Это так голубь по-английски называется, «pigeon». Правильно называется – пижон и есть. Вот, скажем, вчера вечером иду я с работы. У нас ещё снег не тает – сугробы намело, и между сугробов тонкая такая тропиночка прохожими вытоптанная. И вот прямо передо мной идёт по этой тропинке самый что ни на есть обычный городской сизый голубь. Ну, весна, понимаете. И у него оперение перламутром отливает сине-зелёно-лиловым, грудь колесом, хвост веером – идёт. Голубку себе ищет. В смысле, женщину голубиную для удовлетворения духовных амбиций и плотских потребностей. Идёт. И я иду. Близко. Но не тороплюсь и нарочно резких движений не делаю – думаю про себя, испугается и улетит или нет? В шаге от него уже. Не улетает. «Ах, ты так! – думаю. – Ну я тебя сейчас совсем догоню – взлетишь же ты, в конце концов, не будешь ждать, пока я на тебя наступлю». Делаю ещё пару шагов. И вдруг этот pigeon останавливается и слегка поворачивает голову, кося на меня глазом. А потом он просто неторопливо о т х о д и т с дороги и ждёт, пока я пройду мимо, чтобы неторопливо продолжить свой моцион. Ну, не пижон ли? С другой стороны, чему я удивляюсь? Их прикармливают в нашем городском парке и приучили клевать с ладони. Но так только для начала, драться из-за насыпанного на ладонь прямо на ладони они научились сами. Теперь подкармливать голубей в парке небезопасно – из-за земляного орешка на ладони опрометчивого добряка вспыхивает жаркая баталия, в ходе которой орешек отнимается друг удруга, ладонь расклёвывается и расцарапывается голубиными когтями, а голубиные крылья хлещут доброго самаритянина по физиономии, норовя выхлестнуть глаза. Притом, остальные голуби, не принимающие в битве непосредственного участия, сидят на зрительных местах в кроне парковых дубов и щедро загаживают ристалище.
Но едва орешек расклёван, вся свора срывается со зрительных мест и занимает фойе, чинно прохаживаясь парами между ног теперь уже злого окровавленного самаритянина и о чём-то своём голубином очень степенно разговаривая. В общем, пижоны.