моря, - сказала мне Регина, положив пару камней у могилы рядом.
 - Кто здесь лежит?- спросила я.
Друг папы, друг нашей семьи, он опекал нас после смерти отца.
У него не было своей семьи.

Затем Регина показала мне место захоронения Виленского Гаона, основателя миснагедского (или литовского) направления в иудаизме. Слово «Гаон» в переводе с иврита означает «Гений».

Мы едим к дому где живёт Регина.
Вильнюс, его старые улицы и дворы всегда восхищали меня.
Я всматриваюсь в них, всё такое узнаваемое!
 
В одном из таких старых домов живут две сестры Дина, Регина и их мама Мерседес.
Я начну с описания квартиры.
Полуовальные стены обрамляют глубокие подоконники. В квартире обилие книг. Они всюду – на книжных полках на сервантах и под сервантами. Книги везде, в трёх комнатах на кухне и в прихожей. На полках и в проёмах между ними и между ножками знакомых мне с детства старинных сервантов, привезённых с улицы Декабристов.

Большой круглый стол стоит на кухне, на нём тетя Анюта не раз устраивала чаепитие в дни моего приезда в Ленинград.
Мой взгляд остановился на резных ножках буфетов, на резных выдвижных ящиках, в которых хранились самые ценные вещи – альбомы с фотографиями.
На стене в одной из комнат четыре портрета. Дядя Сеня, тётя Анюта, их сын Михаил. На противоположной стене комнаты картина, на ней изображён молодой парень с гитарой.
Это сын Регины Михаил, названный в честь своего деда.
Мы провели вечер у семейного альбома, я рассказывала о поездке в Ошмяны, о семье моих родителей. Наши семьи дружили.
Мы часто навещали их в Друзгениках, а семья Копилевич любила бывать в нашем небольшом городке Ошмянах.
Регина до сих пор навещает Ошмяны, возя туда по еврейским местам людей, чьи корни с этого края.
Я сказала, что в Вильнюсском гетто жили мамины старшие братья Иосел и Лейбл.
Регина покопалась на своём письменном столе и принесла книгу и свои записи.
Смотри вот здесь они жили улица.... квартира 12
Двое твоих дядей
- Lapidus  Iosel
- Lapidus Leibl
Дрожь мелкой дробью забарабанила по всему телу.
 Всего лишь две строчки в книге.
Мне хотелось прикоснуться к ним.
 
Утром по дороге в аэропорт я постояла у дверей дома гетто, высказала там то, что было у меня на сердце долгие годы, рассказала о своих внуках, детях.
 
                ***

Я  сидела у иллюминатора и смотрела вниз на землю, на полосы полей, чащи деревьев, на голубую нить реки.
Самолёт набирал высоту и всё стало исчезать.
Проплывающие облака покрывали воздушным одеялом Вильнюс.
Литва была там, внизу.
А над ней проплывали облака, хранящие в себе частицы того прошедшего мира, частицы жизни моих родных в этих краях.
Облака, наполненные печалью так рано оборванных жизней.
Я – единственная связывающая ниточка между Понарскими рвами и заброшенным еврейском кладбищем в Ошмянах.
Я – их память, их продолжение.
 
Спустя семьдесят лет после Второй мировой войны, я летела домой в Канаду, на мою новую родину, землю где меня ждали дети, внуки.

Мне исполнялось шестьдесят пять.
Я всматривалась в освещённые восходящим  солнцем облака, проплывающими над Литвой и в один миг исчезло ощущение  времени  и возраста.
Слился  воедино свет прошлого, настоящего и будущего.

                ***
Память людей обладает избирательным свойством бережно сохранять моменты из жизни.
Говорят человек находится там, где его мысли.
Я хочу добавить: «и с теми, и о ком его мысли».
Я думала о родителях, об их жизни на Ошмянщине, мысленно я рассказала им о городе. Каким он стал красивым, чистым и ухоженным, со множеством новых зданий. На месте дома   маминой матери Рахел, стоит памятник партизанам. Рассказала и о нашем доме на Мицкевича, о доме отца, на площади 17 Сентября.
Нахлынули воспоминания отца.
               
  ***
С каждым его воспоминанием, как из потока времени,  выхватывались мгновения его детства.
 
Места, люди, события вдруг вырисовывались, как из туманной дымки облаков, окутывающих те, его счастливые годы жизни.
Он возвращался к этим воспоминаниям, как к любимой, давно прочитанной книге, но которую время от времени опять хочется полистать.
Слушая его, я каждый раз открывала для себя новые факты, по-новому понимала жизнь моих родных.
Он взял с собой этот фрагмент своей жизни и пронёс через трудные годы, через разные страны, защищая себя от невзгод.
Эти воспоминания сопровождали его как  облако, следующее за нашим народом, вышедшим из Египта два тысячелетия назад в пустыне, защищая от палящего солнца.
Я была хорошим слушателем, так как знала места, о которых он рассказывал; плавала в той же реке, ходила в ту же баню, любила ту же еду, которую он любил с детства.
Не уподобляюсь ли я отцу, говоря сейчас с такой же любовью о Oшмянщине?
Я повидала много стран.
Уже почти половину своей жизни живу в Канаде, часто навещаю Израиль, страну, которую люблю всем сердцем.
Находясь там, моя душа любуется её красотами, набирается силы и каждый день молится за её благополучие и мир .

Стала ли Канада  мне такой родной, как Ошмянщина, спрашиваю я себя.  Ведь я уже пустила здесь свои корни, деревья посаженные мною выросли большими, растут внуки, рождённые на этой земле.
Так почему же снова и снова, любуясь самыми красивыми в мире закатами на Великих Озёрах, восторгаясь мощью Ниагарского водопада, я часто возвращаюсь в то заветное место под лестницей дома, где прошло моё детство.
Слово Родина и Родня от корня Род.
Наверное в этом и есть ответ.
Ошмянщина – эта та генетическая точка соприкосновения  земли где переплелись я, моя родня, друзья.
Онa называется всеобъемлющим словом – Землячество.

      
  Кормящий Ландшафт

Когда  я  стала создавать фотоальбом  Канада – Ошмяны, то заметила интересные закономерности.

Места, с которыми связаны воспоминания  молодости, дороги мне.  Я стала видеть их в Канаде, в стране где живу уже много лет.

Любимые места, вещи, книги, люди – мы тянемся к ним подсознательно на протяжении всей  жизни,  сделав уже однажды  свой выбор, создавая свой мир.

  Оказывается твой выбор всегда с тобой.

Гора Песчанка  в Ошмянах  у подножья реки и песчаная гора на  маленьких пляжах у устья залива Нотавасага.

 Лестница дома  моего детства в  переулке 17 Сентября, осталась со мной на всю жизнь.
 
С  годами я поняла, что разбитые черепки глиняной посуды, и есть та точка прикосновения с моей роднёй, жившей в этом доме до войны.
   
На  Георгиевском заливе Великих Озёр, в селении Васага,  ландшафт местности, дома, люди, дают мне ощущение того, что я в Ошмянах.

Об этом не раз говорили мне мои дети, гуляя по улицам городка. Теперь они рассказывают уже и своим детям, о другом крае, с которым их многое связывает.
А когда я увидела, как внуки складывают свои сокровища под лестницей дома, найденные в лесу или на берегу озера, я сразу вспомнила, тот другой дом в Белоруссии.

Переулок, ведущий от моего дома в синагогу в Торонто,  напоминает  мне переулок, ведущий от улицы Советской в синагогу в Ошмянах.

 
Ступеньки, ведущие на Песчаную гору у первой школы, cтaли ступеньками, по которым я люблю подниматься, идя с озера к домy на Васаге.

Много лет меня муж спрашивал, что тебя так тянет идти именно этой дорогой .

Мне трудно было объяснить что, но идя этой дорогой и я всегда чувствовала себя легко, поднимаясь по ступенькам .

Я как-то прочла такую фразу  -  Разве птица, лишённая крыльев, может взлететь?
Чтобы оторваться от земли птице нужны два крыла.
Нам же чтобы продвигаться по жизненному пути тоже нужны крылья.
Они приподнимают нас  и питают  душу, по закону связанности человека с тем кормящим ландшафтом, который впитали  в себя твои предки .
Канада, стала кормящим ландшафтом для многих поколений  людей.
Феномен этой земли заключается в  законах, по которым  развивается многонациональное общество, сумевшее дать  живительную почву для сохранения этноса. Он был сохранён и передан  новому поколению.
Канада стала местом их рождения и жизнедеятельности.
 
Не знаю надо ли искать рациональные объяснения многим ощущениям, но уметь видеть маленькие знаки, чувствовать их вибрацию в себе и находить своё место в большом механизме вселенной, даёт новое понимание  жизни.

   
                ***

Какая связь меж думами моими
 В полёте мысли
 И   беспредельностью
 К которой я обращена.
Какая связь?
Каким ключом 
Открыть пределы мира ощущений? 
Как мне  прекрасное в полете удержать,
Лишь только словом
 Всё  то, что ощущать душой
 И сердцем чувствовать данo.
       
                ***            
               
Самолёт приземлился  в Амстердаме, куда прилетал муж из Торонто.
Мы встретились в аэропорту, купили билет на поезд в Париж и через час поезд уже мчал нас через Голландию и Бельгию во Францию.
Мелькают поля, совсем такие же как у нас в Канаде и как на Ошмянщине.   
Муж спит а я....
Слёзы, они вдруг навёртываются на глаза и кажется что поля за окном окутываются туманом.
Есть слёзы, которые накапливаются в тебе много лет и так и не могут прорваться наружу.
Есть разные слёзы, они и от переполняющей тебя радости и от скопившейся в тебе печали за долгие годы. 
Как бы там не было, человеку нужен выход эмоций. Наверное, чтобы боль была не так болезненно ощутима.
Их надо выговорить, выкричать, выпеть. Из них слагаются грустные мелодии песни.
Так почему я опять
 Всю дорогу утираю слезу,
 Наверно от счастья,
Oт чувств полноты
Что на нашей большой земле
Несколько родин есть у меня,
Что стала свободной, как птица я
Сладкие слёзы тaкже важны,
Они нам для полного счастья нужны
Поезд летит
Небо всё в перистых облаках,
И яркое солнце светит cквoзь них
 


Всего три часа на поезде и мы в Париже.
Улицы Парижа узкие, площади большие.
Представьте себе улицы, как большие корабли, идущие с шести разных направлений и встречающиеся в открытом океане в одной точке. Из каждой улицы несутся машины, мотоциклисты и велосипедисты, делая разворот на площади. Они меняют направление и уносятся по своему маршруту.
Каким-то образом система срабатывает и пешеходы успевают переходить по площади, в центре которой или фонтан или одна из многочисленных скульптур Парижа.
Оставив вещи в гостинице мы взяли городской тур на автобусе.
Стоял тёплый сентябрьский день, со второго этажа автобуса мы открывали для себя город.




Вдоль  берегов Сены
Moсты, мосты
Вдоль Сены
Дома, дома
В них вся история страны
Вдоль Сены
Париж, Париж
Ещё совсем не открытый мной
Соборы, соборы
Высокие своды
Наверно, чтоб ближе к Господу быть.
















             Notre-Dame de Paris.
Собор Парижской Богоматери
 
Площадь перед собором  освещена солнцем.
На площади много людей.
Я пытаюсь воспроизвести сцену из книги Виктора Гюго.
На площади собралась толпа, жаждущая зрелищ. Крутится колесо, на котором прикован цепями, обиженный судьбой  человек, горбун Квазимодо.
Он изнемогает от жажды.
И только одна душа из всей толпы находит в своём сердце отклик на страдания урода.
Это красавица цыганка, Эсмеральда,
Живительная вода, спасает жизнь.
Зрелище окончено.
Толпа расходится.
Жестокость и сострадание красной нитью проведены через страницы книги.

На ту же площадь приходят несколько столетий спустя, люди со всего мира.
Люди исповедующие разные религий, глубоко верующие и атеисты.
Что провело их сюда на площадь, к собору Нотр Дам?
Говорят, что роман был опубликован в 1831 году и скоро переведен на разные языки. Одним из эффектов романа было привлечение внимания к запустелому Собору Парижской Богоматери, который стал привлекать тысячи туристов, прочитавших популярный роман.
Сюда пришла и я.
Началась служба.
Я слышала голос молодого священника, звучала органная музыка.
Не понимая о чем говорил спокойный голос священника, я думала о своём.
Через своды собора во мне эхом откликались слова Моисея  из недельной глав торы.
 "Заповедь же эта, которую даю тебе сегодня, не скрыта она от тебя и не далека она.
 Не на Небесах она... И не за морем она...
 Но очень близко к тебе слово это: на устах твоих оно и в сердце твоем, чтобы исполнять его".

 
 Я вышла на площадь. На ней было много голубей.
Их здесь кормят, подумала я и увидела мужчину с вытянутой рукой. Он держал хлеб, зажатый в трёх пальцах, и к нему со всех сторон, поочерёдно подлетали голуби, склёвывая предложенную мужчиной еду.
Они не боялись людей.
Совсем другая картина всплыла на поверхность в моей памяти, другая площадь и другой католический собор костёл в маленьком местечке Ошмяны, в западной Белоруссии.

"Пожар, Пожар! Костёл горит! "

Костёл выглядел как черный памятник.

Птицы продолжали кружиться и кружиться над ним.
Они больше не могли кричать, и летали в тишине, потерянные в  горе.
Я не знала, как успокоить мою мать, которая была очень расстроена.

- Бедные птицы, - сказала я.
 - Да, бедные птицы, - ответила мама.

Я подошла к мужчине, кормящего голубей, и попросила у него разрешения дать им хлеб.
К моей протянутой руке слетелись голуби.

- Смотри, предлагаю Я тебе сегодня жизнь, и добро, и смерть, и зло, ибо заповедую Я тебе сегодня любить Всевышнего, идти путями Его, и соблюдать заповеди Его... Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятье – избери же жизнь!"
Я думаю что Б-гу не нужны наши молитвы, они нужны нам, людям.
Здесь в храме, где обитает частица святого, мне стало это особо ясно.
 Б-гу нужен сам приход, потому что идя в храм мы идём к Б-гу, мы идем к себе, к истокам своей души.
Возможно я смогу сделать наш город, его площадь 17 Сентября, где стоит костёл и церковь, а чуть дальше пройдя в переулок, еврейская синагога, туристическим местом.
Я посетила её несколько дней назад, до приезда в Париж.


Памяти следы мне велено хранить
 
Три поколения в семье растёт уж с той войны.
Что будут знать о памяти моей они?
Но знает птица в небе путь свой
И знает вешняя вода
В какие русла ей идти всегда.

Наверное и души так
Всё по следам родных своих идут.
Сквозь звёзды прорываясь в этот мир
Они в себе сплетениe корней несут.

Когда на внуков на своих смотрю
Я узнаю их всех как веточки ветвей,
По листикам и по прожилкам.
В глазах такой же свет огней
Как будто бы минору в храме зажигали.
               
                ***

Я  сидела у иллюминатора и смотрела вниз на землю,на полосы полей,чащи деревьев,на голубую нить реки.
Самолёт набирал высоту и всё стало исчезать,.
Проплывающие облака покрывали воздушным одеялом Вильнюс.
Литва была там, внизу.
А над ней были  лишь облака, хранящие  в себе частицы того прошедшего мира, частицы жизни моих родных в этих краях.
Облака,наполненные печалью так рано оборванных жизней.

Я - единственная связующая ниточка между Понарскими рвами и  заброшенным еврейском кладбищем в Ошмянах.

Я - их память, их продолжение.
 


Семьдесят лет спустя Второй мировой войны, я летела домой в Канаду, на мою новую родину, землю где  меня ждали дети,внуки.

Мне исполнялось шестьдесят пять.

Я всматривалась  в освещёнными восходящим  солнцем облака, проплывающие  над Литвой и  в один миг исчезло ощущение  времени  и возраста.
Слился  воедино свет прошлого,настоящего и  будущего.