Табу

ГЛАВА 1
 ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Стоящий на лётном поле у самого здания аэровокзала белоснежный красавец-авиалайнер ласкал взгляд своими изящными линиями. Его вид не вызывал никаких дурных предчувствий у будущих пассажиров. Напротив! Всем не терпелось поскорее занять в самолёте свои места и отправиться в путешествие навстречу новым интересным знакомствам и впечатлениям. Не так уж часто их университетскую команду по регби приглашают на международный матч в другую страну! Общим желанием было максимально интересно использовать каждую минуту увлекательной экспедиции.
     Но посадка на чартерный рейс до Сантьяго постоянно откладывалась из-за проблем с погодой на маршруте. Для молодых людей объяснения руководителей делегации, что все они вынуждены бесконечно долго ожидать вылета только потому, что где-то в глубине Анд бушует циклон, звучало слишком абстрактно. Умник Рафаэль Фалько в своей обычной манере всё осмеивать прокомментировал это так:
— Согласно международной статистике, вероятность гибели человека в авиационной катастрофе ничтожна мала. Что-то один к полумиллиону. Господа, тут явно работают неисправимые перестраховщики, которые к тому же заворожены тем, что сегодня пятница 13-е!
Шутка понравилась, и заскучавшие было друзья снова повеселели. Чтобы как-то убить время «стая крыс» (так называли себя пятёрка самых независимых и хулиганистых членов регбийной команды) решила «совершить набег» на пиццерию, располагающуюся на втором этаже здания аэровокзала. Предводитель шайки — Карлитос Паэс послал одного из запасных игроков отвлечь руководителей делегации, а сам вместе с ближайшими компаньонами тихо исчез с места общего сбора. Впрочем, только дегустацией различных сортов пиццы этот рейд не ограничился. Отец Карлитоса — преуспевающий художник баловал любимого сына. На далёкое же путешествие папаша щедро снабдил молодого человека весьма приличной суммой, чтобы тот мог после футбольного матча хорошо отдохнуть в самых модных заведениях чилийской столицы. Друзья Карлитоса тоже были детьми обеспеченных родителей и проживали в богатом предместье Монтевидео, тем не менее, они не имели возможности запросто купить в магазинчике Duti Free бутылку эксклюзивного шотландского виски почти за пятьсот американских баксов.
Чтобы сделать несколько символических глотков за предстоящий взлёт и будущую спортивную победу друзья набились в одну кабинку туалета.
— Ничего, мерзавцы! — весело подбадривал дружков Карлитос, пуская бутылку по кругу. — Деньги, это всего лишь фантики, которые чертовски приятно тратить во имя благородного мужского товарищества. Обещаю вам: сразу после матча, в котором мы обязательно надерём задницу этим чилийцам, мы по праву победителей возьмём их столицу на разграбление сроком на всю ночь. Я уже наметил одну отличную дискотеку в районе Ла-Мерсед, с которой мы начнём наш загул. Говорят чилийки очень страстные и хороши собой. Один знакомый просветил меня, что оказывается Чили всегда было райским местечком для приезжих авантюристов из Европы, и смешение генов пошло на пользу местным женщинам. Эй, Алекс, ты готов принять участие в большой охоте на местных курочек?
Александро Моралес, к которому был обращён вопрос, густо покраснел и не нашёлся что ответить. Друзья знали, что у Алекса есть невеста, за которой он очень трогательно ухаживает, не замечая других представительниц прекрасного пола. Эта старомодность приятеля частенько становилась мишенью для беззлобных подтруниваний.
Перед тем вернуться обратно в зал ожидания, каждый из парней положил себе в рот сразу по несколько пластинок мятной жевательной резинки, чтобы отбить запах спиртного.

В ожидании посадки в самолёт Нандо Чаввадо оглянулся — никого рядом не было. Быстро вытащив из кармана упаковку таблеток, он бросил их в мусорную урну. Так было проще всего забыть о серьёзной проблеме. Да, это лекарство было его спасательным парашютом на случай крайней опасности, но именно оно могло в ближайшие дни, если не часы отправить его на тот свет. А главное, Нандо был абсолютно уверен в том, что смешной доктор сделал, всё как надо…

     Полёт проходил под аккомпанемент весёлых дурачеств молодых мужчин. Не смотря на свой двадцатилетний возраст, они совсем по-юношески резвились, словно стая щенков, которых вывели на прогулку. Подобное поведение пассажиров было бы абсолютно немыслимо на обычном рейсе, но данный борт был специально зафрахтован для перевозки спортивной делегации. Поэтому регбисты чувствовали себя временными хозяевами самолёта «Фэрчайлд-Хиллер FH-227D/LCD» уругвайской авиакомпании «Таму».
     Казалось, что  лишь присутствие в самолёте сопровождающих спортсменов родителей, тренера, прочих членов делегации и всегда серьёзного капитана команды Антонио Переза удерживает чрезмерно энергичных атлетов от соблазна всем разом покинуть свои места ради общения и подвижных игр. Молодому парню в форме стюарда приходилось буквально продираться с подносом в руках через броуновское движение общающихся между собой пассажиров в клубных пиджаках университетской команды по регби из Монтевидео. Да, это мало походило на обычный воздушный рейс, скорее это была весёлая вечеринка на высоте 10 000 метров.
     А между тем внизу за стёклами иллюминатора уже около часа проплывали величественные заснеженные пики, похожие на гигантские острые зубы исполинского хищника. Разглядывая их, 49-летняя Ксения Чаввадо испытывала смешанное чувство эстетического восторга от созерцания природной мощи и радости оттого, что эта враждебная человеку красота находиться далеко внизу. Ровный гул самолётных двигателей действовал успокаивающе на сознание женщины. Было приятно осознавать, что они находятся в тепле и безопасности.
     Хотя какое-то время назад в её душе поселилось странное необъяснимое ощущение тревоги. Ксения всячески гнала от себя это неприятное чувство, тем более что только что бортпроводник бодрым голосом очень официально объявил по громкой связи, что через двадцать минут самолёт совершит посадку в аэропорту имени Артуро Мерино Бенитеса в столице республики Чили городе Сантьяго-Де-Чили. И, тем не менее, внутренний голос тихо, но властно призывал женщину готовиться к чему-то трагическому и неотвратимому. Вначале это чувство было очень слабым, почти неосознаваемым. Но постепенно оно усиливалось, словно зубная боль. Много лет назад бывшая беженка уже пережила нечто подобное, когда в её украинскую деревню пришли немецкие каратели во главе с высоким офицером в чёрном плаще. Чтобы местные жители не волновались, эсесовский гауптман (майор) сразу объявил через переводчика-украинца согнанным на центральную площадь села людям, что целью его подразделения является поиск партизан. А пока солдаты будут обыскивать дома, всем жителям надлежит провести некоторое время в большом сенном сарае — для их же безопасности.
     Ничего не подозревающие сельчане безропотно позволили загнать себя в сарай, чтобы спустя двадцать минут бессильно метаться в огненной ловушке. Только Ксении (в той прошлой жизни она носила фамилию Ковальчук) единственной из всех удалось выбраться из зажженной фашистами постройки через крохотное вентиляционное оконце под самой крышей. Она спаслась благодаря своей худосочной подростковой фигуре и милости немецкого майора, которому понравилась идея позабавиться с беловолосой туземкой…
Теперь у Ксении вновь было такое чувство, как в то утро накануне прихода карателей. За тридцать последующих лет она никогда больше не переживала ничего подобного. И вот сейчас в груди у женщины вновь появилась тянущая боль. Она сжала в своей ладони руку сидящей рядом дочери и отыскала глазами лицо сына…

Бушующий над Андами циклон постоянно перемещался так, что в какой-то момент он вновь оказался прямо по курсу воздушного судна. Командир корабля Андреа Мартинес несколько минут колебался, не зная, какое решение ему принять. У него была возможность развернуться и лететь обратно или идти вдоль грозового фронта в сторону первого же подходящего аргентинского аэродрома и там запрашивать посадку. Но можно было также попытаться пробиться сквозь бурю и сэкономить родной авиакомпании немало топлива, за что впоследствии всему экипажу была гарантирована солидная денежная премия. Как опытный лётчик с сорокалетним стажем работы и тысячами лётных часов за спиной Мартинес не мог не понимать, что соваться в циклон опасно. Но знал капитан также и то, что руководство компании наверняка подумывает о списании ветерана на пенсию. Профессиональная карьера старого аса была на излёте, и любое недовольство боссов могло спровоцировать его увольнение. Тем более что десятки молодых пилотов мечтают занять его место за штурвалом.
Немного подумав, командир принял решение прорываться. Уверенным голосом он сообщил об этом ведущему их по маршруту аргентинскому диспетчеру:
— Буэнос-Айрес, это «Уругвай-571». Мы входим в зону циклона.
Это были роковые слова. Ах, если бы только людям в пилотской кабине было дано предчувствовать беду, как это было позволено сидящей за их спинами на 26 месте Ксении Чаввадо! Будь это так, они бы конечно ни за что не стали рисковать своими и чужими жизнями ради каких-то премиальных! А ведь само небо впереди сгущающимися серыми облаками, казалось, предупреждало лётчиков о крайней опасности задуманного ими дела. Но командир уже принял решение и не собирался его менять.
— «Уругвай-571», вас понял — будничным голосом отозвался аргентинский диспетчер. — Вы на радаре, я вас веду. Через пять минут вас примет и проводит до посадочной полосы чилийский центр управления полётами. Удачи!
Когда в кабину заглянул бортпроводник, принёсший лётчикам кофе, Мартинес велел ему проследить за тем, чтобы все пассажиры находились на своих местах и были пристёгнуты к креслам:
— Извини Сантос, но нам предстоит небольшая незапланированная болтанка.
— А вы не могли предупредить меня пораньше, капитан! Чтобы я успел проинструктировать банду, которая сегодня оккупировала наш самолёт, как им пользоваться рвотными мешками? — обидчивым голосом осведомился бортпроводник. — Они же битый час набивали свои желудки всякой всячиной, и сейчас их начнёт выворачивать наизнанку!

Хотя и экипаж и пассажиры приготовились к пребыванию в сердце циклона, когда самолёт впервые сильно тряхануло, многие почувствовали некоторую растерянность. Даже второй пилот с сомнением покосился на командира: а не погорячился ли тот, вступая в единоборство с непредсказуемым небом Анд. Но поворачивать обратно было уже поздно. Штормовая стихия уже приняла самолёт в свои объятья, и словно щепку, - пока не в полную силу, будто играя, - кидала его из стороны в сторону…
     Вскоре тряска усилилась. Смех и весёлые голоса в салоне стихли. Теперь все с опасливым любопытством наблюдали в иллюминаторы за близкими всполохами молний. Ничего более разглядеть там было нельзя, ибо теперь самолёт летел в сплошной облачности. Вскоре многие стали ощущать странную вибрацию кресел, иллюминаторных стёкл, даже пола под ногами. Необъяснимое дрожание окружающих предметов и поверхностей постоянно нарастало.
— Как думаешь, Нандо, долго продлиться эта тряска? — побледнев, почему-то в пол голоса поинтересовался Рафаэль Фалько у сидящего рядом с ним высокого атлетичного парня с необычными для южноамериканца пшеничным цветом волос и ярко-голубыми глазами.
— Не вздумай испачкать мои ботинки своим обедом — покровительственно усмехнувшись, беззлобно предупредил блондин. На самом деле ему тоже было как-то не по себе, и грубоватым тоном Нандо Чаввадо пытался в первую очередь побороть собственную неуверенность. — Слышал? Через пятнадцать минут мы приземлимся. Так что терпи, приятель, до тех пор, пока нас примет обратно мать-земля.
— Эй, кто хочет леденцов от укачивания! — слишком уж бодро предложил кто-то из задней части салона.
Но воспользоваться данным предложением никто не успел, ибо в этот момент самолёт неожиданно, словно налетел на какое-то препятствие. Казалось, он остановился в небе, а затем почти отвесно обрушился в пропасть. От столь резкого манёвра на головы пассажиров с верхних полок полетели вещи. Послышались испуганные возгласы.
— Разве мы должны лететь так низко? — воскликнул сидящий возле иллюминатора Рафаэль, удивлённо рассматривая горный склон, который почему-то теперь находился не далеко внизу, как ему и положено было быть, а совсем рядом - сбоку от самолёта….

Ничего страшнее в своей работе лётчик гражданской авиации увидеть не может, чем леденящее кровь зрелище, которое внезапно открылось членам экипажа борта номер 571. Это случилось сразу после того, как крылатая машина попала в зону сильной турбулентности и неожиданно провалилась с высоты нескольких километров до уровня всего пятисот метров. Едва стёкла кабины очистились от плотной пелены облачности, лётчики обнаружили, что летят по ущелью гораздо ниже окружающих их горных вершин. Тревожно заработала сирена аварийной сигнализации; курсовой радар, расположенный в носу самолёта, словно сошёл с ума, фиксируя повсюду угрожающие лайнеру препятствия. Но лётчики не могли подобно пилотам манёвренного истребителя легко перевести свой тяжёлый и неповоротливый гражданский авиалайнер из горизонтального полёта в набор высоты. Оба двигателя лишь натужно ревели. При этом мощности моторов катастрофически не хватало для того, чтобы перепрыгнуть через выросшую прямо по курсу горную гряду. Эта преграда находилась уже так близко, что из кабины несущегося прямо на неё со скоростью 550 километров в час самолёта было отлично видно, как с большого треугольного камня испуганно вспорхнула одинокая птица…

С перекошенными от напряжения лицами пилоты изо всех сил тянули на себя штурвалы, ещё надеясь, что им чудом удастся выиграть несколько метров высоты для удачного прыжка через острые скалы. Но изменить что-то уже было нельзя. Самолёт зацепился задней частью своего фюзеляжа за камни, которые буквально вспороли его стальную обшивку. За мгновение авиалайнер лишился хвостового стабилизатора и правого крыла. Сидящие в задней части салона пассажиры даже не успели понять, куда испарилась хвостовая часть авиалайнера и что вообще происходит. Мощным воздушным потоком их кресла сорвало с креплений и вырвало наружу. Один за другим люди, чьи места располагались в хвосте салона, с воплями ужаса исчезали в огромной пробоине. Это была страшная смерть. Только что человек был надёжно защищён от внешней стихии металлическими стенками самолётного фюзеляжа, и вдруг он обнаруживал себя на огромной высоте свободно кувыркающимся в кресле. Большинство из этих людей погибли от разрыва сердца ещё до того, как их тела вдребезги разбились при ударе о землю.

Вскоре последовало столкновение с новой скалой, после которого «Фэрчайлд-Хиллер» потерял вторую свою плоскость. От сильного удара топливные баки, расположенные в оторванном крыле взорвались. Но к счастью, это случилось уже после того, как фюзеляж приземлился на заснеженный горный склон и стремительно заскользил по нему вниз.
От перегрузок и серии сильных ударов многие оставшиеся в живых пассажиры потеряли сознание, другие пребывали в состоянии психологического шока. Крики смолкли. На смену гулу двигателей пришёл свист ветра, который гонял вдоль кресел тучи снежных хлопьев. Последнюю точку в полетё борта 571 поставил огромный снежный сугроб, в который на огромной скорости ткнулся своим носом самолёт, или вернее то, что от него осталось. По силе этот удар был вполне сопоставим со столкновением пассажирского автобуса, мчащегося на скорости свыше двухсот километров в час с бетонной стеной.

Глава 2

История катастроф показывает, что практически за каждой крупной аварией в небе, на земле или на море стоит цепочка трагических случайностей именно в этот день и час роковым образом выстроившихся словно парад зловещих планет. Чаще всего подобные трагические обстоятельства связаны с конкретными людьми и их жизненными маленькими или большими трагедиями. Трагедия рейса 571 лишь в очередной раз подтвердила это печальное правило…
      Для авиадиспетчера Диего Ботта это был прескверный день. Вообще-то уже шесть месяцев бедняга жил, словно в аду по причине непрекращающихся ссор с женой. Что-то в их отношениях сломалось примерно полгода назад. Сколько раз с тех пор Диего пытался отыскать в прошлом загадочную причину столь резкой перемены к нему со стороны любимой женщины, и не мог дать себе чёткого ответа, что же случилось с его Мари. А между тем Ботта привык считать себя хорошим семьянином, ведь забота о жене и детях всегда были смыслом его жизни. И до самого последнего времени мужчина пребывал в полной уверенности, что супруга всем довольна. Но как оказалось, он сильно заблуждался.
     Всегда такая спокойная и тихая Мария сильно изменилась в последнее время. Из улыбчивой и комфортной домохозяйки она превратилась в настоящую стерву. Каждый день супруга находила причину, чтобы прицепиться к мужу с очередными упрёками. Скандалы вспыхивали из-за малейшего пустяка и тлели часами из-за нежелания женщины идти на примирение. Иногда Диего даже начинало казаться, что его просто ненавидят. Но из-за чего?! И вот сегодня утром всё неожиданно выяснилось, когда Мария прямо объявила мужу, что любит другого и собирается уйти к нему вместе с детьми…

Как Диего не заставлял себя полностью сосредоточиться на экране обзорного локатора, на котором в виде светящихся зелёных меток были отражены несколько «бортов», входящих в его персональную зону ответственности, мысли авиадиспетчера всё равно постоянно возвращались к жене: действительно ли она в это самое время собирает вещи, чтобы уйти к тайному любовнику; или же Мария просто зачем-то решила зло разыграть его. Ах, какое это было бы счастье и облегчение узнать, что хлестнувшие его утром, словно кожаная плеть по глазам, болезненные слова — всего лишь жестокая шутка. Но в том то и дело, что Мария имела слишком серьёзный вид, когда признавалась в намерении покинуть его навсегда.
    В какой-то момент Ботта почувствовал, что более не в состоянии просто так сидеть и ждать, когда случиться непоправимое. Он попросил работающего рядом коллегу на несколько минут дополнительно принять на себя его сектор неба, а сам чуть ли не бегом выскочил из зала управления полётами. Дежурному руководителю смены Ботта сказал, что отлучается в туалет. На самом же деле он поспешил к городскому телефону. Диего собирался позвонить соседу, чьи окна выходили на его дом, и выяснить обстановку.
     Когда спустя пятнадцать минут Ботта вернулся на своё рабочее место, внешне он не слишком изменился. Но если бы руководитель диспетчерской смены или кто-либо из коллег сейчас знали, какой страшный удар только что обрушился на голову Диего, они бы немедленно приняли меры к его отстранению от управления воздушным движением. Ведь работа авиадиспетчера требует максимальной концентрации. Каждая секунда полёта одного из нескольких самолётов, находящихся в его зоне ответственности, должна отслеживаться бдительным воздушным регулировщиком. Любой манёвр воздушного корабля — разворот на новый курс, смена высоты (эшелона) полёта, уклонение от встречи с другим «бортом» — всё это допустимо только с разрешения диспетчера или же является поводом для его немедленного вмешательства. Но авиадиспетчер Диего Ботта находился сейчас в таком психологическом состоянии, что если бы в данную минуту на экране его локатора лоб в лоб сходились два самолёта, то он бы даже пальцем не пошевелил, чтобы предотвратить неумышленный таран. Хотя внешне Диего, как и все вокруг него, сидел устремив взгляд на монитор, глаза его ничего из происходящего на экране не видели. В ушах только что покинутого мужа ещё звучали слова соседа, который, смакуя подробности происходящего, рассказывал ему в режиме реального времени, как он наблюдает стоящий перед домом Ботты большой чёрный автомобиль, и какого-то щёголя помогающего жене Диего — Марии загружать многочисленные чемоданы и сумки в свою машину. «Вы только полюбуйтесь на это безобразие! — возбуждённо комментировал наблюдатель. — Этот тип так по-хозяйски среди бела дня обнимает вашу жену, словно у неё нет законного мужа. Возмутительно! Я бы на вашем месте, господин Ботта, обязательно разобрался с этим нахалом, а заодно проучил и супругу. Во всяком случае, если бы моя Лусия посмела на глазах у всей улицы наставлять мне рога, я бы забыл о своём католическом воспитании и выбил ей все передние зубы. А её ухажёру отрезал бы яйца! Да простит меня Господь!».
Но самое ужасное, что Диего знал про себя совершенно точно, что никогда не посмеет даже пальцем тронуть жену. Он готов был на коленях умолять Мари остаться и терпеть от неё любые унижения, а вот по-мужски наказать был не в состоянии. «Господи, какая же я тряпка!» — громко вслух, совершенно забыв, где он находится, простонал Ботта. Этим возгласом Диего, наконец, обратил на себя внимание старшего смены, который как раз всматривался в бинокль сквозь остекление диспетчерской вышки в ту сторону, откуда уже несколько минут назад должен был зайти на посадку очередной «борт». Начальник ничего не мог понять: по его журналу в данный момент рейс из Уругвая уже должен был заруливать на стоянку у здания аэровокзала, а его даже не было видно в зоне посадочной полосы. А между тем старший диспетчер знал, что пробка в небе, это предпосылка к лётному происшествию и повод к увольнению виновных.
       — Почему вы не сообщили мне, что самостоятельно изменили «коридор» для 571-го? — внезапный вопрос начальника смены вывел Ботту из состояния глубокой прострации. — Куда вы переставили этот рейс?
Только тут Диего обнаружил, что не видит метки уругвайского «борта» на полагающимся ему месте. Тот куда-то загадочным образом испарился. На экране осталась только заранее проложенная линия трассы его движения с пометкой «571». Рубашка на диспетчере мгновенно стала мокрой от пота. Ботта сразу понял, что исчезновение метки самолёта может означать только одно — лайнер провалился ниже уровня действия радаров и скорей всего разбился. Но когда конкретно это произошло, и в каком квадрате искать пропавший самолёт - этого он не знал, так как последние пятнадцать-двадцать минут не контролировал свою зону ответственности.
Руководитель смены не сразу понял, что самолёт вообще пропал с экрана локатора. Некоторое время он пытался вызвать командира уругвайского лайнера по радио. Но ответа не было. И, тем не менее, ещё какое-то время начальник продолжал искать глазами на экране локатора метку уругвайского самолёта, попутно пытаясь добиться вразумительных объяснений от подчинённого диспетчера. В конце концов, Ботта наобум назвал шефу координаты квадрата, где он будто бы в последний раз видел метку пропавшего самолёта. Руководитель смены тут же бросился к аппарату авиационной спецсвязи, чтобы направить в район катастрофы спасательные самолёты и вертолёты. А между тем район, который назвал Ботта находился почти на 40 километров западнее того места, где на самом деле резко потерял высоту и вскоре упал «борт 571»….

Глава 3
      В произошедшее невозможно было поверить: всего полчаса тому назад в их жизни всё было понятно и предсказуемо. Была полная уверенность в том, что через двадцать минут самолёт, пускай и с небольшим опозданием, приземлиться в аэропорту Сантьяго, где для его сорока пяти пассажиров уже должны были накрыть столы в специально арендованном ресторанчике. Но вместо этого оставшиеся в живых люди с трудом приходили в себя после только что пережитого кошмара.
Хуже всего было раненым: к болевому шоку примешивался шок психологический, наполняя души покалеченных людей ощущением собственной беспомощности. Но и те, кому повезло уцелеть в развалившемся на части самолёте, не чувствовали обычной эйфории людей, которым чудом удалось спастись в страшной катастрофе. С первого же взгляда на окружающий пейзаж стало ясно, что выжить в этом враждебном месте и дождаться спасателей будет очень не просто. В такой ситуации оставшихся в живых людей часто охватывает паника, и каждый поддавшийся ей превращается в двуногое животное, заботящееся только о собственном спасении. Страх — самый большой враг человека в экстремальной ситуации. С одной стороны он мобилизует все резервы организма. Но если это мощное первобытное чувство не взять под контроль, человек рискует погубить себя и тех, кто находится рядом с ним.
К счастью среди уцелевших пассажиров рейса «Монтевидео-Сантьяго» сразу нашлись стихийные лидеры, которые организовали уцелевших людей. Одним из тех, кому сейчас приходилось давать поручения и поддерживать отчаявшихся, был Роберто Ганессо. Вообще-то из-за его слишком яркой для мужчины красоты и тонкой душевной организации друзья не привыкли воспринимать Роберто всерьёз. Да, его любили, но считали слишком смазливым и мягтолелым для участия в драках и прочих грубоватых мужских забавах. Даже тренер их регбийной команды предпочитал держать Ганессо на скамейке запасных, ибо был уверен, что парень наверняка будет стремиться избегать грубых игровых столкновений, чтобы не дай бог не повредить своё смазливое личико. «Этому дамскому любимцу надо заниматься теннисом, а не лезть в жёсткую мужскую игру, где никто не сможет по достоинству оценить его белоснежной улыбки и безупречного телосложения – за глаза говорил о Ганессо наставник. - Чтобы там не говорили, а человек, рождённый для балета, никогда не станет хорошим боксёром и уж тем более регбистом!».
При этом окружающие не раз с удивлением замечали, как порой в глубине мягких тёмных глаз душеньки и паиньки Роберто появлялся металлический блеск далеко не ангельского характера.
Но сейчас впервые в его жизни все смотрели на Ганессо всерьёз и с надеждой, ведь он был студентом-медиком. То есть единственным, кто хоть что-то понимал в травматологии в радиусе сотен километров. Вместе с другим будущим врачом Сербино Аранцо, Роберто обходил раненных, всем своим видом пытаясь внушить им веру в несерьёзность полученных ими увечий. Хотя порой изображать оптимизм было очень не просто. Первым, кого Роберто и Сербино осмотрели, был Александро Моралес. Трудно было поверить, что только час назад в аэропорту они делили с этим парнем бутылку виски и беззлобно над ним подтрунивали. И вот теперь у Алекса была пробита голова. Полными страдания глазами Моралес смотрел прямо на Роберто и в бреду разговаривал с ним, называя друга именем своей невесты. Как только началась болтанка над горами, Моралес не пристегнулся ремнями к креслу, а потом, когда он пытался это сделать, его трясущиеся от волнения руки не могли справиться с несложным замком. В итоге, когда самолёт зарылся носом в сугроб, и многие кресла сорвало со своих мест, бедняга Алекс пролетел через весь салон и врезался головой в стенку пилотской кабины. Не требовалось быть опытным врачом, чтобы понять, что без серьёзной черепно-мозговой операции Моралес обречён. Причём на операционный стол он должен был попасть в ближайшие часы. Но надежды на это было мало, и друзьям Алекса приходилось лишь сжимать кулаки от собственного бессилья. И таких как Моралес — безнадёжных, здесь было ещё несколько человек. Как это не выглядело жестоко, но Роберто и Сербино должны были в первую очередь помогать тем, кто имел шанс дождаться спасателей.
Медицина — военная профессия в том смысле, что каждый врач с момента принятия клятвы Гиппократа и до последних дней своей жизни обязан быть готов не только диагностировать язву или пломбировать зубы, но и при необходимости оказать помощь жертвам пехотной атаки или автомобильной катастрофы. Оба будущих медика, конечно же знали суровое правило военно-полевой хирургии, гласящее, что все поступившие с поля боя раненные должны быть подвергнуты немедленной сортировке: безнадёжные налево, имеющие шанс выкарабкаться — направо. Об одних должен позаботиться хирург, о других — священник.
И, тем не менее, прекрасно осознавая свой долг, Роберто не мог заставить себя отвернуться от умирающего друга. Он очень боялся, что старые кошмары, снова начнут терзать его душу. И только мольбы о помощи других раненных вынудили его оставить Алекса на попечении выживших при аварии тридцатипятилетней женщины и её мужа. Роберто вспомнил, что, кажется, их звали Лилиан и Ховьер. Раньше Ганессо уже несколько раз видел их во время футбольных матчей, сидящими на скамейке запасных рядом с тренером и его помощниками. Кажется, эта парочка была спонсорами их команды. Вполне возможно, что даже это они оплатили команде полёт до Чили. А значит, именно благодаря этим двоим, умирали вокруг близкие Роберто люди.
Впрочем, думать об этом было некогда, ибо нему подошёл парень по имени Пабло. Он был страшно бледен. С растерянным видом Павло указал глазами на металлический штырь, торчащий у него из живота:
— Что скажешь, Ганессо?
— Пустяки – осмотрев рану, успокоил парня студент-медик. - Эта штука проткнула только твою кожу и засела в жировой ткани. А иначе ты бы не расхаживал так бодро на своих двоих, а корчился от боли. Считай, что тебе крупно повезло. Некоторые богачи выкладывают немалые деньги за то, чтобы пластические хирурги откачали у них лишний жирок с пуза. А с тобой это произошло нахаляву. Сейчас я обработаю твою рану, и всё будет нормально. Ну-ка, подай мне вон с того с кресла дамскую сумочку, там наверняка должны быть какие-нибудь духи на спирту.
Стоило Пабло отвернуться, как Роберто быстро двумя ухватил обломок металлической трубы и изо всех сил дёрнул его на себя. Пабло вскрикнул от неожиданной боли и повернул удивлённое лицо к Ганессо. Роберто продемонстрировал ему извлечённый штырь. — Прости, приятель. Но на войне, как на войне — нет времени на уговоры. Сейчас я обработаю и перевяжу твою рану…

Глава 4


Макс Фалько очень спешил. Несколько раз он довольно рискованно выезжал на встречную полосу, чтобы обогнать очередной еле плетущийся впереди грузовик или видавший виды автобус с крестьянами. И каждый раз из-за поворота горной дороги прямо в лоб «Опелю» Макса мог выскочить встречный автомобиль. Но игра того стоила. Впереди 27-летнего профессионального игрока ждал заветный банк, который он не далее, чем в ближайшие сутки намеревался сорвать.
Вспомнив, как ловко он провёл завершающий этап давно задуманной им комбинации по отъёму чужого бизнеса, красивый мужчина за рулём «Рекорд-Олимпии» обнажил в жёсткой улыбке свои прекрасные белые зубы. «Ах, женщины, женщины! Даже самые красивые и умные из вас становятся наивными дурами в руках опытного специалиста!». Макс не мог не отдать себе должное, вспоминая, как ловко он в течение последних шести недель задуривал голову жене известного судовладельца. Уж чего-чего, а разыгрывать из себя страстного ухажёра Фалько умел. В этой жизни у него были две страсти — карты и красивые женщины. И если опыт знатока покера не имел иного применения, кроме как за зелёным сукном игрового стола, то талант Дон Жуана позволял Максу не только тешить собственное сластолюбие, но и постоянно находить деньги на оплату карточных долгов, а также многочисленных счетов, регулярно присылаемых ему владельцами дорогих магазинов модной одежды, ресторанов и автосалонов.
А вообще с некоторых пор Макс пришёл к убеждению, что именно карты во многом помогают ему мастерски подчинять своей воле самых расчётливых и холодных красоток. Покер сделал из него знатока людей и расчётливого виртуоза блефа.
«Вот-вот» — Макс самодовольно покачал мужественным подбородком. С иронией охотника, разглядывающего только что подстреленную им львицу, он вспомнил, какой недоступной выглядела миссис миллионерша в первые часы их знакомства. Но Макс сразу почувствовал, что понравился ей. Это было понятно по её мгновенному оценивающему взгляду, и по тому, как дама сразу постаралась принять наиболее выигрышную позу, чтобы этот мужчина смог по достоинству оценить её упругое тело.
Макс тоже был не прочь немного поиграть с незнакомкой в любовь. Нет, конечно же, его впечатлила не её силиконовая грудь и довольно упругая для сорокалетней женщины задница. Обычно Макс предпочитал женщин до 25-ти лет. Красивые молодые модели были непременными его спутницами в игровых клубах и казино, ибо привлекали внимание потенциальных «лохов» и одновременно отвлекали их в решающие моменты игры. Но в данном случае его заинтересовало нечто совсем другое.
С первых же секунд мужчину очаровали крупные бриллианты в колье незнакомки, от которых он просто не мог оторвать взгляд. Но дамочка решила, что пылающий взор молодого мачо прикован к её пышным грудям, сжатым тесным декольте. Она тут же эффектно развернулась на каблучках, и, изображая полное равнодушие, направилась к одному из столов для игры в рулетку. При этом леди очень сексуально покачивала бёдрами, демонстрировала обнажённую, чуть ли не до самого копчика спину, и обтянутые тонкой тканью платья упругие тренированные ягодицы. Она явно затеяла с незнакомым привлекательным мужчиной древнюю как мир игру в обольщение. Макс тоже с удовольствием начал играть свою партию. Именно ради таких встреч Фалько и посещал это казино. Рядом с заведением размещалось здание делового центра, где часто проходили разные мероприятия с участием бизнес-элиты страны. В то время как лидеры уругвайской экономики в конференц-зале договаривались о взаимодействии с парламентариями и правительством, или тет-а-тет обговаривали за столиками ресторанчиков условия очередного контракта с деловыми партнёрами, их жёны проводили время в шикарных залах, где можно было не только сделать ставку в рулетку, но и заказать любую еду и напитки.
Профессиональных игроков сюда не допускала служба безопасности, чтобы они не обыгрывали VIP-клиентов. Но для Макса было сделано исключение, ибо, знакомясь в этом казино с жёнами богатейших мужчин страны, он потом частенько приводил их сюда же, но уже в качестве собственных любовниц.
В следующий час Максу пришлось разыграть небольшой спектакль. Он специально делал ставки за тем же столом, что и заинтересовавшая его женщина. При этом Фалько постоянно демонстративно проигрывал, с каждым разом всё больше изображая на своём лице, якобы, охватывающее его чувство отчаяния. За всё это время Макс не бросил ни единого взгляда на свой объект. Но он чувствовал, что бриллиантовая цыпочка с острым любопытством дилетанта следит за тем, как молодой красавец гибнет в омуте азарта. Скорее всего эта дамочка по молодости начиталась Бальзака и других писателей-романтиков, многократно в ярких красках описывавших подобные истории, и теперь с нетерпением ожидала момента, когда красавчик спустит в рулетку последние деньги и отправиться бросаться вниз головой с ближайшего моста. Но неожиданно он сам подошёл к ней. Скромно опустив глаза, Макс попросил:
— Простите меня за дерзость. Но мне сегодня фатально не везёт, и я хочу, чтобы эти последние фишки в сто долларов вы поставили за меня. Если фортуна не улыбнётся женщине с таким прекрасным благородным лицом, то, значит, она не стоит того, чтобы добиваться её расположения.
Дама страшно смутилась, но не отказала Максу. Более того, когда последние фишки обратившегося к ней молодого человека всё же были проиграны, она предложила Максу не слишком расстраиваться:
— Вам не надо было сегодня играть. Просто это не ваш день. Лучше проводите меня на второй этаж в ресторан. Вы расскажите мне про казино и таким образом отвлечётесь от грустных мыслей.
— Простите, я бы с удовольствием — натурально краснея, замялся молодой мужчина, — но, к сожалению, я проиграл все деньги до последнего песо.
— Считайте, что я плачу вам за консультацию — утешила Фалько дама. — Я впервые здесь. Вообще-то мой муж частенько посещает подобные заведения, но мне рулетка всегда казалась чем-то ужасно скучным. Но сегодня мне просто некуда было пойти. Впрочем, теперь я даже рада, что заглянула сюда…
      Впереди на дороге появилось какое-то скопление машин и людей. Макс стал притормаживать. Теперь Фалько уже различал многочисленные мундиры дорожной полиции. Там явно случилось что-то серьёзное. Часть и без того узкой дороги была перегорожена ярко-оранжевыми пирамидками специального ограждения. Регулировщик в белой каске энергично приказывал подъезжающим автомобилям брать левее. Макс смачно выругался. Едущим в его направлении машинам приходилось, выстроившись друг за другом в длинную цепочку, с черепашьей скоростью объезжать по встречной полосе огороженный участок дороги. А встречные автомобили недовольно сигналили и норовили вытеснить вторгнувшиеся на их территорию машины обратно на их полосу. Некоторое время Фалько был занят только тем, что уворачивался из-под колёс движущихся прямо на него грузовиков.
     Затем Макс наткнулся глазами на двоих санитаров, которые поднимали с залитого кровью и моторным маслом асфальта чьё-то уже завернутое в чёрный целлофан тело. А потом он увидел… себя. Точнее так ему показалось в первое мгновение. У этого человека тоже были чёрные, как смоль волосы, и скуластое лицо с чёткими правильными мужскими чертами. Спасатели, пытающиеся извлечь зажатого в машине водителя, уже срезали крышу автомобиля, так что пострадавший в аварии хозяин точно такого же «Опеля-Олимпии» сидел за рулём своей разбитой машины, словно живой. И если бы не его абсолютно неподвижная поза и белое лицо невозможно было понять, что рискованный выход на встречную полосу стоил этому игроку жизни.
«Фу ты чёрт, и померещиться же такое!». Макс почувствовал, как у него мурашки пробежали по позвоночнику. Чтобы отвлечься от неприятного видения Фалько представил, как будет выглядеть контракт с парнями из юридической конторы «Гонсалес Хунта и партнёры», которые превратят его в хозяина одного из крупнейших в Латинской Америке танкерного флота, владельца собственных причалов, портовых терминалов, нефтеперерабатывающих заводов и прочих активов.
Вообще-то люди, к которым он ехал только именовались юристами. На самом деле они были настоящими экономическими пиратами. Только вместо абордажных сабель и кремниевых пистолетов эпохи флибустьеров Карибского моря господа-юристы собирались использовать в качестве боевого арсенала хитроумные механизмы принятия нужных судебных решений, помощь давно купленных ими чиновников и крупных политиков.
Респектабельное наименование их фирмы - «адвокатское бюро» было всего лишь прикрытием для осиного гнезда «чёрных рейдеров». Имея на руках достаточное количество козырей, они могли взять на абордаж любой бизнес. Позавчера любовница Макса передала ему такие козыри в виде папки с документами, что теперь перехват чужого бизнеса был лишь делом техники. Влюблённая, словно кошка, любовница Фалько выкрала этот компромат из секретного сейфа, что был вмонтирован в стену за полотном Рембрандта в кабинете её мужа. Сейчас ничего не подозревающий бизнесмен находился в командировке в Австралии и собирался прилететь домой через четыре дня. К его возвращению компания на 98% должна была перейти под контроль Макса и его компаньонов из рейдерской фирмы.
Впрочем, если вдруг что-то пойдёт не так, то наготове у его партнёров «юристов» находилась команда крепких профессиональных штурмовиков, готовых в любой момент занять необходимые объекты и «вынести» оттуда прежний менеджмент вместе с местной охраной. Да, это было жестоко. Но разве крупные состояния делаются по-другому? Особенно в Латинской Америке, где закон традиционно был и остаётся на стороне сильнейшего. А Макс Фалько всегда мечтал стать очень богатым и влиятельным дельцом. Иногда ему казалось, что на пути к этой цели он способен даже убить того, кто посмеет встать у него на пути, и хладнокровно переступит через труп врага. Не даром же его ещё в детстве за мстительный и вспыльчивый нрав прозвали «бесноватым мексиканцем». Род его отца и вправду шёл из мексиканских прерий. Однажды брат отца даже проговорился племяннику, что его прадед был подручным знаменитого бандита Панчо Вилья…
     До города оставалась всего тридцать километров. Но после жуткого зрелища катастрофы Макс решил больше не рисковать и позволить себе короткий отдых. Тем более что предыдущую ночь Фалько не спал — надо было отблагодарить женщину, которая так трогательно доверилась ему.
Он остановил машину на смотровой площадке, с которой открывался прекрасный вид на океан. Свежий морской ветер и несколько минут полного бездействия, — это было именно то, что требовалось для того, чтобы вернуть себе уверенность и оптимизм.
Макс вышел из машины, с наслаждением потянулся, чувствуя, как оживают его затёкшие от долгого пребывания за рулём мускулы. Когда чуть более часа назад он обнажённый поднялся из постели, чтобы ехать в Монтевидео, оставшаяся лежать любовница восторженно воскликнула: «Ты сложен, как молодой бог! — и тут же потребовала: — Я хочу тебя снова. Предупреждаю, если ты сейчас же не вернёшься в постель, я передумаю отдавать тебе документы. В конце концов, я должна быть уверена, что сделала верный выбор, поменяв седую мошонку мужа на молодые бычьи яйца…».
Именно из-за потраченных на ненасытную хозяйку загородного имения двадцати незапланированных минут Макс так рискованно гнал по горному серпантину. Но теперь он уже ни за что не опоздает на самую главную в своей жизни встречу. Ведь такой шанс, какой представился ему, выпадает только один раз в жизни.
Внезапно приятная мелодия, звучащая из автомобильного радиоприёмника прервалась на экстренное новостное сообщение. Взволнованным голосом диктор стал рассказывать о пропавшем над Андами пассажирском самолёте с гражданами Уругвая на борту. Ещё даже не зная, о каком самолёте идёт речь, Фалько почувствовал, что беда случилась с его младшим братом. Вскоре голос из радиоприёмника подтвердил страшную догадку, назвав номер рейса. Макс был потрясён. Из-за своей любовно-коммерческой махинации он даже не поехал сегодня утром в аэропорт проводить братишку. А ведь Рафаэль был его семьёй, единственным по-настоящему близким человеком.
Впервые после гибели их родителей Макс вновь пережил острое ощущение полнейшего отчаяния. Он вдруг снова, как много лет назад, почувствовал себя маленьким мальчиком, которому сердобольные родственники после долгих месяцев обмана, наконец, рассказали правду о том, что его отец и мать пропали на своей крошечной яхте где-то в океане. Именно так 18 лет назад Макс остался в этом огромном враждебном мире вдвоём с младшим братом. Поэтому с детства не было для Макса человека ближе, чем Рафаэль. Ради младшего братишки Макс был готов, не задумываясь, сорваться из-за игрового стола в минуту самого счастливого везения, покинуть страстно желаемую женщину за секунду до её полной капитуляции перед его чарами. Одним словом, не было чего-то в этой жизни такого, что перевесило бы в его глазах заботу о младшем Фалько, так похожим лицом на их мать.
Макс бросился к машине. И если несколько минут назад он выходил из неё вальяжным циником, заботящимся только о собственных интересах, то теперь за руль автомобиля садился совсем другой человек, готовый на всё ради спасения самого близкого человека.
     Владельцы адвокатского бюро «Гонсалес Хунта и партнёры» были поражены неожиданным предложением, которое сделал им организатор самой выгодной в истории их компании сделки. А они то были уверены, что имеют дело с жёстким типом, который будет диктовать свои условия и упорно бороться за каждый цент. Эти люди даже не догадывались, почему молодой хищник не смог дожевать принадлежащий ему по праву жирный кусок добычи. Непонимание тайных мотивов союзника по намеченному захвату немало обеспокоило рейдеров.
— К сожалению, мы не можем по стоящей цене выкупить вашу долю активов до тех пор, пока вся корпоративная собственность поглощаемой компании не перейдёт под наш совместный контроль — вкрадчивым вежливым тоном пояснил Фалько один из совладельцев юридической компании. — Поймите, поглощение такой компании, как «Орико» сравнимо по масштабам с грандиозной высадкой союзников в Нормандии в 1944 году. Нам предстоит долгая работа с крупнейшими акционерами и не одна судебная тяжба с бывшим хозяином бизнеса, который вряд ли отдаст своё добро без боя.
— И когда же я получу свою долю? — нетерпеливо поинтересовался Макс.
— В лучшем случае через полгода, а то и через год.
— Хорошо, сколько вы сможете дать мне прямо сейчас за то, чтобы я совсем отказался от своего интереса в этом деле?
Собеседник Фалько извинился и вместе с двумя другими совладельцами компании вышел в другую комнату для короткого совещания. Вернувшись, он объявил:
— Я и мои деловые партнёры готовы выплатить вам немедленно три процента, и то только из нашего уважения к проявленной вами в этом деле феноменальной ловкости…
     Когда Фалько ушёл, один из трёх совладельцев рейдерской фирмы сказал своим компаньонам, кивая на дверь:
— Страшный человек. Вы видели его глаза? Это же глаза маньяка. У меня такое ощущение, что если бы мы не дали ему денег, он бы перерезал всем нам глотки вот этим ножичком для резки бумаги, и выгреб содержимое офисного сейфа.
— Не преувеличивай, Родриго — возразил товарищу самый молодой из троицы.- Я его знаю. Этот Фалько действительно маньяк, но только по женщинам, да и то до расчленённых трупов дело никогда не доходило. Красавчика интересуют женские прелести и деньги, которые он, надо отдать ему должное, очень ловко вытрясает из своих богатеньких подружек. А ещё он один из лучших карточных игроков страны.
— Какой же он игрок, если так бездарно сдал нам партию с этой компанией?! Ведь в этом деле у него на руках были все козыри.
— Откуда нам знать, что у него за интерес. Чужая душа — потёмки — подытожил разговор седой член триумвирата.
      На следующее утро популярная газета «El Pais» вышла с набранным крупным шрифтом на второй полосе частным объявлением, в котором родственник одного из пассажиров пропавшего над Андами самолёта учреждал фантастически огромный денежный приз тому, кто первым обнаружит упавший лайнер.

 Глава 5
Рой опомнился только тогда, когда его догнал Чезе Чарруа. Они стояли по пояс в снегу в нескольких десятках метрах от самолёта, и Бобби, словно пьяного, тряс приятеля за плечи:
— Да очнись же ты!
Оказалось, что как только самолёт остановился, находящийся в состоянии сильнейшего шока Рой выскочил из него и бросился наутёк. Кто знает, как далеко бы он убежал, если бы его не догнал Чарруа.
Покурив, оба парня вернулись к самолёту. Сделать это было очень не просто, ибо приходилось идти по глубокому снегу. И молодые мужчины немало удивлялись тому, как одному из них удалось убежать по снежной целине так далеко. Кроме того, здесь было ужасно холодно. На них же были лёгкие костюмы. Не удивительно, что вскоре мороз пробрал парней до костей.
Возле пилотской кабины они остановились. Нос самолёта глубоко зарылся в сугроб, но боковое стекло было лишь слегка припорошено снежной крошкой. Заглянув в него, молодые мужчины увидели сильно обезображенное тело правого пилота. Лицо его напарника было мертвенно-бледным и залито кровью. Но словно почувствовав на себе взгляд, человек за штурвалом с трудом разлепил ресницы своих глаз. Его губы дрогнули. Затем он с усилием что-то сказал, но за толстыми стёклами нельзя было разобрать слов пилота. Снаружи попасть в кабину было нельзя, поэтому Рою и Чезе пришлось вначале по глубокому снегу пробираться вдоль борта, чтобы проникнуть в самолёт.
     На пороге пилотской кабины они появились вместе с Роберто Ганессо. В сторону погибшего второго лётчика ребята старались даже не смотреть. Командир корабля был ещё жив. Едва слышным шёпотом лётчик попросил воды. Ему принесли немного снега. Ганессо осторожно смочил окровавленные губы авиатора. Было видно, что при ударе самолёта о снежную стену тяжёлый штурвал размозжил пилоту грудь. Каждое слово давалось несчастному с огромным трудом, ибо даже обычное дыхание было пыткой для человека, чьи лёгкие в нескольких местах пробиты сломанными рёбрами. И, тем не менее, перед смертью командир корабля спешил оправдаться перед теми, чьи жизни он не уберёг. Превозмогая боль, он пытался что-то сказать про ошибку в навигации и технические проблемы с машиной. Но видеть его мучения было невыносимо, и Роберто осторожно коснувшись плеча пилота, остановил исповедь:
— Послушайте, сэр, никто не сомневается, что вы выполнили свой долг. Мы хотим знать, как настроить рацию и связаться со спасателями.
— Частота Сантьяго 11300… Мы должны находиться примерно в 250 километрах от посадочной полосы — с долгими паузами ответил пилот. Затем он стащил со своей головы телефоны радиосвязи и протянул их Роберто.
В наушниках было абсолютно тихо — бортовая радиостанция не работала.
Между тем пилоту становилось всё хуже, и он попросил принести из соседнего отсека его сумку.
— Что там?
— Пистолет.
Роберто отвёл взгляд от умоляющих о последней милости глаз пилота.
— Простите, но мы не можем этого сделать — поспешил ответить за всех Рой.
Они вышли из пилотской кабины и закрыли за собой металлическую дверь.
— А я бы позволил этому человеку самому себе помочь — неожиданно для всех жёстко заявил Чезе Чарруа. — В конце концов, у каждого должно быть право прекратить свою жизнь, если надежды больше нет. Посмотрите на небо. Облака висят на высоте не выше ста метров над землёй, и опять пошёл густой снег. Лётчик и так не доживёт до того момента, когда сюда смогут прибыть спасатели. Зачем мучиться, если есть возможность умереть быстро и достойно.
— Как ты можешь говорить такое?! — словно не узнавая друга, воскликнул Рой.
Все в их команде знали, что Чезе жёсткий парень, живущий по своим малопонятным для других принципам. В их компании богатых молодых людей из хороших семей Чарруа всегда был белой вороной, точнее «чёрным орлом». Так официально звучало имя Чезе в его родном племени Чарруа (все мужчины их племени носили такую фамилию). Невысокий и худой, горбоносый и смуглолицый, - обычно в странах Латинской Америки удел людей с такими грубыми смуглыми лицами крестьян и индейцев обслуживать обладателей более светлой кожи — потомков испанских и португальских колонизаторов.
Так что Чарруа был совсем другим. Уже на первом курсе он разительно отличался от своих шумных и легкомысленных товарищей: всегда собранный и серьёзный, с широкими скулами и узкими жёсткими глазами индейского воина. Отец Чезе был индейцем по происхождению. Долгие годы он проработал садовником в принадлежащем университету парке. За 25-летнюю беспорочную службу руководства элитного учебного заведения выделило для его сына бесплатную стипендию, чтобы парень смог первым в роду Чарруа выучиться на инженера.
Не меньше, чем в учёбе, молодой индеец преуспел в спорте, особенно в регби. Это была его стихия — спорт похожий на войну. Очень часто после его стремительных проходов к воротам соперника игроки неприятельской команды получали синяки, вывихи, а то и переломы. Но тот, кто собирался бросить оскорбление слишком агрессивному нападающему, сразу терял охоту это делать, едва встретившись взглядом с индейскими глазами «Чёрного орла». Как раз сейчас в этих узких глазах читалось первобытное понимание великого понятия «смерть».
— Позвольте этому человеку умереть, как он этого хочет — веско повторил Чезе.
— А ты что молчишь, Роберто? Да, скажи ты, наконец, этому дикарю, что мы не можем жить по законам его племени! — взмолился Рой, обращаясь к Ганессо. Но Роберто неожиданно для себя не был готов дать быстрый ответ. Ситуация с умирающем Алексом, а теперь ещё и с этим пилотом, всколыхнули в его душе болезненное воспоминание. Это случилось четыре года назад. В тот день он вместе с братом поехал на день рождения к одной знакомой девушке. Вечер удался на славу, братья хорошо выпили в честь новорожденной. Под конец вечеринки Роберто хотел заказать такси, чтобы на нём вернуться домой. Но брат настоял, чтобы они ехали обратно на отцовской машине: на следующее утро возвращались из отпуска их родители и семейный «Бьюик» должен был стоять к их приезду в гараже.
За рулём был брат Роберто. Спьяну его потянуло на подвиги, и он постоянно гнал машину на бешеной скорости, лишь слегка притормаживая на крутых поворотах. В какой-то момент они увидели впереди девушку на велосипеде. Она ехала по краю шоссе. Брат Роберто решил позабавиться и слегка напугать девчонку, проехав на скорости свыше ста пятидесяти километров в час вплотную к ней. Но нетрезвый лихач не рассчитал свой манёвр, так что «Бьюик» своим правым крылом буквально снес велосипедистку в придорожный кювет. Когда, спустя несколько минут, они осматривали пострадавшую, девушка ещё дышала, но по её закатившимся зрачкам и слабеющему пульсу было не сложно понять, что в самое ближайшее время душа несчастной покинет тело. Височные кости её черепа были глубоко вдавлены в мозг, правая рука неестественно вывихнута. Своей позой она напоминала сломанную куклу. Конечно, по всем законам морали они должны были немедленно отвезти пострадавшую в больницу, но страх оказаться в тюрьме железной хваткой взял их за горло… И братья уехали, бросив сбитую ими девушку умирать на дороге. С тех пор Роберто жил с постоянным ощущением вины, которое не давало ему покоя. Он и специальность хирурга выбрал только для того, чтобы избавиться от этой занозы у себя в мозгу. Ганессо очень надеялся, что, отвоёвывая у смерти людские жизни, он вернёт себе душевный покой.
Очнувшись от своих мыслей, Роберто твёрдо произнёс:
— Я против. Может быть спасательный вертолёт будет здесь всего через несколько часов и лётчика ещё можно будет спасти. Мы не должны брать на себя роль Бога, решающего, кому пришло время умереть, а кому — нет.

Глава 6

Его беспомощное, накрытое простынёй тело куда-то торопливо везли длинным полутёмным коридором. Сталь каталки обжигала холодом обнажённую кожу спины. Он не видел лиц сопровождающих его людей. Но испытывал к ним острое чувство благодарности, ибо был уверен, что его торопятся доставить в операционную, чтобы спасти. «Значит, мой «мотор» всё-таки отказал! – с изумлением догадался он. - Странно, ведь смешной доктор обещал мне… Интересно, когда это случилось и почему я ничего не помню?». И тут же  ему в голову пришёл естественный ответ: «Ну, конечно же! Сердце остановилось внезапно, и в ту же секунду я отключился. Точно также гаснет экран телевизора, если выдернуть штепсель из сети. Причём потерять сознание я мог когда угодно, и где угодно. Например, заказывая себе пиццу в итальянском кафе через улицу от своего дома. И всё же, почему это случилось со мной, ведь смешной доктор дал мне гарантию?!».
Не смотря на весь трагизм положения, его утешала мысль о том, что, судя по всему, окружающие люди быстро разобрались в ситуации и вызвали скорую помощь. Через несколько минут его должны были подключить к специальной аппаратуре, после чего запустить сломавшийся «мотор».
И вдруг страшная догадка буквально парализовала сознание: его тело было накрыто простынёй целиком, включая голову! Обычно так поступают только с покойниками. Значит, его нашли где-то на улице, лежащим без сознания, и привезли в госпиталь слишком поздно. И здесь, пока врачи с ним разбирались, он умер! «Господи, почему это случилось сейчас, когда все страхи, казалось, навсегда остались в прошлом! Значит, смешной доктор всё-таки обманул меня! Но почему?! Ведь я никогда не позволял себе прогибаться под враждебными обстоятельствами!».
Нандо Чаввадо почувствовал, как слёзы острой жалости к себе катятся по его щекам. Он никогда не позволял себе плакать, но сейчас это происходило помимо его воли. В этот момент Нандо вдруг услышал приглушённые голоса, идущие откуда-то сверху:
— Послушай, говорю тебе, там кто-то есть. Надо поднять эти кресла и проверить.
— Вот ты этим и займись, а мне некогда искать трупы, мне и живых раненных хватает.
Вначале Нандо решил, что слышит ангелов, но потом узнал голоса капитана их регбийной команды Антонио Переза и Сербино Аранцо. Вскоре те перестали препираться и общими усилиями подняли несколько тяжёлых кресел, под которыми лежал Чаввадо.
— Парни, здесь Нандо!
— Он умер?
— Не знаю.
— Может, это и к лучшему, бедняга хотя бы не узнает, что его сестра и мать сильно поломались при падении самолёта.
— Да нет же, он жив. Смотрите, у него слеза на щеке!
Нандо с трудом возвращался к жизни. Страшные слова о тяжелораненых сестре и матери прошли мимо его сознания, поэтому Нандо продолжал по инерции мыслить только что пережитыми в бессознательном состоянии образами, тревожно прислушиваясь к ощущениям в груди.
     Дело в том, что Нандо родился с тяжёлым пороком сердца. До тринадцати лет доктора регулярно — несколько раз в год с прискорбным видом сообщали его отцу и матери, что их сыну осталось жить от силы два-три месяца, от силы полгода, да и то при хорошем уходе. Но каждый раз отмеренный обречённому мальчику срок продлевался ещё на несколько месяцев, и так год за годом.
      В конце концов, родители Нандо превратились в настоящих параноиков, болезненно пекущихся о здоровье своего хилого чада. Мальчика постоянно оберегали от любых инфекций, физических нагрузок и отрицательных эмоций. Нандо рос настоящим тепличным растением. Такая пытка продолжалась до тех пор, пока ему не исполнилось тринадцать лет. В этот год его родители получили крупный кредит в банке и сумели оплатить сыну очень дорогостоящую операцию на сердце в южноафриканской клинике у самого известного в мире специалиста в этой области. Операция была сделана на столь высоком уровне, что пациент сразу был избавлен от приёма специальных препаратов, всевозможных ограничений по нагрузке и питанию и от регулярных визитов к врачу. Фактически хирург сумел чудесным образом превратить инвалида в совершенно здорового человека. А ведь в других клиниках мира прооперированные люди были вынуждены годами принимать лекарства, помогающие сердцу, но «сажающие» их печень и почки. Они должны были постоянно наблюдаться у специалиста, то есть по-прежнему ощущали себя физически неполноценными людьми.
Но Нандо повезло попасть под скальпель к гению. На прощание великий хирург со смешным лицом комика, шутливо подмигнув, шепотом, чтобы не слышали родные Нандо, сказал на ухо мальчишке: «Я сделал тебе новое сердце, сынок. Оно особенное. С моей личной гарантией. Теперь ты можешь бегать, прыгать и делать всё, что вытворяют твои сверстники. Не бойся, оно справиться с любой нагрузкой. Но помни, пока ты веришь в себя и борешься, оно тебя ни за что не подведёт. Я это тебе обещаю. Но если ты когда-нибудь всерьёз начнёшь хныкать и вешать нос, сделанный мною «мотор» может забарахлить. Так уж он устроен».
С тех пор Нандо жил с постоянным стремлением быть первым во всём. Больше всего на свете он боялся струсить и перестать верить в себя. Каждый раз, одерживая очередную победу, добиваясь чего-то значимого в жизни, он мысленно видел, как смешной доктор одобрительно кивает ему своей седой головой с большими смешными ушами и рыхлым, похожим на картошку носом. Но главное после каждой своей победы он физически ощущал, как вместе с притоком в его кровь «гормона чемпионов» — адреналина его сердце начинает биться радостнее и энергичнее.
В редкие же минуты уныния, его сомнения и страхи сразу как рукой снимало, едва только стоило ему вспомнить о предупреждении своего спасителя. Вот и сейчас Нандо привычным усилием воли отогнал от себя мнительные мысли о возможных проблемах с сердцем. Он снова знал, что пока он верит в себя, с его внутренним «мотором» всё будет в порядке, ведь это ему обещал смешной доктор.

Глава 7
      Погода постоянно ухудшалась. Ночью температура могла опуститься до отметки в 30—40 градусов. К тому же, согласно пометкам на штурманской карте из кабины пилотов, выжившие пассажиры находились на высоте свыше четырёх тысяч метров. В здешней разряженной атмосфере было трудно дышать; в условиях недостатка кислорода мозг быстро уставал, сознание туманилось. Не удивительно, что многие из тех, кто находился внутри потерпевшего аварию самолёта, были растерянны и близки к панике. Чем темнее и холоднее становилось за пределами тесного убежища, тем чаще в разных концах салона раздавались возгласы страха, плач, слова молитвы.
Но наибольшие опасения внушал борттехник самолёта. Он явно помешался от пережитого страха. Несколько часов назад, когда капитан регбийной команды Антонио Переза, а также Роберто Ганессо пытались выяснить у него, почему не работает рация, этот маленький человек, хитро улыбнувшись и сладостно закатив глаза, сообщил, что рация и не может работать по причине того, что аккумуляторы для неё остались в хвосте.
— А хвостик то «тю-тю» — мы потеряли по дороге сюда! — расплывшись в совершенно идиотской улыбке, заключил единственный уцелевший член экипажа.
И вот теперь борттехник объявил, что аварийный запас сигнальных ракет является его собственностью. Эту выходку товарищи по несчастью ему простили. Все были так измучены, что никто не хотел связываться с умалишённым. Но потом авиатор снял тёплую кофту с ещё живой, но находящейся в бреду Ксении Чаввадо. Сделал он это втихаря. И возможно в суматохе никто бы не заметил мародёрства, но на беду бортинженера очнулся Нандо, который сразу же пришёл проведать своих мать и сестру.
Как только парень обнаружил, что подонок стащил кофту с его матери, он набросился на него и стал душить. Подбежавшим товарищам с большим трудом удалось оторвать Нандо от борттехника. Вскоре после этого инцидента лётчик сбежал, прихватив с собой сигнальные ракеты и бортовую аптечку, а также часть продуктов, найденных им в вещах пассажиров и на кухне самолёта. Искать его в темноте было бесполезно, к тому же снаружи фюзеляжа разыгралась снежная метель. Некоторое время спустя где-то недалеко стали один за другим раздаваться хлопки выстрелов — это сумасшедший механик звал при помощи сигнальных ракет себе на помощь воображаемых спасателей. Больше его никто не видел. Скорее всего, когда у бедняги закончились патроны к ракетнице, он не сумел в темноте и метели отыскать дорогу к убежищу и замёрз. А труп был засыпан снегом.

Сербино Аранцо только что наложил уже третью за час шину на переломанную конечность. Очередной пациент благодарно сжал его руку. Сербино испытывал чувство гордости, ведь он довольно не плохо справлялся с проблемой недостатка хирургического инструментария, используя разный подручный материал. Например, в качестве шин для фиксации переломанных костей применил алюминиевые планки, которыми был отделан пол в багажном отсеке. Кроме этого, он придумал использовать вместо одеял чехлы с кресел. Они были сделаны из довольно плотной ткани. Многим в продуваемом ветром салоне стало чуточку теплее, когда они закутались в эти чехлы. Теперь надо было срочно придумать как и где лучше разместить раненых со сложными переломами, чтобы в условиях большой стеснённости их не беспокоили.
Чтобы немного отдохнуть и подумать Сербино вышел из самолёта и закурил. Вскоре к нему присоединился также вымотанный до крайности «коллега» Роберто Ганессо.
— А ведь я был уверен, что начну настоящую самостоятельную практику в клинике отца. Буду заниматься исключительно тем, что накачивать силиконом женские бюсты и откачивать жир у стареющих ловеласов — с ироничной улыбкой признался приятелю Сербино Аранцо. — А вон как оно вышло.
— А я не поверишь ли даже рад тому, что судьба послала меня сюда — в свою очередь откровенно признался Ганессо. — Впервые чувствую, что от меня зависит что-то очень серьёзное. А главное, представь, что нас бы не оказалось в этом самолёте. Сколько бы человек умерло в течение первого часа от болевого шока и потери крови.
— Может ты и прав, но и переоценивать себя мы не должны — помрачнел Сербино. — Без медикаментов, которые утащил этот сумасшедший механик, и специальной медицинской аппаратуры большинство наших пациентов не продержаться больше двух-трёх дней. На лекциях нам говорили, что если человек ослаблен в результате ранения или болезни, да ещё недостаточно хорошо питается, то при дефиците кислорода и в условиях низких температур его тело будет неумолимо остывать, пока не наступит смерть. Насколько я помню, это называется гипотермией. Надеюсь, что помощь всё же подоспеет раньше, чем это случиться.
Словно в ответ ему где-то далеко в стороне послышался гул приближающегося самолёта. Он шёл высоко над облаками.
— Как вы думаете, они уже принимают аварийный радиосигнал с наших «чёрных ящиков»? - Вопрос задала высокая спортивная женщина. На свежий воздух она вышла с сигаретой в руке, дым которой источал аромат подозрительно похожий на марихуану. Таких, как она женщин, принято называть роскошными. Впрочем, судя по насмешливому и высокомерному выражению её глаз, сама незнакомка наверняка больше гордилась собственным умом и сильным характером, чем золотыми волосами и безупречными чертами лица. Странно, но Сербино и Роберто  прежде не замечали незнакомку среди пассажиров.
Прочитав удивление на лицах молодых людей, дама представилась:
— Сэнди Холл, свободная художница. В том смысле, что работаю сразу на несколько крупных американских и европейских изданий. Мы не успели познакомиться, ибо до самого финала я проспала в конце салона.
Судя по тому, с какой невозмутимой иронией Холл рассказывала о только что пережитом ею кошмаре, это действительно была «железная леди»:
 — К счастью, те парни, что прикручивали моё кресло к полу, видно делали это сразу после выходных и под присмотром своего начальства. Только этим я могу объяснить, что меня не выбросила из самолёта, как моих соседей справа и слева. Хм, могу себе представить, как бы я смотрелась со своим макияжем и юбкой одна в самолётном кресле, да ещё летящей вниз головой!… Вы можете спросить, как я пробралась на ваш чартер? Нет, я вовсе не «заяц», как вы могли подумать. Просто мне надоело торчать в ожидании своего рейса в Буэнос-Айресе, и когда я узнала, что в вашем самолёте есть свободные места, то упросила руководителя делегации взять меня на борт. Хотя должна признать, что теперь я с гораздо большим почтением вспоминаю слова моей мамочки, которая всегда упрекала меня за непоседливость и привычку срываться с места, не дождавшись своего автобуса.
Американка воплощала собой довольно типичный для Нью-Йорка тип обеспеченной независимой бизнес-вумен, при этом имеющей довольно большие интеллектуальные запросы. Она была членам престижного журналистского клуба «Нью-Йоркер Сосайети», лауреатом множества премий. Официально в Чили Холл летела с целью написать статью о победившем год назад на выборах Президенте-социалисте Сальвадоре Альенде, и о том, как он реализует свою знаменитую предвыборную программу «Чилийский путь к социализму». Многие в Штатах и в Западной Европе с большим интересом, а то и с откровенным страхом смотрели теперь на эту южноамериканскую страну. Одни, как помощник президента США Генри Киссинджер и Директор ЦРУ Ричард Хелмс опасались, что вскоре Чили станет для СССР второй Кубой. Но немало было и тех, - особенно среди интеллектуальной элиты, - кто испытывал острое любопытство, наблюдая за чилийским экспериментом. Одним словом это была задача для элитарной журналистки, какой и была Сэнди Холл.
С присущим ей талантом убеждать напористая фрилансерша сумела заинтересовать несколько очень крупных газет и журналов в своей экспедиции. По возвращении в Штаты её ждала новая порция гарантированной славы и высокие гонорары. Но в наполеоновский планы вмешался проклятый случай.
     Вообще-то, свои командировки Сэнди привыкла организовывать по классу VIP, но на этот раз гораздо важнее комфорта для неё была скорость. Дело в том, что истинной целью её командировки было намерение тайно встретиться с неким высокопоставленным армейским чином в Сантьяго, который обещал передать Холл важные документы о якобы готовящемся в стране перевороте.
Ситуация в Чили в последние месяцы напоминала сильно разогретый паровозный котёл, готовый взорваться в любую минуту. Правлением Альенде многие были недовольны, и в первую очередь военные. Хотя внешне генералу демонстрировали главе государству полную лояльность, но заговорщики всегда так поступают. Так что в зреющий в тиши штабных кабинетов заговор поверить было совсем несложно.
Для журналиста заполучить эксклюзивную информацию из самого гнезда путчистов было редчайшей удачей. Но Сэнди понимала, что её информатора в любой момент могут вычислить и убрать, и потому спешила поскорее встретиться с ним. Именно поэтому репортёрша была готова ради стоящего материала добираться до места событий не привычным бизнес-классом, а хоть в бомболюке бомбардировщика - в обнимку с крылатой ракетой. И именно поэтому в конечном итоге Сэнди оказалась в этих диких горах среди обломков самолёта, на который у неё даже не было билета.
     Первой эмоцией, которую бравая журналистка испытала после того, как разбившийся самолёт застрял в сугробе и ей открылся вид окружающих диких гор, было сильнейшее чувство досады. Весь её бег на перегонки со временем оказался напрасным. За те несколько часов или суток пока спасатели будут добираться сюда, путчисты вполне могут успеть уничтожить ожидающего американскую журналистку полковника из штаба главнокомандующего вооружёнными силами Чили генерала Карлоса Пратса.
Холл расстроилась бы ещё больше, если бы узнала, что самолёт, на который она села, вообще не был оборудован поисковыми радиомаяками. Это была старая машина, два десятилетия пролетавшая на внутренних линиях во Франции. Потом самолёт списали, и его за треть цены приобрела уругвайская авиакомпания. А то, что их старый лайнер не укомплектован всем необходимым оборудованием, мало смущало его новых хозяев. В Латинской Америке многие проблемы традиционно решаются при помощи пухлых конвертов, тайно презентуемых чиновникам. Примерно полгода назад один из ответственных сотрудников Министерства гражданской авиации Уругвая, инспектировавший авиакомпанию «Таму», за определённую сумму закрыл глаза на то, что самолёт «Фэрчайлд-Хиллер FH-227D/LCD» с заводским номером 12783 не оснащён специальным аварийным оборудованием.
Но американская журналистка не знала всех этих подробностей. А иначе сейчас её голос не звучал бы столь уверенно:
— В наше время найти упавший самолёт не проблема – заверила она парней, пытаясь подавить в себе растущее раздражение. - В крайнем случае, аргентинские или чилийские власти обратятся к правительству США и нас обнаружат с помощью американских спутников-шпионов. Я слышала, что они оснащены настолько мощной оптикой, что в хорошую погоду могут «прочитать» время на ваших наручных часах.
— Не знаю, мадам, насчёт спутников-шпионов и «чёрных ящиков», — заметил Сербино, с озабоченным видом вслушиваясь, то в нарастающий, то в стихающий гул, — но пилоты этого самолёта нас уже точно увидеть не смогут. Смотрите, облака залегли очень низко сплошным ковром.
— Но вы не слишком беспокойтесь, — поспешил утешить «слабую» женщину Роберто. — Господь не оставит нас здесь, и уже завтра днём мы будем греться в тёплых ваннах и есть горячую пищу.
— А вы не допускаете, что Бог мог просто отвлечься для того, чтобы, скажем, налить себе кофейку, пока мы летели — в глазах Сэнди заиграли злые чертенята. — А когда Всевышний вновь занялся нами, то к своему удивлению обнаружил, что мы копошимся на склоне этой горы.
— Я не думаю, мадам, что в нашей ситуации мудро говорить такое, ведь сейчас наши жизни целиком зависят от Провидения. Просто вы, как и все мы тут, устали, замёрзли, и потому раздражены на окружающий мир.
Это было правдой. Сэнди была до крайности раздражена оттого, что срывалась так хорошо начинавшаяся командировка; что она не могла налить себе чашку любимого кофе; и что даже на чтение свежих выпусков модных журналов, которые она прихватила с собой, нельзя было отвлечься из-за отсутствия в этом чёртовом самолёте электрического освещения. И впрямь было от чего возненавидеть окружающий мир!
Порывистый ветер завывал всё громче и яростно бросал в лица людей крупные кристаллики льда и снега, царапающие кожу. Все, кто до сих пор находился снаружи самолёта, были вынуждены укрыться от непогоды в глубине металлической норы. Трагическим итогом этого дня были 16 потерянных жизней, в том числе четырёх членов экипажа. Но и у выживших в авиакатастрофе 29 пассажиров шансов уцелеть в мёртвых горах с каждым часом оставалось всё меньше…

Глава 8
      Когда борттехник громко крикнул из грузового отсека, что видит внизу неизвестный самолёт, командир «Геркулеса С-130» аргентинской поисково-спасательной службы немедленно заложил крутой вираж влево, — нельзя было потерять обнаруженную цель. Развернувшись, крылатая машина стала барражировать над местом, указанным наблюдателем. Погода была совершенно отвратительная, и командир корабля был поражён, как борттехнику удалось в коротком разрыве между облаками заметить мелькнувший внизу самолёт.
     Почти двадцать минут «Геркулес» методично прочёсывал район, но ничего интересного в редких облачных просветах-«окнах» его экипаж не обнаружил. Опускаться же ниже уровня облачности было крайне опасно, из-за высокого риска налететь на одну из бесчисленных горных вершин.
— А это случайно не призрак был? — шутливо осведомился у техника командир.
    — У меня глаза от напряжения слезятся, так я хочу, чтобы именно мы нашли уругвайца, и получили обещанные за него призовые деньги – сердито ответил борттехник. - А вы хохмите надо мной!
Техник собирался ещё много гневных слов высказать шутникам из пилотской кабины, но тут он снова заметил внизу едва различимый в сумерках силуэт неподвижного самолёта.
— Я снова его вижу! «Птичка» прямо под нами, а рядом с ней фигурки людей.
— Сбрасывай груз, Хуан! — приказал командир. Теперь место нахождения пропавшего самолёта было чётко зафиксировано штурманом на карте.
Борттехник тут же привёл в действие механизм открытия задней створки фюзеляжа и запустил ленту транспортёра грузового отсека, на которой было закреплено несколько контейнеров с одеждой, продовольствием и медикаментами. Через двенадцать секунд все ящики с комплектами выживания для переживших авиакатастрофу людей уже покачивались в открытом небе на грузовых парашютах. На следующем заходе «Геркулес» сбросил в район крушения уругвайского «борта» несколько радиомаяков, которые при улучшении погоды должны были послужить отличными ориентирами для спасательных вертолётов.
— Не могу поверить, ведь теперь мы богачи! — чуть ли не пританцовывал на своём командирском кресле левый пилот. — Эй, штурман, какую премию этот уругваец обещал тому, кто первым найдёт упавший самолёт с его роднёй?
— Полтора миллиона, минус налоги, кеп, — чётко отрапортовал подчинённый.
— Это ж сколько выходит на нос? — изумился красоте названной цифры командир.
— Достаточно, чтобы бросить нашу нервную работёнку и до конца своих дней предаваться разным безобразиям — рассмеялся второй пилот.
— А что если нам сложиться и вскладчину и на паях организовать собственную авиакомпанию — азартно предложил командир поискового самолёта. — А что, по-моему классная идея! Купим или возьмём в аренду несколько старых машин, и будем гонять их в Бразилию, Перу, Чили, пока не окупим. А там, глядишь, развёрнёмся по-настоящему. Глупо тратить такие деньги на пристройки к домам, новые телевизоры и стиральные машины.
Смелый полёт фантазии первого пилота «Геркулеса» прервал радист:
— Командир, вас вызывает командир чилийского воздушного разведчика.
— Чёрт, откуда он здесь нарисовался? Что ему надо?
— Он говорит, что премного благодарен нам за сброшенный груз, но не собирается торчать на земле дальше часа.
Вскоре выяснилось, что самолёт внизу, который аргентинцы приняли за разбившийся уругвайский «Фэрчайлд-Хиллер» на самом деле принадлежал чилийской горноспасательной службе. Он тоже участвовал в поисковой операции, но был вынужден совершить экстренную посадку из-за серьёзных проблем с единственным мотором. По счастью старенький биплан, помимо шасси был снабжён лыжами, которые позволили его пилотам без проблем посадить его на снежную поверхность. Чилийцы как раз заканчивали ремонт и собирались взлетать, когда увидели выплывающие из-за облаков гигантские оранжевые парашюты с контейнерами. Они не сразу сообразили, за что им послана такая «манна небесная», а когда разобрались в чём дело, чуть не умерли со смеху.
Чилийцы тоже на этот раз исполняли свой профессиональный долг с особым рвением. Ведь не каждый день за твою обычную работу тебе обещают премию в миллион долларов. Не без злорадства они теперь представляли, как должно быть счастливы коллеги в уходящем на восток самолёте. «Не спеши связываться с ними, пускай работяги хотя бы десять минут в своей жизни побудут миллионерами» — велел своему радисту чилийский командир, когда тот торопливо стал искать частоту для связи со сбросившим груз самолётом.
ГЛАВА 9
ДЕНЬ ВТОРОЙ
     Утром, когда Антонио Переза выбрался из самолётного фюзеляжа, его поразило, как сильно переменилось место, куда они попали. Если вчера он чувствовал себя жалкой песчинкой, затерянной в мрачных горах, то сегодня - при ярком свете солнца, на фоне лазурного неба и ослепительного блеска белоснежного снега - мир вокруг казался неестественно прекрасным, громадным и величественным. От открывающегося взгляду бескрайнего пространства аж захватывало дух.
— Не правда ли здесь присутствие бога ощущаешь как-то яснее?
При этих словах Антонио вздрогнул. Он и не заметил, что помимо него окружающими красотами любуется ещё кто-то. Карлитос Паэс удобно возлежал в установленном в снег самолётном кресле, пристроив свои вытянутые ноги на несколько положенных друг на друга чемоданов. Предводитель «крысиной стаи» время от времени прикладывался к бутылке рома и закусывал шоколадом. Рядом с его креслом уже валялась одна пустая бутылка. С таким комфортом расположиться мог только Паэс. Когда Антонио подошёл, Карлитос предложил капитану их команды:
— Глотни, кэп, и тебе легче будет смотреть на вещи философским взглядом. Ты только посмотри, посреди какого рая нам повезло гробануться!
Антонио взял предложенную бутылку, немного отпил из неё, но не вернул обратно Карлитосу.
— Где ты это взял?
— В предбаннике пилотской кабины. Там был целый ящик. Но во время «мягкой посадки» большинство бутылок разбилось. Хотя подозреваю, что несколько бутылочек пилоты уговорили ещё в полёте. Кстати, лично я теперь не удивляюсь, почему эти асы вместо аэродрома приземлились здесь. Я когда хорошо выпью - тоже порой вместо собственного гаража просыпаюсь где-нибудь за городом. Один раз даже спьяну запарковал машину на портовом пирсе.
Так что возможно техника не виновата в наших бедах, а всему виной, как говорят учёные мужи, пресловутый «человеческий фактор». А теперь, кэп, верни «пузырь» обратно, а то моё горло и разум требуют очередной порции.
— Обойдёшься! Всё имеющееся в наличие продовольствие мы соберём в один ящик, и я лично буду каждому выдавать его дневной паёк. Ведь неизвестно, когда прибудут спасатели. А до их появления нам надо ещё как-то продержаться.
— Нет проблем! Собирай в свой ящик, что найдёшь, но эту выпивку верни мне. Я хочу её добить. В конце концов, я жертвую на общие нужды две целые винные бутылки из своих личных запасов. Кроме того, это ведь я вчера вечером придумал на ночь завалить вход в самолёт чемоданами и креслами. Если бы не моё предложение, то сейчас мы бы с тобою тут вообще не разговаривали.
— Никто и не оспаривает твоей гениальности и благородства, Карлитос. Правда, ночью я лично слышал, как ты проклинал ту женщину, что постоянно стонала от боли, и даже называл её глупой коровой и приказывал заткнуться.
— А зачем она своими глупыми бабскими воплями мешала всем заснуть?!
— Твоё счастье, Карлитос, что свои проклятия ты произносил не в полный голос и тебя не слышал Нандо. Это ведь была его мать. Несколько минут назад я проходил мимо и видел, что эта женщина умерла.
— Как умерла?! — ужаснулся Паэс. Маска наглой самоуверенности мгновенно слетала с его лица, уступив место выражению полнейшей растерянности. Не смотря на то, что Карлитос уже видел за последние сутки не одну человеческую смерть, он был поражён. Ведь в гибели этой женщины была и его личная вина.


Капитан регбийной команды Антонио Переза выглядел настоящим диктатором, когда рассказывал уцелевшим пассажирам о том, как теперь будет строиться их общая жизнь:
— В нашем распоряжении четыре бутылки вина, полбутылки рома, несколько плиток шоколада, три упаковки шоколадных орешков, две пачки крекеров. Думаю, что уже после полудня за нами прилетят вертолёты, но пока мы должны быть бережливы. Единственное, что мы можем не экономить, это курево. Кто-то из пассажиров набил свой чемодан сигаретными блоками. Так что можете курить, господа, пока у вас не высохнут мозги. Что же касается еды, то два раза в день каждый будет получать одну крышечку вина и кусочек шоколада.
Все были согласны со столь разумным решением. Только Карлитос чувствовал себя оскорблённым тем, что Антонио, распоряжаясь найденными не им припасами, строит из себя народного вождя и спасителя, чуть ли не библейского Моисея, прокормившего при помощи Бога израильский народ.
Не то чтобы сам Карлитос так уж нуждался в божественных почестях. Ему было бы вполне достаточно элементарной человеческой благодарности. Но вместо этого, по ходу своего выступления Антонио несколько раз бросал выразительные взгляды в сторону Карлитоса, как бы говоря: «Всем нам ещё повезло, что я вовремя отобрал еду у поганца, не будем называть его имени, который собирался один всё сожрать и выпить».
Для Карлитоса Паэса всё происходящее выглядело прямым оскорблением. В конце концов, не дослушав оратора, он демонстративно развернулся и пошёл к своему личному креслу, установленному в нескольких десятках метрах от самолёта. Вскоре Паэса догнал один из его верных друзей по «крысиной стае» — Эдуардо Чано. Приятель знал, что именно Карлитос нашёл львиную долю распределяемых Антонио продуктов.
— Ты только послушай его, старик, — на ходу покатываясь от смеха, Чано толкал в бок мрачного друга. — Оказывается, нам теперь нечего опасаться за свои жизни. Супермен Антонио Переза позаботиться о нас лучше, чем родные родители. Ты видел, с каким интересом смотрела на него эта американка? Ну эта красивая сучка, которая неизвестно как пробралась в наш самолёт? Сдаётся мне, что когда мы доберёмся до Сантьяго, она затащит Переза в свою постель.
— Мне нет до этого дела! Зато я точно знаю, что этот тип давно уже слишком много на себя берёт! — гневно воскликнул Карлитос. — Он почему-то решил, что может командовать нами только потому, что вымахал выше всех в команде. Нет, клянусь богом, я когда-нибудь серьёзно проучу этого самонадеянного верзилу!
В ответ на это Чано вновь толкнул приятеля в бок, и, с многозначительным видом задрав свитер на животе, продемонстрировал Карлитосу заткнутый за брючный ремень пистолет.
— Откуда он у тебя?! – удивился Паэс.
— Нашёл в пилотской сумке. Здесь, в горах оружие — вещь далеко не лишняя. Кто знает, как всё может обернуться в будущем…
Конечно, Паэс не верил в то, что Чано когда-нибудь сможет применить пистолет против Антонио Переза или кого-то ещё. Вообще-то, Эдуардо любил изображать из себя крутого, но обычно дальше слов дело никогда не шло. Но чего отрицать было нельзя, так это того, что у Чано были довольно оригинальные взгляды на жизнь. Возможно многие свои убеждения вместе с перстнем в форме мёртвой головы он получил в наследство от деда, который в конце Второй мировой войны сбежал в Латинскую Америку из нацисткой Германии.  «Во все времена в человеческой породе происходил естественный отбор, — однажды в запале откровенности заявил Чано дружкам, — сильные духом и телом становятся правителями, а слабые и неполноценные — их слугами и рабами. Это нормальное положение вещей. Конечно лучше всего, если государство берёт на себя роль селекционера и само выращивает сверхлюдей, как элитную пшеницу или призовых быков. Но в любом случае носители качественных генов должны добиваться того, чтобы иметь лучшие условия жизни, чем слабые и больные».
Сам Эдуардо внешне мало походил на идеального «быка-производителя». Сложен он был непропорционально, имел большую голову, неправильные черты лица и некрасиво выступающие вперёд лошадиные зубы. Кроме того, у него были очень широкие для мужчины бёдра и узкие плечи. Но самое поразительное, что все эти недостатки Чано с лихвой компенсировал гипертрофированным самомнением. Обычно, входя в ночной клуб, по которым Чано обожал шляться, он придирчиво разглядывал местных девиц через тёмные очки и всегда выбирал самую красивую. И самое поразительное, что красотки видимо чувствовали особую энергетику этого головастика и часто бросали ради его общества своих смазливых бой-френдов. «Чтобы женщины не говорили вам, а в мужчинах их привлекает прежде всего излучение природной силы, — порой делился с дружками по «крысиной стае» секретами своего успеха Чано. — Просто все эти тёлки чувствуют во мне первоклассного самца, готового порвать любого, кто встанет на моём пути».
Человек с такими взглядами, да ещё получивший преимущество над остальными в виде оружия, не мог со временем как-то не проявить себя. И не смотря на то, что Карлитос не желал верить в то, что Чано может представлять реальную опасность для кого-то на этом горном склоне, сам он бы не хотел иметь здесь такого недоброжелателя…


Глава 10
      По просьбе уругвайского правительства один из американских разведывательных спутников был перенацелен для обследования предполагаемого района катастрофы и прилегающей к нему местности. Висящей на околоземной орбите электронный шпион намного превосходил по своим возможностям обычную авиационную разведку, ибо его «глаз»-объектив имел очень большую зону обзора.
     Правда, был у спутника и существенный недостаток — он не мог долго находиться над районом поиска – примерно через час он уходил за горизонт, и требовалось долго ожидать следующего сеанса. Именно поэтому специалистам особого технического отдела, входящего в систему НАСА (Национальное аэрокосмическое агентство США) понадобилось время для того, чтобы получить картинку места падения пропавшего авиалайнера. И всё-таки «иголка в стоге сена» была найдена! Руководитель группы немедленно доложил о находке высокому начальству. Он особо подчеркнул, что полученный из космоса снимок позволяет с большой точностью определить местонахождение обломков уругвайского самолёта. Через час посыльный в звании подполковника военной разведки доставил запечатанный конверт с фотографиями в святая святых штаб-квартиры ЦРУ в Ленгли.

Разговаривали двое — хозяин кабинета и его сотрудник. Впрочем, эта беседа меньше всего походила на общение начальника и подчинённого. Дело в том, что сидящие в мягких гостевых креслах в стороне от массивного рабочего стола немолодые мужчины давно знали друг друга. Они познакомились много лет назад в годы Второй мировой войны, когда оба были фронтовыми газетными репортёрами, а потом почти одновременно получили приглашение на работу в аналитический отдел только что созданного Управления стратегических служб (OSS). Потом эта организация была преобразована в Центральное разведывательное управление. За тридцать лет один из них дослужился до должности директора «конторы», а второй всегда был при нём в качестве верной правой руки.
— Любой президент всегда в первую очередь заботится о своём международном имидже — рассуждал главный разведчик. — Ради этого он готов целоваться взасос с русским Генсеком Брежневым, и, наплевав на тысячи потерянных в джунглях американских жизней, договариваться с вьетнамскими коммунистами о прекращении огня. Нам же достаётся вся грязная работа, которой политики брезгуют заниматься. Но если не мы будем убирать дерьмо, то кто тогда этим займется?
Хозяин кабинета мог говорить без опасений. Его личная служебная территория была защищена от всякого рода шпионских штучек даже лучше, чем апартаменты президента Никсона в Белом Доме. Система вентиляции данного помещения была оснащена специальными звукопоглощающими фильтрами для защиты от прослушивания. Плюс к этому в систему вентилирования помещения были встроены виброакустические генераторы, которые постоянно создавали «белый шум», не позволяющей, ни человеческому, ни электронному уху извне уловить что-либо из сказанного в этих стенах.
Впрочем, различных систем защиты данная комната имела столько, что о многих даже сам хозяин кабинета не знал. Например, бросая порой задумчивый взгляд в окно, он даже не догадывался, что в их тонированных снаружи стёклах использованы особые добавки, отражающие любое излучение, что исключало возможность применения специальной дистанционной подслушивающей и подглядывающей техники.
Впрочем, господину директору «конторы» и не требовалось быть в курсе всего, ведь он умел подбирать толковых сотрудников, которые всегда справлялись с порученными им делами.
— На нас давят со всех сторон – жаловался он старому соратнику. - Одни мечтают набрать политических очков к предстоящим выборам, записав себе в актив спасение известной журналистки. Другие хотят угодить уругвайцам. При этом заикнись я в разговоре с президентом, что высшие интересы государства требуют похоронить этот самолёт с его пассажирами в горах, так почти уверен, что вместо понимания всей сложности политической обстановки, услышу в ответ воскресную проповедь о милосердии и великой крестовой миссии Америки.
— Зато помощник президента по национальной безопасности тебя наверняка бы понял — возразил боссу его «верный оруженосец».
— Да, Киссинджер практик до мозга костей — согласился директор. — Кроме того, именно ему поручили решение «чилийской проблемы». А когда босс даёт тебе конкретное задание, тут уж демагогией не отделаешься. Справишься — получишь награду, нет — увесистый пинок под зад.
Хозяин кабинета подошёл к своему рабочему столу и взял в руки несколько фотографий, присланных НАСА.
— Надо поручить хорошим специалистам сделать качественный фотомонтаж, чтобы восстановить на снимках девственный природный ландшафт.
— Можешь быть на этот счёт совершенно спокоен, Ричард. У меня есть пара «головастиков» из «Кремниевой долины», которые так обработают изображение на своих компьютерах, что даже у самого въедливого журналиста не возникнет и тени подозрений в их подлинности — заверил высокопоставленного друга его ближайший советник. — Но есть одна проблема…
— Не тяни, Фрэд — поморщился директор. Он хорошо знал, что означают эти многозначительные паузы в исполнении однополчанина.
— Парни Гувера из ФБР раскопали, что в НАСА со спутником работал человек с серьёзным изъяном в биографии.
— Надеюсь, это был не «крот» КГБ? — язвительно усмехнулся директор. Не смотря на личную заинтересованность в этом деле, он был бы рад услышать, что конкуренты из ФБР сели в большую лужу.
— Нет, но отец этой молодой женщины в 1947 году руководил штаб-квартирой четвёртого окружного отделения коммунистической партии США.
— Ого! Насколько я знаю, это осиное гнездо большевиков размещалось всего в квартале от Штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне. Помнишь, как этот шут сенатор Маккартур в своё время истерично кричал, что коммунисты прячутся под каждой американской кроватью, и Гувер всегда молчаливо поддерживал идею жёсткого контроля над каждым местным красным. И вот выясняется, что они только сейчас обнаружили, что дочь такого человека занимает ответственный пост в системе национальной безопасности!? Признаться, я был лучшего мнения о старине Эдгаре (имеется в виду Гувер — директор ФБР с 1924 по 1972 гг) и его парнях. Вот уж поистине «всё вокруг — не то, чем кажется».
— Я хотел просить твоей санкции на принятие специальных мер к этой женщине.
— Да-а… тут уж ничего не поделаешь — с тяжёлым вздохом развёл руками директор. — Как не отвратительно поступать подобным образом с дамой, но в любом случае в будущем нам может потребоваться на кого-то списать комбинацию с фотомонтажом, если обломки самолёта всё-таки будут найдены. А так хорошо законспирированная коммунистка или даже разоблачённый агент Кремля в недрах НАСА - вполне подходящая кандидатура на роль «стрелочника». Как считаешь, Фрэд?
— Этого недостаточно — сухо возразил директору подчинённый. — Чтобы нам поверили, когда все карты будут открыты, необходимо заранее провести операцию прикрытия.
— Не стану с тобой спорить, старина, ибо знаю, что твоё фирменное чутьё тебя ещё не разу не подводило.
…Когда главный вопрос был решён, мужчины ещё некоторое время поговорили о детях и внуках; договорились один из ближайших выходных провести вместе с семьями. В сущности, они были милыми пожилыми людьми, не желающими никому зла в этом мире. И только служебная необходимость и высшие интересы страны вынуждали седовласых патриархов разведки обрекать на смерть почти три десятка ни в чём неповинных пассажиров и задумывать зло против молодой женщины, которая должна была заплатить слишком высокую цену за грехи своего отца.

Глава 11
     В это утро Барбара Рави должна была закончить работу над еженедельной сводкой для руководителя своего отдела. Однако вместо отбивания частой дроби на клавиатуре пишущей машинки она неподвижно сидела верхом на деревянном стуле, пристроив подбородок на его поцарапанную ореховую спинку. Было без двадцати пяти минут десять. Молодая женщина уже более получаса без дела находилась в таком положении, уставившись в стеклянную дверь, выходящую в коридор. Там беспрерывно сновали сотрудники, а Он всё не появлялся. Настроение было абсолютно нерабочее. Даже крепчайший чёрный кофе, который Барбара только что выпила, не прибавил ей трудового энтузиазма. Женщина лениво подумала, что неплохо было бы сделать себе ещё кофейку, чтобы как-то всё-таки раскачаться на работу. Каким бы ангельским не был характер её начальника, он наверняка устроит ей хорошую взбучку, узнав, что сводка до сих пор не готова. Но даже мысли о новой порции кофе и неминуемом гневе руководства не могли заставить Барбару двинуться с места. Она просто не решалась оторвать взгляд от стекла двери.
Дело в том, что каждое утро между девятью и десятью часами утра этим коридором проходил очень интересующий Барбару мужчина. И каждое утро Рави, если только ей не мешало какое-нибудь неотложное дело или болезнь, с непонятным радостным предчувствием ожидала очередного прохода мужчины-мечты. Со временем это стало для одинокой молодой женщины важным ритуалом, помогавшим ей ранним утром уговорить себя выбраться из тёплой постели и вовремя прибыть на работу.
Другая более решительная девушка на месте Барбары уже давно бы нашла способ познакомиться с заинтересовавшим её коллегой, но Рави даже не помышляла о том, чтобы сделать самой первый шаг к сближению. Впрочем, ей было достаточно издали любоваться своим идеалом и мечтать о том, как бы всё могло развиваться, если бы однажды счастливый случай всё-таки свёл их. Обычно в такие минуты воображение услужливо рисовало Барбаре идиллические картины их романа — точь-в-точь такого же прекрасного, как в тех книгах про идеальных сильных и благородных любовников, которыми, вперемешку с литературой по астрономии и космической технике, были уставлены все стеллажи в её холостяцкой квартире. Вот и теперь она вновь замечталась…
И тут он появился — высокий широкоплечий, с немного ироничным, смелым взглядом и осанкой английского лорда. Барбара придвинула стул ближе к двери и даже привстала на нём, чтобы только видеть его подольше. Рави не знала, кто он такой и какую должность занимает, но была уверена — человек с такими насмешливыми глазами и гордо поднятой головой не может быть мелким клерком. Его костюмы слишком хорошо сидели на спортивной фигуре и были сшиты из очень качественной ткани, то есть, скорее всего, были заказаны у первоклассного портного, а не куплены в магазине готовой одежды, как делало большинство рядовых служащих. Никто из работающих вместе с Рави мужчин не одевался так дорого и щеголевато.
Барбара также уже разглядела на запястье его правой руки настоящий «Ролекс». Но главное, однажды она наблюдала, как лебезил начальник всего их департамента, встретившись на этом отрезке коридора с «её Хэмфри» — так про себя она прозвала своего кумира в честь любимого актёра Хэмфри Богарта. Скорее всего, Хэмфри был из числа тех небожителей НАСА, которые несколько лет назад руководили высадкой американских астронавтов на Луну и курировали всю программу «Appolo». Барбара всегда очень гордилась тем, что работает на космос в стране, чей технический гений смог воплотить в реальность проект, который со времён Жюль Верна казался человечеству несбыточной фантастикой. И именно такими, как «её Хемфри», она и представляла себе руководителей собственной фирмы…
     Ещё четыре уверенных шага, и молодой бог скрылся за поворотом. Рави вздохнула и опустилась на свой стул. Теперь уже не было оправдания далее тянуть с работой. Барбара решительно передвинула влево каретку пишущей машинки и принялась энергично набивать требуемый от неё текст. Молодая женщина и не подозревала, что всего через несколько часов ей предстоит пережить настоящее потрясение, вызванное свершившимся наяву чудом.
     За обедом в местной столовой к Рави за столик подсел её «Хэмфри»! При этом стены не сотряслись от апокалипсического землетрясения и стёкла не задрожали от небесного грома. Напротив, всё произошло как-то уж очень просто. Как не была приятно взволнована Барбара, она даже пережила некоторое разочарование от столь буднично прошедшего знакомства. Вообще-то в том, что кто-то из руководства подсел за столик к рядовой сотруднице, не было ничего не обычного. Здесь в НАСА вне работы не было принято разделять людей на топ-менеджмент и нижестоящий персонал. И всё же…
— Привет, меня зовут Эдвин — широко улыбнулся Барбаре её бог. Представляться по фамилии здесь было не принято.
Она назвала себя.
Некоторое время разговор крутился вокруг стандартных тем, принятых между впервые разговаривающими друг с другом молодыми людьми. Потом от последних кинопремьер они плавно перешли к околопрофессиональной тематике. С высоты серьёзных специалистов, работающих на правительство, собеседники, словно последний анекдот, обсудили недавно созданный в США Независимый институт по поиску внеземных цивилизаций.
— Представляете, Барбара, под знамёна этой шарашкиной конторы встали даже несколько вполне серьёзных учёных. У одной из новоиспечённых спецов по «тарелочкам» я даже недавно присутствовал на защите диссертации по «коричневым карликам» — недоразвитым звёздам. Тогда она мне показалась вполне адекватным исследователем и вдруг такой сюрприз.
— А вы считаете, что мы одни во Вселенной? — не удержалась от провокационного вопроса Равви. Она уже вполне освоилась в присутствии собеседника, тем более что он держался с подкупающей простотой и искреннем расположением.
— Да нет, вы только не подумайте, что я закостеневший в своих убеждениях учёный сухарь — спохватился Эдвин. — Вполне возможно, что какая-то жизнь в недрах дальнего космоса всё же таится. Но лично меня могли бы убедить только серьёзные научные исследования проблемы НЛО, проделанные под эгидой пентагона, ВВС или разведки. А так это просто любительщина, организованная на деньги впавших в маразм спонсоров.
Под конец разговора Эдвин не удержался и похвастался, что совершенно случайно обнаружил на днях в нескольких кварталах отсюда небольшое туристическое агентство, которое предлагает поразительно дешёвый и качественный тур в экзотическое буддистское королевство, расположенное на границе с Таиландом.
— Мы едем большой компанией друзей, так что присоединяйтесь — полушутя предложил он на прощание и даже записал на салфетке телефон туроператора.
Молодая женщина как-то отшутилась, отлично понимая, что ещё как минимум восемь месяцев она душой и телом будет принадлежать родному отделу, ибо только недавно отгуляла свой отпуск.
Каково же было изумление Барбары, когда в конце рабочего дня непосредственный начальник, словно добрый Санта Клаус, объявил Рави, что в связи с полученными в её дежурство со спутника важными фотографиями из района аргентинских Анд высшее руководство приняло решение премировать отличившуюся сотрудницу десятью днями отпуска и тройным окладом. Вечером этого же дня Барбара навестила бюро путешествий и сделала заказ.

В крохотное государство тысячи Будд Барбара прилетела через день после Эдвина и его друзей. Они заранее условились, что встретятся в местном отеле — коллега оставил Рави все необходимые координаты. В туристическом агентстве Барбару перед вылетом долго инструктировали о правилах въезда в далёкую азиатскую страну и поведении в период пребывания на её территории. Помимо множества прививок от тропических болезней, Рави заранее получила на руки довольно объёмистую инструкцию, в которой особо подробно оговаривался перечень предметов, запрещённых к ввозу на территорию экзотического королевства. Особо провожающий Барбару сотрудник турфирмы подчеркнул запрет на ввоз в страну, куда она отправляется, любых наркотиков.
— Не дай вам бог случайно забыть вытряхнуть из сигаретной пачки сигарету с «безобидной» травкой или иметь при себе что-либо в этом роде — с испуганным выражением лица торопливо инструктировал он пребывающую в беззаботном расположении духа женщину. — Прошу вас, мисс Рави, проверьте ещё раз свой багаж, чтобы ни игральных карт, ни эротических журналов, ни психотропных фармакологических средств, и уж тем более наркотиков там не было.

Первое, что поразило Барбару по прилёту, это повсеместное ношение местными мужчинами юбок. А ещё на забитых народом узких улицах было много босоногих монахов в длиннополых пурпурных одеяниях, и буквально на каждом шагу можно было встретить изображение Будды, запечатлённого во всех возможных материалах и размерах. Также удивляло обилие на улицах людей в защитной форме с автоматами. Впрочем, в турагенстве Барбару проинформировали, что после военного переворота королевством фактически управляют генералы, а монарх, парламент и правительство оставлены лишь для видимости. Нормальное судопроизводство в стране фактически не функционировало, и поэтому иностранцам крайне желательно не иметь проблем с местным законом. Впрочем, если вы обычный законопослушный американец, то вам бояться нечего.
Перед тем, как отвезти американскую туристку в нужную ей гостиницу, местный таксист счёл своим долгом показать гостье знаменитую на весь мир 100-метровую пагоду, облицованную золотыми плитками. «Её видно даже из космоса» — не преминул патриотично заявить водитель, не догадываясь о том, что уж кого-кого, а его симпатичную пассажирку трудно поразить подобным заявлением.

Казалось, гостиничный портье только и ждал, когда Барбара назовёт ему своё имя. Он сразу же приятно удивил Рави, сообщив, что мадам просили сразу по приезду зайти в 318-й номер, где её второй день ожидают такие же, как она, туристы из Америки.
В коридоре третьего этажа было пустынно. Причём не было слышно вообще никаких звуков. Барбара даже подумала, что здесь царит почти космическое безмолвие. Она постучала в дверь указанного ей номера. И тут к удивлению женщины дверь сама распахнулась перед ней. Барбара осторожно заглянула в прихожую и позвала:
— Э-эй, есть тут кто?
Ответом ей снова была полнейшая тишина. Это уже становилось похожим на глупый розыгрыш. В конце концов, переборов некоторую робость, Барбара прошла в просторную гостиную, затем осмотрела прилегающие комнаты номера люкс. По всем признаком здесь всего несколько минут назад находилась довольно внушительная компания, которая именно перед приходом Барбары внезапно решила переместится в какое-то иное место. «Наверное, они отправились в бар первого этажа, или в один из гостиничных ресторанов» — решила Барбара и направилась к выходу.
И тут в прихожую, навстречу ей, вихрем ворвалась целая толпа крепких молодых мужчин из местных. Двое из них сразу больно заломили Барбаре руки назад и стремительно оттащили её обратно в гостиную, где грубо бросили на диван – лицом в подушки. Рави почувствовала, как ей на запястья надевают наручники. Американка стала кричать по-английски, что согласна без сопротивления отдать свой кошелёк и скромные золотые украшения, лишь бы только её не трогали. Барбара была уверена, что имеет дело с местными бандитами.
И тут кто-то вошедший следом за толпой молодчиков повелительным тоном на местном языке что-то приказал своим людям.
Барбару тотчас подняли на ноги, и она увидела перед собой мужчину азиатской внешности с властным, умудрённым жизненным опытом лицом и фигурой худосочного подростка. Он был затянут в форму тёмно-оливкого цвета с серебряными знаками различия и узкой орденской планкой на груди. Мужчина снова что-то коротко рявкнул, и Барбара увидела, как двое его подчинённых принесли из соседней комнаты спортивную сумку. Расстегнув её, они стали выкладывать на  палас целлофановые мешочки с каким-то белым порошком. Местный «полковник» сделал едва уловимый жест рукой и из коридора в гостиную вошла, нет, точнее вплыла по-европейски одетая переводчица - тоже из местных. Она переводила слова «полковника с очень надменным видом, недвусмысленно демонстрируя интонацией голоса и презрительным взглядом собственное отношение к «подлой американской наркокурьерше»:
— Наши власти уже проинформировали ваше посольство о вашем задержании. Но вы должны понимать, что здесь не Америка, и если вы не будете максимально откровенны со следствием, вам не помогут никакие адвокаты и иностранные правозащитники. В нашей стране за ввоз такой партии героина полагается расстрел, но вы можете смягчить свою участь. Тем более, что вы женщина, а наши законы гуманны. - Переводя последнюю фразу, местная красотка ещё более презрительно скривила свои безупречные губки. — Женщинам наш милосердный монарх иногда заменяет расстрел на пожизненное заключение.
— Но я ни в чём не виновата, это какая–то ошибка! — ещё не понимая всего ужаса своего положения, воскликнула Рави. — В этом номере живёт мой знакомый. Спросите его, он всё вам объяснит.
— Ваш знакомый уже час, как вылетел из страны. К сожалению, мы не успели арестовать его. А вы, если будете продолжать вести себя столь неразумно, доиграетесь до расстрела из счетверённой пулемётной машины. Знаете, обычно после подобной процедуры человека минут сорок приходиться собирать по кусочкам по всему тюремному двору, чтобы было, что отправить в цинковом ящике на родину для захоронения.
Барбара Рави и не подозревала, что ещё пять дней назад в ходе секретных переговоров высоких чинов спецслужб её приговорили к пожизненному пребыванию в тюремной камере - в стране, где малярия и жёлтая лихорадка редко отпускают задержавшемуся в здешнем климате иностранцу более десяти лет жизни. По прикидкам договаривающихся сторон, именно на протяжении такого срока Барбара могла им пригодиться в роли злоумышленницы, устроившей афёру с подменой результатов спутниковой разведки района падения уругвайского авиалайнера.
ГЛАВА 12
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Долгожданный поисковый самолёт измученные люди увидели на пятый день своего выживания в горах. К этому времени вблизи от их убежища появилось небольшое кладбище из слегка припорошенных снегом трупов.
Появление в небе крылатой машины застало всех врасплох. Рафаэль как раз объяснял нескольким собравшимся вокруг него товарищам собственный оригинальный метод добычи воды. Для этого требовалось выставить на солнце специальную снеготопильную сковороду, изготовленную из металлического листа, который Рафаэль выломал из спинки пассажирского кресла. Идея вызвала множество восторженных комментариев, ибо многие устали утолять жажду, глотая снег.
— Мы сделаем с десяток таких снеготопок, и будем собирать всю полученную воду в бутылки!
— Отлично! Только необходимо запретить всем мочиться в пределах определённой зоны, откуда мы будем брать снег.
— Эй, Раф, если ты такой умный, то, может, придумаешь, как готовить пиццу из подручных материалов?!
— Постойте. Тише! Слышите?! — последний возглас принадлежал Рою, который первым разобрал за хором громких голосов едва слышный странный гул, похожий на вибрацию бормашины. Этот ровный звук явно приближался и очень быстро. Теперь уже все превратились в подобие каменных статуй, напряжённо вслушиваясь в окружающее пространство и боясь спугнуть голос надежды.
      Когда из-за одной из окружающих горных вершин вдруг выскочил маленький серебристый самолётик, все просто обезумили от радости. Для людей, уже начавших терять надежду, вид этого маленького серебряного чуда был улыбкой Бога. С его появлением, казалось, навсегда ушли в прошлое страх, боль, голод, жажда, смертельная усталость последних дней. Люди прыгали, плакали и кричали от счастья. Кто-то читал молитву, а кто-то пел. Многие бросались друг к другу с распахнутыми объятиями. Американскую журналистку, которая пыталась сфотографировать спасательный самолёт для будущего автобиографического материала, бросились целовать одновременно несколько мужчин. Не ожидавшая столь массового проявления нежных чувств к своей персоне, Холл не удержала в руках фотокамеру, и та объективом вниз упала на кусок металлической самолётной обшивки. Но в запале всеобщего счастья никто не обратил внимания на такую мелочь, как вдребезги разбитая аппаратура ценою в несколько тысяч долларов. Сейчас все взгляды и чувства людей были сфокусированы на стремительном полёте стальной птицы, с появлением которой в сердцах людей поселилась надежда на скорое вызволение из снежного плена.
— Мы поедем домой! — улюлюкая от радости, кричал Эдуардо. — Ловите меня на слове: обещаю по возвращению угостить всех за свой счёт пиццей!».
Правда, двухмоторный самолёт летел довольно далеко в стороне, но всё равно в такую ясную погоду и с такой высоты его пилоты просто не могли не заметить на одном из заснеженных горных склонов обломки авиалайнера и тёмные человеческие фигурки его выживших пассажиров. Словно рассеивая последние сомнения, перед тем как улететь, спасательный самолёт медленно покачал крыльями, как будто призывая людей внизу потерпеть ещё немного, пока к ним не подоспеет помощь….

Этой ночью в стальном убежище царило приподнятое настроение. Темой для всех разговоров было предстоящее утром появление спасателей.
— Как они нас вытащат отсюда?
— На вертолётах.
— Нет, это будет большой транспортный самолёт.
— Самолёту здесь негде приземлиться.
— Но нам же это удалось — с невозмутимым видом возразил скептику Рафаэль. Видимо, образ огромного транспортного самолёта, который опустится прямо на горный склон, так всех впечатлил, что на какое-то время разговоры смолкли. Люди погрузились в свои мысли под аккомпанемент неторопливо перебираемых длинными пальцами Кочи Инчиарте гитарных струн.
     К действительности всех вернула язвительная реплика Карлитоса:
— Вы только посмотрите, какая ангельская улыбка играет на лице Антонио. Наш кэп явно в своём сне уже летит домой на стремительных крыльях.
— Они с Роем даже дышат в такт, словно хозяин и его верный пёс — поддержал приятеля Эдуардо Чано.
— Эй, что это у тебя? — поинтересовался Пабло у Роберто, который разворачивал шоколад. Ганессо тут же перекинул завёрнутую в фольгу плитку приятелю.
— Держи, я сегодня щедрый. Кто ещё хочет подкрепиться?
— А как же экономия?
— Забудь про экономию, Фито, ведь мы здесь последнюю ночь. Утром за нами прилётят вертолёты. Поэтому необходимо срочно уничтожить все припасы. Не брать же их с собой.

Для себя и для своей жены Ховьер Лавальехи получил две плитки шоколада. Сославшись на тошноту, мужчина уговорил супругу съесть и свою порцию. В первые дни после аварии Ховьер с тревогой наблюдал за Лилиан, опасаясь, что ушибы, полученные любимой женщиной при падении самолёта, могут иметь неприятные последствия для её здоровья. Но к счастью, Лилиан выглядела и чувствовала себя вполне нормально. Так что постепенно Ховьер успокоился. Этот тридцативосьмилетний мужчина вообще был одержим своей женщиной. Он знал наверняка, что если бы Лилиан погибла при падении самолёта, а он выжил, то всё равно в течение нескольких часов его бы прикончил инфаркт или инсульт от невыносимой душеной тоски по самому близкому человеку.
Несколько лет назад Ховьер уже чуть не погиб, когда умерла его мама. Но Господь смилостивился и послал своему осиротевшему рабу ангела во плоти в лице Лилиан, которая смогла занять место ушедшей мамы.
Не смотря на свой мужественный вид и представительную внешность, Ховьер представлял собой типичный типаж дожившего до первых седин маменького сыночка. В прошлом многих женщин привлекала к Ховьеру его мужественная красота и приятные манеры, но все они бежали от него прочь, когда узнавали об огромном количестве «пунктиков» своего избранника. Он, например, был абсолютно беспомощным в бытовых вопросах: не мог приготовить себе элементарной яичницы и постоянно застёгивал рубашку не на те пуговицы.
Правда, на работе в архитекторском ателье Ховьера ценили за способность находить оригинальные нестандартные решения. Однажды его босс даже признался Лилиан: «Многие за глаза считают вашего мужа странным человеком «не от мира сего», даже тихим сумасшедшим. Но этот гениальный сумасшедший для меня дороже всех моих нормальных сотрудников вместе взятых. Уж поверьте мне, дорогая Лилиан, найти пару десятков хороших исполнителей — не проблема. А вот заполучить гения везёт далеко не каждому работодателю. Помните, прошлой осенью сотрудники компании вместе со своими семьями ездили на корпоративный пикник в Национальный парк Пасодель-Пуэрто? Так вот, через несколько дней после этой поездки Ховьер предложил мне проект дома, как бы выросшего в лесу над водопадом. Сейчас мы строим этот дом для одного известного итальянского кинорежиссёра. И поверьте мне, ничего более гениального в этой области архитектуры ещё не было придумано!»…
У супругов Эдуардо было трое детей. Их старшему сыну предстояло через несколько лет поступать в университет, и поэтому в прошлом году Лилиан предложила мужу заранее принять какое-то участие в жизни приглянувшегося их сыну учебного заведения. Так они стали спонсорами регбийной команды и в конечном итоге оказались в этих горах…
Глава 13
     С первыми лучами солнца все покинули убежище и стали напряжённо ожидать прилёта спасательных вертолётов. Это должен был быть прекрасный день их вызволения из снежной ловушки. Все были в прекрасном настроении от предвкушения долгожданного события. Даже обычно недолюбливающие друг друга Карлитос и Антонио теперь обменивались довольно миролюбивыми шуточками.
     Но пробегали часы, а знакомого гула слышно не было. Первым, у кого не выдержали нервы был Бернардо Берро:
— Но почему же они не летят?! Какого чёрта они испытывают наши нервы!!!
Антонио, как капитан, невольно оказался в роли адвоката спасателей. Ему приходилось оправдываться за странную медлительность поисковиков и гасить первые искры новой волны недовольства и отчаяния:
— Послушайте меня, до захода солнца ещё есть время, и самолёты наверняка находятся в воздухе по пути сюда. Мы уже продержались целых пять дней, так почему бы нам ещё не выдержать несколько часов. А пока предлагаю перекусить.
Антонио принёс железный ящик, в котором хранилась еда. Но, едва открыв его, изумлённо воскликнул:
— Что за чёрт?! Какая свинья залезла в коробку!
Сидящий рядом с капитаном его верный оруженосец Рой Хестидо вздрогнул от неожиданности, и тоже заглянул в контейнер. Он был почти пуст. В бессильной ярости Переза пнул ногой металлический ящик так, что он отлетел метров на пятнадцать в сторону.
— Кто это сделал?! — с угрозой в голосе повторил свой вопрос Переза, обводя присутствующих горящим от гнева взглядом. Все подавленно молчали, кое-кто стыдливо опустил глаза. Многие теперь сомневались, а правильно ли они поступили, уничтожив накануне последний продовольственный резерв. Как никак, но до сих пор ежедневный крошечный кусочек шоколада и крышечка вина поддерживали в людях жизнь, оставляя надежду продержаться до того момента, как их спасут. Но этот момент снова откладывался на неопределённый срок. Их по-прежнему окружало враждебное горное безмолвие, а долгожданные вертолёты всё ещё оставались далёкой мечтой. Кроме того, теперь у них не было еды. Мысль о голодной смерти перестала казаться чем-то нереальным. Страх, который вчера с появлением самолёта, казалось, навсегда покинул души людей, вновь возвращался.
— Это сделал я — не сразу, но всё же признался Роберто Ганессо. Он не боялся оскорблений Антонио и даже его ударов. Роберто даже не стал бы защищаться, если бы Переза сейчас начал избивать его. Гораздо страшнее для Роберто было осознавать, что возможно он снова обрёк других людей на медленную мучительную смерть. Совсем как ту истекающую кровью девушку на дороге, которую они с братом оставили беспомощной лежать на мокром асфальте ночного шоссе.
Вначале Антонио не поверил, что отличник и душка Ганесса мог организовать такую диверсию. Растерянным взглядам он прошёлся по знакомым лицам, ища в них подтверждения своей догадки, что Роберто зачем-то берёт на себя чужую вину. Но никто не был удивлён заявлением Ганессо. Тогда новая волна гнева охватила Антонио. Он не мог понять, как человек, собирающийся стать врачом, мог так поступить с другими людьми.
— Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! — Переза грубо тряс Роберто, вцепившись сильными пальцами в его плечи и заглядывая прямо в глаза. — Лучше бы ты взял нож и ночью перерезал всем нам глотки!
— Я думал нас утром заберут — кривясь от боли, по инерции лепетал слова оправданий Ганессо, хотя умом он уже понимал, что совершил непростительную ошибку, а точнее — преступление.
— Да кого теперь интересует, что ты думал!!! Кто дал тебе право рисковать нашими жизнями?!
— Оставь его Переза! — заступился за Роберто Чезе Чарруа. — Не он один ел этот шоколад и пил вино. Каждый что-то съел. Например, мне досталась четыре орешка и крекер, а Нандо и его сестре — несколько глотков вина и тоже горсть шоколадных орешков; Ховьеру и Лиллиан по шоколадке, и так далее. С таким же успехом ты можешь вытрясать душу из каждого здесь присутствующего. Мы все были уверены, что сегодня нас снимут с этого проклятого склона вертолётчики. Вспомни, как ты сам горным козлом скакал вокруг нашей берлоги, когда в небе появился самолёт, и орал от счастья: «Спасены! спасены!!!». И как тебя теперь понимать, Антонио?
— А разве я призывал вас срочно уничтожать припасы?! — в ответ возмутился Переза. — Да, нас заметили и спасут. Но есть вероятность того, что нас решили эвакуировать не авиацией, а послали наземную экспедицию. Пока посланные за нами люди на ногах перейдут горы, могут пройти не одни сутки, даже целая неделя. И всё это время нам как-то необходимо продержаться и заботиться о раненых. Но теперь нам нечего будет есть. Вы вчера сами, не спросив меня, решили нашу судьбу. Я больше не хочу быть вашим капитаном. Потому что я больше не уверен, что, спустя несколько дней, вы не превратитесь в шайку душегубов, готовую перегрызть друг другу глотки.
— Нет, ты наш капитан, и ты им останешься, пока нас не вывезут отсюда — выражая общее мнение, твёрдо заявил Рафаэль, и никто не захотел оспорить эти слова.

*

Макс Фалько никогда не был человеком легковерным. Всех гадалок, колдунов и прочих ясновидящих он до поры считал просто хорошими знатоками человеческих слабостей. Он ведь и сам годами ловко играл на тех же струнах людских душ, что и хозяева процветающих салонов белой и чёрной магии. И кто бы мог подумать, что наступит такое время, когда он сам станет клиентом одного из подобных заведений. Это случилось из-за его разочарования в спасательной операции, которая явно пробуксовывала. Даже не смотря на то, что Макс, а вслед за ним и родственники других пропавших пассажиров гарантировали отличную награду тому, кто первым обнаружит пропавший самолёт, никаких практических результатов это не принесло. Поисковые самолёты раз за разом возвращались ни с чем; наземные экспедиции, состоящие из опытных альпинистов, тоже радировали о тщетности своих усилий. И в это время Максу на глаза попалась французская газета, в которой он прочёл, что известная ясновидящая некая мадам Соня во время одного из магических сеансов увидела в хрустальном шаре точное местонахождение пропавшего уругвайского самолёта. Макс немедленно отправился в Европу.
Он был немало удивлён, когда вместо разряженной в восточные одежды экзальтированной повелительницы демонов встретил невзрачную, скромно одетую женщину. Без всякой витиеватой болтовни про астральные силы и кармические законы она сразу же предъявила посетителю гигантский счёт за свои услуги.
— Послушайте, мадам, вы получите от меня во много раз больше, если действительно укажите место. Согласитесь, что нелепо платить такие огромные деньги неизвестно за что.
Посетителю немедленно указали на дверь.
— Из-за вашей мелочной жадности эти упавшие с небес люди вскоре превратятся в сосульки — предупредила колдунья.
Мгновенно представив брата в виде гигантской ледяной скульптуры, мужчина остолбенел от ужаса, таким образом попавшись на весьма средненький психологический блеф.
— Умоляю, не обижайтесь на меня! Конечно же, я заплачу.
Фалько слегка дрожащими руками достал из внутреннего кармана пиджака туго набитый деньгами портмоне и торопливо отсчитал стопку ассигнаций.
Шевеля губами мадам Соня пересчитала деньги и тотчас сменила гнев на милость, едва обнаружив, что посетитель дал ей намного больше требуемой суммы:
— Ладно, проходите, только снимайте свои штиблеты и ничего тут не трогайте.
Одна из самых известных во Франции представительниц оккультного цеха, как и положено звезде, обитала в шикарной пятикомнатной квартире в одном из лучших доходных домов Сен-Жерменского предместья. Пока они шли через анфиладу комнат, Макс имел возможность увидеть, что хозяйка живёт в обстановке аристократического шика.
Но гораздо больше его поразила комната для приёма посетителей. В отличие от остальной квартиры здесь всё было устроено очень скромно и даже бедно. В полумраке помещения царила душная атмосфера, пахло плохим табаком. Из обстановки здесь был только столик для спиритических сеансов, несколько кресел обтянутых потрескавшейся от старости коричневой кожей, продавленный диван. У плотно задёрнутого тяжёлыми шторами окна стояла этажерка из грубо обтёсанных досок для разных магических приспособлений — черепа, хрустальных шаров разного размера, каких-то пирамидок и прочего колдовского инструментария. Стены были обклеены чёрными обоями, на которые, как казалось, совершенно беспорядочно в разных местах были нанесены красной краской какие-то кабалистические символы.
Совсем не таким Макс представлял себе резиденцию профессиональной ведьмы. Он ожидал увидеть, что-то такое, что заставляло бы посетителей с порога испытывать благоговейный трепет перед могуществом повелительницы потусторонних сил. А здесь всё было устроено слишком аскетично и даже убого, словно это был и не колдовской салон, а лавка уценённых редкостей.
       Хозяйка предложила клиенту кресло, а сама удалилась в другую комнату, пообещав вернуться со своим непременным помощником «в таких делах». Вернулась она с довольно упитанным чёрным котом в руках.
— Это мой Жано, через него я осуществляю связь со своими учителями в астральном мире.
Женщина усадила безучастного ко всему окружающему кота рядом с собой, взяла с этажерки шар и установила его в специальную подставку на спиритическом столике. Затем зажгла ароматические свечи. Когда приготовления к сеансу были закончены, мадам Соня устремила свой взор в глубину прозрачной сферы. Перед ней на столике уже была разложена географическая карта для точного указания места нахождения разбившегося самолёта.
Макс ожидал увидеть артистичные пасы руками, взволнованные возгласы на непонятном языке. Но в поведении ясновидящей не было даже намёка на театральность. В комнате царила гробовая тишина, при этом взгляды всех присутствующих, включая кота, были устремлены вглубь стеклянного шара. Постепенно Максу стало казаться, что он действительно что-то там видит. Как будто даже горы и плывущие мимо них обрывки облаков. Правда, он не был уверен, что это не плод его разыгравшегося воображения. Мужчина совсем не желал быть в роли болванчика, словно в старом еврейском преферансе.
Присмотревшись к шару, Макс обнаружил, что движение, которое он в нём видит, как-то явно связано с едва заметно меняющимся освещением комнаты. Фалько начал более внимательно присматриваться к окружающей обстановке и его подозрения подтвердились: тут явно поработали классные специалисты по световой технике. А он то уже приготовился развесить уши, чтобы доверчиво принять в них всякий бред, который эта дамочка наверняка заранее отрепетировала! Для Фалько это было тем более обидно, ведь за годы шлифовки карточного мастерства он немало повидал мошенников и узнал трюков, с помощью которых шулера кидают лохов.
В это время мадам Соня очнулась от транса и торжественно ткнула пальцем в точку на карте. Макс заметил, что её ноготок пришёлся как раз в голубую зону Тихого океана. По приблизительным прикидкам Фалько это место находилось километрах в двухстах от побережья Перу. Самолёт при всём желании его экипажа не мог залететь так далеко, у него просто не хватило бы на это керосину. Правда магистр чёрной и белой магии тут же исправилась, и со второй попытки всё-таки попала ногтем в полоску Анд.
— Вот он! Кометой рухнул на гору и лежит на дне тысячелетней пропасти. Чтобы найти его там, надо договориться с хозяевами подземного, горного и воздушного миров. Для этого потребуются ещё три сеанса.
— По той же цене? — мрачно поинтересовался посетитель.
Раскусив фокус со спрятанными в стенах и потолке особыми лампами, Макс сразу избавился от опасений перед сверхспособностями хозяйки салона. Он был чрезвычайно раздосадован на себя за то, что потерял драгоценное время на пустую затею, а также на эту чёртову бабу, которая, не владея даже элементарными навыками профессионального иллюзиониста, тем не менее, за что-то берёт со своих клиентов сумасшедшие гонорары. «Впрочем, надо отдать ей должное, ведь как-то же она раскручивает на деньги местную состоятельную публику, - возразил сам себе Фалько. - Вот и меня — самонадеянного пижона легко развела на триста франков, по-цыгански запугав обещанием всевозможных бед в случае отказа заплатить за гадание. Не-ет, не надо обижать профессионалку, она хоть и примитивная баба, но хлеб свой ест не зря!».
Мадам Соня на самом деле оказалась весьма посредственным психологом, потому что не уловила перемену в настроении клиента.
— Да, да, — великодушно подтвердила она, — в следующий раз заплатите столько же. Только постарайтесь, чтобы деньги были новые, я не люблю мятые и потёртые купюры.
     Неожиданно для хозяйки магического салона клиент вдруг вместо денег извлёк из своего кармана колоду карт и с треском вскрыл запечатанную пачку.
Мадам Соня удивлённо уставилась на него.
— Я чужими картами не гадаю — торопливо заверещала колдунья.
— А я вам этого и не предлагаю. Лучше угадайте, где тут дама пик. Для вас же это, наверняка, пара пустяков — забава, детский фокус, а мне нужна гарантия.
Макс ловко извлёк из колоды три карты и изящным жестом поднёс их к лицу женщины рубашками вовне.
Это ещё зачем? — угрюмо засопела колдунья. — Я думала вы приличный человек, а вы вон, значит, как. Пеняйте на себя, если люди, о которых хлопочете, околеют в далёких горах… А я вам больше помогать не стану.
— Тогда ваша дама бита! — подытожил Макс, поднимаясь с кресла. Выходя из комнаты, Фалько будто случайно задел рукой магический шар, который, упав на пол, вдребезги разбился, разлетевшись на сотни осколков. Видимо, один из кусков разбитого шара повредил ещё и электрическую проводку, так как в диком светопреставлении стали включаться разные лампы и тут же лопаться, полетели искры, появился дым. Но всего этого Макс уже не видел. В прихожей он игриво подмигнул перепуганной служанке:
— Там ваша хозяйка что-то напутала с небесным электричеством, так что вызывайте пожарных, а заодно и врачей. Да-а, ничего не скажешь, чертовски опасное дело, - эта чёрная магия!
ГЛАВА 14
 ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Роберто Ганессо был психологически просто раздавлен случившимся. Сейчас самым сильным его желанием было забиться в какое-нибудь уединённое место, чтобы не встречаться глазами с теми, кого он невольно предал. Хотя кроме Антонио никто больше не бросил в лицо Роберто слов упрёка, тем не менее, ему казалось, что все вокруг смотрят на него, как на мерзкого провокатора.  А уже скоро, когда товарищи по несчастью начнут один за другим умирать от голода, станет ещё страшнее. Кто-нибудь из доходяг обязательно перед смертью не откажет себе в последнем удовольствии плюнуть в морду подонку, который по своей идиотской глупости украл у ещё достаточно сильных людей семь-десять дней жизни, которых вполне могло хватить до прибытия помощи.
Не зная, куда ему деться от стыда, Ганессо буквально влетел в помещение самолётного фюзеляжа и, стараясь не встречаться ни с кем глазами, бросился к пилотской кабине. Оказавшись там, он первым делом закрыл за собой дверь, после чего позволил себе, наконец, разрыдаться. Вскоре ему почему-то стало труднее дышать, в голове начал разливаться странный дурманящий сознание туман. Вспомнилось, как через несколько лет после того, как они с братом сбили ту девушку на дороге, он уже в качестве студента-медика впервые попал на занятия в анатомический театр. В переполненный амфитеатр служители вкатили на каталке тело молодой девушки с ввалившимися глазами и множественными кровоподтёками и ссадинами на лице и теле. Что-то в её лице сразу показалось Ганессо очень знакомым. Так что он сразу отвёл глаза от трупа. Слова преподавателя доносились до него, словно через стену.  А тот рассказывал будущим хирургам и фармацевтам, что девушку нашли на обочине одного из скоростных шоссе. Документов при погибшей не оказалось, и её сразу записали в неопознанные трупы. «Бедняжку сбил автомобиль, но сидящие в машине мерзавцы даже не попытались помочь несчастной, а просто сбежали с места преступления — ровным голосом вводил студентов в курс дела лектор. — К нам регулярно привозят из полицейского морга подобные тела. Увы, но в нашем мире достаточно много негодяев, не имеющих права называться людьми…».
     Сидя в пилотском кресле Роберто вспоминал, как чуть не грохнулся тогда в обморок, едва представил, что на прозекторском столе в центре аудитории лежит та самая велосипедистка. Его охватывало острое чувство стыда и презрения по отношению к самому себе. Перед внутренним взором всплыла неподвижная девичья фигурка на мокром асфальте, её подрагивающая миниатюрная ступня в свете автомобильных фар. Почему-то в сознание Ганессо больше всего врезалась эта голая нога и валяющаяся далеко в стороне босоножка, которую девушка потеряла при падении с велосипеда. Этот пронзительный образ совершённого им когда-то злодейства и невозможность что-то исправить всегда вызывали в душе Роберто ощущение почти физической боли.
      Случайно его взгляд упал на зелёную брезентовую сумку, почему-то лежащую на полу кабины. На ней имелась пластиковая этикетка с именем пилота. И тут Роберто вспомнил, как незадолго до своей смерти лётчик просил дать ему пистолет, чтобы застрелиться. Ганессо ужаснулся от чудовищной мысли, которая пришла ему в голову: «Сама судьба услужливо предлагает мне выход из создавшегося положения. Это ведь гораздо проще, чем медленно и мучительно умирать от голода самому, и видеть, как вокруг умирают по твоей вине другие».
Ни разу до этого в своей жизни Роберто всерьёз не думал о добровольном уходе из жизни. Но сейчас в его мозгу творилось нечто странное, должно быть от недостатка кислорода и многодневного недоедания.
Для высокогорья кислородное голодание (гипоксия), от которого в первую очередь страдает мозг, — обычное дело. Нередко следствием гипоксии являются странные переживания и необычные поступки. Все чувства человека обостряются до предела, полузабытые эпизоды могут вырасти до размеров непреодолимых внутренних конфликтов. У альпинистов есть даже такое понятие — «высотное сумасшествие». Порой это состояние может проявиться внезапно на фоне сильного эмоционального потрясения. Нечто подобное сейчас творилось с Ганессо. Неожиданно Роберто явственно ощутил металлический привкус оружейного ствола у себя во рту и тут же увидел, как взорвалась его голова после того, как он нажал на пистолетный спуск и грянул выстрел…
      Нет, он был жив и невредим. Но всё увиденное им в галлюцинации было настолько реальным, что Ганессо пережил настоящий психологический шок. Все остальные проблемы по сравнению с ярким образом собственной страшной гибели показались ему какими-то мелкими, словно игрушечными. Ведь он только что дошёл до самого края пропасти, и даже заглянул в её тёмную непроглядную тьму, откуда на него потянуло ледяным ветерком замогильной вечности. Роберто и теперь совершенно реально чувствовал во рту жуткий металлический привкус.
      Нет, он больше не желал умереть, тем не менее, продолжал копаться в пилотской сумке. К огромному своему облегчению Ганессо обнаружил в ней только пустую кожаную кобуру с маркировкой компании «Кольта». Но его нисколько не разочаровало отсутствие пистолета. Напротив! Молодой человек был искренне благодарен незнакомцу, который избавил его от вида оружия, из которого он, пускай даже в собственном воображении, только что застрелился.
       Из пилотской кабины Ганессо вышел уже без тяжкого камня на душе. Он ободряюще улыбнулся удивлённо смотрящим на него со своих подвесных гамаков Фредерико и Альберто. Сейчас этим двоим приходилось очень тяжело. По всем законам медицины люди с такими серьёзными переломами конечностей должны попадать в больницу в течении первых часов после травмы. Конечно, Роберто на пару с Сербино сделали всё, что могли, но их усилий оказалось недостаточно, чтобы предотвратить гангрену. Осматривая дурно пахнущую рану Фредерико, Ганессо чувствовал себя деревенским шарлатаном-полузнахарем-полудоктором у постели умирающего от сердечного приступа крестьянина, который вместо серьёзного лекарства в состоянии выписать бедняку лишь рецепт на дешёвый и бесполезный аспирин.
     Эти почерневшие распухшие ноги до недавнего времени были главным жизненным капиталом Фредерико. За эти ноги парня из бедняцких трущоб и взяли в университет. А в будущем они должны были прославить и обогатить своего обладателя на профессиональных регбийных полях. Много раз со скамейки запасных Роберто с восхищением наблюдал за тем, как без всякого видимого усилия Фредерико лавирует между частоколом игроков вражеской команды и уходит в победный отрыв сразу от трёх-четырёх неприятельских защитников. Многие специалисты пророчили этому природному самородку, а точнее его длинным стройным ногам ослепительно спортивное будущее, которому, к великому сожалению, уже не суждено сбыться.

Глава 15
      …Роберто всё говорил и говорил, стараясь, чтобы его голос звучал как можно беззаботнее. Фредерико слушал его внимательно, хотя между его бровей залегла складка болезненной озабоченности. За последние дни Арандо сильно сдал, черты его лица заострились, под глазами залегли чёрные тени, кожа приобрела пергаментный оттенок. Но в самих его глазах читалась упрямая решимость бороться до конца. «Вот с кого всем нам надо брать пример» — в какой то момент подумал Ганессо. Неожиданно Фредерико поманил его пальцем. Когда Роберто нагнулся к самому его лицу, Фредерико твёрдо произнёс:
— Меня зовут Фредерико Арандо, и я обязательно вернусь домой. Я ведь знаю, что Альберто намного хуже, чем мне, и за ним необходимо хорошо присматривать. Ты меня понял, док?
Несколько секунд они смотрели друг другу прямо в зрачки, потом Роберто понимающе похлопал Фредерико по плечу:
— Конечно. Я тебя понял. Ты прав, дружище, тут есть те, кому моя помощь намного нужнее, чем тебе. А ты справишься.

Психологическое состояние Альберто Алтунья было прямой противоположностью железной решимости Фредерико. Хотя, в отличие от Фредерико, кости обеих ног которого были буквально перемолоты при падении самолёта, у Алтунья была сломана только ступня левой ноги. Но, даже не смотря на то, что травма у Альберта была не такой тяжёлой, как у его товарища по «больничному отсеку», он чувствовал себя намного хуже. И всё из-за того, что его душу покинула надежда. У Альберто был сильный жар. Он непрерывно бормотал слова молитвы и не реагировал на обращённые к нему вопросы. Его неподвижный взгляд был устремлён в пространство прямо перед собой. А губы шевелились. Похоже, несчастный бредл.
Чтобы пробиться к сознанию пациента Роберто пошёл на хитрость. Отойдя на минутку в сторону, Ганессо сорвал со случайно оказавшейся в его кармане со вчерашней ночи упаковки мятных конфет этикетку, а, вернувшись, сообщил Альберто, что сегодня утром случайно обнаружил в пилотской кабине пустую коробку из-под авиационной аптечки.
— Рядом с нею валялась упаковка каких-то таблеток. Я не сразу поверил, что такое возможно. И, тем не менее, на пачки чёрным по белому написано хорошо мне знакомое название полатыни. Профессора говорили нам, что это лучший на сегодняшний день антибиотик. Если принимать по две такие таблетки каждый день, то можно побороть любую инфекцию.
Альберто перестал бормотать и с интересом посмотрел на руки Роберто, которые тот держал в карманах своего пиджака. Затем Альберто всем корпусом подался по направлению к Ганессо и поинтересовался:
— А у тебя достаточно этих таблеток, чтобы давать их ещё и Фредерико?
— В том то и дело, что нет. Я должен выбрать кого-то из вас двоих. Упаковка только одна и рассчитана она на один полноценный курс. Поэтому делить её нет смысла.
Альберто задумался. Его размышление было достаточно продолжительным по времени. Наконец, приняв для себя какое-то важное решение, он неожиданно спросил:
— Ты видел мою спортивную машину, которую дядя подарил мне на прошлое католическое Рождество?
— Да видел. Крутая тачка. Когда ты подлетаешь на ней к университетской автостоянке, наши девчонки начинают сразу прихорашиваться, словно они на кастинге, а ты модный продюсер.
Бледные губы Альберто тронула лёгкая улыбка от всплывших в его сознании приятных воспоминаний.
— Клянусь, Девой Марией, я отдам её тебе, если ты потратишь эти таблетки на меня!
Видя, что Роберто несколько обескуражен его предложением, Альберто торопливо стал его убеждать:
— Ну, подумай сам: что тебе может предложить за своё спасение этот голодранец Фредерико, который на свою мизерную стипендию содержит всю свою огромную семью и ещё толпу дальних родственников. Если он не сможет из-за травмы по-прежнему играть в регби за университет, его вообще могут выкинуть на ту загородную помойку, где его когда-то нашли спортивные скауты. А теперь представь, что с помощью этого препарата ты спасёшь меня…
Сладко улыбаясь своим грёзам, Альберто принялся расписывать, как в благодарность за спасение сына его отец устроит для Ганессо приём в их большом загородном особняке, своими окнами и открытыми террасами выходящим на океан.
— На стол обязательно подадут много рыбы с разными гарнирами и под всевозможными соусами. Кстати, советую тебе обязательно попробовать чилийский сибас под устричным соусом. Это жирная рыба с белоснежным мясом, которое когда ты его ешь, распадается на ровные нежные ломтики, имеющие безупречный мягкий вкус. Его лучше всего запивать белым вином…
Замечтавшись, Альберто неловко двинул покалеченной ногой, и сразу же вскрикнул от острой боли. Возвращение в реальность было крайне болезненным. Но ещё тяжелее было постоянно думать о том, что такая удобная и счастливая жизнь, какая у него была до этого проклятого полёта, может больше не повториться — никогда. Если бы Альберто мог, он бы сейчас встал перед Ганессо на колени и целовал его ботинки, только бы тот подарил ему Надежду. Но этого не потребовалось. Роберто с готовностью пообещал, что будет лечить с помощью чудо-препарата только его, как имеющего наиболее предпочтительные шансы выкарабкаться из болезни…
      Когда Ганессо вышел на свежий воздух, он увидел на краю вытоптанной в снегу десятками пар ног «поляны» американку. Сэнди Холл предложила ему сигарету. Они закурили. Некоторое время журналистка с загадочным выражением лица поглядывала на Роберто, а потом, не выдержав, призналась:
— Извините, но я случайно слышала ваш диалог с этим парнем. У вас что, действительно есть этот фантастический антибиотик?
Роберто опасливо оглянулся. Характерным жестом в виде прижатого к губам пальца он показал женщине, чтобы она говорила не так громко.
— Прошу вас, тише! Иначе моя затея провалиться… Естественно, ничего такого у меня нет. Но, наблюдая за страданиями этого человека, я неожиданно вспомнил про вычитанный мною в каком-то медицинском учебнике классический пример с плацебо. Однажды был проведён эксперимент. Одной группе тяжёлобольных давали новый экспериментальный препарат, а другой - с таким же диагнозом - обыкновенную сладкую пустышку — плацебо. Неожиданно выяснилось, что эффект от воздействия суперсовременного лекарства и сладкой конфетки оказался примерно одинаков. Главное поселить в душе человека веру, и тогда он способен без чьей-либо помощи восстать даже со смертного ложа.
— Вы действительно в это верите? — постукивая пальчиком по клавишам включённого в кармане диктофона, усмехнулась Холл. Случайно она нажала на кнопку воспроизведения, и Роберто неожиданно для себя вдруг услышал в записи только что произнесённые им слова. Не смотря на вскрывшийся подвох, Ганессо постарался сохранить невозмутимый вид.
— А вы можете предложить мне настоящий антибиотик? — напряжённо улыбаясь, в свою очередь поинтересовался он. — Послушайте, я вам даже завидую.
— Мне?! Это ещё почему? — удивилась Холл.
— В то время как другие думают здесь только о жратве и прилёте вертолётов, вы, по-моему, продолжаете увлечённо играть в свою любимую журналистику.
Сэнди умела мгновенно отвечать ударом на удар:
— Но вы ведь тоже, как будто играете здесь в медицину, и даже ставите интересные опыты над своими больными. Может и продуктовый неприкосновенный запас вы призвали всех досрочно уничтожить тоже во имя какого-нибудь смелого эксперимента? Постойте, постойте, я припоминаю, что в фашистском лагере Дахау тоже ставили эксперименты над людьми. Например, с целью выяснить, как долго человек способен продержаться в ледяной воде. Кстати, полезные оказались опыты. Я даже слышала, что недавно в Канаде, не смотря на попытки некоторых моралистов помешать этому, решили использовать полученные нацистскими медиками температурные кривые выживаемости людей в ледяной воде, чтобы усовершенствовать спасательные костюмы на рыболовецких траулерах. Так что дерзайте дальше, «доктор-смерть»!
Со стороны могло показаться, что мило общаются хорошие приятели. На самом же деле разговор напоминал бескомпромиссный поединок, когда каждый ищет любую возможность, чтобы побольнее уколоть соперника. Удивительно, как порой в мгновение ока может полыхнуть пламя взаимной неприязни между людьми.
Когда они разошлись, Холл поклялась себе, что при первой возможности обязательно отомстит этому смазливому грубияну.
Глава 16
     Первым, кого Сюзанна, очнувшись, увидела у своего изголовья, был Нандо. Он держал её за руку, осторожно гладил по волосам и рассказывал какую-то детскую сказку. Даже в забытьи Сюзи продолжала ощущать присутствие рядом с нею брата. Она знала: он будет всегда рядом и не даст её в обиду никому. Даже если за нею явится костлявая старуха с косой, Нандо будет беспощадно биться и с самою смертью. Его взгляд был полон нежности и любви.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Я только что видела странный сон. Будто я стою на движущемся эскалаторе, который везёт меня куда-то вниз. Оттуда мне машет рукою мама, чтобы я поторопилась. Но самое странное, что ты словно вкопанный стоишь у самого входа на эскалатор и ни в какую не соглашаешься вступить на его бегущую дорожку. Помню, я ещё подумала во сне: «всё-таки какой же наш Нандо иногда бывает упрямый баран!». Девушка тихо рассмеялась. Нандо нежно провёл рукой по её светлым волосам.
 Когда она вновь заснула, он тихо поднялся, навстречу входящему с улицы Роберто.
— Ну, как она? — участливо осведомился Ганессо.
— Она умирает.
— Брось, ты не можешь быть в этом уверен.
— Это точно. Господи, какая же она красивая! — Чаввадо отвернулся.
Роберто видел со спины, как затряслись плечи Нандо.
— Держись, брат.
— Когда она умрёт, я отправлюсь в горы — неожиданно решительно заявил Чаввадо.
— Но ты же замёрзнешь!
— Я надену тёплую куртку сестры, а для ног дополнительно сделаю тёплые чуни из вещей, которые найду в чемоданах.

Роберто понимал, что Нандо, как и все они тут, близок к помешательству из-за постоянного чувства отчаяния. Но, в отличие от пассивного большинства, Нандо мог в этом состоянии действительно решиться на безумный поступок, например, в одиночку уйти в горы.
— Послушай меня, брат – сказал товарищу Роберто. - Все мы родились посреди пальм на берегу тёплого океана. Если кто-то из нас и бывал раньше в горах, то лишь в качестве горнолыжного «чайника». Чтобы выжить на такой высоте, надо быть профессиональным скалолазом и иметь с собой солидный запас еды. Говорю тебе как врач: там в горах твой организм будет замерзать так же быстро, словно куриное яйцо, поставленное в морозильник. Твоим внутренним органам понадобиться сжигать много калорий, чтобы сохранять тепло. Если внутренняя температура твоего тела упадёт с нормальных 36, 6 всего на один градус ты погибнешь.
— Значит, я буду бросать в свою внутреннюю топку достаточно калорий — пожал плечами Нандо.
— Но где ты возьмёшь еду?
— Я отрежу достаточно мяса от пилотов. Это ведь из-за них погибла моя мать и умирает сейчас сестра. - Это было сказано всё в том же спокойном и уверенном тоне. Будто речь шла о покупке говядины в мясной лавке. У Роберто даже челюсть отвисла, когда он услышал такое. Только тут он случайно обратил внимание на обувь Нандо. Эти добротные замшевые ботинки на толстой рифленой подошве с высоким шнурованным подъёмом очень любил руководитель их делегации. В прошлом году он приобрёл их в Америке в магазине распродажи излишков военного имущества, и любил похвастаться, что в этих ботинках человек уверенно чувствует себя на любой поверхности, потому что они созданы для американского спецназа.
— Зачем ты снял с «Папы Берро» его ботинки? Это же мародёрство в чистом виде!
— Ты считаешь, что мертвецу хорошая обувь будет нужнее, чем мне, когда я отправлюсь в горы? Ладно, если тебе доставит удовольствие видеть мои обморожённые пальцы, я пойду в своих кедах.
Роберто, наконец, сообразил, что его позиция моралиста в сложившихся условиях действительно выглядит откровенным маразмом. Просто в отличие от Нандо и Чезе Чарруа, у него естественный для любого человека инстинкт самосохранения находился под слишком толстым налётом разных моральных условностей и ограничений, выработанных современной цивилизацией. Необходимо было, наконец, понять, что обычные законы нравственности тут не работают.

*

— Эй, капитан, у меня есть кое-что для вас! — задиристый женский голос вывел Антонио на состояния глубокой задумчивости. Стоявшая перед ним американская журналистка разглядывала Переза насмешливо и бесцеремонно. — Эй, вы меня слышите? — повторила она.
— Привет, — Антонио легко поднялся с кресла, предлагая его даме. Сэнди отметила про себя, что у этого супермена отменное тренированное тело и вообще он похож на прирождённого вождя и героя: полные чувственные губы, сломанный нос, пронзительные серые глаза и уверенный внимательный взгляд, от которого у женщины приятно и томительно защемило внизу живота. Даже просто разговаривать с этим молодым мужчиной было для Холл изысканным эротическим наслаждением. Ничего подобного с ней ещё никогда не бывало.
— Как я поняла, вы тут самый главный, поэтому я хочу отдать эту вещицу вам. Сэнди протянула Антонио небольшой радиоприёмник. — Я только сегодня вспомнила про эту штуку в своём чемодане.
Заметно волнуясь, Антонио включил приёмник. Послышалось тихое шипение. Чтобы разобрать в хаосе радиопомех голоса «Большой земли» Переза прижался ухом к динамику. Минут пятнадцать он сосредоточенно крутил колёсико настройки, пытался уловить среди шумов человеческую речь или хотя бы музыку.
— Пока ничего, — без намёка на разочарование признал неудачу первого «радиосеанса» Антонио. — Зато теперь у нас появилась надежда хотя бы услышать мир людей. Надо будет только сделать выносную антенну из проволоки. А передатчик у вас в чемодане случайно не завалялся?
— Да-а-а, — разочарованно протянула Холл, — сколько я знаю мужчин, не перестаю убеждаться, что все вы на редкость неблагодарные типы. Вам всегда хочется заполучить больше, чем вам предлагают. К примеру, один мой нью-йоркский приятель несколько лет в великолепном стиле добивался руки девушки, выигравшей титул «Мисс Америка». Но самое поразительное, что всего через месяц после свадьбы, какие-то репортёры сфотографировали счастливого обладателя первой красотки страны выходящим из гостиничного номера в обнимку с новой пассией.
— Надеюсь, это была «Мисс Вселенная»? — продолжая сосредоточенно слушать эфир, машинально поинтересовался Переза.
Этот разговор происходил вдали от общей тусовки. Вечерний морозец загнал большинство местных обитателей в убежище. Антонио же задержало фантастическое зрелище заката. Если при свете дневного солнца окружающий пейзаж ассоциировался с такими понятиями, как «суровая красота» и «дикая мощь». То теперь главным было настроение загадочности, ощущение великой тайны этой недоступной для большинства людей девственной зоны. Казалось, наступало время безраздельного правления мрачных и непонятных для человеческого разума горных духов.
 Странно, но за все дни, что они находились в горах, Антонио впервые обратил внимание на великолепие этого мистического времени дня. Окружающие заснеженные вершины окрасились в нежно-розовый цвет, воздух стал синим. Но больше всего поражало небо, которое пылало багровым огнём и постоянно менялось. Это небо казалось теперь необычно близким и в тоже время живым и объёмным, словно волнующаяся морская стихия. Родившийся на берегу Атлантического океана Переза, впервые ощущал мощь и величие океана воздушного.
Разговаривать с видом на такую красотищу, и не заразиться особым философским настроением, было невозможно.
— Карлитос был прав, когда говорил, что здесь присутствие Бога ощущаешь как-то яснее? — щёлкая выключателем приёмника, неожиданно для Сэнди восторженно произнёс Антонио. — Теперь я понимаю, почему многие так стремятся с риском для жизни вскарабкаться на вершину.
Переза стал рассказывать американке вычитанную им где-то историю про английского миллионера, ни разу до этого не видевшего гор, но решившего подарить себе любимому на полувековой юбилей экстремальный тур на вершину Эвереста — высочайшей вершины мира. Англичанин щедро оплатил услуги первоклассных инструкторов и высокогорных носильщиков — шерпов. Наёмники буквально втащили теряющего сознание пятидесятилетнего клиента на самую заветную для любого альпиниста вершину. Здесь миллионеру вкололи ударную дозу стимулятора — кортизона, чтобы он мог насладиться своим триумфом.
— С бедняги стащили кислородную маску, — Антонио увлечённо вспоминал так к месту и ко времени всплывшую в памяти журнальную статью, — после чего миллионер страдальчески улыбнулся, и перед тем, как окончательно потерять сознание, успел пролепетать уже плохо слушающимся языком: «Господи, прости меня, что я без приглашения вторгся в твою прихожую…».
      Холл невольно залюбовалась рассказчиком — высоким, стройным, с многодневной щетиной на худых щеках и всклокоченными длинными чёрными волосами. Правда, его потерявшим форму и во многих местах порванным клубным пиджаком – блейзером теперь наверняка побрезговал бы городской бездомный. Но в данных обстоятельствах это было не так уж и важно. Сэнди будто не замечала торчащей из дыры на рукаве парня подкладки и его мятых брюк. Вообще, этот молодой мужчина мало походил на тех ухоженных красавцев с безупречными манерами, с которыми Сэнди обычно приходилось общаться на многочисленных светских мероприятиях и в редакциях. В отличие от них, - только изображающих стопроцентных мачо, - этот парень на деле производил впечатление настоящего мужика, который, что бы ни случилось, не подведёт тех, за кого он в ответе.
      Впервые в своей жизни успешная деловая леди попала в ситуацию, когда не мужчина зависел от неё, а она зависела от воли и разума мужчины. И в первый раз не привыкшая принимать мужчин всерьёз убеждённая феминистка забыла о своём скептическом отношении к «слабому сильному полу». Сэнди видела, как все выжившие пассажиры смотрят на Антонио. Ещё неизвестно, как бы повели себя эти люди, не окажись между ними человека, имеющего такой авторитет и твёрдые моральные принципы. Антонио естественным образом принял на себя роль вожака и делал всё для спасения уцелевших. Даже когда у него что-то не получалось, как в истории с уничтоженными припасами, Антонио продолжал сохранять в глазах всех героический ореол лидера, которому не может быть равноценной замены.
И тут Холл с отвращением вспомнила смазливого мальчика, которого она в прошлом году в качестве дорогостоящего сувенира привезла к себе в Нью-Йорк из поездки в Венецию. До сих пор Сэнди не жалела, что поселила в своей роскошной квартире на 57-й стрит «чистокровного итальянского жеребца». Паренёк всегда был готов по первому желанию ублажить свою госпожу; и одновременно даже не помышлял об ограничении её свободы, ибо был доволен тем, как хозяйка его содержит, и очень боялся в наказание за какую-нибудь провинность быть отправленным обратно на родину.
Но теперь Сэнди вдруг совершенно ясно открылось, что вся её многолетняя игра в сильную стерву была вызвана желанием убедить саму себя в том, что можно прожить счастливую жизнь и без верного сильного плеча рядом, без настоящих искренних отношений. «Мы все привыкли использовать друг друга. Так будем пользоваться только самым лучшим!» — с восемнадцати лет было девизом Холл. Она и блестящую карьеру сделала во многом благодаря своему таланту отдавать себя во временное пользование нужным людям и при случае использовать других.
«Уж лучше выкурить лишний «косяк», чем секс с этим профессиональным Ромэо» — с досадой подумала Холл, вспоминая декоративного мужчинку, ожидающего её дома. Кто знает, возможно судьба специально изолировала её от привычного мира. Ведь там в большом городе у вечно спешащей по делам на скорости «миля в минуту» Сэнди, просто не было времени осмыслить свою жизнь. Но стоило ей остановиться и оглянуться на прожитые годы, как ей сразу стало понятно, что вера в собственное благополучие была всего лишь обманкой, наркотическим дурманом.
ГЛАВА 17
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
— В тот день, когда ты вернёшься домой, что ты будешь делать? — неожиданно спросил Фредерико.
Ганессо уже дал Альберто его законное «лекарство», и теперь подсел к своему второму пациенту. Состояние Фредерико ухудшалось стремительно. Сегодня утром Сербино даже сказал Роберто, что, по его мнению, Фредерико не протянет больше суток. Но этот парень по-прежнему не собирался капитулировать перед пожирающей его заживо болезнью. Правда, сегодня в его лице было гораздо больше напряжения. С каждым днём внешняя бодрость давалась Арандо всё тяжелее.
— Ну и вопросик! — озадаченно почесал затылок Ганессо. — Наверное, я бы обзвонил своих друзей, и мы большой компанией отправились бы на пляж. Чтобы стояла настоящая жарища — мне осточертел этот пронизывающий до костей холод, и было много всякой еды. Я часами смотрел бы на волны, на загорающих девок в бикини, поедал какой-нибудь паршивый хот-дог, сплёвывая кетчуп себе под ноги, и просто наслаждался жизнью.
— Чёрт! Отличный способ отметить возвращение с того света — восхищённо покачал головой Фредерико и неожиданно признался Ганессо. — А у меня с женщинами до сих пор как-то не очень складывалось. Всё было некогда. Я говорил себе так: «Мужик, тебе сейчас нельзя отвлекаться на любовь и прочие штуки. Решается твоё будущее, и если ты будешь хотя бы на йоту меньше вкалывать на тренировках и в библиотеке, твой шанс вырваться наверх упорхнёт к другому парню, который мечтает о лучшей участи, чем убирать общественные туалеты на вокзале или целый день таскать на горбу замороженные свиные туши.
По прорвавшейся в голосе Фредерико тоске Роберто почувствовал: этот парень ни за что не признается вслух, что боится смерти, но, конечно, он не может не думать о ней. Даже такая несгибаемая воля от долгих мучений даст трещину.
— А мне показалось, что тебе нравиться та смешливая кудрявая девушка из танцевальной группы, что иногда заполняет перерывы в наших играх?
Фредерико сразу оживился. Немного смущаясь, он признался Ганессо, что действительно увлечён симпатичной танцовщицей, но не знает, как с ней познакомиться.
— Так спроси у меня! — вызвался Роберто. — Как профессионал по этой части я тебе предлагаю использовать время, что ты тут валяешься без дела, для подробного составления сценария вашего первого свидания. Насколько я знаю женщин, они не любят иметь дело с нерешительными мужчинами. Поэтому, чтобы не выглядеть рохлей, заранее продумай своё поведение до мелочей. И поверь уж старому Казанове, имея такой план на руках, ты будешь выглядеть бывалым мужчиной.
По заметно оживившемуся лицу Фредерико было заметно, что поданая Роберто идея чрезвычайно увлекла его, и заставила забыть о труднопереносимой боли. С задорным видом он пальцем поманил Ганессо нагнуться поближе к его лицу, и снова внушительно произнёс:
— Меня зовут Фредерико Арандо и я обязательно вернусь домой.

Глава 18
     Со стороны Антонио и его верный ассистент Рой Хестидо имели очень странный вид, когда на пару кружили вокруг самолётного фюзеляжа в поисках нужной радиоволны. Антонио крутил ручку настройки радиоприёмника, а Рой в вытянутых руках держал над головой самодёльную проволочную антенну.
— Есть! — наконец воскликнул Антонио. Вздрогнувший от неожиданности Рой тут же замер, превратившись в соляной столб — малейшее изменение в положении антенны могло привести к потере с трудом пойманной волны.
В этот момент на улице рядом с «радистами» находился только Ховьер Лавальехи. Теперь он, как и Рой, с надеждой вглядывался в лицо слушающего неизвестную радиостанцию Антонио Переза, ища в его выражении признаки хороших новостей. Но вместо этого с каждой минутой Антонио всё больше мрачнел. Наконец, он грубо выругался, и раздражённо щёлкнул выключателем радиоприёмника.
— Что случилось? — нетерпеливо спросил Рой.
— Этот чёртов пилот, будь он трижды проклят, нас не заметил!
— Да как такое может быть, — не поверил Рой, — ведь я же сам видел, как самолёт покачал нам крыльями!
— Я тоже видел, ну и что из того! Значит, мы ошиблись. Только что диктор заявил, что до сих пор о пропавшем над Андами рейсе 571 и его пассажирах нет никакой информации.
Антонио отдал приёмник Рою и направился к самолёту, чтобы сообщить дурную весть остальным. Его догнал Ховьер.
— Я прошу тебя: не отнимай у людей последнюю надежду - не говори другим о том, что ты сейчас слышал.
Не сложно было догадаться, что в первую очередь Ховьер беспокоиться за свою жену. Антонио положил ему руку на плечо:
— Прости, Ховьер, но я не могу выполнить твою просьбу. Ты пойми, они все продолжают верить в то, что о нас знают и вот-вот тут появятся вертолёты. Но теперь выяснилось, что это не так. Значит, мы должны вместе придумать, как продержаться до тех пор, пока нас не увидят с какого-то другого самолёта.
Но Ховьер словно не слышал приводимых Антонио доводов. Он продолжал упорно стоять на своём, не давая Переза проходу:
— У моей Лили становятся мокрыми глаза, когда она просто видит по телевизору сюжет о больных детях. Она может не спать всю ночь, если у меня проблемы на работе. Я даже не хочу думать, что будет с ней, когда она узнает, что всё оказалось обманом, и надо снова начинать учиться надеяться. Нет, ты не скажешь ей этого, или… - Ховьер осёкся, не зная, как ему остановить гонца, несущего дурную весть.
Но Антонио лишь бессильно развёл руками: мол, всё понимаю, но поделать ничего не могу — общественные интересы для меня превыше личных симпатий.
Переза был уже у самого входа в убежище, когда, наконец, нашедший подходящее решение Ховьер крикнул ему в спину:
— Тогда я вызываю тебя на поединок!
Это был весьма оригинальный и даже экстравагантный ход, особенно здесь и сейчас. Антонио остановился. Повернувшись к Ховьеру, он удивлённо поинтересовался:
— Хм…И на каком же оружии мы будем драться?
У Ховьера тряслись губы от внутреннего напряжения. Он буквально всем своим телом торопливо искал ответ на новый вопрос, боясь, что, не услышав его немедленно, Антонио всё же войдёт в убежище, где находилась Лилиан.
— Мы… мы… найдём сугроб поглубже, и будем бороться пока один из нас не утопит в нём другого!
В этой решимости Ховьера самым абсурдным способом остановить приятеля было столько трогательной любви к близкому ему человеку и самопожертвования, что Антонио был вынужден отступить. В конце концов, он и Рой пообещали Ховьеру, что в течение двух суток сохранят плохую новость в тайне, но если за это время ничего не измениться к лучшему, то информация всё же будет рассекречена. В свою очередь Ховьер предложил выложить из камней и самолётных обломков многометровую надпись «SOS», чтобы в случае появления нового самолёта её хорошо было видно с любой высоты.

*

Едва вернувшийся с задания двухмоторный Локхид «Хадсон» чилийских ВВС зарулил на стоянку, к нему подкатил командующий авиабазой в открытом джипе. Командир самолёта — полноватый капитан в мешковатом сером комбинезоне, не дожидаясь пока бортинженер закрепит специальный трап, довольно лихо для человека своей солидной комплекции спрыгнул с высоты самолётного фюзеляжа на аэродромный бетон. К начальству он подошёл уверенным неторопливым шагом человека знающего себе цену.
— Господин полковник, докладываю: мы их нашли.
На самом деле экипаж самолёта сразу же доложил на базу, как только, случайно уклонившись от маршрута полёта, обнаружил обломки пассажирского авиалайнера и живых людей. Но по уставу полагалось, чтобы лётчик лично отрапортовал о выполнении задания своему командиру.
Полковник пожал руку всем членам экипажа вернувшейся машины. Затем командир авиабазы отвёл в сторону капитана и доверительно сообщил ему:
— Нас с тобою срочно вызывают к высокому начальству.
Лётчик удивлённо посмотрел сначала на командира, потом на свой самолёт, стоящий в ожидании нового вылета с работающими двигателями; и недоумённо произнёс:
— Я полагал, господин полковник, что командование сразу отправит меня в найденный квадрат с грузом продуктов, лекарств и тёплых вещей. Я видел там много мёртвых тел. В таких экстремальных условиях пока ещё живые люди не могут долго ждать помощи. Я хорошо изучил район: в пяти километрах к северу имеется подходящая площадка для посадки вертолётов. А самолётам лучше всего заходить с северо-востока, но ни в коем случае не с Востока, ибо там в ущелье — настоящая аэродинамическая труба: ветер дует такой, что может перевернуть машину.
— Вы меня, что не поняли, капитан Мерион, — голос полковника перестал звучать дружески, — выполняйте приказание. Начальству виднее, когда и кого посылать на задание. Да и на обещанную премию особо не надейтесь: нам военным она всё равно не полагается; все призовые деньги пойдут в ветеранский фонд.

Принимающий лётчиков генерал-капитан меньше всего походил на второго человека в чилийской армии. В выражении его водянистых глаз и мягкой линии губ не было ничего от образа жёсткого военачальника. Генерал и сам до недавнего времени считал себя скорее учёным, чем полководцем. За его плечами были несколько лет преподавательской работы. Написанные им книги по истории войн, военной географии и геополитике читали во всём мире. Многие знавшие его люди считали генерала довольно серой личностью, трудолюбивым теоретиком, но не более того. Многие откровенно иронизировали по поводу его преклонения перед всем прусским. Один журналист даже написал, что генералу гораздо больше бы пошёл вместо его больших дымчатых очков монокль в глазу. Так он максимально стал бы похож на прусского офицера с пожелтевших фотографий начала прошлого века.
Да, многие в Чили до поры ошибочно полагали, что генерал и мыслит, как типичный прусский служака, то есть строго в рамках данных ему начальством полномочий. Но новая должность и сложившаяся в стране критическая ситуация раскрыли новые таланты Аугусто Пиночета. Это было время, когда Президент Сальвадор Альенде, не считаясь с потерями, вёл свой народ напролом к Социализму. Он без выкупа национализировал самые крупные промышленные предприятия страны, урезал военный бюджет, ограничил частное предпринимательство. В связи с этим экономическая помощь Чили со стороны главных спонсоров — США и Всемирного банка сократилась почти до нуля. Управление государством и экономика были парализованы. Уровень инфляции поднялся до 500%. По улицам Сантьяго уже прошла не одна массовая демонстрация недовольных «красным Президентом», в том числе знаменитый «марш пустых кастрюль», по которым стучали домохозяйки, показывая, что им нечем кормить свои семьи.
В сложившейся ситуации армия рано или поздно обязана была вмешаться в деятельность правительства, чтобы спасти государство от окончательного разорения. В среде высших военных чинов созрел заговор, к которому не сразу - после долгих колебаний, но всё же примкнул и Пиночет. Хороший стратег и тактик он досконально изучил за годы своей преподавательской деятельности в различных военных академиях опыт военных переворотов, случавшихся в разное время и в разных странах. Поэтому генерал всячески убеждал других заговорщиков не спешить, - готовиться к выступлению против власти очень тщательно, и уделять большое внимание конспирации. Уж кто-кто, а сам Пиночет умел чрезвычайно искусно маскировать собственные тайные намерения. Не раз во время публичных выступлений он произносил проникновенные слова о готовности отдать жизнь за конституционное право страны, клялся в абсолютной преданности Президенту; как лучшего друга принимал кубинского лидера Фиделя Кастро во время его государственного визита в Чили в 1971 году (Пиночет отвечал за безопасность Фиделя во время этого визита).
Не удивительно, что до последнего дня Альенде пребывал в полной уверенности, что армия вне политики и на страже конституции. Накануне путча Президент Альенде даже назначит Пиночета главнокомандующим всеми Вооружёнными силами страны, вместо действительно преданного ему генерала Карлоса Пратса (после переворота сохранившего верность конституции Пратса вместе с женой путчисты уничтожат). Всего через три недели после назначения на высший пост, как казалось Альенде, абсолютно лояльного ему Пиночета, войска блокируют главу государства в президентском дворце. Альенде будет застрелен кем-то из солдат из автомата, подаренного ему Фиделем Кастро…
 Но это случиться через год, а пока Пиночет делал всё, чтобы до назначенного времени подготовка к операции держалась в строжайшей тайне. Любая утечка информации могла дорого обойтись путчистам, ибо пока ещё у Президента Альенде было достаточно верных ему сил.
Поэтому, когда Пиночет узнал, что один из посвящённых в планы заговорщиков офицеров задумал поделиться сверхсекретными сведениями с американской журналисткой, первое что он сделал, это осведомился: удалось ли обезвредить предателя. Пиночету ответили, что изменник ликвидирован, но приготовленные им для передачи иностранной журналистке документы бесследно исчезли. То есть существовала вероятность того, что убитый подполковник всё-таки успел перед смертью передать кому-то компрометирующий путчистов материал, взяв со своего доверенного лица слово, что при любом варианте развития событий важная информация всё же окажется у американской журналистки.
Срочно был разработан план устранения американки путём её похищения прямо из аэропорта таким образом, чтобы подозрение пало на обычных уголовников. Когда же пришло известие об исчезновении над Андами самолёта, в котором журналистка летела в Сантьяго, главные заговорщики долго не могли поверить в свою удачу. Естественно, что высокие армейские чины теперь делали всё возможное, чтобы борт 571 исчез навсегда и бесследно.

— Вы хорошо выполнили свою работу, майор — первым делом поздравил пилота хозяин самого просторного кабинета в здании Министерства обороны.
— Простите, генерал-капитан, но вы ошиблись, я капитан.
— Нет, майор — Пиночет мягко улыбнулся. — Я ещё на прошлой неделе подписал приказ о вашем повышении, вот, убедитесь сами.
Расторопный адъютант тут же раскрыл перед лётчиком бархатную папку с документом о его производстве в следующий чин. Мерион не смог сдержать счастливой улыбки. Но оказалось, что помимо повышения, его ещё, как одного из лучших пилотов ВВС страны, командируют в США в знаменитую на весь мир академию ВВС.
— Через четыре часа вы должны вылететь в Штаты. А когда вернётесь, будьте готовы принять под командование полк. Всё, желаю удачи!
На прощание генерал с отеческой улыбкой протянул лётчику свою мягкую тёплую руку.
— Спасибо за службу, майор. Да, небольшая просьба: забудьте про то, что вы сегодня видели в горах. Запомните, это был обман зрения. Насколько я знаю, во время длительных полётов над однообразным земным ландшафтом такое нередко случается с воздушными наблюдателями. Поэтому в вашей ошибке нет ничего постыдного для вас лично и членов экипажа вашего самолёта. Надеюсь, что мы договорились?
Столь неожиданная просьба ошарашила пилота. Только что он был уверен, что все просыпавшиеся на него награды являются поощрением за успешно выполненное задание. И вдруг его почему-то просят забыть о найденных им людях.
В голове лётчика стремительно пронёсся целый вихрь мыслей. С одной стороны он был взволнован и даже немного оробел, общаясь с высоким начальством. Но с другой — Мерион являл собой редкое исключение из правил в многочисленной когорте профессиональных военных, что с лёгкостью были готовы исполнить любой приказ командования, освобождая себя от его моральной оценки. «Мы всего лишь исполняли приказы!» — обычно в виде железного оправдательного аргумента заявляют исполнители в погонах, если их вдруг обвиняют в военных преступлениях. Сейчас Мериону тоже предоставлялась возможность переложить с себя ответственность на того, кому это было положено по званию и должности. А самому шагнуть в карьерный лифт, который вознесёт его на сверкающие высоты в обход обычной служебной лестницы, на которой другие топчутся годами, ступенька за ступенькой медленно карабкаясь наверх. Но для этого Мерион должен был всего лишь приказать своей совести заткнуться, после чего, преданно поедая щедрое начальство глазами, браво отрапортовать, что он действительно никого в горах не обнаружил. Во всяком случае, так на его месте поступило бы большинство коллег-офицеров. Но новоиспечённому майору не повезло в столь смутное время иметь столь сильно развитое чувство совести.
— Прошу прощения, господин генерал-капитан, я католик и не могу сделать того, о чём вы просите. Если к этим людям в ближайшие часы не подоспеет помощь, они погибнут.
     В разговоре наступила тягостная пауза, которую заполняло только мерное постукивание маятника больших напольных часов. Хозяин кабинета был смущён и искал для себя достойный выход из глупой ситуации, в которую угодил, посчитав, что представший перед ним офицер не более чем мелкая шахматная фигура, которую легко будет передвинуть на полагающееся ей место в сложившейся игровой ситуации. Но этот чёртов лётчик почему-то не желал быть пешкой в его руке, и это даже не смотря на то, что он собирался повысить его до коня. Впрочем, внешне генерал не подал виду, что неуставная реакция лётчика застала его врасплох:
— Я и не сомневался, что вы ответите именно так — Пиночет вновь, на этот раз достаточно крепко пожал Мериону руку. — Забудьте про мои слова, это была небольшая проверка на порядочность. Время сейчас непростое, и хочется быть уверенным, что люди, которым мы оказываем высокое доверие, этого действительно достойны. Теперь я вижу, что не ошибся в вас. Вы не только отличный офицер, но и порядочный человек. Идите, и да хранит вас Бог!
Когда лётчик вышел Пиночет повернул озабоченное лицо к командиру авиабазы, под началом которого служил несговорчивыё пилот:
— Поздравляю, у вас на базе служат отменные парни. И, тем не менее, этот майор является для нас большой проблемой, которую необходимо срочно решить.
— Я отложу его вылет в США на сутки — предложил полковник. — Завтра у нас пройдёт плановая тренировка по парашютной подготовке для всего лётного состава авиабазы. Это обычная практика — раз в год лётчики и штурманы должны совершить один учебный прыжок с парашютом. Поэтому никто ничего не заподозрит. И так как по уважительным причинам перевод майора за границу будет отложен на несколько дней, то ему тоже придётся прыгать. В прошлом году у нас уже произошёл несчастный случай с одним лейтенантом — по непонятным причинам одновременно с основным парашютом вышел купол запасного парашюта. Стропы перепутались, и офицер камнем упал на землю с высоты 2000 метров.
Пиночет тяжело вздохнул и перекрестился на образ Девы Марии, висящий над его рабочим столом. Потом он приказал своему адъютанту сдать заранее доставленное в кабинет личное дело новоиспечённого майора в архив, куда попадали досье всех военнослужащих, по разным причинам выбывших с военной службы.
— Да, жаль… Жаль…Перспективный был офицер этот Мерион. Надеюсь, с другими вашими подчинёнными проблем не возникнет?
Полковник заверил высокое начальство, что остальные члены экипажа самолёта, с которого было обнаружено место крушения, а также офицер, принимавший информацию на командном пункте, сохранят секретность.
ГЛАВА 19
 
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
Сербино Аранцо отошёл от спящего больного, переглянулся с Роберто.
— Я, конечно, слышал о выкрутасах человеческой психики, но никогда не думал, что душа настолько довлеет над телом.
— Что с ним?
— Смотри сам: ещё позавчера нога выше лодыжки имела нормальный цвет, а сегодня чернота уже подступает к колену. Гангрена буквально пожирает его. Возможно, уже началось заражение крови.
Накануне кто-то украл у Сэнди Холл диктофон с записью её разговора с Роберто, и дал прослушать Альберто. Информация о том, что вместо серьёзного лекарства он получал бесполезные конфетки, так потрясла несчастного, что вначале у него случилась вспышка ярости. Около часа исхудавший обозлённый на всех вокруг молодой человек выкрикивал бесконечные проклятия. Израсходовав запасы психической энергии, Альберто впал в чёрную тоску. Он угасал буквально на глазах, и всё из-за того тайного гада, который зачем-то выбил из-под него опору веры в собственное исцеление.

За стеклом иллюминатора прошла чья-то тень. Неожиданно больной открыл глаза, - огромные, в пол лица — они смотрели куда-то в пространство. Но тут взор Альберто случайно упал на Ганессо. Его запекшиеся губы тут же зашевелились, по измождённому лицу пробежала непонятная судорога. Наконец он выговорил одну единственную фразу:
— Будь ты проклят!
На большее его не хватило, умирающей снова впал в забытьё.
К Роберто и Себрино подошёл Антонио. Он уже знал, о том, что произошло, и считал, что во всём виноват Ганессо. Капитан команды едва сдерживал желание пустить в ход кулаки:
— Я всё больше убеждаюсь, что все мы тут для тебя подопытные морские свинки. Но может быть, ты всё-таки предупредишь по старой дружбе, какой эксперимент будет следующим.
— Послушай, Переза, на этот раз моя совесть чиста. Хотя я и догадываюсь, откуда ветер дует.
В их разговор вмешался Сербино, который сообщил, что Альберто только что умер. Перед глазами Ганессо почему то всплыл образ ярко-красного спортивного автомобиля Альберто Алтунья, дожидающегося возвращения своего хозяина на автостоянке у аэропорта Монтевидео. Странно, но образ осиротевшей машины вызывал острейшее чувство сопереживания, будто речь шла о живом существе.
В ярости капитан схватил Роберто за плечи, встряхнул. Потом он грубо взял Ганессо за подбородок и силой повернул его лицо, заставив смотреть на тело только что умершего товарища.
— На, полюбуйся на дело рук своих! Только не думай, что всё это просто так сойдёт тебе с рук. Когда мы вернёмся, тебя будут судить, и вместо частной практики и богатых клиентов ты лет двадцать будешь в роли медсестры у своих сокамерников по окружной тюрьме.
— Не забывайся, Антонио! — крикнул со своего гамака Фредерико. — Хреновый из тебя шериф, если ты собрался линчевать человека, даже толком не разобравшись в его вине. Альберто прикончил вовсе не Ганессо, а Чано. Когда он дал Альберто послушать запись с диктофона, я спал. Потом я проснулся, но продолжал делать вид, что вижу сны. Чано доставляло удовольствие глумиться над наивностью Альберто, поверившего в сказку про чудесные пилюли. Этот Чано вообще в последние дни явно не в себе. Мечется словно крыса, загнанная в угол и смотрит на всех красными от злобы глазками.
Переза не успел отреагировать на заявление Фредерико, ибо с улицы вбежал Рой Хестидо. В его руках был радиоприёмник. Сегодня Рой один пробовал поймать какую-нибудь радиостанцию, и на свою беду поймал. Хестидо смотрел на Антонио, вернее, сквозь него, и потерянно лепетал:
— Нас больше нет. И не будет. Только фотографии в траурных рамках, да вмёрзшие в вечный лёд трупы…
— Ты что это? Что за вздор ты несёшь? Помешался что ли?
Рой и вправду на какое-то время потерял связь с реальностью, когда услышал, как ведущий новостей аргентинской радиостанции сообщил, что поиски пассажиров пропавшего рейса «Монтевидео-Сантьяго» решено прекратить, ибо все они наверняка мертвы, а трупы и обломки самолёта скорее всего засыпаны лавиной.
— Он сказал, что надежды больше нет и искать дальше нет смысла!
В это невозможно было поверить и, тем не менее, необходимо было приучить себя к мысли, что всех их сегодня похоронили заживо. Больше ни один самолёт не поднимется в воздух с поисковыми целями; дома родственники закажут по своим любимым людям заупокойные панихиды; и на кладбищенских газонах появятся новые кресты с фотографиями тех, кто зачем-то всё ещё продолжал отрицать неизбежное в месте, где никакая другая биологическая жизнь не могла отвоевать себе клочок жизненного пространства.

Глава 20
     Решение лезть в горы на поиски аккумуляторов к рации, оставшейся в оторванном самолётном хвосте, родилось у Антонио сразу после того, как он узнал, что далее нет смысла сидеть на месте и чего-то ждать. Теперь бортовая радиостанция была их единственным призрачным шансом на спасение. Вместе с Переза вызвались идти американка, Рой и ещё двое мужчин, сохранивших достаточно сил для восхождения, обещающего быть очень трудным. В последний момент к экспедиции примкнул Сербино.
     Нандо тоже готовился к тому, чтобы покинуть убежище, и попробовать пересечь безжизненные горы в одиночку. Но пока он не мог этого сделать, ибо продолжал неотрывно находиться рядом с балансирующей на тонкой грани между жизнью и смертью сестрой.
      

*

Эдуардо Чано вовсе не шутил, когда серьёзным деловитым тоном говорил Карлитосу, что для них двоих настало время позаботиться о себе самим. Каким-то образом Чано узнал, что Ховьер нашёл в одном из чемоданов большую упаковку печенья и втайне от всех подкармливает им свою жёнушку.
— Теперь ты видишь, что отныне здесь каждый за себя, — убеждал Карлитоса Чано, — чем же мы хуже?
Но Паэс не слишком то верил в рассказ про печенье. Просто сверхчеловеку Чано жгло руки оказавшееся у него оружие. Но теперь, когда всех их объявили мертвецами, он намеревался прикончить бесполезных обитателей горного убежища. После этого можно будет снять с трупов тёплые вещи, забрать оставшуюся треть бутылки красного вина, которое предназначалось только для раненных, и небольшой командой пробиваться через горы.
Только одно обстоятельство немного омрачало приятное возбуждение Чано. В обойме его «Кольта» было только семь патронов. Между тем даже после ухода группы Антонио в убежище оставалось ещё 18 человек, которых желательно было уничтожить внезапной атакой, не давая «врагам» опомниться. А поэтому необходимо было срочно придумать, как и чем они будут кончать тех, на кого не хватит пуль, а потом добивать раненных. Правда, Чано уже приготовил для напарника «розочку» из разбитой винной бутылки. Эдуардо очень гордился своим умением придумывать оружие буквально из ничего. Взяв бутылку за горлышко, он с удовольствием продемонстрировал приятелю какими ударно-колющие движениями тому лучше всего кроить черепа и протыкать тела «врагов».
— И всё-таки, пожалуй, для такого дела нам потребуется ещё кто-то третий — всё же был вынужден признать Чано. — Это должен быть кто-то из нашей крысиной стаи. Как думаешь, старик, кому из бывших соратников стоит подарить жизнь.
— А почему ты её даришь мне? — подозрительно поинтересовался Карлитос.
— Потому что в душе ты такой же законченный подонок, что и я — расхохотался Чано. — Я ведь помню, как в первую ночь после катастрофы, ты велел той умирающей дуре заткнуться. Многие тогда хотели, чтобы старая корова прекратила свои идиотские мычания, но только ты решился высказаться вслух. Браво! Не сомневаюсь, что и теперь ради того, чтобы вернуться к ночным клубам, девочкам и первоклассным ресторанам, ты сумеешь переступить через глупую жалость к нашим соседям по норе. Пойми: большинство из них итак обречены на смерть, причём гораздо более мучительную, чем та, которую мы им принесём. Теперь, когда всех нас похоронили, эти люди — живые мертвецы. По сути, их убийство, это всего лишь пустая формальность.
Чано мог говорить с приятелем без опаски быть подслушанным кем-то из будущих жертв, ибо специально вызвал Карлитоса в дальнюю часть «поляны», вытоптанной за многие дни местными обитателями вокруг своего убежища. Под конец разговора Чано неожиданно придумал взять на роль наёмного палача вместо кого-то из соратников по «крысиной стае» этого странного индейца Чезе Чарруа, как человека, у которого жестокость должна быть в крови.
— Он и в горах будет намного полезнее любого из нашей шайки. У индийцев есть особое чувство природы. Потом, когда мы выйдем из этого снежного ада, от него тоже можно будет избавиться. Зачем нам лишние свидетели.
Карлитос чувствовал, что если откажется принять участие в бойне, то не проживёт и трёх минут. Чано застрелит его из своего «Кольта», а всем расскажет, что был вынужден шлёпнуть негодяя, который подбивал его на подлое дело.

Глава 21
Дорога в горы оказался намного труднее, чем это себе представляли шесть смельчаков. Все они чувствовали себя очень плохо: ноги болели и отказывались подчиняться приказам сознания, почти всех мучили головные боли, трудно было дышать. Многих одолевали приступы сильнейшего кашля, от которого внутренности подбрасывало к самому горлу и трещали рёбра.
Но главное, что всех их пробирал до костей страшный холод. А между тем даже после трёх часов пути скалистая гряда, на которую они держали курс, как будто не стала ближе.
Хуже всех себя чувствовала Сэнди Холл. Последние сто метров американка еле тащилась, а в какой-то момент просто рухнула на снег, как подкошенная. Её пример негативным образом подействовал на других…
Люди неподвижно лежали на снегу — у них не было сил даже говорить. Никто больше не думал о поисках аккумуляторов. Пределом общих мечтаний являлась стальная нора самолётного фюзеляжа, в которой хотя бы можно было как-то согреться. Антонио приходилось уговаривать и даже принуждать пинками товарищей подняться на ноги. Они должны успеть вернуться в убежище до наступления темноты, иначе смерть…
 Переза последним из группы был вынужден признать, что их обессиленным от голода телам не под силу одолеть окружающие вершины. В горах предел собственных возможностей почувствовать довольно легко. И этой край они все теперь ощущали достаточно ясно.

Они встретились, как и договаривались, по другую сторону самолётного фюзеляжа. Погода начинала ухудшаться, и Чано спешил поскорее закончить дело, пока все «враги» находятся на улице. Ему было удобнее стрелять по живым мишеням при свете дня, чем в тесном полумраке помещения. Чезе Чарруа и Карлитос уже получили от Чано по винной бутылке с отколотым дном. Сам Чано ещё раз проверял свой пистолет. При этом он уже второй раз за несколько минут ронял обойму с патронами.
— Что с тобой, у тебя дрожат руки? — усмехнулся Карлитос. Ему было приятно наблюдать, как у этого «сверхчеловека» зуб на зуб не попадает от страха. Оказывается, разглагольствовать об отсутствии у кого-то права на жизнь, и действительно отнять эту жизнь — далеко не одно и то же. До сих пор Чано стрелял только в тире, да в своём воображении. Но уже через считанные минуты ему предстояло хладнокровно разрядить оружие в реальных живых людей, которых он к тому же хорошо знал.
После того, как обойма в третий раз выпала из рук Чано, её поднял Чезе Чарруа и с невозмутимым видом предложил Чано:
— Позволь, «ствол» возьму я. В таком состоянии ты не попадешь в цель даже с полуметра.
Было видно, что Чано очень не хочется отдавать пистолет. Но Карлитос поддержал «Чёрного орла», резонно заметив, что индеец сумеет с пользой распорядиться каждым патроном, которых и так слишком мало. В конце концов, Эдуардо был вынужден признать, что находиться сегодня не в лучшей форме, и протянул пистолет Чарруа…

Глава 22
Наконец, Антонио удалось поднять свой отряд для отступления в лагерь. Но возвращение оказалось ещё более сложным делом, чем путь сюда.
Неопытные восходители вовремя не придали значения некоторым признакам приближающегося урагана. Облачная пелена, появившаяся внизу, показалась испытывающему кислородное голодание Антонио несущественной частью окружающего пейзажа. Так же никто не обратил внимания на шапку тяжёлых багровых облаков, в которых спрятались восточные вершины. А между тем опытный глаз сразу бы истолковал эти знаки, как грозное предупреждение об опасности - приближается ураган.
После полудня задул сильный встречный ветер. Порой его порывы сбивали людей с ног. Из-за громкого воя разбушевавшейся стихии трудно было разобрать слова человека, находящегося всего в двух шагах от тебя.
Наконец-то до всех дошло, что, приняв решение идти в горы без тёплой одежды и продуктов, они, возможно, подписали себе смертный приговор.
— Я не хочу умирать, — постоянно повторяла Холл. — Пожалуйста, не бросайте меня, я не хочу умирать.
Как самый сильный из шестерых Антонио практически тащил на себе ослабевшую американку. Эта чудовищная по напряжению задача настолько вымотала Переза, что во время одной из остановок Антонио вырвало желчью.
Вскоре отряд возглавил Рой. Далеко впереди появилась серая точка их убежища. Вид конечной цели придал Рою сил. Он поспешил вперёд, как вдруг не почувствовал никакой опоры под ногами. Под ним была абсолютная пустота! И только слежавшийся снежный наст ещё удерживал тело Роя на поверхности. Кто бы мог подумать, что небольшой снежный бугорок посреди белого поля таит в себе новую смертельную опасность.
Идущие следом за Роем парни едва успели схватить его за руки. Под осыпавшейся снежной коркой взглядам онемевших от ужаса людей открылась бездонная трещина. Было видно, как куски обрушенного Роем снежного наста бесконечно долго летят вниз, и исчезают из поля зрения в тёмной глубине, так и не достигнув дна расщелины.

*

От неожиданного хлопка выстрела все вздрогнули. Мало кто знал про пистолет. Все с удивлением смотрели на вышедших откуда-то из-за их спин Карлитоса и Чарруа. Казалось, эти двое были чем-то сильно смущены. Особенно подавленный вид имел Карлитос. В его расширенных глазах застыл ужас. Чарруа же держался со скорбным достоинством. Индеец продемонстрировал всем ещё дымящийся пистолет и коротко пояснил, почему они только что были вынуждены застрелить из него Эдуардо Чано. Никто из обитателей горного убежища не выразил своего осуждения убийцам или жалости к убиенному. Только Роберто Ганессо, подойдя вплотную к Чарруа, грустно посоветовал:
— На твоём месте, Чезе, я бы забросил этот пистолет подальше в снег, чтобы ни у кого больше не возникло соблазна творить с его помощью беззаконие или устанавливать справедливость.

 Глава 23
После того как Роя удалось вытащить из расщелины, шокированные случившимся путники, остановились в ужасе перед новыми невидимыми ловушками. Обессиленный Антонио уже не мог гнать товарищей вперёд, ибо был вымотан вознёй с американкой.
Сама Сэнди Холл еле двигалась. Её шатало, сознание журналистки помрачнело настолько, что Сербино пришлось оттаскивать её от края пропасти, куда она норовила съёхать вместо Роя. А между тем сильный ветер превратился в ураган. Видимость сократилась до пяти-шести метров. Но главное что неожиданно быстро стемнело. Ночь в горах наступает стремительно. Она словно обрушивается на вас и стирает все краски; размывает очертания предметов. Из всех чувств человеку остаётся только слух. Но вой ветра лишал шестерых отважных даже этой возможности найти верное направление. А между тем от убежища их отделало чуть более полукилометра. Но сейчас это расстояние ровнялось десяткам обычных равнинных километров. Ведь даже опытные альпинисты, попав в такую ситуацию, в которой сейчас находилась группа Антонио, мысленно прощаются с близкими людьми и вспоминают слова молитвы…

… Могло показаться, что они уже целую вечность блуждают в кромешной темноте и снежной буре по горному склону. Теперь каждый пытался выжить в одиночку. Только Антонио упорно продолжал тащить на себе журналистку. Лишь однажды он ненадолго оставил её, когда случайно наткнулся на тело Сербино. Тот выглядел мёртвым — снег забился ему под свитер, нет левого ботинка, руки холодные, как ледышки. Рядом с Сербином Антонио обнаружил ещё одного своего спутника. Его ещё живое тело покрыто сантиметровой коркой льда. Очнувшийся Сербино прохрипел слабым, искажённым до неузнаваемости голосом:
— Я видел, как Филлипо сдуло в темноту. Где-то рядом с нами снова обрыв, будь осторожен. Спасайся сам, если сможешь.
В конце концов, Антонио принял решение в одиночку идти к лагерю, чтобы вернуться к товарищам с подмогой…

Сэнди была счастлива. Она, наконец, вернулась домой из этой адской командировки. Их заметил пилот какого-то пролетающего мимо вертолёта и снял с горного склона — её и Антонио. И вот теперь они в обнимку входили в шикарный мраморный вестибюль дома, где у Сэнди был свой пентхауз на шестом этаже. Сэнди достаточно богата, и запросто может себе позволить на пару недель или даже месяцев затвориться дома с любимым мужчиной, наплевав на это время на работу и карьеру.
Сейчас они поднимутся на лифте. Сэнди подождёт, пока Антонио вышвырнет из её квартиры итальянского жигало. И они, наконец, останутся вдвоём. Всё время, пока они ехали на такси из аэропорта, Антонио не переставал балагурить. Он говорил ей, что теперь они месяц не вылезут из тёплой постели, разве что для того, чтобы понежиться в горячей ванне с благоухающей розовой пеной. Что ж, Сэнди эта идея была по душе. В такой огромной квартире, как у неё — во весь этаж, где предусмотрено всё для долгого автономного существования, они могут жить месяцами, не выходя на улицу, словно в огромном подводном «Наутилусе» капитана Немо.
Сэнди тихо смеётся от счастья. Ах, какое это наслаждение после продуваемого всеми ветрами горного склона вновь очутиться в собственном комфортабельном убежище с видом на зелёное море Центрального парка, где в любой момент можно заказать по телефону обед из лучшего ресторана. Она торопиться поскорее уединиться с Антонио, и тянет его, - шутливо упирающегося, за собой через вестибюль. Но неожиданно всегда такой приветливый швейцар преграждает Сэнди и её спутнику дорогу к лифтам. В его лице на этот раз нет ничего добродушного.
— Прошу прощения, мисс Холл, но вы здесь больше не живёте.
— Это ещё почему, Джек?! – изумляется журналистка.
— Потому что вы переехали от нас.
— И куда же, смею вас спросить?
— В Грин-Вуд.
Сморозив такую неслыханную глупость, дурак-швейцар зачем-то начал нахваливать чудесные рощи, пруды и лощины элитного квартала, что расположен за Бруклинским туннелем. При этом речь шла о квартале…для мёртвых — крупнейшем кладбище Нью-Йорка. В конце концов, Сэнди не выдержала и набросилась на служителя с кулаками…

— Почему ты плачешь, котёнок?
Сэнди с трудом разомкнула слипшиеся на морозе ресницы. Вокруг снова был мрак. Тоскливо скулил и рвал одежду, будто сорвавшейся с цепи, злобный ветер. Смутно Холл видела, как из черноты ночи к ней тянулись руки Антонио. Он сидел перед ней на корточках и смотрел сочувственно.
— Не волнуйся, Сэнди, — запросто и нежно назвав её по имени и на «ты», сказал Переза, — я нашёл дорогу домой. Сейчас я отнесу тебя в убежище, а потом найду остальных.

Вместе с Роберто и Тин-тино Антонио удалось обнаружить и сопроводить в убежище трёх человек: Сэнди, Роя и Себрино. Мёртвое тело одного из парней они нашли уже наполовину засыпанным снегом. Филипп пропал без вести. Таков оказался итог первой попытки самостоятельно покинуть место катастрофы.

Глава 24
Высокопоставленный чиновник никак не мог понять, как этому нагловатому молодому хлыщу удалось проникнуть в его кабинет. Ведь чтобы попасть сюда - в святая святых здания министерства, нужно преодолеть несколько кордонов охраны и секретарей! Далеко не каждому крупному бизнесмену и даже влиятельному политику удавалось добиться его аудиенции. А тут просто человек с улицы! Да ещё вваливается в рабочий кабинет члена правительства, занятого важными государственными делами, и словно нашкодившего кота начинает отчитывать за то, что он, видите ли, раньше времени свернул мероприятия по поиску пропавшего некоторое время назад гражданского самолёта. Неописуемая наглость на грани злостного хулиганства или даже сумасшествия! Впрочем, принимая во внимание состояние незваного посетителя, хозяин кабинета всё же не приказал немедленно выкинуть его вон, а снизошёл до терпеливого объяснения своей позиции:
— Говорю же вам, уважаемый, решение свернуть поисковые мероприятию принимал не я один. Это было коллегиальное решение, принятое на уровне кабинета министров страны. Конечно, я понимаю ваше горе, ведь вы, как я понимаю, кого-то потеряли из родных на этом рейсе. Но вы должны понять и правительство: каждый день поисков обходился государственной казне в значительную сумму. Но раз надежды больше нет, то разве разумно пускать на ветер бюджетные деньги?
— Да с чего вы вдруг решили, что надежды нет? — возмущался в ответ Макс Фалько. — Самолёт то, насколько мне известно, до сих пор не нашли, тел тоже. Ищите! Найдите хотя бы обломки.
Министр начинал терять терпение. Через час он должен был быть на приёме в итальянском посольстве, но надоедливый посетитель явно не собирался выпускать его из кабинета, не добившись своего.
— Хорошо, сформулируйте свою просьбу на бумаге, оставьте её у секретаря, а я обещаю рассмотреть ваше прошение в ближайшее время.
Посчитав вопрос урегулированным, высокопоставленный государственный вельможа стал деловито укладывать в портфель документы, которые он должен был согласовать с итальянцами. Это был невысокий человек, с полным и бледным от кабинетной работы лицом. Впрочем, даже не смотря на его дряблые щёки, второй подбородок и солидное брюшко, любовницей министра была одна из самых красивых девушек страны — ведущая новостей государственного телевидения. Одет он был подчёркнуто элегантно и обладал изысканными манерами потомственного аристократа. Макс знал эту породу пятидесятилетних «тузов». Они часто посещали лучшие увеселительные заведения Монтевидео, в том числе и игровые, но всегда играли очень осторожно. Раскрутить этих господ с холодными расчётливым мозгами на серьёзные деньги, было не под силу даже такому опытному игроку, как он.
— Нет, меня это не устраивает — жёстко отверг предложенное ему компромиссное решение Макс.
— Так что же вам нужно? — поморщился крупный начальник, чувствуя, что попал в проблемную ситуацию, которая ставит под сомнение приятное продолжение дня в итальянском посольстве. Теперь он даже опасался снять трубку, чтобы вызвать охрану. Человек через стол парализовал его своим ледяным взглядом. «Вот так дела! — наконец, полностью осознал серьёзность своего положения чиновник. — Этот парень прирождённый атлет, для него свернуть мне шею, или раскроить череп пресс-папье — пара пустяков. Нет, надо осторожней подбирать слова, а то вдруг он сейчас кинется на меня! Мало ли по улицам ходит опасных сумасшедших, так может этот псих один из них! Он мог свихнуться от переживаний, и теперь искать, кого бы обвинить в исчезновении своего родственника».
- Хорошо, я готов сделать всё, что в моих силах - мягко заверил чиновник и сел за стол, чтобы всё записать.
Макс Фалько жёстко выдвинул свои условия, и в свою очередь подумал: «А можно ли доверять этому человеку, ведь его высокого положения не добьёшься без умения интриговать?».
— Я обещаю вам, что завтра же поговорю с Президентом, - пообещал хозяин кабинета, - и сделаю всё, чтобы в урезанном виде поиск несколькими самолётами и альпинистскими группами продолжался вплоть до получения какого-то результата. Надеюсь, теперь вы довольны?
— Вполне. Только прошу учесть, что я злопамятный.
— В каком смысле?
— В том, что не прощаю, когда меня обманывают.
Чиновник сглотнул слюну и поправил на шее безукоризненный узел галстука.
— Ну зачем же вы так, молодой человек. Я ведь действительно искренне хочу помочь всем, кто потерял своих близких в этой драме.
На прощание они крепко пожали руки, как бы скрепляя негласное соглашение. Но на выходе из здания Фалько скрутила охрана. В полицейском участке Максу предъявили обвинение в нападении на государственного служащего в его кабинете. Интересы заявителя представлял срочно вызванный на место событий самый известный адвокат Уругвая — министр попросил своего юриста сделать всё возможное, чтобы ближайшие пять лет потревоживший его молодой бандит провёл в тюремной камере, либо в психиатрической лечебнице - тоже непременно тюремного типа.
ГЛАВА 25
 ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Ночью умерла сестра Нандо Чаввадо — Сюзанна. Нандо попросил товарищей разрешить ему провести остаток ночи рядом с её телом, пообещав утром отнести Сюзи к другим мертвецам. Все молча согласились.
После получения известия о прекращении спасательной операции и неудачи экспедиции Антонио многие обитатели горного убежища большую часть времени были погружены в собственные невесёлые мысли. Помимо голода, всех измучили жажда и холод. Губы у всех потрескались в кровь, и даже пить холодную воду приходилось с неимоверным трудом каплями. Из-за всех этих страданий и с ослаблением веры в собственное спасение, люди делались всё более отчуждёнными по отношению к тем, кто находился поблизости. Обычное человеческое общение стало редкостью, не говоря уже о шутках и смехе. Даже несгибаемый Антонио Переза после недавно пережитого кошмара и потери двух товарищей впервые в своей жизни был вынужден публично признать собственное поражение:
— Я не Бог, — уставшим голосом однажды сказал капитан, — и не могу спасти вас. Быть ответственным за ваши жизни слишком тяжкий груз для меня. Я пытался…потому что я капитан, но в моей душе уже нет прежней веры. Сегодня в буране мне впервые стало страшно, и я вдруг понял, что тоже могу умереть. Сейчас, когда я думаю о своих близких людях, у меня слёзы подступают к глазам. И хотя я понимаю, что мужчинам нельзя плакать, но всё равно ничего не могу с собой поделать.
Антонио Переза с детства привык воспринимать самого себя только в героическом ореоле. Природа щедро наградила его умом, харизмой, здоровьем, физической силой, внешней привлекательностью. Антонио всегда естественным образом доставались первые роли - руководителя комитета школьного самоуправления, старосты курса, капитана спортивной команды и т. д. Вот и сразу после авиакатастрофы большинство выживших увидели в высоком парне с твёрдым взглядом того, кто сможет взять на себя роль лидера. Он и вправду лучше кого-либо годился для этого в первые дни выживания в горах, потому что не умел проигрывать.
До сих пор в своей жизни Антонио очень редко терпел серьёзные поражения. Для Переза очень важно было ощущать себя настоящим мужчиной, который всегда побеждает, словно герой кинобоевиков. На колени Переза можно было поставить, только перебив ему ноги…
Но, как оказалось, в этом заключалась и его главная слабость, ибо капитану с трудом давались компромиссные решения. Психологи знают, что по-настоящему успешную личность формируют не столько победы, сколько опыт поражений. Только неудачи могут научить эффективно приспосабливаться к враждебным условиям и в конечном итоге выходить невредимым из казалось бы самых безнадёжных ситуаций. Нестандартные проблемы требуют нестандартных решений, и личностей, умеющих их принимать. Антонио был не из их числа. Скорее у него был менталитет японского самурая, который в случае серьёзной «потери лица» знает для себя только один достойный выход из кризисного положения — харакири. Когда надо было в первые часы после крушения предотвратить панику и организовать подобие нормальной жизни в ожидании спасателей, Антонио был незаменим. Но по мере того, как события выходили из-под его контроля, он всё сильнее ощущал собственную беспомощность.
 Обречённых в ближайшие дни погибнуть от голода и холода людей теперь мог спасти человек с более гибким умом, способный ради выживания перешагнуть через самое строгое моральное табу современного общества, то есть поступить вопреки «уставу».

Глава 26
     На следующий день с утра всех неожиданно собрал Нандо. Чаввадо имел вид человека, принявшего какое-то очень важное решение. Свою речь он начал с неожиданной фразы:
— Хочу напомнить вам недавнюю «хорошую» новость: нас прекратили искать.
— Какого чёрта ты издеваешься над нами! — гневно воскликнул один из присутствующих. Его поддержал гул рассерженных голосов.
Не обращая внимания на недовольство слушателей, Нандо повторил:
— Итак, я считаю, что потеря веры в геройских спасателей, это хорошая новость для всех нас, потому что теперь мы уже не сможем оправдывать собственное бездействие верой в прилёт вертолётов. Они никогда не прилетят за нами. Никогда! Надеюсь, теперь это уже понятно всем? Отныне мы можем рассчитывать только на себя! - Нандо вскинул руку в сторону иллюминатора: — Там — на Западе - зелёные долины Чили. Мы придём туда сами.
Сербино, только недавно немного оклемавшийся после того, как едва не погиб в ночном буране, печально возразил:
— Лично я теперь знаю абсолютно точно, что это невозможно. Простой снежный холмик, чуть не погубил Роя. А потом снежная буря унесла жизни ещё двоих парней.
— Мы очень ослабли для того, чтобы выжить в пути — поддержал Сербино Тин-тин. — Хотя, если бы у нас была нормальная еда, то можно было бы попробовать снова.
— У нас будет еда! — неожиданно убеждённо заявил Нандо.
— Но откуда? — удивилась Лилиан.
В помещении воцарилось недоумённое молчание. Из присутствующих один только Роберто знал, что имеет в виду Чаввадо, но Ганессо был погружён в собственные мрачные мысли.
Первым догадался, куда клонит Нандо Карлитос:
— Нет! — ужаснувшись, воскликнул Паэс. С перекошенным от отвращения лицом он пояснил окружающим, что имеются в виде тела мертвецов.
— Как можно даже предлагать такое?! Ведь мы цивилизованные люди и не можем есть трупы подобно дикарям! — побелевшими пальцами Сэнди вцепилась в подлокотники своего кресла. — Мы не должны даже думать о такой мерзости, если не желаем превратиться в зверей!
Со всех сторон в сторону Нандо летели слова протеста и гневного осуждения. Антонио тоже отрицательно покачал головой. Вылазка в горы так измотала его, что у Переза просто не было сил на более экспрессивное выражение переполнявших его негативных эмоций.
— Сейчас вы можете говорить, что вам угодно. Но нам придётся есть мёртвых, хотим мы того, или нет. Вы должны смериться с этим — сказав это, Нандо вышел из убежища.
Всех поразил Роберто, который уже не один день раздумывал над словами Чаввадо, и тоже пришёл к неожиданным для многих выводам:
— Нандо прав. Нам ничего не остаётся, как смериться с необходимостью сделать это.
— Поверить не могу! — изумлённо глядя на Ганессо, воскликнул Карлитос. — Ты согласен с тем, что нам нужно есть людей?!
— Я согласен с тем, что нам нужно есть мясо, чтобы не умереть — Роберто произнёс эти слова глухим бесцветным голосом, глядя в пол и не замечая, как, закрыв лицо руками, беззвучно зарыдала Лиллиан.
Ганессо продолжал говорить тоном человека, подавленного необходимостью совершить нечто постыдное, но совершенно необходимое в сложившихся обстоятельствах:
— Я верю в то, что душа покидает тело после смерти. Тело, это всего лишь наша физическая оболочка.
Роберто, как и многие здесь, тоже внутренне содрогался от одной только мысли, что ему придётся отрезать кусок мяса от трупа и положить себе в рот. Да, они могли все остаться цивилизованными людьми и умереть достойно. Выжить же можно было в определённой степени разчеловечевствовавшись, то есть, позволив собственным инстинктам самосохранения временно взять верх над голосом разума, который до самого конца способен сопротивляться нарушению одного из самых строгих табу современной цивилизации — запрету на употребление в пищу человечины.
Раздумывая над словами Нандо, Роберто вдруг вспомнил вычитанную им несколько лет назад в какой-то газете, историю четырёх норвежцев, которые по дороге к Северному полюсу потеряли в гигантской полынье собачью упряжку со всеми припасами. Вскоре один из путешественников умер от ураганного отёка лёгких. Двое других благородно отказались есть мясо товарища и вскоре тоже погибли. Но один из полярников сумел перебороть в себе отвращение и ужас перед каннибализмом, и только благодаря этому сумел выжить в ледяной пустыне. Не сразу, но в душе Ганессо поселилась уверенность, что ему, наконец, выпал шанс спасти всех своих товарищей, и тем самым простить самого себя за прошлые грехи. Ведь если он своим личным примером покажет другим, что выжить можно даже таким жутким способом, то за ним последуют гораздо охотнее, чем за Нандо Чаввадо, по той простой причине, что Роберто почти что врач. Впрочем, пока все в ужасе отшатнулись от Ганессо. В головах людей просто не укладывалась мысль, что они когда-нибудь могут пасть столь низко.
— Я боюсь, что Бог осудит нас, если мы решимся на такое — с испуганным выражением лица воскликнул Сербино. Ему возразил Фито:
— Но бог позволил, чтобы мы попали сюда.
Между несколькими участниками разговора вспыхнула ожесточённая перепалка, суть которой состояла в том, что одни считали, что, попробовав человеческую плоть, они будут прокляты Создателем и церковью; другие же, напротив, убеждали себя и других, что Господь не посылает людям ни одно испытание просто так.
— Я всегда считал, что Всевышний учит нас никогда не терять надежды.
— По-твоему, Тин-тин, мы должны выживать любой ценой! — возмутился Рой.
— Нет, мы не должны убивать невинных, но трупы, - это другое дело.
Антонио снова покачал головой и подавленно произнёс:
— Это начало конца…
Тогда Роберто обратился персонально к капитану:
— Антонио, то что лежит там на улице — не люди, а мороженное мясо — еда. Глупо умирать от голода, имея рядом столько первоклассного белка. Мы должны понять, что тех неповторимых личностей, какими мы знали наших друзей, уже нет. От них остались только телесные оболочки.
Мы должны так же понять и то, что нам рано или поздно придётся штурмовать окрестные горы, а на это нужны силы и не малые. Как физиолог я знаю, и, кстати, Сербино может это подтвердить, что людям, выполняющим тяжёлую физическую работу, необходимо ежедневно потреблять не менее 2 граммов белка на 1 килограмм веса. Прислушайтесь к своим телам, и вы поймёте, что в своём нынешнем состоянии вы способны только сидеть на месте и ждать прибытия помощи, которая может вообще никогда не прийти. Сейчас ваш организм сам пожирает себя и не производит энергию, достаточную для утомительных высотных переходов. А вскоре вы будете настолько истощены голодом, что вам трудно будет даже просто подняться с лежанки и сделать несколько шагов.
И всё же, не смотря на убедительность доводов, приведённых Ганессо, большинство присутствующих было согласно с тем, что предложение Нандо отвратительно. Но так как Чаввадо уже не было в убежище, коллективный гнев сосредоточился на поддержавшем его Ганессо.
— Роберто, ты готов первым отрезать кусок плоти от трупа и съесть его? — наконец, напрямик спросил его Карлитос.
Ганессо пока не находил в себе силы уверенно ответить на такой вопрос, поэтому он сказал так:
— Я долго думал над этим… И вот, что я вам скажу: если я умру, то разрешаю вам есть моё тело, чтобы вы могли выжить. Если же вы не сделаете этого, я вернусь, и надеру вам задницы. Но только я прошу вас об одном.
— О чём же? — в воцарившейся тишине, осведомился Фито.
Роберто выдержал паузу и совершенно серьёзно произнёс перед тем как выйти вслед за Нандо:
— После того, как вы поедите моё мясо, не забудьте почистить зубы.
На улице Нандо встретил Ганессо вопросом:
— Ну что они решили?
— Сегодня они будут спорить, возмущаться, крыть нас почём зря. Но уверен, что завтра всё решиться. У всех нас просто не осталось выбора…

*

Ему просто сообщили, что поиски его сына прекращены, потому что, мол, надежды больше нет. Представитель авиакомпании постарался исполнить свою неприятную миссию поскорее. Чиновник ограничился несколькими официальными фразами, произнесёнными в форме типовых соболезнований и обещанием скромной компенсации. Его тоже можно было понять: всю первую половину рабочего дня ему предстояло обзванивать родственников пассажиров злополучного рейса номер 571, и почти всегда слышать в ответ на свои слова рыдания или проклятия. В конце концов, к 37-му по счёту звонку сотрудник пресс-службы компании «Таму» настолько устал от своего задания, что перестал заботиться о положенном в таких случаях торжественно-печальном звучании собственного голоса, и скорострельной очередью выстрелил в динамик телефонной трубки стандартный текст:
— Уважаемый господин Паэс. Руководство авиакомпании «Таму» с глубоким прискорбием вынуждено известить вас, что спасательная операция по поиску пассажиров рейса «Монтевидео-Сантьяго де Чили» прекращена в связи с отсутствием надежды обнаружить кого-либо из пассажиров и членов экипажа живым. Вместе с вами мы скорбим в связи с гибелью вашего сына Карлитоса Паэса. И так далее, и тому подобное…
Но в отличие от других убитых горем родственников, Хосе Паэс не обложил человека на том конце телефонного провода отборными ругательствами и не зашёлся в рыданиях. Вместо этого он от души расхохотался:
— Вы просто не знаете моего Карлитоса. У него девять жизней от рождения! Так сказала мне гадалка, когда парень находился ещё в животе у своей мамочки. Правда, первую свою жизнь он израсходовал в возрасте пяти недель, когда чуть не утонул в церковной ванночке во время обряда крещения. Второй раз его выдернули с того света врачи после неудачного падения с мотоцикла. Но у Паэса-младшего ещё достаточно большой резерв прочности. Если люди, которые получают за свою работу деньги, не могут отыскать в Андах моего мальчика и остальных пассажиров с вашего грёбанного самолёта, то, значит, этим делом я займусь сам…

Глава 27
     На следующий день Хосе Паэс уже был в Буэнос-Айресе. Здесь он собирался нанять небольшой частный самолёт и столько летать на нём над горами, сколько потребуется, для того, чтобы найти своего Карлитоса. На эти цели Паэс-старший был готов истратить все свои деньги до последнего песо. Но неожиданно в гостинице приезжего уругвайца сам нашёл человек, который сообщил, что знает точные координаты места падения авиалайнера. В доказательство своих слов посетитель продемонстрировал Паэсу несколько обгоревших уругвайских паспортов с места катастрофы. Правда, этот господин с остроносым выразительным лицом профессионального картёжного шулера не был готов поделиться своей информацией безвозмездно:
— Если бы это зависело только от меня, вам бы не пришлось платить ни цента, — с выражением самого искреннего сожаления на подвижном лице пояснил визитёр. — Но в данном деле я всего лишь посредник. Поверьте, уважаемый синьор, никакого процента с ваших денег я принципиально не возьму, ибо сам отец. Но пилот почтового самолёта, который случайно обнаружил обломки пассажирского лайнера, решил заработать на чужой беде — подлюга!
     Не таков был человек Хосе Паэс, чтобы тратить драгоценное время на проверку личности своего информатора. Но вместе с ним в Аргентину прилетел родственник ещё одного пропавшего пассажира — служащий крупного банка. Спутник Паэса-старшего сумел всего за сутки через службу безопасности своего финансового учреждения, имеющего налаженные связи с влиятельными людьми в Аргентине, навести справки о личности человека по фамилии Акунья. Оказалось, что этот тип состоит на особом счету у местной полиции, как матёрый аферист. Но даже крайне отрицательная репутация человека, предлагающего свои услуги, не слишком смутила Хосе Паэса.
— Вы не открыли мне Америки, дорогой друг, — отмахнулся от предостережений своего спутника отец Карлитоса. — Я, как вам известно — художник. Значит, по роду своей профессии умею читать тайные штрихи людских характеров по чертам их лиц. Поэтому я с первых секунд понял, что этот Акунья — редкостная каналья. Но он предлагает нам шанс, пускай даже мизерный, но шанс! И поэтому я без колебаний отдам ему пять тысяч долларов, которые он просит за свои услуги.
     На следующее утро маленький самолёт отнёс уругвайцев на место, указанное пилотом почтового самолёта. Ещё с высоты трёх тысяч метров Паэс разглядел в конце широкой ледниковой реки, зажатой между двумя горными склонами, обломки. Вначале он заметил отдельно лежащее крыло с мотором. Потом различил среди нагромождения глыб льда колесо шасси и другие части неизвестного самолёта. Паэс был так взволнован, что, не дожидаясь посадки, выпрыгнул бы с парашютом туда, где мог находиться его сын.
      Они приземлились на крохотной площадке примерно в километре от того места, где находились обломки самолёта. По дороге к месту аварии доставивший их сюда пилот почтового самолёта постоянно пересказывал клиентам, как впервые заметил куски разбившегося авиалайнера, а потом с неимоверными трудностями лично обследовал место крушения:
— Тогда тут было много трупов. Знаете, меня даже вырвало от всех этих оторванных голов и рук, что валялись вокруг. Но за последнюю неделю ледник мог продвинуться на несколько метров вперёд и похоронить часть тел.
В ответ на последнюю фразу идущий следом за Паэсом банкир скептически хмыкнул. Он по прежнему был убеждён, что их обманывают опытные мошенники, и собирался на месте доказать это своему чересчур доверчивому товарищу.
     Наконец на их пути оказался первый обломок. Это был какой-то железный ящик. Из него торчали оборванные провода в жёлтой изоляции. И хотя никаких надписей на ящике не было, Паэс не мог просто так пройти мимо первого вещественного символа разыгравшейся здесь трагедии. Он присел перед находкой на корточки и благоговейно положил на ящик ладони рук, словно пытаясь снять с вещественного свидетеля разыгравшейся тут трагедии важную информацию.
— Наверное, это часть оборудования самолёта. Представляю, какой силы был взрыв, если его отбросило так далеко.
Банкир с равнодушным видом пнул металлический контейнер носком своего ботинка, и осмотрелся:
— Если бы здесь погиб мой брат, я бы наверняка это как-то уже почувствовал. Между мной и Генри всегда существовала особая психическая связь. В тот день, когда случилась авария, у меня с самого утра всё валилось из рук. Босс даже наорал на меня… Кроме того, я знаю, что маршрут погибшего самолёта проходил почти в двухстах километрах отсюда. Как он мог оказаться здесь?
     Обломки стали попадаться им всё чаще. В основном это были небольшие фрагменты фюзеляжа. Крыло оказалось единственной крупной деталью. Но оно сильно обгорело, так что на его поверхности можно было разобрать только одну большую чёрную букву «R» рядом с мотором. Вскоре банкир обратил внимание на одну странную деталь. Подозвав Паэса, он продемонстрировал ему прямоугольный участок металла на авиационном моторе, который отличался по цвету от остальной поверхности обтекателя двигателя. Словно место на рубашке, где когда-то был пришит карман, это место светлым пятном выделялось на общем фоне обшивки. Кроме того, по периметру этого прямоугольника шли частые отверстия.
— Смотрите, в этом месте при помощи заклёпок держалась какая-то маркировочная табличка, возможно, с номером двигателя или самолёта. Вряд ли она могла отлететь от удара машины о землю. Скорее всего, её специально срезали наши гиды.
Придя к такому заключению, банкир перестал искать в том месте, куда их настойчиво направляли сопровождающие аргентинцы, и взял чуть правее. Паэс тоже разочарованный отсутствием признаков пассажиров направился ниже по леднику. Его не остановили даже слова пилота о том, что им пора улетать, так как ухудшается погода.
— Эй, синьор, вернитесь! Мы обязательно прилетим сюда завтра, и вы сможете продолжить поиски вашего сына — безрезультатно кричал в спину художнику лётчик. Паэс не обращал внимания на эти призывы. Он не собирался возвращаться в Буэнос-Айрес, не получив хотя бы какого-нибудь подтверждения, что это место действительно каким-либо образом связано с его мальчиком.
Примерно через двадцать минут банкир криками и взмахами рук позвал к себе товарища. Вместе с Хосе к нему подбежали и оба аргентинца. Банкир торжественно продемонстрировал им какую-то ржавую железяку.
— А! Что я вам говорил! — возбуждённо обратился банкир к Паэсу. — Это не тот самолёт!
Лётчик попытался было убедить недоверчивого клиента, что тот сильно ошибается, не доверяя его порядочности. Тогда банкир продемонстрировал ему отштампованную прямо на железке надпись, из которой следовало, что компания «Браунинг» изготовила данный пулемёт в 1938 году, для авиационной фирмы «Боинг».
— Здесь разбился военный самолёт американского производства, думаю бомбардировщик. И, по всей видимости, это случилось лет тридцать назад. Поэтому на вашем месте, господа, я бы вернул нам наши деньги, если конечно вы не стремитесь иметь неприятности с полицией.
В этот момент в разговор мягко вступил доселе помалкивавший посредник. Каждой черточкой своего лица Акунья излучал искреннее расположение к уругвайцам:
— Ну зачем же затевать разговор о полиции. Никто и не собирался вас обманывать. Уверен, что мой друг сам не догадывался, что здесь находится не тот самолёт. Но раз так всё получилось, то сегодня же вы получите свои деньги обратно. А пока предлагаю немного перекусить, полюбоваться окрестными красотами и потихонечку возвращаться к нашему самолёту.
Акунья открыл термос с чаем, достал пакет с бутербродами. После долгого пребывания на свежем воздухе все ели с большим аппетитом. Но вскоре после того, как Паэс выпил чашку горячего ароматного напитка, с ним начало твориться что-то странное: его тело вдруг на короткий промежуток времени онемело, став похожим на студень. Потом Хосе прошиб пот, его начало трясти в лихорадочном ознобе. Затем вдруг у него в животе, как будто начали шевелиться раскалённые угли. Это состояние испугало художника, но Паэс не успел как-то отреагировать на происходящее, ибо приступ загадочной лихорадки оказался очень скоротечным.
Внезапно глаза Хосе застлал белый туман. Когда белая пелена с его глаз спала, он вдруг увидел метрах в ста ниже того каменного возвышения, где они сейчас находились, среди огромных кристаллов льда, большую белую трубу самолётного фюзеляжа. Вначале Хосе подумал, что посетившее его внезапное видение всего лишь обман зрения. Но когда он указал рукой банкиру на выглядывающий из-за ледяных глыб самолётный корпус, тот подтвердил, что даже видит иллюминаторы. Но если это не был мираж, то как объяснить, что они сразу не заметили этот второй пассажирский самолёт?!
     Забыв обо всём на свете, уругвайцы бросились туда, где должны были находиться их родные. Радость неожиданной находки пьянила их так, что оба солидных мужчины, орали от счастья и даже комично пританцовывали на бегу. Наблюдавшие за своими клиентами аргентинцы понимающе переглянулись.
    Первым бежал Хосе. В какой-то момент он оказался на слегка присыпанном тонким слоем свежего снега, льду. Ноги Паэса разъехались. Художник даже не успел как то среагировать на потерю равновесия, как оказался в положении птенца, совершающего свой первый неловкий вылет из гнезда. Падение оказалось достаточно жестким. Паэс буквально врезался лицом в лёд. Но гораздо сильнее разбитого лба и носа его поразило странное видение. Прямо у него под ногами, из-под кромки вечного льда, злыми глазами зверя, на Хосе взирал человек в красной альпинисткой куртке. Неизвестно как давно он попал туда. Пролежав в ледяной линзе какое-то время, мертвец сохранил человеческий облик. Но было ясно, что стоит монстру только выбраться из своей «машины времени», как он начнёт темнеть и съёживаться буквально на глазах. Плоть будет сползать с его костей, подобно расплавленному воску.
Смотрите, там! — в ужасе указал пальцем на мертвеца Хосе.
Банкир тоже увидел странного человека в ледяном зазеркалье, и от этого зрелища у него вытянулось лицо: — Господи милосердный! Да он же двигается!
В зеленоватой толще горного льда странный альпинист чувствовал себя на удивление свободно. Он демонстрировал людям наверху непристойные жесты, и всем своим видом давал понять Хосе и его спутнику, что сейчас выберется к ним на поверхность и раскроит обоим черепа своим ледорубом.
Даже не пытаясь встать на ноги, Паэс на четвереньках с поразительной быстротой пополз подальше от жуткого монстра. Банкир же не в силах стронуться с места, остолбенело наблюдал, как оживший мертвец исполинским ударом ледоруба прошиб ледяной панцирь и по пояс высунулся на поверхность. Правая часть лица у него была сильно изуродована, то ли вследствие падения с многометровой скалы, то ли  подверглась сильному разложению. На этой стороне у него было минимум плоти, и когда оживший мертвец выкрикивал в адрес уругвайцев слова проклятий, перед взором банкира во всех анатомических подробностях проступал зловещий оскал его черепа. Вскоре альпинист практически полностью выбрался из ледяной ловушки. С некоторым трудом он поднялся на ноги, заслонив своей долговязой фигурой солнце, и шагнул к парализованному страхом человеку…
     - А-а! — пронзительный вопль вырвался из груди банкира, когда он ощутил на своём лице чужие руки. Ледяная сталь разжала ему зубы, и по нёбу распространился горький вкус полыни. Через некоторое время страшное видение растворилось в ослепительных лучах горного солнца, и он увидел над собой, на фоне голубого неба, ангельское личико какой-то девушки.
— Вашего друга я уже привела в чувство - проворковала она ласковым  голоском. - Он там, на снегу понемногу приходит в себя. Сейчас и вам станет лучше.
- Чт… чт… что это было? — ещё находясь под впечатлением увиденного кошмара, с трудом выговорил уругваец. Его голова лежала на коленях у девушки, и он старался смотреть на её красивое, румяное лицо, боясь даже мельком бросить взгляд в ту сторону, откуда на него надвигался ужасный монстр.
      - У вас была галлюцинация, случившаяся вследствие отравления веществом, приготовленном на основе сбора галлюциногенных грибов — как о совершенно нормальном явлении сообщила ему девушка; и назидательно добавила: — Крайне глупо с вашей стороны было в одиночку отправляться с этими людьми в горы. Вы сами виноваты в случившемся.
Оказалось, что после своего разоблачения аферисты решили избавиться от клиентов, предложив им приправленный сильным наркотиком чай. Это был очень ловкий способ убийства. Ведь в случае обнаружения трупов уругвайцев судебно-медицинское вскрытие выявило бы в их телах лошадиные дозы сильнодействующего наркотического вещества. И подозреваемые в преступлении могли заявить, что возили богатых туристов на экскурсию в горы, но там их клиенты, наевшись какой-то дряни, которую привезли с собой, почему-то стали вести себя неадекватно и сбежали от своих проводников.
Но к счастью, перед вылетом предусмотрительный банкир попросил своего знакомого в департаменте полиции Буэнос-Айреса подстраховать их.
Аферисты были немало удивлены, когда на лётном поле их «Сесну» окружили полдюжины патрульных машин. Запираться смысла не было, и мошенники сразу же во всём сознались. Они согласились указать полиции место, где оставили в бессознательном состоянии иностранцев. Хосе Паэс и его компаньон по поисковой операции десять дней провели в больнице. Затем они продолжили свои поиски, но с гораздо большей осторожностью…
ГЛАВА 28
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
Есть черта, за которую в обычных условиях цивилизованный человек заступить не может. Ведь только соблюдение моральных ограничений и отличает нормального человека от дикого двуного животного, повинующегося лишь собственным инстинктам. Поэтому никто из присутствующих не мог поверить в то, что парень, которого они давно знали и любили, предлагает им такое! Все с ужасом и отвращением смотрели на Роберто Ганессо, который уверенно шёл туда, где в снегу темнели силуэты их погибших товарищей. В его руках был острый осколок стекла, которым он собирался выкроить себе кусок мёрзлой человеческой плоти и унять, наконец, сводящее с ума и лишающее остатков сил и воли чувство голода. Многие крестились и шептали потрескавшимися на ледяном ветру губами слова молитвы: «Господи, чем же мы провинились перед тобою, за что ты заставляешь нас есть мёртвые тела своих друзей?!».
Но окружающее горстку отчаявшихся мужчин и женщин ледяное великолепие хранило равнодушное молчание. Казалось, что богу, присутствующему в живописных горных склонах, ярко-голубом небе и ослепительном солнце, уже давно нет дела до нескольких десятков людишек, упорно цепляющихся за земное существование, не смотря на то, что и на небе и на земле их имена уже давно вычеркнуты из списков живых…
Тело в снегу оказалось практически каменным. Ганессо с облегчением обнаружил, что намеченный им покойник лежит на животе лицом в снег. Намного сложнее впервые в своей жизни кромсать ножом труп человека, которого ты воспринимаешь, как конкретную личность, а ещё хуже, если к тому же ты ещё и помнишь его живым. Но так как Ганессо не видел лица, он был избавлен от данной проблемы. Судя по синему форменному кителю и такого же цвета рубашке, это был кто-то из членов экипажа самолёта. С огромным трудом Роберто удалось прорезать в нескольких слоях одежды отверстие размером примерно пять на три сантиметра. Добравшись таким образом до кожи, он смог вырезать крохотный кусочек мяса. Не давая себе времени на размышление, Ганессо быстро положил его себе в рот. Чтобы жевать было легче, тут же заел мясо снегом.
Удивительно, но его желудок не сотрясали рвотные судороги. Напротив, после многих дней голодовки было такое ощущение, будто получившее, наконец, пищу тело благодарно оживает. Казалось, что его организм долго спал, но, получив, наконец, полноценный животный белок, немедленно откликнулся на это прояснением сознания и волчьим аппетитом. Ганессо тут же отрезал себе ещё несколько кусочков. На этот раз он жевал без спешки. Всё это время Роберто чувствовал на себе напряжённые взгляды товарищей. Встав с колен, он протянул к ним руку с зажатым в ладони осколком стекла, и крикнул:
— Говорю вам: эта мертвая плоть абсолютно такая же, как говядина, которую мы ели дома каждый день. Кто следующий даст своему организму пищу, чтобы жить?
Неподвижные фигуры сразу ожили. Один за другим обитатели убежища потянулись в сторону Роберто. Каждый, вырезал свой кусочек мяса, отходил в сторону и заставлял себя проделать то же, что и Ганессо. Одним требовалось на это несколько минут, другие подолгу сидели с застывшим выражением лица, погружённые в собственные мысли. И всё же большинство преодолело принципиальный психологический барьер именно благодаря личному примеру Ганессо. Люди думали примерно так: если доктор сделал это, значит, подобный шаг не так уж и не невозможен, и действительно жизненно необходим.
Правда нашлись и такие, кто подобно умершим в Арктике от голода норвежцам, были готовы умереть, но не притронуться к телам себе подобных. Одним из этих гордецов был Антонио Переза. Когда Роберто проходил мимо капитана, они обменялись враждебными взглядами, как люди, имеющие противоположное представление о том, что позволено человеку, загнанному судьбой в угол, а что категорически нет.
Другим «отказником» был Чарруа. Но у индейца были свои причины остаться лишь наблюдателем происходящего на его глазах зловещего спектакля.
— В нашем племени покойников не закапывают в землю, как у христиан, а снаряжают всем необходимым, словно в дальнюю дорогу — степенно пояснял Чезе. Сейчас своим спокойным выражением лица и одновременно горящими непонятной страстью жёлтыми глазами он напоминал Чингисхана, наблюдающего за жестокими забавами своих воинов над пленёнными врагами.
— Но ещё 80 лет назад самых достойных Чарруа мои предки съедали на ритуальном пиру. Все хорошо знали умершего: его ратные подвиги; накопленные за долгую жизнь великие знания, особую магическую силу. Съев уважаемого всеми родственника, племя делило его «силу» между всеми представителями рода. Но как можно употреблять в пищу плоть того, кого ты не знаешь так же хорошо, как свою родню. Ты даже не знаешь, достойно ли он принял смерть, или его тело переполнено чёрной энергией предсмертного страха. Ведь вместе с мясом ты принимаешь в себя все чёрные пятна духа и тела чужого тебе человека.
— Да жаль, Чезе, что с нами не летела твоя бабушка — посочувствовал индейцу Роберто, и пошёл искать Нандо, которого не было сейчас со всеми. Он нашёл Чаввадо в пилотской кабине. Нандо встретил его настороженным даже испуганным взглядом. Роберто бросился к другу с недоумёнными вопросами:
— Что с тобой? Почему ты не ешь? Ведь это была твоя идея.
— Надеюсь, что вы не мою сестру и мать? — полными боли глазами Нандо вглядывался в лицо Роберто, будто ища в нём подтверждения самым страшным своим догадкам. Только сейчас Ганессо сообразил, почему «железный» Нандо малодушно спрятался в самый ответственный момент. Чаввадо был готов побороть многие свои страхи и предрассудки, но мысль о том, что кто-то кромсает ножом тела самых близких ему людей, повергала в ужас даже его.
Роберто поспешил успокоить товарища:
— Это был мужчина. Думаю, пилот. Я специально начал с него, потому что все мы плохо знали этого человека.
Было видно, что, услышав эти слова, Нандо испытал громадное облегчение. Но всё равно он сейчас находился в таком состоянии, что не мог покинуть убежища. Его захлестнули воспоминания о сестре, которые он разделил с благодарным слушателем в лице Роберто.

Сэнди Холл с нескрываемым презрением смотрела на людей, которые напоминали ей падальщиков. «Какие они все омерзительные в своём крысином стремлении выжить любой ценой» — неприязненно думала Холл, глядя на цепочку людей, медленно бредущих друг за другом к телам умерших.
Именно сейчас Холл стало понятно, кто здесь может называться человеком, а кто отныне утратил такое право. Смерть с детства вызывала в её душе благоговейное почтение. Сэнди помнила, каким важным и даже строгим выглядел её дедушка в гробу во время церковного отпевания, а ведь в жизни он был добряк и весельчак. Много раз потом в своей жизни Сэнди обращалась к нему с просьбами: дед в «том мире» оставался для неё заботливым близким человеком, который после своей смерти имеет возможность замолвить за неё словечко перед святыми чудотворцами и даже самим Господом Богом.
Правда, повзрослев, Сэнди постепенно избавилась от веры во всесилие покойных предков, но уважение ко всему, что связано с уходом в мир иной по-прежнему занимало важное место в её мироощущении. Поэтому Холл просто не могла убедить себя в том, что мёртвые тела в снегу, это просто пригодное для еды мороженое мясо. Такая мысль была бы очевидным святотатством.
Впрочем, как человек всесторонне образованный, она могла бы вспомнить и зороастрийцев, которые считали тела мертвецов чем-то грязным и позорным. Поэтому они отдавали своих умерших родственников на растерзание хищным птицам либо псам-трупоедам. Но сейчас Холл меньше всего хотелось углубляться в сравнительный анализ существующего в разных мировых традициях культа смерти. Сэнди упивалась тем, что она принадлежит к небольшой партии людей-стоиков, которые своим отказом уподобляться дикарям демонстрируют другим, как низко те пали, и на что способен человек с глубокими нравственными убеждениями. Если бы Антонио в данную минуту посмотрел на стоящую рядом с ним журналистку, он бы встретил такой нежный и восторженный взгляд, на который только способна по уши влюблённая женщина. Холл чувствовала, что с этого момента между ними произошло настоящее сближение. Они обязательно вдвоём вернуться в Нью-Йорк, не запятнанные участием в позорном преступлении, и будут счастливы, как люди, испытавшие своё чувство в самых экстремальных условиях, какие только могут выпасть на долю человека.
Что же касается Антонио, то впервые в своей жизни он ощущал себя героем, вышедшим в тираж. Почти никто не видел в нём больше лидера и человека, чьё слово равносильно закону на этом клочке временно отбитой у дикой природы территории. Переза очень болезненно привыкал к своей роли одного из рядовых обитателей убежища, чьим мнением по ключевым вопросам никто больше не интересуется. Вокруг него словно образовался вакуум. Нет, окружающие специально не бойкотировал капитана. Просто в экстремальных условиях члены любой биологической группы, будь то люди, волки или даже термиты, обычно сплачиваются вокруг вожаков, знающих, как обеспечить товарищам по роду, стае или человеческой группе выживание в условиях враждебного мира. Отныне все верили Роберто и Нандо, которые научили товарищей продолжать борьбу за существование методом, о котором до сих пор никто даже не смел помыслить.

Глава 29
Вечером к Роберто Ганессо подошёл парень по имени Хуго Бланко. Он был очень смущён и старался говорить так, чтобы его никто не слышал. Дело в том, что с самого начала их жизни на горном склоне Бланко пытался убедить окружающих, что они смогут бесконечно долго продержаться без продуктов, питаясь…одной только космической энергией — праной, растворённой в окружающем воздухе. Более того, им даже не потребуется рация, ибо с помощью глубокой медитации можно выйти на связь с великими индийскими учителями и попросить их направить помощь бедствующим. Большинство сразу отмахнулось от бредовых проповедей самозваного гуру, но три человека от полной безысходности всё же клюнули на красивые проповеди Бланко.
Некоторое время ученики старательно следовали всем советам дипломированного преподавателя йоги, закончившего несколько лет назад специальную Академию древнеиндийских духовных практик. Они чуть ли не целыми сутками медитировали, выполняли специальные дыхательные упражнения и асаны. Но вместо обещанного подъёма сил и исчезновения чувства голода последователи местного мессии слабели гораздо быстрее своих скептически настроенных по отношению к Бланко товарищей. Да и сам гуру с каждым днём выглядел всё более осунувшимся. И без того тощий он постепенно превращался в живой скелет — с острыми, обтянутыми пергаментной кожей скулами и выпирающими ключицами. Но даже не смотря на очевидную неудачу эксперимента двое самых преданных учеников Бланко продолжали фанатично верить ему и отказались есть мясо погибших.
И вот теперь Хуго, стыдясь быть подслушанным своими учениками и критиками, униженно просил Роберто о совете:
— Я восемь лет был вегетарианцем и боюсь, что мой желудок просто откажется принимать мясо — пожаловался он Ганессо. — Может, как врач ты подскажешь мне, как правильно войти в новый режим питания без ущерба для здоровья.
Роберто с удивлением посмотрел на собеседника.
— Так вы, «преподобный отец», или как вас там…
— Учитель — смиренно поправил Ганессо йог.
— Так вы, учитель, тоже решили присоединиться к нашей скорбной трапезе?
— А что делать — тяжко вздохнул Хуго, — жить то хочется. Расти здесь хоть какие-нибудь травки, злаки или орехи я бы в жизни не притронулся к мерзкой мертвечине, но вокруг только снег и лёд.
— А как же ваши ученики? Их тоже прикажите с «воздушной диеты» на мясо переводить?
Хуго замялся.
— Понимаешь, неудобно как-то выходит… Получается, что я заморочил людям головы, а сам — в кусты. Пускай лучше всё остаётся, как есть. Ты за них не волнуйся, Роберто. Эти двое по-своему счастливы, ибо искренне верят, что космическая энергия ежедневно наполняет их тела силой, а разум — божественным светом. Медитациями я изгоняю всякий страх и сомнения из их душ. Так что им хорошо… - Говоря о своих учениках, Хуго Бланко кротко улыбался, радуясь за то, что его последователи находятся на верном духовном пути. Вернувшись же к суровой жизненной реальности, он сразу стал деловит и конкретен:
— Значит так: ты мне мясцо потихоньку по вечерам будешь выдавать — по научной системе — возрастающими порциями, чтобы мой организм постепенно к нему привыкал.
— Ну и гадина же ты! — не выдержав, взорвался Роберто. — Люди, которые тебе поверили, пускай, значит, медленно подыхают в позе лотоса, а ты в это время по-тихому отъедаться будешь?!
Но Хуго не обиделся:
— Что делать, Ганессо, не я первый и не я последний правду под интересы собственного живота подстраиваю.
— Знаешь, Хуго, я, конечно, врач и давал клятву Гиппократа, но ей Богу, я сейчас с огромным удовольствием придушил бы тебя вот этими самыми руками, чтобы очередным расчётливым святошей в этом мире стало меньше.
Хуго только кротко рассмеялся.
— Не стоит впустую тратить жизненную энергию на чуждые тебе слова. А ведь тебя хорошо успел изучить, Ганессо. Ты врач по призванию и физически не сможешь причинить вред даже самому неприятному пациенту, обратившемуся тебе за помощью.
— Да, это правда. Но как врач, я обещаю тебе сделать всё от меня зависящее, чтобы люди, которым ты заморочил голову, узнали правду о твоей подлой сущности. Думаю, что после такого разоблачения они станут есть вместе со всеми.

*
У края свежевырытой могилы собралось человек тридцать родственников и друзей умершего. Скорбные лица собравшихся, их траурные одежды, искренние рыдания женщин, последняя заупокойная проповедь священника — всё это придавало необходимую степень подлинности свершающейся здесь символической церемонии.
Дело в том, что молодого мужчину, для которого в лучшем похоронном ателье города был закуплен самый дорогой гроб из экзотического дерева с позолоченными украшениями на крышке и атласной внутренней обивкой, объявили покойником заочно по причине невозможности доставить его труп к месту похорон. А так как мёртвого тела в наличие не было, то вместо него в гроб положили самые любимые вещи умершего, с которыми он при жизни почти не расставался — мотоциклетный шлем и альбом с марками.
Официально объявленный погибшим в авиакатастрофе Сербино Аранцо должен был упокоиться с миром на самом дорогом участке привилегированного кладбища Монтевидео. Когда прощальная церемония закончилась и четверо кладбищенских служителей очень осторожно принялись опускать пустой гроб в могилу, отец Сербино — солидный господин крепкого телосложения с сильным волевым лицом пошатнулся, словно трёхсотлетний дуб у которого подгнили корни. Он навзничь завалился на руки двух других своих сыновей, предусмотрительно расположившихся за спиной родителя. Тут же в полный голос зарыдала мать покойного, которую до сих пор сдерживала сама торжественная атмосфера происходящего. Стоящий за спинами родственников кладбищенский распорядитель подал своим людям знак поспешить…
В конце церемонии рабочие установили на свежей могиле памятник в виде подрубленной колонны — символизирующей смерть молодого мужчины в самом расцвете сил.
Если бы Сербино имел возможность поприсутствовать на собственных похоронах, его бы, скорее всего, разочаровала скомканность финала церемонии. И конечно очень бы ранила та боль, которую он невольно причинил своим родителям.
Также его наверняка покоробило бы от тех перешёптываний, которыми обменивались некоторые его дружки. Один из них, продолжая сохранять печальную мину на лице, тихо говорил другому:
— И надо было этому шуту накрыться крышкой до того, как он вернул мне сотню, что взял у меня в долг за три дня до отлёта в Чили!
— Ну и чёрт с ним! — утешил приятеля второй «убитый горем» друг покойного. — Зато его папаша нанял для поминок лучший ресторан в городе, так что мы своё сегодня отобьём…
ГЛАВА 30
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Нандо впал в ярость, когда узнал, что новая поисковая партия, ушла без него. Но Роберто, которого теперь большинство считало своим лидером, объяснил Чаввадо, что пока тот не начнёт есть мясо, ему будет запрещено покидать лагерь:
— Ты пока ещё слишком слаб для того, чтобы лезть в горы. Вспомни про тех двоих, что не вернулись из прошлой экспедиции.
Нандо с завистью провожал взглядом три движущиеся точки вдали. На этот раз на поиски аккумуляторов отправились Сербино, Тин-тин и Коча Инчиарте. После того, как в их желудках появилось мясо, мужчины заметно окрепли физически и приободрились духом. С собой в дорогу они взяли достаточный запас пищи. И только убийственный высокогорный холод по-прежнему оставался проблемой, которую решить не удавалось. Не смотря на то, что ставшиеся в убежище товарищи поделились с уходящими своими тёплыми вещами, всё равно одеты поисковики были слишком легко для продолжительной по времени вылазки…

Сербино Аранцо взглянул на часы. Уже два часа они, с неимоверным напряжением воли и мускул восходили по крутому склону в сторону ослепительно сияющей на солнце горной седловины. Пока ещё у Сербино было достаточно душевных сил любоваться великолепием окружающего пейзажа, а вот медленно бредущие вслед за ним Коча и Тин-тин имели довольно измождённый вид. Похоже, они могли сейчас думать только об отдыхе, который ожидал их среди россыпи серых каменных глыб на перевале. Воздух здесь, — на высоте около пяти километров - был прозрачным и ледяным, а пышные облака сплошным белым ковром расстилались, будто прямо у них под ногами. Гряда камней впереди, так же, как и холодный диск солнца в пронзительно-голубом небе, казались отсюда абсолютно недостижимыми.
     …К полудню группа достигла каменной гряды. Здесь можно было укрыться от пронизывающего до костей ледяного ветра и устроить привал. Абсолютно вымотанные мужчины повалились на снег, тяжело дыша и обмениваясь впечатлениями о пройденном пути.
Немного поев и отдохнув, они вновь обрели необходимый положительный настрой для дальнейшего продвижения вглубь неизведанной территории. Им предстояло спуститься в долину, а затем вновь начать карабкаться на крутой бок очередной горы.
Сербино всё больше охватывало тревожное сомнение, что, продолжив движение вперёд, они не успеют до темноты вернуться в убежище. Наконец, он решил поделиться своими мыслями с сидящими бок о бок с ним товарищами:
— Я немного физиолог и знаю: в такой одежде без спальных мешков и палатки мы не переживём ночёвку в горах. Может быть, не стоит дальше рисковать.
— А что если там впереди находится самолётный хвост, — в ответ предположил Тин-тин, — и мы уже завтра сможем включить рацию и вызвать вертолёты.
Яркий образ, возможно, ожидающей их всего в нескольких километрах страстно желаемой цели, разом перечеркнул все сомнения. Поднявшись на ноги, мужчины бодро начали спуск в затянутую гигантской тенью долину…

*

Чезе Чарруа проснулся среди ночи и долго лежал с открытыми глазами. В последнее время его чувства обострились настолько, что Чезе с трудом переносил неприятные запахи, которыми была перенасыщена атмосфера тесного убежища. Сейчас его подташнивало от слабости, сильно болела голова. Он закурил и тут же почувствовал позывы к рвоте. Кажется, продолжительная голодовка начинала потихоньку доканывать и его. Чезе не боялся смерти. Правда и особой радости по этому поводу он тоже не ощущал. Что поделаешь, но любому даже самому сильному молодому орлу когда-нибудь предстоит стать падалью. С детства Чарруа знал: если мужчина начинает чувствовать себя старым и смертельно уставшим, он должен тихо собраться, и, не тревожа близких горьким прощанием, уйти умирать в уединенное место — подальше от любопытных глаз и тревожащего душу женского плача. Переход в мир иной слишком интимное и чрезвычайно ответственное для каждого человека дело, чтобы совершать его на людях.
За иллюминатором расстилался стылый зимний мрак. Чарруа разобрал несколько чемоданов, прикрывающих вход в стальную нору, и выбрался из убежища. В первые мгновения мороз буквально парализовал Чезе тысячами острых игл вонзившихся, казалось, в каждую пору его тела. Но индеец не застонал и не поспешил вернуться в убежище. Он только крепче стиснул зубы и напряг мускулатуру. И тут неожиданное зрелище заставило Чезе сразу забыть о мучившем его холоде. Своими орлиными глазами он разобрал, как вдали по склону спускаются три человеческих фигуры. «Вот ведь живучие!» — восхищённо подумал Чарруа о товарищах, которые вчера утром отправились на поиски аккумуляторов. Когда до наступления темноты они не вернулись, все решили, что больше никогда уже не увидят Себрино, Тин-тина и Кочу. И, тем не менее, они возвращались! В лютый мороз, неизвестно как ориентируясь в безлунной ночи!
    Чезе поспешил навстречу героям. Но чем ближе он подходил к медленно бредущим по склону фигурам, тем всё более не по себе ему становилось. Что-то в них было не так. Индеец не узнавал товарищей. Эти трое были неестественно высокорослы и своими силуэтами напоминали высокие тонкие колонны. Одеты они были в странные комбинезоны с глухими капюшонами, похожими на рясы монахов-доминиканцев. Когда Чарруа и идущих ему навстречу людей разделяло метров тридцать, из-за облаков выглянула луна, осветив окружающее пространство. Чезе почувствовал, как мурашки пробежали по его позвоночнику — это были не его ушедшие в горы товарищи!

Глава 31
Когда утром Карлитос подошёл к Роберто, Ганессо нарезал из ягодиц одного из трупов кусочки мяса и складывал их на большой металлический поднос, в котором они обычно растапливали снег. Карлитос накануне тоже начал есть мясо, и теперь чувствовал себя уже не таким слабым, как в предыдущие дни. Сейчас он думал о том, что если бы сразу послушался Нандо и Роберто, то скорей всего тоже бы ушёл вместе с Тин-тином и Сербино на поиски аккумуляторов. И хотя Паэс заранее знал ответ, он всё же с надеждой спросил Ганессо:
— Как думаешь, что с Себрино и остальными?
— Он мертвы, — убеждённо ответил Роберто. — Ночью было градусов 30—40, а парни одеты слишком легко.
Подошедший Рафаэль перекрестился:
— Мы всю ночь молились за них. Надо продолжать верить, ведь наши жизни зависят только от Господа.
Карлитос чувствовал, что продолжать верить во всемогущего и сострадательного Бога с каждым новым днём ему становится всё сложнее. Это в прежней благополучной жизни было легко и приятно осознавать, что твоя реальность так прекрасна только потому, что Создатель персонально позаботился о тебе и о тех людях, которых ты знаешь. Да, где-то за границами твоего благополучного мирка существуют страдания и творятся всевозможные несправедливости, но персонально к тебе они не имеют никакого отношения. «Господь заботится и оберегает тех, кто ему предан» — так всегда учили Карлитоса, и до поры он свято в это верил. Но оказалось, что Бог жесток или просто равнодушен даже к самым преданным своим творениям, иначе он бы никогда не допустил, чтобы честные христиане срезали с трупов своих друзей мясо, чтобы его есть.
Карлитос боялся своих богохульных мыслей и никому в них не признавался. Когда вечером все молились за невернувшихся товарищей, его голос тоже звучал в общем хоре. Но наедине с собой Паэс больше не обращался к Богу с просьбами о спасении, ибо почувствовал, что высшим силам на него наплевать.
— Разве кто-то ещё полез в горы? — Рафаэль только сейчас обратил внимание на цепочку свежих следов, уходящую наверх по склону.
Очень быстро выяснилось, что пропал Чезе Чарруа. Идти в погоню за ним не имело смысла — с его ухода прошло слишком много времени. Многие и раньше считали Чезе странным человеком. Поэтому загадочный уход Чарруа не вызвал особых эмоций. Только Нандо долго вглядывался в ту сторону, куда тянулась цепочка следов, завидуя несгибаемому духу товарища, наплевавшему на все «нельзя» и «невозможно». Подошедший к Чаввадо Роберто грустно прокомментировал:
— Похоже наш «Чёрный орёл» предпочёл умереть в полёте.

*

Поселившаяся где-то в глубине сердца тревога, тоскливым страхом сковала всё его существо. Огромным усилием воли Чарруа заставлял себя не поддаваться охватившему его ужасу. Но даже ему, получившему суровое мужское воспитание, было сейчас не просто сохранять самообладание. Чезе никогда не боялся людей, но от этих троих веяло могилой. В чёрных провалах их капюшонов Чарруа не различал очертаний лиц. И, тем не менее, Чезе чувствовал, что его внимательно разглядывают.
Неизвестно, сколь ещё долго они бы так простояли молча друг напротив друга: Чарруа не смел первым совершить какое-либо действие, а странные пришельцы будто испытали его волю. При этом Чезе слышал, как шелестят, перебираемые ветром их похожие на саваны одежды. Иногда Чарруа казалось, что в шуме ветра он улавливает чьё-то свистящее тихое перешёптывание. Неведомое, дикое «нечто», казалось, обступило его плотной стеной, и чего-то ожидало. Наконец один из чёрных пришельцев шагнул к индейцу. Краем оборвавшегося сознания Чарруа запомнил внезапно вспыхнувшие в провале его капюшона мертвенно-жёлтые глаза волка-оборотня… Больше Чарруа ничего не помнил. Но очнулся он с твёрдым убеждением, что откуда-то наверняка теперь знает, что к Востоку отсюда, за горным озером, всего в 16-ти километрах находится крохотное высокогорное селение.

*

Их разбудили солнечные лучи. Вчера вечером Сербино, Коча и Тин-тин едва успели спрятаться от ветра в камнях на седловине до того, как темнота скрыла очертания окружающих предметов. Всю ночь они просидели, свернувшись калачиком на отполированном ураганами льду под сомнительной защитой скального выступа. Их временное укрытие едва ли превосходило своими размерами обычную кухонную плиту. Закрыв глаза, люди ждали смерти. Ночью температура опустилась ниже 40 градусов.
 В какой- то момент в полузабытьи в сознание Сербино вспыхнула тревожным сигналом страшная мысль: если сейчас они заснут, то никогда уже больше не проснуться. Сербино заставил себя подняться. Затем он стал пытаться всеми возможными способами расшевелить товарищей. Чтобы согреться самому и заставить двигаться костенеющие на морозе тела Кочи и Тин-тина он колотил друзей ничего не чувствующими руками и ногами. Товарищи возмущённо мычали что-то невразумительное в ответ, ибо сил говорить ни у кого из них не осталось.
В первые же ночные часы, как минимум двое из застигнутой ночью в горах троицы, должны были погибнуть. Но этого не случилось только потому, что Сербино всё-таки удалось заставить Кочу и Тин-тина подняться на ноги и начать двигаться. Почти до самого утра они играли в салочки и выполняли несложные гимнастические упражнения, не позволяя себе устало опуститься на снег, чтобы через пятнадцать -двадцать минут окоченеть навеки. Только под утро, прижавшись друг к другу, совершенно обессиленные, они ненадолго заснули.
     Сложно передать словами всю полноту счастья людей, которых коснулись первые солнечные лучи после ночи, которую они по всем законам физиологической науки, просто не должны были пережить. Все понимали: они до сих пор живы только потому, что не сдались — не позволили себе малодушно забыться в сладком сне, где не было лютого мороза и ветра, а плескалось бирюзовыми волнами тёплое море и можно было вдоволь понежиться на нагретом солнцем пляжном песочке.
— Господи, клянусь, отныне и до последнего своего дня я буду ценить, как величайший твой подарок каждую возможность лечь в обыкновенную постель и выпить чашку горячего кофе! — торжественно подняв правую руку, проникновенно воскликнул Коча.
— Мальчик захотел в тёплую кроватку — домой к мамочке — криво улыбнулся посиневшими губами Тин-тин.
Сербино тоже попытался улыбнуться, но ему было не до смеха. Он ещё не снимал обмоток, которыми перед походом утеплил ноги поверх кед, но чувствовал, что, несмотря на все усилия, несколько обморожений он себе всё-таки заработал. Сербино приходилось видеть в медицинских учебниках почерневшие обмороженные пальцы альпинистов. Если в течение нескольких суток повреждённые участки конечностей не ампутировать, то их обладателя, то есть его, неминуемо ожидает участь Альберта Алтуньи, скончавшегося от гангрены.

Глава 32
       Им удалось очень быстро пересечь долину. За новым перевалом поисковики наткнулись на страшные следы постигшей их авиакатастрофы. Вначале они нашли два соединенных между собой кресла, вырванные воздушным потоком из салона падающего самолёта. Из снега торчали только их нижние части. Поднапрягшись, Тин-тин и Коча перевернули сиденья в нормальное положение и обнаружили в них два мужских трупа. Мертвецы были пристёгнуты к своим смертельным катапультам ремнями безопасности. Несмотря на то, что лица покойных были сильно обезображены, поисковики сразу узнали своих знакомых.
   Тин-тин снял с трупов нательные крестики и обручальные кольца, достал из внутренних карманов их пиджаков деньги и документы. Всё это они собирались передать родственникам погибших. Через несколько десятков метров они обнаружили ещё одного мертвеца. Точнее сначала они наткнулись на торчащую из сугроба человеческую руку, а уже потом откопали очередного погибшего пассажира. Тело этого человека обгорело до неузнаваемости. Видимо, он выпал из самолёта в тот момент, когда взорвались топливные баки во втором оторванном крыле. Словно в подтверждении этой версии поисковикам стали попадаться обгоревшие обломки крыла и мотора. Они так же нашли несколько чемоданов. В одном из них оказалась коробка конфет. Все стали торопливо набивать себе рот разноцветными сладкими шариками, которые к великому разочарованию парней оказались жевательной резинкой…
     Теперь, когда были найдены тела выпавших из падающего самолёта пассажиров и обломки самого авиалайнера, уже не было сомнения в том, что оторванный хвост надо продолжать искать в этом же направлении. Возможно даже, что аккумуляторы находись в каких-нибудь нескольких сотнях метрах отсюда.
     При этом каждый из троицы не мог не думать о том, что вряд ли им повезёт пережить и вторую ночь вне убежища. Сербино видел по лицам товарищей, как трудно им отказаться от продолжения поисковой экспедиции, когда цель уже так близка. Ему захотелось рассказать им о своих обмороженных ногах. Какое-то время он колебался. Потом понял, что не может произнести страшные слова «обморожение» и «гангрена» применительно к самому себе, ведь это означало бы материализовать страшное предположение в нечто реальное и неотвратимое, словно приговор. А вдруг ему только кажется, что его пальцы потеряны? До сих пор Сербино так и не решился снять обмотки и осмотреть свои ноги. И всё из того же страха - обнаружить помертвевшую ткань пальцев, а может быть и ступней. И тем не менее, это необходимо было когда-нибудь сделать и желательно как можно быстрее.

Глава 33
     …Тин-тин предложил очень необычный способ поскорей вернуться к убежищу. Он принёс три металлических листа, видимо, служивших когда-то обшивкой их разбившемуся самолёту.
— Вверх по склону мы будем карабкаться на своих двоих, а вниз съезжать на этих салазках.
Идея была смелой и нуждалась в проверке. Никто из них не умел управлять таким видом «транспорта». Но всем им так хотелось поскорее вернуться в безопасное «логово», что никто не возразил против эксперимента. А в итоге всё вышло просто великолепно. На базе никто не ожидал их возвращения, тем более столь необычным образом. Вначале товарищи с удивлением вглядывались в стремительно спускающиеся с горной седловины три чёрные точки, а когда стали видны лица пропавших друзей, всех охватило ликование. Оставшиеся люди так радовались возвращению с того света друзей, будто со стороны горного перевала к ним приближались спасательные вертолёты.

*

Мишель Сердан колебался почти неделю, прежде чем решился воспользоваться неожиданно выпавшим ему шансом. С большим трудом Мишель поборол собственное отвращение перед предстоящим ему делом. А, приняв решение, поклялся перед распятием, что употребит славу и деньги не только для собственных нужд, но и обязательно станет щедрым благотворителем. Переступив таким образом через барьер собственной совести, Мишель лично отвёз проект уникального дома-корабля в конкурсную комиссию, которая уже месяц как заседала в американском Далласе. А уже через три дня Мишеля пригласил лично председатель экспертной комиссии и поздравил с победой в архитектурном конкурсе. Причём за ним — никому не известным в Америке и Европе простым архитектором из провинциального Уругвая - даже прислали к гостинице роскошный лимузин. А потом, в шикарном интерьере конференц-зала уважаемые члены экспертной комиссии — мэтры архитектуры, стоя, дружно аплодировали разработчику удивительно оригинального и очень красивого проекта.
— Позвольте мне от лица присутствующих здесь моих коллег выразить вам наше общее восхищение вашей работой, — говорил председатель комиссии до крайности смущённому оказанным ему поистине королевским приёмом уругвайцу.
— У вас удивительно оригинальный, я бы даже сказал — новаторский взгляд на малую архитектуру. Вы оказали бы честь моей компании, если бы согласились некоторое время поработать здесь в Штатах. Во всяком случае, я буду рад рассмотреть любые ваши условия.
Впрочем, Сердан и не сомневался в своём успехе. Хотя, конечно, третьеразрядного архитектора поразил размах пришедшего, наконец, и к нему долгожданного профессионального триумфа. Одно омрачало радость победителя — Мишель чувствовал себя вором, обобравшим умершего друга.
Тот воскресный обед у Лавальехи Мишель запомнил в мельчайших подробностях. В какой то момент речь за столом зашла о нашумевшем в архитекторской среде миллионном контракте на проект загородного дома для крупного американского промышленника и миллиардера. Заказчик имел репутацию человека крайне экстравагантного, но и чрезвычайно щедрого, когда дело касалось его прихотей. Одним словом американский денежный мешок хотел иметь не просто шикарный особняк, а уникальное жилище, которое поразило бы его воображение.
Сердан за такие амбициозные дела уже много лет не брался, ибо давно разуверился в собственном таланте и везучести. Это по молодости начинающий архитектор обивал пороги известных проектных бюро и с энтузиазмом ввязывался в каждый конкурсный марафон. Но с годами его квартира наполнилась чертежами отвергнутых проектов, а душа горечью многочисленных поражений. Мишель даже не смог сделать среднюю карьеру просто крепкого профессионала по причине пристрастия к алкоголю. Эта пагубная привычка развилась у него, как ответ на регулярные неудачи.
В последнее время Сердан перебивался мелкими заработками, с радостью хватаясь за любую халтуру — выполнял на заказ курсовые и дипломные студенческие работы; проектировал конюшни, коровники и деревенские бойни, даже рисовал вывески для мелких торговых лавок.
И вот недавно совершенно случайно на набережной Мишель повстречал своего старого университетского товарища. Он даже не сразу признал в хорошо одетом господине приятеля молодости. Это был Ховьер Лавальехи. Тот словно не заметил стоптанных ботинок бывшего сокурсника, его многократно чиненных брюк и давно потерявшего форму пиджака. Ховьер не разговаривал с Мишелем свысока, хотя имел на это полное право, ибо, в отличие от спившегося неудачника, зарабатывал неплохие деньги в своей компании, да и вообще — был в полном порядке. Но нет! Ховьер будто не замечал огромной социальной дистанции, выросшей между ними за те годы, что они не виделись.
Вот тогда-то Мишель и получил от старого знакомого приглашение на обед, во время которого всё и случилось. Ховьер сам показал бывшему сокурснику проект придуманного им дома, который будет, словно океанский парусник, менять свои очертания в зависимости от настроения своего хозяина и морской погоды, ведь он должен был стоять с видом на океанский залив. В случае шторма или перемены ветра конструкция дома могла быть с помощью специальных электрических механизмов изменена таким образом, будто на корабле убрали или напротив прибавили паруса, и судно приняло максимально выигрышное положение относительно ветра и волн. Кроме того, предусматривалось, что дом будет «питаться» энергией морского ветра, приливов и солнца. Для этого плоскости крыши одновременно с защитой от дождя выполняли функцию огромных солнечных батарей; а специальные мельницы извлекали электричество из приливных волн и ветра.
— Понимаешь, старик, я решил отказаться от классического отношения к конструкции жилого строения, как чему-то статическому и искусственному — с гордостью рассказывал Мишелю Ховьер. — Мой дом будет живым! Я придумал его, когда прочёл в одной из газет, что заказчик — страстный яхтсмен и имеет личные парусные суда, чуть ли не на всех океанах и морях. Я также знаю, что у него уже есть пять или восемь вилл в разных уголках мира, но конкретно этот дом он захотел построить у самого океана, чтобы приезжать в него прямо из офиса — на несколько дней отдохнуть, отвлечься от деловых проблем; или наоборот — поразмышлять над важным делом. Одним словом, это должен быть дом для души. Таким я его и задумал. Ведь насколько я понял, у заказчика душа романтика, страстно влюблённого в океан.
Ховьер также рассказал старому приятелю, что задумал послать проект на конкурс в частном порядке, не рассказывая о нём руководству своей фирмы и вообще больше никому.
— Моя Лилиан постоянно повторяет мне, что начальник паразитирует на моих идеях, зарабатывая на них отличные деньги, а со мной рассчитываясь стандартной зарплатой. Так что в этот раз она уговорила меня проявить инициативу. Но, честно говоря, я немного волнуюсь отправлять проект на столь ответственный конкурс, не посоветовавшись с кем-нибудь из коллег. Может быть ты, дружище, возьмёшь чертежи на несколько дней? А потом подскажешь мне, если вдруг обнаружишь какие-нибудь просчёты. Я был бы тебе очень признателен за такую помощь.
Вначале Мишель воспринял предложение университетского приятеля без особого энтузиазма. Дело в том, что Сердана жгла зависть к успехам товарища, который в годы учёбы не превосходил его по способности к наукам. Более того, ещё в молодости многие считали Ховьера тихим сумасшедшим и считали, что дальше скромного библиотекаря или хранителя архива он не подымится. И вот «дурачок» Лавальехи процветает: имеет свой дом, несколько автомобилей, счёт в банке. А умный и честолюбивый Сердан ожесточённо борется с конкурентами за право проектировать павильон общественных туалетов в крохотном провинциальном городишке. Так где же она справедливость?!
     Впрочем, Мишель Сердан быстро перестал обижаться на несправедливую судьбу, когда она сделал так, что автор талантливого проекта пропал где-то над Андами, оставив бывшему однокурснику щедрое наследство. Как только Мишель убедил себя в том, что является вовсе не вором, а наследником погибшего в авиакатастрофе товарища дней своей юности, он сразу перестал обвинять самого себя в воровстве. «А кто тогда имеет право на этот проект, если не я — единомышленник и коллега покойного! — даже с некоторым праведным гневом размышлял Мишель, будто отвечая на возможные обвинения недоброжелателей. — Не-ет, Ховьер явно не даром оставил этот проект именно мне перед самой своей смертью. Он наверняка подсознательно предчувствовал свой конец и хотел передать последнюю работу, в которую вложил всю душу, в надёжные руки истинного друга».
     В качестве аванса за свой чудо-проект Мишель Сердан получил от заказчика двести тысяч долларов и обязательство выплатить ещё столько же после завершения работ. Кроме того, талантливый самородок из Южной Америки заключил очень выгодный контракт с одной из самых успешных американских архитектурных компания сроком на пять лет. Сумма этого контракта осталась тайной для публики, но среди архитектурной тусовки Америки сразу стали циркулировать слухи, что талантливый южноамериканец будет обходиться владельцу преуспевающей компании примерно в такую же цену, в которую магнату обходится содержание его любовницы — восходящей звезды Голливуда.
ГЛАВА 34
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Сербино Аранцо желал, чтобы его ноги осмотрел коллега-врач. Для этого они ушли в пилотскую кабину. Сербино очень надеялся, что крайних мер не потребуется. Но, едва увидев бледно-голубоватые пальцы на своей левой ступне, Аранцо и сам сразу понял, что их уже не спасти. Сейчас они выглядели словно фарфоровые, но уже в ближайшие часы кожа на пальцах должна была принять чёрный обугленный цвет. Два пальца на правой ступне постигла такая же участь. Сербино изумлённо разглядывал свои покалеченные ноги и не знал, что сказать. Роберто тоже молчал, хотя это было молчание человека твёрдо уверенного, что данная проблема имеет только одно решение. Вопрос заключался лишь в том, как провести столь серьёзную операцию, как ампутация, без наркоза и вообще не имея ничего из профессионального хирургического инструментария под рукой.
— А может быть не стоит их трогать? - В голосе Сербино не было и капли надежды, только страх. — Сам же знаешь, что после такой операции важно правильно выходить больного. А какой к чёрту может быть уход в нашей пещере.
— Это будет сложно, — согласился Роберто, — но так у тебя хотя бы будет шанс.
Наступила долгая пауза.
— Проклятие! — в сердцах воскликнул Сербино и грязно выругался. Все эти три недели он довольно неплохо справлялся с проблемой недостатка медицинского оборудования, используя для лечения других разный подручный материал. И вот теперь ему самому требовалась оперативная помощь, которую нечем было оказать. У них не было даже обычного ножа, только кое-как заточенные осколки стекла.
— Ты понимаешь, что у тебя нет выбора, и уже сегодня мы должны сделать это? — наконец спросил Роберто.
Онемев от ужаса, Себрино молчал. Он пытался представить, как Ганессо будет отпиливать его плоть плохо заточенным куском стекла и не мог выдавить из себя слов согласия.
— Я же умру от болевого шока!
— Не беспокойся, — решительно заявил Ганессо, — я позабочусь, чтобы всё прошло нормально.
«Он ведёт себя со мной точно так же, как я сам разговаривал бы со своим пациентом накануне важной операции, — словно со стороны наблюдая за происходящим, анализировал Аранцо, — пытается убедить до смерти перепуганного человека, что всё не так уж и страшно. Но я то понимаю, что при данных обстоятельствах психология на любительском уровне, - это практически всё, что у него есть. На самом деле в душе он наверняка растерян и не знает, с какого бока взяться за такое дело».
Роберто Ганессо приступил к подготовке операции сразу же после этого разговора. Он попросил двоих мужчин крепкого телосложения быть его ассистентами. Пока Роберто кипятил на огне бутылку с водой, готовил инструменты и перевязочный материал, парни накрепко притянули Аранцо ремнями безопасности к единственному, оставшемуся в салоне пассажирскому креслу. От всех этих приготовлений к невыносимой пытке Себрино лишился остатков мужества, так что когда к нему, наконец, подошёл Роберто, державший в сильно пахнущей одеколоном руке импровизированный стеклянный скальпель, Себрино жалостливо попросил его об отсрочке:
— Я так не могу, мне надо настроиться. Давай завтра утром, а?
— Как скажешь, — ласково улыбнулся Ганессо, и слегка кивнул кому-то за спиной пациента. В ту же секунду невидимый Себрино человек со знанием дела надавил пальцами на особые точки за ушами Аранцо и пациент потерял сознание.
— А теперь за работу! — воскликнул Роберто, примеряясь куском стекла к первому помертвевшему пальцу…

*

Он уже давно перестал обращать внимание на окружающий его пейзаж. Индеец сосредоточенно считал количество пройденных за день шагов. Только так Чезе Чарруа мог заставлять себя двигаться. Он больше не подгонял себя обещаниями позволить себе отдых после того как доберётся до очередного ориентира вдали в виде какого-нибудь заметного камня или снежного бугорка. Чарруа просто не мог этого сделать, так как от низкого давления и долгой голодовки что-то случилось с его глазами. Вероятно, его поразила так называемая «снежная слепота», спровоцированная ярким слепящим солнечным светом, отражаемым от белоснежной поверхности горного склона. Сейчас ему бы очень пригодились светофильтры. В убежище было несколько пар солнцезащитных очков, но в спешке Чарруа не догадался прихватить с собой столь необходимую вещь. Да он бы и не посмел украсть их у товарищей, ведь защитные очки, так же, как и тёплая одежда, предназначались только для тех, кто уходил в горы по решению общего совета. Чарруа же покинул убежище, не спросив ни у кого на это разрешения. Это был только его личный выбор, и он с достоинством за него расплачивался.
Итак, Чезе почти лишился зрения. Это случилось внезапно на пятом или шестом часу пути. Высоко в безоблачном небе продолжало светить яркое солнце, а человек внизу двигался буквально наощупь в кромешной тьме. Теперь Чарруа мог только механически отсчитывать пройденные шаги: «две тысячи четыреста девяносто девять, две тысячи пятьсот». Отработав очередную норму, он ложился на снег и долго слушал окружающее безмолвие, медленно приходя в себя для очередного отрезка пути. Несколько раз ему мерещилось уже знакомое свистящее перешёптывание где-то рядом и шелест «их» саванов. Порой он даже чувствовал на себе тяжёлые взгляды. В такие минуты Чарруа пытался заговорить со своими сопровождающими. Сейчас он был бы рад любому голосу рядом. Но каждый раз ответом ему была тишина.
Отдохнув после очередного отрезка пути, Чарруа поднялся на ноги, опираясь на свой посох, сделанный из длинного тонкого куска авиационного металла. Он не имел ни малейшего представления о том, как выглядит место, где он в данный момент находится, но интуитивно чувствовал, что это какая-то возвышенность. Размотав на руках куски полотенца, которые служили ему варежками, Чезе аккуратно закрепил их на верхнем конце своего посоха, чтобы потом легко найти. Затем сделал шаг в сторону, чтобы помочиться. В этот момент индеец внезапно почувствовал, что стоит на краю земной тверди. Он по-прежнему ничего не видел, но ощущал под собой бездну. Это было шестое чувство, которое спасает человека тогда, когда зрение и слух оказываются бесполезными. Чарруа стоял на краю километрового обрыва и не смел шелохнуться. Наконец очень осторожно он сделал крохотный шажок назад. На ногах у него поверх лёгких спортивных туфель были намотаны мягкие чуни, которые он смастерил для себя сам из шерстяных штанов, обнаруженных им в одном из чемоданов. Эта обувь прекрасно защищала его ноги от обморожений, но сейчас она вдруг предательски заскользила по скользкой поверхности. Через секунду индеец уже летел, кувыркаясь, в узкую пропасть расщелины. Едва стих крик отчаяния, как над пропастью, куда упал одинокий странник, вновь сомкнулась величественное безмолвие…

*

Боль нарастала постепенно. Она ползла от того места, где когда-то были пальцы, вверх по ноге, словно раскалённая металлическая змея. Вскоре боль стала совершенно невыносимой. Если бы Сербино лежал в нормальной больнице ему бы дали морфия, но здесь несчастному предстояло пережить нечеловеческие муки без всякой медикаментозной поддержки на одной только воле к жизни. Одна мысль об этом могла ввергнуть в пучину отчаяния любого. Какое-то время Сербино пытался терпеть, скрежеща зубами, но вскоре сдерживать себя стало совершенно невозможно. Своды убежища огласили громкие вопли.
На шум прибежал Роберто. Задержав не насколько секунд оценивающий взгляд на сером осунувшемся лице Аранцо, на котором проступили крупные капли пота, он внимательно осмотрел забинтованные ступни своего пациента. После чего не без гордости сообщил:
— Сам поражаюсь, старина, как ловко, а главное быстро я оттяпал семь твоих пальчиков. Кровотечение не такое обильное, как я ожидал, так что, коллега, будем считать, что вы отделались сравнительно легко. Хуже было бы, если бы пострадала вся ступня. Её куском стекла не отрежешь. А без пальцев даже в регби можно продолжать играть.
Бодрый голос друга заставил Сербино на время забыть о нестерпимой боли. С проснувшимся любопытством разглядывая свои, перебинтованные кусками чьего-то пёстрого платья ступни, Аранцо думал, что они даже как будто не слишком укоротились внешне. Он говорил себе: «Вот и всё. Я сделал это. Точнее Ганессо сделал это для меня. Выходит, не прав был мой отец, который однажды сказал, что, как пластический хирург, постоянно работающий с человеческим лицом, он считает, что у Роберто Ганессо слишком мягкая линия губ и несерьёзный подбородок для занятий хирургией. Но если бы сегодня этот парень не проявил характер, я бы точно сгнил заживо от гангрены».
— Где ты научился так ругаться? — неожиданно поинтересовался Ганессо. — Во время операции ты крыл нас такими проклятиями, что Ховьеру даже пришлось уводить свою Лилиан за полкилометра от убежища.
Сербино попытался отшутиться. Впрочем, он уже снова думал о боли, которая наваливалась новым приступом. Вскоре Аранцо потерял сознание. К вечеру его глаза запали, а черты лица заострились. Роберто стал всерьёз опасаться, что пациент в ближайшие сутки скончается от болевого шока.

Вечером все собрались вокруг небольшого костерка, устроенного в глубине убежища. Не было только Антонио, который в последние дни сторонился общества. Такую роскошь, как костёр они позволяли себе не часто, ибо существовала проблема топлива для него. Поэтому каждое такое событие становилось небольшим праздником для мучительно переживающих холодные ночи людей. На этот раз в пламени самодельного очага горели обломки любимой гитары Кочи Инчиарте и последний запас того, что ещё можно было пустить на обогрев стальной норы. Все присутствующие понимали, что, возможно, это их последняя возможность выиграть у ночи час настоящего тепла. Поэтому говорить сейчас хотелось только о чём-то самом важном. Роберто рассказывал, как они доберутся до аккумуляторов:
— Теперь совершенно ясно, что хвост находится немного выше того места, где Сербино, Тин-тин и Коча нашли обломки крыла. Скоро мы снарядим новую поисковую группу и обязательно доберёмся до аккумуляторов.
— Там на высоте намного холоднее, чем здесь, и я туда больше не пойду — сразу же заявил Коча. Его активно поддержал Рой, который возненавидел горы после участия в первой вылазке.
— Хорошо, — спокойно согласился Роберто, — если добровольцев больше нет, мы пойдём с Нандо вдвоём.
— Я тоже готов ещё раз рискнуть — немного поколебавшись, поднял руку Тин-тин. — Надеюсь, выше в горах нам попадутся другие чемоданы, и в них окажется классная жратва.
Остальные задумчиво молчали. Все понимали, что новая экспедиция необходима, но больше никто не стремился на роль добровольных смертников.
— Разве вы не чувствуете, что теперь нас ведёт судьба? — голос Роберто зазвучал громче и увереннее. — После того, как мы начали есть, у меня появилось такое ощущение, будто мы сдали важный экзамен, и Бог, наконец, стал нам помогать.
— У меня тоже есть такое ощущение — согласился Нандо. — Прошлая вылазка в горы должна была закончиться смертью Сербино, Тин-тина и Кочи, но они не только выжили и смогли вернуться, но и нашли важные следы.
— Я же давно говорил вам, что Господь испытывает нас: утратим ли мы надежду, или будем продолжать бороться — с торжествующим видом заявил Тин-тин. — Лично я теперь уверен, что мы приняли верное решение.
— А вам не кажется, парни, что мы должны как-то отблагодарить тех, кто после своей смерти помогает нам выжить? — ни к кому персонально не обращаясь, задумчиво глядя на пламя костра, произнёс Коча Инчиарте.
— Но как мы можем это сделать?
— Вообще-то я не уверен — пожал плечами Инчиарте. — Но может быть нам стоит исполнить самое заветное желание каждого из этих людей.
— Откуда я могу знать, чего хотел тот лётчик, который был первым — недоумённо проворчал Тин-тин.
— Да, но зато я совершенно точно знаю, о чём мечтал Алекс Моралес! — радостно воскликнул Рафаэль Фалько. — Я несколько раз бывал у него дома и однажды Алекс показал мне свою коллекцию открыток разных городов. По секрету он рассказал, что мечтает вместе со своею невестой съездить в медовое путешествие в Европу. Особенно его манил Париж — столица всех влюблённых.
Странная идея Кочи, тем не менее, многим пришлась по душе. Это был реальный способ попытаться избавиться от чувства вины, которое мучило многих. Люди вокруг костра наперебой принялись предлагать различные варианты исполнения сокровенной фантазии умершего друга. Но все эти прожекты предполагали, что вначале их авторов спасут из горного ада, а уж потом они сумеют найти способ отвезти что-то из личных вещей Моралеса или даже урну с частичкой его праха в место, куда при жизни так стремилась его душа. В конце концов, инициатор затеи Коча Инчиарте подвёл неутешительную черту:
— Зачем говорить о том, что будет в другой жизни. Никто не ведает, как всё сложиться в будущем. Зато я знаю абсолютно точно, что мы до сих пор живы и даже имеем силы на пустой трёп только благодаря тем, кто не сидит сейчас за этим костром.
— Послушай, Коча, чего ты от нас хочешь? — обиделся Фито. — Если ты считаешь себя умнее нас всех, то, давай, организуй Париж прямо здесь, если сможешь!
В разговор вмешался Пабло, который попросил Инчиарте дать ему немного денег. Коча вытащил из внутреннего кармана своего пиджака портмоне одного из мёртвых пассажиров, которых они накануне нашли в горах, и отсчитал несколько купюр. Чтобы рассеять атмосферу взаимного недовольства Коча шутливо с размаху хлопнул пасьянсом крупных ассигнаций по протянутой к нему ладони.
— На! Чтобы собравшееся общество не посчитало меня редким снобом, плачу за всех и за всё!
В ответ Пабло услужливо раскланялся, словно официант перед щедрым клиентом, и тут же бросил деньги в костёр, чтобы поддержать его горение. В этот момент из полумрака неосвещённой пламенем костра части салона неожиданно появился Антонио.
— Я должен сказать вам… — заметно волнуясь, начал он. — Одним словом, если я вдруг умру, то разрешаю съесть моё тело.
В первую минуту все удивлённо замолчали, уставившись на капитана. Первым не удержался и прыснул от смеха Рафаэль. А Карлитос прокомментировал всю нелепость момента следующей репликой:
— Слава Богу, нас сейчас не слышит никто из нормальных людей, а то дело могло бы кончиться психиатрической клиникой, причём для всей присутствующей здесь компании.
Теперь уже все от души хохотали над собой и капитаном, который из самых благородных побуждений предложил товарищам себя на завтрак, обед и ужин.
На самом деле это была защитная психологическая реакция людей, чей разум всё ещё отказывался верить в реальность происходящего. Да, им приходилось по нескольку раз в день есть мясо мёртвых друзей, но до сегодняшнего дня эту тему обитатели горного убежища старались без особой нужды не затрагивать в разговорах, и даже не обдумывать.
Даже Коча Инчиарте, делая своё предложение, использовал аккуратную фразу «отблагодарить тех, кто после своей смерти помогает нам выжить». А как конкретно мёртвые помогают живым, никто не решался произнести вслух. Подобную травмирующую информацию человеческий мозг, как правило, отправляет в запретные глубины своего подсознания, откуда она может прорываться только в виде кошмарных сновидений. Но после предложения Антонио запретный кошмар неожиданно превратился в фарс. Многие только теперь начинали избавляться от ощущения постоянного ужаса, в котором им приходилось жить.
Оказывается, и в аду можно от души хохотать над товарищем, который в своём кипящем котле имеет дурацкий вид. Точно также некоторые узники Бухенвальда и Освенцима впоследствии вспоминали, что даже в их совершенно чудовищной жизни людей, которых отлаженная система фабрики смерти методично превращали в затравленных животных, тем не менее, как это не прозвучит фантастически, случались комичные моменты, вызывавшие улыбку и даже смех. Именно юмор способен в ситуации продолжительного существования на краю безумия спасти разум от «перегорания психологической проводки».
Люди в стальной пещере испытывали чувство благодарности к Антонио, позволившему им посмеяться над самым страшным в их теперешней жизни. Переза тут же предложили место у костра. Отныне он, как и в прежние времена своего капитанства, был вместе со всеми в общей спасательной шлюпке. Почти все были этому рады. Только Сэнди смотрела на своего кумира изумлёнными глазами. Она не могла поверить в то, что придуманный ею Бог сломался, и в своём жалком желании выжить изменил принципам. Саму её уже давно не мучил голод. Более того, у американки не осталось сил даже на страх. Целыми днями Холл лежала на своей подстилке в состоянии какого-то духовного оцепенения. Антонио почти всегда был рядом с нею. Она чувствовала, что он чем-то озабочен, но даже не подозревала, что Переза готовиться к капитуляции. Сразу после нелепого предложения себя в качестве потенциальной еды Антонио подсел к лежащей недалеко от огня Сэнди. Холл презрительно молчала, когда он пытался объяснить ей причину своего поступка. Но неожиданно Переза прошептал:
— Боже, как ты хороша — его сильные руки обняли её за плечи.
Сэнди не была готова к этому. До сих пор между ними не было произнесено ни одного слова любви, только однажды он нежно назвал её по имени. Но вот теперь, задыхаясь от волнения, Антонио торопливо шептал ей:
— Я сделал это только ради тебя, точнее ради нас с тобою. Я никогда даже не мечтал, что когда-нибудь встречу такую фантастическую женщину, как ты. Так неужели же я из тупой принципиальности позволю тебе умереть!
Тут Антонио почти дословно повторил слова, которые однажды уже говорил журналистке, спасая её из хаоса ночного бурана:
— Не волнуйся, Сэн, я нашёл для нас двоих дорогу домой. Вот смотри.
Он разжал кулак, и женщина увидела на его ладони два кольца, сплетённых из медной проволоки, извлечённой из проводки какого-то авиационного прибора.
— К сожалению, золотых с бриллиантами здесь купить негде, но, по-моему, и эти неплохо смотрятся при данных обстоятельствах.
— Неужели, вы делаете мне предложение, мистер капитан? — холодно поинтересовалась Сэнди, но в глубине её глаз появились едва заметные искры эмоций.
— Именно! Но с одним условием.
Холл изобразила шутливое презрение.
— Да по какому праву вы, жалкий капитанишка, смеете ставить какие-то условия мне — «золотому перу» Америки!
— По праву любви — став серьёзным, сказал Антонио. - Моё условие такое: с завтрашнего дня ты начнёшь есть.

Глава 35
       Уже давно погасло пламя костра, а Ховьер и Лилиан продолжали тихо разговаривать. У них обоих было такое чувство, что они должны немедленно многое рассказать друг другу. Ховьер крепко прижимал к себе жену и ласково шептал ей на ушко, как она важна для него, и как он ей бесконечно благодарен за то, что она всегда рядом. Ховьер и Лилиан были в числе тех немногих, кто до сих пор отказывался употреблять в пищу мясо мёртвых. Лилиан просто не могла перебороть себя, а Ховьер привык во всём поддерживать свою вторую половинку.
     Но мужчину всё больше охватывало беспокойство: с его драгоценной Лили творилось что-то неладное. Она всё чаще жаловалась на головную боль, бледнела, худела не по дням, а по часам, так что стала похожа на тоненькую девочку-подростка. Сегодня утром прямо на глазах Ховьера Лилиан впервые упала в обморок. Теперь Ховьер уже не был твёрдо убеждён, что они должны по-прежнему изображать из себя ревностных католиков, добровольно готовых уморить себя голодом, лишь бы не изменить своим принципам. Но он не знал, как ему убедить супругу.
     Такой шанс представился ему совершенно неожиданно, когда Лилиан вдруг заговорила про душевные перемены, которые она чувствует в себе:
— Этот опыт заставил меня тонко прочувствовать чудо жизни. Когда мы вернёмся, то должны обязательно проживать каждый день максимально счастливо.
— Мы и так счастливы. Разве не так?
— Это правда — Лилиан благодарно прижалась губами к заросшей густой жёсткой щетиной щеке мужа. — Но я решила, что для полноты счастья нам не хватает ещё одного ребёнка.
— Но как же ты родишь, если не будешь есть?!
— Ты прав, завтра я поем. А когда мы вернёмся домой, у нас появится ещё один маленький Ховьер; ты, наконец, бросишь свою фирму, где из тебя выжимают все соки, и откроешь собственное архитектурное бюро. Я буду тебе помогать по административной части, так как в организационных вопросах ты сущее дитя. Вот увидишь, мы заживём намного лучше, чем прежде. А для этого я обещаю перебороть себя и начать есть. Обещаю тебе — завтра.

Ночью Карлитос проснулся от странного шума. Казалось, будто откуда-то издалека к ним на большой скорости приближается скоростной поезд. До сих пор ничего подобного здесь в горах Карлитосу слышать не приходилось. Осторожно, стараясь не разбудить спящих товарищей, он пробрался к выходу и начал разбирать чемоданы. Странный скрежет и свист с каждой минутой становились всё громче. И тут Карлитос увидел в иллюминатор, как с вершины горы прямо на них стремительно летит исполинская белая волна. Сделать уже было ничего нельзя. Огромная масса снега приближалась к убежищу со скоростью 30 метров в секунду. Карлитос только успел крикнуть:
— Лавина!
И тут же последовал мощнейший удар. Снежная волна ворвалась внутрь убежища, переворачивая и круша всё на своём пути. Всё было кончено за несколько секунд…

Глава 36
      Индеец обнаружил себя зажатым между узкими стенками ледяной пропасти. В своей глубине расщелина, в которую провалился Чарруа, сильно сужалась. Он едва мог пошевелить плечами, так плотно его сжимали тиски стен. Словно в насмешку судьба вернула ему зрение, не подарив хотя бы из милосердия к приговорённому последнюю привилегию — хотя бы напоследок полюбоваться на клочок синего неба над головой. Дело в том, что по мере нарастания глубины расщелина принимала изогнутую форму. Из-за этого даже сверху над беспомощным пленником, угодившим в ледяную ловушку, нависал козырёк из голубоватого льда. Биться, и звать на помощь в этой глуши было бесполезно.
Чарруа не помнил, как долго продолжалось его падение в расщелину. Да это было и не так уж важно. Как человек, не успевший по своему рождению и воспитанию далеко оторваться от природы, «Чёрный орёл» стал готовиться принять смерть достойно. Да и чего ему было бояться, если Чезе был уверен, что, совершив переход по всем правилам, скоро окажется в прекрасной зелёной стране - в кругу своих предков. Если уж ему не удалось выбраться из мёртвых гор в этой жизни, он сделает это по ту сторону смерти…
 В сознании индейцев племени Чарруа между миром живых и миром мёртвых никогда не было особой пропасти. Для каждого из них смерть была чем-то вроде большого путешествия, к которому важно хорошо подготовиться.
Чезе затянул монотонную песнь смерти, призывая её прийти за ним поскорее, не затягивая земных мучений человека, прожившего свою короткую жизнь достойно. А чтобы помочь долгожданной освободительнице Чарруа, изловчившись, стал разматывать шнурки, с помощью которых держались на его ногах самодельные чуни. В конце концов, индейцу удалось освободиться от обуви и свитера. Теперь, будучи полуобнажённым, он надеялся умереть скорее. Вскоре Чарруа заметил долгожданную чёрную тень, ползущую к нему по стене. Похоже, это был один из горных духов, посетивших его накануне ночью. Так значит, они позвали его в путь не ради спасения, а обманом заманили сюда — в погибельную ловушку! Выходит, никакой деревушки поблизости нет! Чезе широко улыбнулся плотоядно вспыхнувшим жёлтым глазам хищника, и подставил человекозверю свою шею, чтобы тому было легче вонзить клыки в самое уязвимое место на его теле.

Один из жителей небольшой аргентинской деревушки случайно заметил вдали странный шест, на верхнюю часть которого были намотаны какие-то пёстрые тряпки. Горец решил сходить посмотреть, что это за непонятная палка. По обрывающейся на краю расщелины цепочке следов он догадался о том, что здесь случилось. Этот человек немедленно отправился за соседями. Через некоторое время спасатели спустили на верёвке молодого ловкого парня, который обвязал вокруг тела пострадавшего верёвку и полуголого путника извлекли с семидесятиметровой глубины. Спасённый чужак был без сознания и постоянно бредил на непонятном горцам языке. Незнакомца отнесли в дом деревенского старосты. Несколько женщин взялись выхаживать чужеземца. День и ночь они поили его отварами, накладывали на раны особые компрессы. При этом никто не понимал, о чём постоянно бредит этот человек с мужественным смуглым лицом и покрытым татуировками телом.

Глава 37
Никто кроме Карлитоса не успел понять, что произошло. Они словно во второй раз пережили катастрофу, только теперь столкновение со снежной стеной было абсолютно внезапным. Плотная масса мокрого снега стремительным потоком ворвалась в узкую трубу самолётного фюзеляжа, круша и переворачивая всё на своём пути. В считанные секунды снежная масса забила почти всё пространство убежища, оставив только небольшую воздушную прослойку под самым потолком.
Первыми на «поверхность» выбрались Роберто, Карлитос и ещё двое мужчин, которых снежный круговорот не затолкал слишком глубоко. Эти четверо сразу же начали откапывать засыпанных товарищей. Ориентиром им служили глухие голоса, доносящиеся из-под снега. Карлитос первым догадался подсвечивать себе зажигалкой, остальные тут же последовали его примеру.
Каждый новый спасённый сразу же начинал громко кричать, инстинктивно расправляя придавленные тяжестью снежной массы лёгкие. Немало было и таких, кто был едва жив, наглотавшись мокрого снега и получив многочисленные ссадины и ушибы. Эти люди находились в таком состоянии, что запоздай помощь всего на несколько минут, и спасать было бы уже некого.
Одним из таких редких везунчиков был Нандо Чаввадо. Когда плотная снежная масса забила ему дыхательные пути и тяжелым грузом сдавила грудь, Нандо отчётливо услышал, как его сердце начало замедлять своё биение. На этот раз он не запаниковал, а терпеливо ждал и боролся, слушая далёкие, глухие и редкие удары.
Когда Чаввадо только откопали, Роберто оказался рядом. Лицо Нандо было синюшного цвета, и вообще он не подавал признаков жизни. Нашедшие Чаввадо люди снова, как и после авиакатастрофы, поспешили объявить его мёртвым. Роберто прислонил ухо к груди друга и не услышал биения сердца, пульс тоже не прощупывался. Это была клиническая смерть. Даже сердце с гарантией от великого хирурга не смогло справиться с очередной адской перегрузкой. Как врач, Роберто знал, что через три минуты после остановки сердца кора головного мозга гибнет от кислородного голодания, то есть человек перестаёт существовать как личность. А чтобы запустить остановившееся сердце требовалось самое современное реанимационное оборудование, о котором он сейчас мог только мечтать. Но Роберто не мог поверить в смерть друга, ведь позади осталось столько тяжелейших испытаний, и совсем скоро они должны были вдвоём отправиться через горы на Запад. И вот Нандо неподвижно лежит перед ним, и на губах его застыла странная улыбка. Роберто охватила ярость. Он вдруг подумал, что Чаввадо просто дезертировал, бросив его и остальных на произвол судьбы. Умереть сейчас было самым простым выходом из ситуации, а по сути — бегством от трудноразрешимых проблем.
Ганессо принялся бешено трясти мёртвое тело Чаввадо, а затем стал изо всех сил колотить его кулаками. Товарищам стоило огромного труда оттащить обезумевшего доктора от покойника. И вдруг кто-то заметил, что лицо Нандо начало розоветь. Вскоре Чаввадо зашёлся в сильном кашле, а потом открыл глаза. Это выглядело чудом. Никто не мог понять, что же произошло. Да и сам Роберто находился в таком взвинченном состоянии, что далеко не сразу сообразил, что случайно нанёс несколько сильных ударов в грудь Чаввадо, и таким образом вновь запустил его остановившийся «мотор». Фактически своими кулаками он заменил самый современный разрядник-дефибриллятор, с помощью которого реаниматологи запускают остановившиеся сердца инфарктников. Кто бы мог подумать, что простые человеческие руки, плюс вызванная чувством ярости и отчаяния психическая энергия, способны в критической ситуации заменить новейшую инженерную разработку. И, тем не менее, факт был, как говориться, налицо.
— Ах ты подлый дезертир! — счастливо смеясь сквозь подступившие к глазам слёзы, и одновременно искренне негодуя, Роберто заключил оживлённого им друга в объятия. — Хотел улизнуть отсюда в одиночку?!
Нандо ещё не понял, что с ним произошло, и имел крайне растерянный вид. Он вновь привычно ощущал ровное биение сердца в своей груди, и с благодарностью вспоминал своего персонального ангела-хранителя со смешным, похожим на картошку носом.
И всё же лавина пополнила список погибших новыми именами. Вначале Роберто наткнулся на чей-то живот со знакомым шрамом. Это был Пабло, у которого в первые часы после авиакатастрофы Ганессо лично выдернул стальной осколок из живота. На этот раз Пабло не повезло.
Потом освобождённый от снежных пут Ховьер обнаружил свою мёртвую жену. Он тряс и прижимал к своей груди Лилиан, и рыдал словно ребёнок, потерявший мать. Вскоре кто-то наткнулся на Антонио. У капитана были широко раскрыты глаза, а его рот и ноздри плотно забиты снегом. Роберто не сразу понял, что Переза мёртв. Несколько минут он пытался освободить дыхательные пути Антонио и реанимировать его всеми возможными способами. Но всё оказалось бесполезно. Когда погибшего жениха увидела Сэнди, она осторожно положила его голову себе на колени, и принялась раскачиваться, о чём-то тихо разговаривая с покойным. Всего лавина унесла восемь жизней.

Глава 38
Подогретый шампанским зал лучшего ресторана Монтевидео колыхался в мехах, духах и шелках. Тихо звучал джаз, привычно ловко сновали между столами вышколенные официанты. Для завсегдатаев это была привычная обстановка, в которой они могли почувствовать себя свободными от проблем внешнего мира. Стоило только кому-нибудь из гостей несколько секунд поискать вокруг себя вопросительным взглядом, как перед ним тут же вырастала фигура официанта или распорядителя в почтительном полупоклоне осведомляющегося: «Что Вам будет угодно?».
 Впрочем, к некоторым посетителям тут был особый подход. Едва к фасаду заведения подкатил чёрный тонированный «Мерседес» с правительственными номерами, как вся администрация была поднята по тревоге. Поприветствовать дорогого гостя поспешил сам хозяин ресторана в сопровождении ближайших помощников:
— Очень рады Вас видеть у нас, господин Синьори. Специально для вас я припас бутылку коллекционного Семийон Сотерн пятидесятилетней выдержки. К нему имеется ваш любимый сыр рокфор — только сегодня получили из Франции самолётом. Изволите подать?
В этот момент янтарный мундштук тонкой сигареты в руке красивой статной блондинки — спутницы министра мелко задрожал. Девушка увидела быстрым шагом направляющегося к их столику молодого мужчину. Только на мгновение их взгляды встретились, и сердце девицы наполнилось ужасом: в глазах мужчины читалась только одна безжалостная хладнокровная решимость. В это время спутник насмерть перепуганной дамы уже расположился в удобном кресле за персональным столиком. Он сидел спиною к входу в ресторанный зал, откуда к нему приближалась смерть. По расширившимся от ужаса глазам своей спутницы и мгновенному замешательству хозяина заведения и его людей чиновник догадался, что позади него твориться что-то из ряда вон выходящее. Грянуло несколько выстрелов подряд…
Макс Фалько уже почти неделю выслеживал своего должника и знал в лицо его телохранителя. Поэтому он не позволил охраннику даже вытащить табельное оружие из подмышечной кобуры, прикончив его первым выстрелом. Затем настала очередь самого министра. Макс подошёл к нему вплотную с ещё дымящимся «Вальтером» в руке.
— Я же предупреждал вас, что злопамятен и не прощаю, когда меня кидают.
— Вы не должны этого делать! — чуть не плача, нелепо закрывал голову руками пухлый маленький человек. — Я пытался, клянусь вам! Но и надо мною тоже есть начальство, которое не позволило мне сделать всё так, как мы договорились. Но я пытался!
— Я мне теперь плевать! Кто-то же должен ответить за то, что мой брат, возможно, заживо замёрз или умер с голоду в горах. Вы решили сэкономить на керосине для поисковых самолётов и тушёнке для наземных партий. Что ж, это ваш выбор. А мой выбор вот!
Фалько быстро вскинул руку и в упор выстрелил министру в лицо. Между бровей человека, сидящего за столом тут же появилась крошечная чёрная дырочка. Ещё какие-то мгновения министр удивлённо смотрел на своего палача, который посмел прервать такую чудесную комфортную жизнь; затем застреленный с размаху ткнулся лицом в пустую тарелку. Пронзительно завизжала и задом буквально выпрыгнула из-за стола спутница убитого. Люди вокруг в панике устремились подальше от страшного человека с пистолетом; кто-то полез под стол, кто-то ломанулся в гардероб; другие попытались найти убежище на кухне.
 В это время хозяин ресторана, сумевший очень быстро покинуть место огнестрельной разборки, уже звонил в полицию. Но Макс даже не пытался сбежать. Он спокойно курил, сидя за столиком рядом с убитым. На душе Фалько впервые за последние дни было спокойно. Это было очень непростой задачей — сбежать из специализированной «психушки», куда его определил влиятельный чиновник, а потом выследить кровника. Но он справился и всё-таки отомстил. Теперь ему незачем было оставаться на свободе, ведь всё равно партия была безнадёжно проиграна. Все свои деньги, которые Фалько вложил в фонд спасательной операции, в конце концов были впустую истрачены на аренду дополнительных поисковых самолётов и вертолётов. И всё оказалось напрасным! Его брат так, по-видимому, и останется навсегда пропавшим без вести где-то в горах.
Тем не менее, не смотря на разрушительные итоги, Макс чувствовал себя почти что счастливым. Впервые в жизни его не гнала вперёд выжигающая душу мечта любой ценой сорвать куш покрупнее, чтобы ещё больше жрать, пить и трахать самых красивых девок. Вечный бег закончился, осталась только успокоительная пустота. Хотя не исключено, что через неделю или месяц он раскается в содеянном, и будет сожалеть о своей перечёркнутой жизни, но сейчас одинокий человек в опустевшем зале ресторана об этом не думал. Он чувствовал глубокое удовлетворение оттого, что дал выход давно кипящему в его душе гневу. Возможно, это говорил в нём голос далёкого мексиканского предка, который за любое неосторожно сказанное слово, и тем более за убитого родственника непременно платил обидчику пулей либо ножом.
ГЛАВА 39
ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ
Уже вторые сутки на поверхности бушевал буран. Теперь их убежище стало настоящей норой с крохотным оконцем, которое до недавнего времени служило боковой форточкой в кабине пилотов.
…Фито потратил минут сорок, расположившись головой вниз на специально устроенном для него ложе, пытаясь ногами выбить неподатливую форточку вместе с металлической рамой. В конце концов, он выдохся и его сменил следующий «вышибала», который тоже понапрасну промучился несколько часов подряд, дубася неподатливое стекло подошвами своих ботинок. Возникла реальная угроза никогда больше не выбраться из-под снега, быть заживо похороненным в убежище, которое превращалось для своих обитателей в коллективный склеп. На заводе остекление кабины пилотов монтировалось с таким расчётом и из таких особо прочных материалов, чтобы выдерживать ураганные ветра, бушующие на больших высотах. Кроме того, снаружи форточку подпирал толстый слой снега. Потребовались почти сутки безрезультатных усилий, чтобы кто-то догадался вначале размонтировать крепление рамы изнутри, а уж потом колотиться в неё. Благодаря этой счастливой мысли путь наружу всё-таки был пробит.
Все так обрадовались свежему ветру, что даже не обратили внимания на холод, который он с собою принёс. Каждый терпеливо дожидался своей очереди, чтобы подобно сурку высунуться по пояс наружу и вдохнуть сладкий воздух свободы. Только Ховьер и Сэнди отказались даже на короткое время покидать своих умерших любимых. Холл уже объявила всем, что она собирается доставить тело Антонио в Нью-Йорк, чтобы там похоронить по высшему классу. В связи с этим она предупредила всех, что если кто-то захочет воспользоваться прижизненным завещанием Переза, разрешившим товарищам себя съесть, она перегрызёт негодяю глотку.
— Я знаю, что теперь, когда лавина засыпала трупы, вы обратите свои крысиные взоры на свежих покойников, — подозрительным взглядом скользя по лицам соседей по убежищу, заявила Холл. — На всякий случай предупреждаю: в Нью-Йорке я брала уроки у знаменитого мастера карате.
— Сэнди!… - попытался образумить её Роберто. Ему было искренне жаль эту обезумевшую от горя женщину, на безымянный палец правой руки которой было надето проволочное колечко, подаренное Антонио. Второе такое же — с руки погибшего возлюбленного Холл на шнурке повесила себе на шею.
— Нет, вы все должны зарубить себе на носу, что я могу быть очень опасной — грозила Холл. Она была сейчас похожа на дикую ощетинившуюся кошку, никого не подпускающую к своему умершему котёнку.
«Здесь никогда нельзя знать заранее, как тот или иной человек покажет себя, — с уважением к американке подумал Ганессо. — А я ведь я был уверен, что имею дело с холодной расчётливой стервой, не способной на настоящие человеческие чувства».

К Роберто подошёл Карлитос.
— Сегодня у Рафаэля день рождения.
Ганессо удивлённо уставился на Паэса. В этих диких горах они все настолько одичали, что забыли про нормальные человеческие обычаи поздравлять друзей с праздниками и днями рождения. Роберто попытался улыбнуться.
— Да, ты прав, мы должны это как-то отметить.
Вскоре приятно удивлённый Рафаэль Фалько получил в подарок торт в виде снежка с вставленной в него единственной «свечкой» — зажженной сигаретой. От него требовалось вслух загадать желание.
— Давай, Раф, сморозь что-нибудь остренькое в своём фирменном стиле! — подначивали именинника товарищи. — Ты же можешь.
Неожиданно весельчак и острослов Рафаэль ответил с философской грустинкой в голосе:
— Должен признать, что это самый необычный день рождения в моей жизни. Сейчас у меня такое необычное чувство, что и годы спустя, те из нас, кому посчастливиться всё-таки выбраться из этих гор, будут вспоминать эти недели, как самое важное, что было в их жизни. Правда, сейчас в это вериться с трудом, но так будет. Только здесь многие из нас поняли, что означает человеколюбие, доброта, ценность жизни. Я хочу, чтобы вы знали: я всех вас считаю своими братьями и сёстрами.
— Ну а что ты всё-таки пожелаешь себе, Рафаэль?
— Того же, что и вы все: выжить.

Глава 40
      Ховьер всегда знал, что не сможет прожить без любимой женщины и суток. Так оно и случилось. И напрасно Нандо Чаввадо призывал впавшего в странное заторможенное состояние мужчину взять себя в руки ради оставленных дома детей, нуждающихся хотя бы в одном живом родителе. Всё было бесполезно. Взгляд Ховьера оставался стеклянным. В какой-то момент лицо Ховьера сделалось багровым, из ноздрей в два ручья потекла тёмная кровь, он безвольным мешком повалился на бок.
    Ещё какое-то время Роберто продолжал бороться за жизнь Ховьера, но спасти несчастного сейчас не смог бы даже самый профессиональный специалист-реаниматолог. Ховьер скончался от обширного кровоизлияния в мозг. Но все понимали, что Ховьер умер потому, что физически не мог продолжать существовать без своей Лилиан, которая в прямом смысле являлась неотъемлемой половинкой его личности.

*

В это утро Нандо впервые за долгое время проснулся с радостным предчувствием приближения чего-то прекрасного. Едва Чаввадо открыл глаза, в лицо ему ударил яркий солнечный луч, пробивающийся сквозь стекло пилотской кабины. Нандо высунулся наружу и обнаружил сидящего на какой-то подстилке в позе индийского йога Карлитоса Паэса. Карлитос встретил друга счастливым возгласом:
— Сегодня я проснулся с ощущением присутствия Бога. Смотри Бог везде! Он снова с нами! Я не могу тебе этого объяснить, но у меня такое чувство, что теперь всё будет хорошо. Сегодня день рождения моего отца и я теперь совершенно уверен, что увижу его снова.

      Необходимо было откопать самолёт от снега, чтобы его снова можно было заметить с высоты. Сейчас же увидеть обломки было невозможно даже с вертолёта, зависшего в пяти метрах прямо над тем местом, где находилось убежище.
      Не имея лопат и навыка подобной работы, парням пришлось затратить почти неделю на расчистку своего горного дома. В эти дни простудился и в три дня сгорел от воспаления лёгких Рафаэль. Эта была обычная лёгкая простуда, которая на равнине могла лишь испортить настроение головной болью и неприятным першением в горле, но на высоте более четырёх тысяч метров любое безобидное недомогание, к примеру, банальный насморк, убивало заболевшего в считанные часы.
— Оттащите его подальше в сугроб, — распорядился Роберто, — никто не должен прикасаться к его телу, чтобы не подхватить инфекцию.
По существующей традиции, все, кто мог ходить, вышли, чтобы проститься с покойным. На этот раз молитву вызвался читать Нандо. После церемонии он подошёл к Роберто и спросил:
— Когда мы отправимся на поиски хвоста?
Ганессо уже давно обдумывал новую вылазку в горы и твёрдо решил на этот раз действовать без спешки, чтобы наверняка достичь результата. Наблюдая за погодой, Роберто пришёл к неутешительному выводу, что если отправиться в ближайшие дни, то велик шанс быть застигнутым бураном в пути. Поэтому он принялся втолковывать Нандо, что им не стоит покидать безопасное убежище, ещё как минимум две недели, а может и больше:
— Я всё рассчитал. Мы выйдем, когда ночи станут короче и немного потеплеет. Тогда у нас появится шанс.
— Великолепно! — в притворном восторге воскликнул Чаввадо. — А в твоём бухгалтерском расчёте учитывается, что за то время, пока мы будем бездействовать в ожидании идеальной погоды, ещё несколько человек отправятся на тот свет вслед за беднягой Рафаэлем? Посмотри хотя бы на Эдуардо, он потерял надежду и похож на Ховьера в его последние дни. И таких как Эдуардо с каждым днём становиться всё больше. Но когда мы уйдём, люди станут думать о нас, и снова начнут верить.
— Не дави на меня! — огрызнулся Ганессо, глядя на собеседника побелевшими от ярости глазами. — Теперь я отвечаю за всех и принимаю решения!
Нандо был поражён. Никогда ещё он не видел Ганессо таким жёстким.
— Сейчас ты похож на Антонио, когда ему ещё казалось, что он может заменить нам Бога. Впрочем, как скажешь. Только учти, что с этого дня каждая новая смерть будет на твоей совести.

В это же время Коча вместе с Карлитосом затеяли загадочное строительство каких-то снежных конструкций. Работали они по ту сторону уже по большей части освобождённого из-под снега самолётного фюзеляжа, поэтому большинство из обитателей горного убежища до самого последнего момента были не в курсе того, что твориться в редко посещаемой части «поляны». Обитатели убежища вообще всё реже испытывали нормальную человеческую потребность интересоваться тем, что происходит в окружающем мире, если это напрямую не касалось лично их. Зато органы восприятия каждого из местных жителей сразу обострялись до предела, едва где-то поблизости заходил разговор о чём-либо, связанном с дележом еды, тёплых вещей, либо об очередном плане спасательной операции.
Кроме того, многие так вымотались во время очистки убежища от снега, что просто были не в состоянии проявлять праздное любопытство. И только ближе к закату, привлечённые громкими возгласами первых зрителей, большинство из способных передвигаться обитателей убежища потянулись посмотреть на творение рук Кочи и Карлитоса.
     Изумлённым взорам отвыкших удивляться и проявлять положительные эмоции людей открылась удивительная картина. Двое самодеятельных зодчих менее чем за половину светового дня сумели выстроить миниатюрную копию столицы Франции. Здесь была и Эйфелева башня, и Триумфальная арка, и знаменитый египетский обелиск с Площади Согласия. Все сооружения были выполнены с большой тщательностью и выглядели очень правдоподобными.
— Вот тут мы похоронили то, что осталось от Алекса — указывая рукой на небольшой холм в центре композиции, пояснил Коча. — Теперь его душа гуляет по Парижу.
Могильный холм венчал вылепленный, как и всё вокруг из снега крест, в который была вставлена крохотная фотокарточка Моралеса, взятая из его паспорта. На могиле лежала спортивная бейсболка Алекса.
В роли архитектора в ходе строительства выступал Карлитос, а Инчиарте по большей части только исполнял его поручения. Ведь Паэс дважды вместе с отцом бывал в Париже и не по путеводителям знал, как на самом деле выглядят комплекс Лувра и Большой дворец Елисейских Полей. И, тем не менее, как потомственный художник, Карлитос испытывал обычные для творца сомнения относительно качества выполненной им работы.
— Пускай это и не настоящий Париж — оправдывался он. — Но как сказал кто-то из великих: «В Париже главное не архитектура, а настроение».
— А, по-моему, это обыкновенный дурдом — неожиданно громко прокомментировал увиденное Эдуардо. — Устроили тут Диснейленд. Что, в детство впали, клоуны?!
Ни от кого не могло укрыться, что Эдуардо уже почти неделю, как пребывает в чёрной тоске. Но до этого он лишь молчал, сторонясь любого общения, и было странно вновь услышать его голос. Впрочем, высказав своё особое мнение, Эдуардо сразу же развернулся и побрёл прочь.
О хамской выходке захандрившего товарища все тут же забыли. Гораздо важнее было то, что собравшиеся вокруг снежной композиции люди находились под большим впечатлением от увиденного. Хотя и это не было главным. Уставшим верить и надеяться пассажирам разбившегося самолёта важно было увидеть, что двоим из их команды, где каждый постепенно превращался в  эгоиста-одиночку, всё-таки удалось сотворить маленькое чудо для кого-то другого. Да, изначально всё это была только странная игра, затеянная на грани мудрости и безумия. Ведь, когда возле костра Коча рассуждал о том, что хорошо было бы исполнить последнюю мечту Алекса, никто не воспринял его слова всерьёз, как призыв к действию. Все поговорили и забыли. Но оказалось, что среди них есть люди, которые ещё способны воплощать самые нереальные мечты в жизнь. Особенно впечатлил этот пример Нандо Чаввадо, который тут же дал себе слово, что в самое ближайшее время настоит на новой экспедиции в горы.
ГЛАВА 41
ДЕНЬ   СОРОК ТРЕТИЙ
Теперь они ели тела тех, кто погиб в лавине. Самое ужасное, что со временем то, что ещё недавно казалось жуткой необходимостью, вошло у обитателей горного убежища в привычку, стало казаться почти что нормой. Нет, никто по-прежнему не поглядывал втайне на пухлого соседа плотоядными глазами, но практически смолкли былые жаркие споры про моральный и религиозный аспекты вынужденного каннибализма. Человек быстро приспосабливается к внешним условиям и привыкает даже к таким вещам, которые обитателям комфортабельных городов представляются абсолютно невозможными и неприемлемыми. Возможно, что люди и выжили как вид в эволюционной борьбе только благодаря своей неразборчивости в средствах.
       Итак, теперь уже никого не смущала перспектива пообедать плотью бывшего знакомого. Обычно на общем совете намечалось чьё-то тело, после чего происходило его постепенное расчленение. С помощью осколков стекла срезалось подкожное мясо, доставались внутренние органы, раскраивались черепа, чтоб извлечь питательный мозг. Постепенно площадка вокруг убежища приобретала вид окрестностей селения людоедов: повсюду валялись человеческие кости, были видны бурые пятна крови. В какой-то момент Нандо стал опасаться, что когда имеющиеся в наличие тела погибших в лавине будут съедены, начнутся поиски тех, кто засыпан снегом. Чаввадо не мог позволить, чтобы тронули святые для него останки матери и сестры.
       Кроме того, он видел, что невыносимые условия жизни постепенно начинают сказываться на психике многих его товарищей. Кто-то целыми днями сосредоточенно подсчитывал найденные в кошельках погибших деньги, кто-то бесконечно маниакально выстраивал из снега макет родного дома, ломал его, чтобы тут же снова взяться за постройку. Однажды ночью двое мужчин попытались покуситься на лежащее в стороне от других покойников тело Антонио Переза. Но Сэнди оказалась начеку. Разгорелась яростная борьба. К счастью, Нандо, Роберто, Карлитос и другие вовремя подоспели на помощь журналистке и сумели отогнать и урезонить теряющих человеческий облик товарищей. Все эти события заставили Чаввадо в форме ультиматума объявить Роберто, что если Ганессо желает бесконечно ожидать подходящей погоды, то лично он тогда уходит на поиски аккумуляторов в одиночку.
— Нельзя винить этих людей, они просто дошли до края. Я тоже близок к этому краю, но не хочу однажды ночью, как они воровато красться к трупу капитана с куском стекла в руке. Мы должны уйти в горы немедленно, чтобы остаться нормальными.
Роберто был вынужден согласиться. На него тоже произвели громадное впечатление обезумевшие лица товарищей, пытающихся отбить у Сэнди тело Антонио.
       Выход в горы был назначен на следующее утро. Неожиданно Сербино объявил, что тоже отправиться на поиски аккумуляторов. На его повязках проступили серые пятна гангрены, и Аранцо не хотел просто лежать и ждать прихода смерти. Он так же надеялся, что тяготы пути отвлекут его от труднопереносимой боли. Но главное, Сербино был почему-то уверен, что в хвостовой части самолёта должен быть специальный отсек с резервной аптечкой, в которой могут находиться обезболивающие лекарства и другие нужные ему медикаменты. Роберто стоило большого труда образумить товарища:
— Мне жаль, старина, но с твоими ногами ты вскоре станешь обузой для нас. Мы просто не сможем добраться до аккумуляторов и все погибнем. Но я обещаю тебе, что в этот раз мы пройдём по вашим следам и далее, найдём хвост и вернёмся с аккумуляторами. Если же там будет аптечка, я обязательно принесу её тебе.
Впрочем, не эти разумные доводы в конце концов убедили Аранцо отказаться от мысли идти в горы, а следующий железный аргумент прирождённого психолога Ганессо:
— Если ты ещё раз обморозишь ноги, то уже не сможешь избежать инвалидного кресла. А так у тебя ещё остаются хорошие шансы дождаться помощи и сохранить большую часть своих ступней.

Решив вопрос с Сербино, Роберто обменялся понимающей улыбкой с Фредерико. Арандо издали продемонстрировал Ганессо очередной листок с планом своего будущего свидания и привычно продекламировал свой девиз:
— Меня зовут Фредерико Арандо и я обязательно вернусь!
За кого Роберто был совершенно спокоен, покидая убежище, так это за этого парня с железной волей и неунывающим нравом.

Нандо взял носок, наполненный сушёным мясом, который приготовил себе в дорогу; ещё раз проверил, хорошо ли держаться тёплые обмотки на ногах. Потом он подошёл к Эдуардо. Его равнодушный вид уже давно не нравился Чаввадо. Отчаяние способно убить человека задолго до того, как будут исчерпаны все возможности в борьбе за существование. Нередко после океанских крушений до половины выживших пассажиров погибали в первые же часы. Их убивали не жажда или голод. Люди погибали от страха и неверия - нередко поисковые партии обнаруживали полные мертвецов спасательные шлюпки, в которых имелось достаточно припасов для того, чтобы продержаться не один день. Эдуардо выглядел в точности, как человек, счастливо переживший крушение своего корабля, но потерявший веру в собственное спасение. Его лицо не выражало никаких эмоций, а неподвижный взгляд стеклянных глаз был большую часть времени устремлён куда-то вдаль. Чтобы Эдуардо обратил на него внимание, Нандо пришлось ткнуть его кулаком в живот. Эдуардо охнул от боли и с удивлением посмотрел на Чаввадо:
— За что?
— За то, чтобы ты не наводил на окружающих тоску своей постной миной. На, держи! - Нандо насильно впихнул в руки Эдуардо крохотный башмачок. Он нашёл детскую обувку в одном из чемоданов и положил себе в карман ещё даже не зная, зачем они ему. И вот в порыве гнева и сострадания рука сама потянулась к бесполезной заначке.
— Зачем мне это?!
— Залог того, что я собираюсь вытащить твою тощую задницу с этого склона. Гляди сюда и запоминай: точно такой же красный башмачок я беру с собой. Когда они снова станут парой, это будет означать, что ты отправляешься домой. Ты меня понял?
На лице Эдуардо впервые за долгое время появилось нормальное выражение человека, которому есть дело до окружающей жизни. Чаввадо мог уже поздравить себя хотя бы с тем, что выбил этого «тормоза» из состояния медленно засыхающего растения.

Глава 42
      Было решено, что пока группа Роберто будет искать аккумуляторы, в обязанности Роя входит подготовить рацию к работе. Дело в том, что при крушении самолёта бортовая радиостанция серьёзно пострадала. В первую очередь требовалось разобраться с повреждённой проводкой. Почему-то Роберто решил, что Рой справиться с такой задачей, хотя сам новоиспечённый радист в этом уверен не был. Часами Рой пытался угадать назначение каждого проводка и постепенно приходил к неутешительному выводу, что ни черта не понимает.
        А между тем уход поисковой группы вновь вселил в души многих обитателей убежища волнительное ожидание чуда. Все нетерпеливо ожидали возвращения Нандо, Роберто и Тин-тина, и с любопытством наблюдали за священнодействием Роя, с глубокомысленным видом перебирающего сотни разноцветных проводков. Иногда, кто-то не выдерживал и задавал радисту очередной глупый вопрос, чрезвычайно этим раздражая человека, занятого сложнейшей и очень ответственной работой.
— Послушай, Рой, где ты научился так ловко управляться с рацией?
— Не надо иллюзий, Фито, я всего лишь однажды наблюдал, как мой старший брат со своим приятелем чинили стереопроигрыватель.
— Ты не должен нас обманывать, Рой, — тут же за сгорбленной спиной «радиста» раздавался чей-то обиженный голос, — ведь от тебя зависят наши жизни. Признайся же, что неплохо где-то изучил радиоаппаратуру.
— А не пошли бы вы к… Лучше не расстраивайте меня. Говорю же вам, что я в первый раз имею дело с радиостанцией!

— Парни, у меня для вас сюрприз! — появившись из-за гряды камней и пританцовывая от распирающих его эмоций, воскликнут Тин-тин.
Роберто и Нандо ускорили шаг и вскоре тоже увидели заветный самолётный хвост. Он был немного припорошён снегом и как ни странно имел очень мирный вид, будто естественным образом дополняя собой окружающий пейзаж. В сознании не возникали вновь жуткие картины катастрофы. Напротив, на душе было легко и радостно, ведь они всё-таки добрались до давно желанной цели. И на это им понадобилось всего три часа!
Вокруг валялось несколько чемоданов. В одном из них Роберто к своему восторгу обнаружил шоколад, тёплые свитера, чистое бельё. Ему так же попалась зубная паста, вкус которой Ганессо нашёл божественно прекрасным. Он чувствовал себя так, словно выкопал сказочный клад. В чемодане даже был новый выпуск его любимого комикса про супергероя, который Роберто собирался купить в аэропорту, чтобы поразвлечься в полёте, но не успел. Но главным из найденных сокровищ, конечно же, были аккумуляторы. Контейнер, в котором они помещались, был утеплён особой попоной из толстой и, видимо, очень тёплой ткани, пошитой по принципу горнолыжной куртки - с водоотталкивающей оболочкой и согревающей набивкой внутри. Нандо сразу заявил, что из такого одеяла выйдет отличный трёхместный спальный мешок.
— В нём можно смело ночевать в горах, не рискуя околеть.
— Слава богу, теперь, когда аккумуляторы найдены, от нас не потребуется такого подвига — беззаботно рассмеялся Роберто. — Мы отнесём их в убежище и всё — наша миссия будет выполнена!
«Если, конечно, Рой справиться с рацией» — мысленно возразил другу Нандо. Чаввадо не очень то верил в то, что разбитую рацию можно починить. На самом деле сейчас Нандо меньше всего хотелось возвращаться. В конце концов, он напрямик сообщил товарищам, что считает необходимым продолжить экспедицию:
— Погода нам благоприятствует, мы полны сил, так почему бы нам не попробовать добраться до Чили?
Этот разговор словно происходил на другой планете, настолько безжизненный пейзаж их окружал. Казалось, эти горы и камни впервые слышат человеческую речь. Нандо стоял, флегматично скрестив руки на груди, оперевшись спиной на металлический бок хвостового стабилизатора и всматриваясь в ту сторону, где по его расчётам раскинулись зелёные долины Чили. Роберто возбуждённо расхаживал перед Чаввадо, сопровождая свою речь энергичными жестами. Тин-тин на корточках сидел в стороне и терпеливо ждал, пока лидеры примут какое-то решение.
— Что за непоседливый бес в тебе живёт?! — раздражённо воскликнул Ганессо. — До Чили возможно сотня миль! Разве ты не понимаешь, что идти туда через холод и мрак равносильно самоубийству?!
— Ничего не могу с собой поделать, дорогой Роберто, — с простоватой улыбкой на лице признался Нандо. — Но подозреваю, что привычка барахтаться в стакане молока до тех пор пока под ногами не появиться масло передалась мне от матери, которая во время Второй мировой войны единственная выжила в родном украинском селе, когда туда пришли фашистские каратели. Подозреваю, что в моём ДНК просто не заложен ген, ответственный за капитуляцию!
Отчаянная решимость поступить по-своему, которая, несмотря на всю внешнюю иронию, читалась в голосе и выражении глаз Нандо, заставила Роберто напрячь всё своё красноречие. Ему стоило немалого труда убедить Чаввадо не лишать оставшихся в убежище товарищей шанса, связанного с радиостанцией.
— Если вызвать помощь не получиться, нам просто ничего иного уже не останется, кроме, как идти в горы. Но для этого мы подготовимся ещё лучше и сошьём спальный мешок из найденного чехла.
      Было решено, что они погрузят аккумуляторы на самодельные салазки и таким образом отвезут их в лагерь. Но оказалось, что аккумуляторы настолько тяжелы, что троим сильным мужчинам едва удалось сдвинуть их с места.
Тин-тин был в ужасе.
— Мы погибли…
Неожиданно Нандо зачем-то принялся рассказывать про знакомую девушку, которая жила в доме напротив:
— Окна её квартиры как раз выходят на наши. Однажды поздно вечером соседка устроила настоящий стриптиз. Представляете: медленно сняла блузку, юбку и туфли, оставшись в одних только трусиках и лифчике. Конечно, она делала вид, будто даже не подозревает, что за нею следят. Но думаю, что ей просто доставляло острое эротическое удовольствия играть с тайным зрителем в моей лице. Я так возбудился, что чувствовал — вот-вот кончу. А она вдруг взяла и на самом интересном месте опустила жалюзи. Представляете, какой облом?!
— Зачем ты это нам рассказываешь сейчас? — раздражённо спросил Тин-тин. И тут Нандо, мгновенно преобразившись, грубо схватил его за рукав свитера.
— Да затем, что я собираюсь вернуться и досмотреть, как моя фантастическая соседка стянет со своих крутых бёдер трусики, а потом избавиться от лифчика! И если вы не даёте мне в одиночку преодолеть эти горы, то хотя бы не начинайте скулить при каждой неудаче, а то противно слушать!
       Было решено, что если аккумуляторы не могут быть доставлены к рации, значит, рация вместе с Роем должны сами прийти к источникам энергии. Роберто, Нандо и Тин-тин двинулись в обратный путь.

Глава 43
Едва переступив порог убежища, Роберто увидел в дальней его части на половину съехавшее с гамака неподвижное тело Фредерико Арандо. Бедняга висел головой вниз, свесив на пол руки, словно убитый всадник, так и оставшийся в седле. В помещении было полно людей, но никто даже не заметил очередной смерти. Только реакция Ганессо заставила всех обратить внимание на кончину очередного товарища. В правой руке Фредерико был зажат огрызок карандаша, а рядом с телом лежал исписанный мелким почерком блокнотный листок. Ганессо поднял его и пробежал глазами всего несколько строк: «Надо будет договориться с хозяином ресторана «Весёлый кавалер» господином Пасо, чтобы он и его люди не отпускали своих сальных шуточек, когда я приду с девушкой. И пускай они обращаются ко мне не как к старому знакомому, а уважительно, словно я в этом ресторанчике впервые. И пусть малыш Рино обязательно сыграет для моей спутницы свою лучшую серенаду…». Это была часть сценария первого свидания с девушкой, которую Арандо по совету Роберто составлял до последних минут своей жизни. Ганессо почувствовал, как у него слёзы подступили к глазам. Он вытащил из брючного кармана Фредерико бумажник. В случае если им всё же повезёт вернуться домой, Роберто собирался отдать личные вещи погибшего друга его родным. Ганессо перебирал хранившиеся в портмоне фотографии близких и друзей Фредерико, мысленно прощаясь с ушедшим другом. Неожиданно Роберто будто ударило током. На одном из групповых снимков он увидел чрезвычайно знакомое лицо. Потрясённый Ганессо стоял, не понимая, как такое может быть.
«Да нет, чёрт возьми, мне просто показалось. Это лицо только имеет некоторое сходство с тем, но не более того. А что же написано на обороте? — Роберто торопливо перевернул фотографию и прочитал: Прихожане церкви Санта-Доминго, июль 1972 год». И всё-таки как же эта девушка на фотографии была похожа на ту велосипедистку, ставшую на долгие годы для него настоящим кошмаром! Только на снимке на её лице, естественно, не имелось ссадин и кровоподтёков. Но Ганессо просто не мог не узнать эти необычно высокие скулы, нежный овал лица, прекрасно очерченные пухлые губы. И, наконец, он увидел маленькую бархатную родинку над её губой. Он так отчётливо запомнил её лицо, будто это случилось вчера. Нет, это не могло быть ошибкой. Роберто сделалось не по себе. Он боялся поверить в то, что пришёл конец его кошмарам. Ганессо оглядел помещение самолётного салона изумлённым счастливым взглядом. Это был день прихода долгожданной душевной свободы. Роберто чувствовал огромное облегчение и признательность к Фредерико, который даже после своей смерти нашёл возможность отблагодарить друга за поддержку.

Говорю же вам, я никуда больше не пойду! — упирался Рой. Нандо был близок к бешенству, а Тин-тин к отчаянию.
— Послушай, без тебя мы не сможем разобраться, как присоединить все эти проводки — едва сдерживая гнев, уговаривая Роя Чаввадо. — Сегодня идеальная погода, и мы быстро сможем добраться до аккумуляторов.
— Не пойду и всё тут! — отрезал Рой.
Он не мог забыть, как чудом не провалился в расщелину во время первой вылазки в горы вместе с Антонио, а потом едва не погиб в ночном буране. Нет, Рой категорически не собирался больше покидать безопасное убежище.
— Да что мы его уговариваем! — потеряв терпение, Нандо схватил «радиста» за шиворот и поволок к выходу.
— Отпустите меня! Вы не имеете право!
— Ещё как имеем! — ласково приговаривал Роберто, направляясь вслед за Нандо и его жертвой. — Прости Рой, но как ценный специалист, ты уже себе не принадлежишь.

Весь путь до хвоста Рой без конца ныл, что он устал, боится и ненавидит своих мучителей. Он уже совсем не напоминал себя того, который добровольцем участвовал в первой экспедиции Антонио Переза. В конце концов, Нандо настолько устал слушать эти бесконечные стоны, что он в сердцах воскликнул, обращаясь к небу:
— Господи, прости меня, но если этот человек немедленно не заткнётся, я возьму на себя тяжкий грех и сам сброшу его в ближайшую пропасть!
Но хуже всего оказалось то, что они совершенно напрасно мучились с Роем, ибо он так и не смог наладить рацию. Как только не уговаривали и не запугивали его Нандо и Роберто — парень ничего не мог поделать. Иногда проводки, которые он соединял между собой, начинали искриться, но это никак не влияло на стрелки индикаторов рации, которые сохраняли своё безжизненное положение на нулевых отметках.
— Пробуй ещё! — настаивал Чаввадо, чуть ли не силой заставляя скисшего от неудач Роя вновь и вновь соединять между собой контакты рации и аккумуляторов. — Я знаю, ты справишься, пускай не сразу, но справишься. Не зря же мы добыли аккумуляторы.
— Я никогда не говорил, что разбираюсь в рации — хныкал Рой, опасливо косясь на своих спутников. — Просто ты, Роберто, почему-то решил, что я это умею.
Потребовалось более четырёх часов бесплодных попыток запустить рацию, прежде чем Ганезо и Чаввадо, наконец, согласились с Роем, что специалист по радиоаппаратуре из него никудышный. Точка была поставлена, когда из вентиляционных отверстий радиостанции потянуло гарью — Рой всё-таки сжёг её. Ещё одна надежда на спасение растаяла как дым. Теперь у них остался только один путь, но прежде, чем решиться на него требовалось хорошенько подготовиться…

На обратном пути троица попала в сильную пургу. Рой долго плёлся позади Роберто и Нандо, а потом неожиданно пропал. Когда это случилось, они находились уже недалеко от убежища. Но даже если бы они оставили Роя, в его нынешнем состоянии всего в пятнадцати шагах от входа в нору, он бы вряд ли сам добрался до убежища. Поэтому Роберто велел Чаввадо идти дальше, а сам отправился на поиски «человека-проблемы».
Он обнаружил Роя лежащим на снегу. На все уговоры подняться и продолжить путь Рой тихо всхлипывал и просил оставить его в покое. В какой-то момент он заявил, что прав был Чарруа, когда утверждал, что каждый человек имеет право выбирать место и время своей смерти.
— Я знаю, — говорил Рой Ганессо, — когда человек замерзает, то вначале он испытывает ужасный холод и боль, но потом приходит тепло, и ты просто засыпаешь — тихо и мирно. Оставь меня, я хочу, чтобы всё, наконец, закончилось.
Удивительно, как всего за несколько дней этот человек из нормального мужчины превратился в безвольную тряпку. Некоторое время они препирались, а потом Роберто подхватывает товарища на руки, и, шатаясь, медленно побрёл против ветра…
ГЛАВА 44
ДЕНЬ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ
     Этого дня Нандо Чаввадо ждал очень давно. Спальный мешок был готов ещё четыре дня назад, но Роберто раз за разом откладывал слишком рискованную авантюру. Он снова ожидал идеальных погодных условий, а Чаввадо чувствовал, что начинает потихоньку ненавидеть друга за нерешительность. Только когда Нандо пригрозил Ганессо, что если тот будет бесконечно перестраховываться, то он уйдет один, Роберто, наконец, назначил дату выхода. Нандо видел, что и Роберто, и Тин-тин мало верят в то, что у них есть реальный шанс найти дорогу к Чили. Скорее они готовились пожертвовать собой ради остальных. Возможно, что и бесконечные переносы решающей экспедиции были вызваны только тем, что Ганессо стремился отсрочить неотвратимую гибель — там, высоко в горах, на одном из скрытых сейчас облаками перевалов.
— Может вам с Тин-тином действительно не стоит идти со мною? — напрямик спросил Нандо у Роберто накануне выхода. — Я же вижу, что вы считаете себя камикадзе.
— Если бы у меня был хоть какой-нибудь выбор, то ты никогда бы не уговорил меня составить тебе компанию. Но эта чёртова рация так и не заработала! Что касается Тин-тина, то он из тех идеальных исполнителей, который пойдут за тобой в огонь и в воду, если только ты сумеешь убедить их в своей крутизне. Насколько я понимаю, своим обещанием во что бы то ни стало вернуться к фигуристой соседке и досмотреть, как она стянет с себя нижнее бельё, ты впечатлил его. Так что мы с тобой, парень. И потом, кто заставит твою «батарейку» вновь заработать, если опять вдруг отойдут контакты? - Говоря так Роберто шутливо ткнул кулаком в грудь Нандо, напоминая Чаввадо, как именно он запустил его сердце после лавины.

Уходящие в горы поочерёдно обнялись с каждым из тех, кто оставался. Когда Нандо прощался с Эдуардо, тот вытащил из своего кармана бережно завёрнутый в платок детский башмачок.
— Запомни, Чаввадо, ты обещал мне, что когда они вновь станут парой, я отправлюсь домой.
В ответ Нандо продемонстрировал Эдуардо привязанную шнурками к своему ремню точно такую же туфельку.
Но самым взволнованным из всех, кто оставался в убежище выглядел Карлитос. Вскоре он сообщил, что видел этой ночью во сне зелёные равнины и даже чувствовал запах травы:
— Это хорошее предзнаменование, — воскликнул Паэс, — ваша экспедиция обязательно будет успешной!

Глава 45

Трое молодых людей не спали уже третьи сутки подряд. Не смотря на то, что у парней был с собою спальный мешок, они не решались заснуть при температуре, когда даже сплюнутая слюна на лету превращается в ледышку. За всё это время путники несколько раз останавливались, чтобы быстренько проглотить немного пищи, зажевать её снегом и снова продолжить движение вперёд. От усталости и отсутствия кислорода уже никто из троицы толком не соображал, куда они бредут и с какой целью. У них не было карты или компаса, чтобы точно выдерживать направление. Они просто тупо двигались в однажды выбранном направлении. Их вела только интуитивная жажда выживания.
Наконец, Роберто принял решение сделать привал. Температура воздуха немного повысилась, и можно было позволить себе продолжительную остановку. Все забрались в спальный мешок и словно в тёмную пропасть мгновенно провалились в глубокий сон.

Проснувшись и поев, Нандо и Роберто решили вдвоём немного подняться на преградившую им путь очередную гору, чтобы разведать оптимальный маршрут для восхождения. Тин-тин со всем снаряжением и продуктами остался внизу ожидать возвращения друзей.
Чаввадо и Ганессо успели отойти совсем недалеко от места привала, когда услышали позади грозный гул сходящей лавины. Практически не было сомнения в том, что лавина прошла как раз по тому месту у основания горы, где они оставили Тин-тина. Напрягая силы, парни поспешили назад. К своей радости вскоре они увидели оставленного товарища. Тин-тин вынырнул прямо из гигантского белого облака, ещё не успевшего осесть после прохождения снежной лавы. Было видно, что он чудом успел улизнуть с пути смертоносного экспресса. При этом Тин-тин лишился правой обмотки, которая осталась погребённой под сотнями тонн снега вместе со спортивной туфлей. Но главное — в лавине погибло всё переносное снаряжение экспедиции, включая спальный мешок и большую часть продуктового запаса. У путников осталось только немного сушёного мяса, хранящегося в носке, что висел на ремне у Нандо. Возвратиться в убежище они теперь тоже не могли, ибо давно уже прошли точку возврата.

Чаввадо стащил с себя один из трёх свитеров и помог Тин-тину сделать из него обмотку взамен потерянной правой чуни. Немного перекурив, они двинулись вверх по склону. Примерно через час группа достигла очень узкой площадки, карнизом опоясывающей склон. Коротко посовещавшись, Нандо и Роберто приняли решение не ползти дальше вверх по склону, который становился почти отвесным, а попытаться обойти вершину по карнизу. Правда этот путь был не менее рискованным, ибо над карнизом нависала мощная снежная шапка. С первого взгляда на снежный козырёк можно было определить, что здесь скопились сотни тонн сырого снега, и вся эта дремлющая исполинская мощь может быть обрушена даже одним единственным словом, сказанным в полный голос. Поэтому необходимо было вести себя чрезвычайно осторожно.
Первым на узкий природный балкончик вступил Нандо, за ним шёл Роберто,  Тин-тин замыкал процессию. Какое-то время все мысли Чаввадо и Ганессо оказались полностью сосредоточены на том, чтобы двигаться по узкой полоске каменистого выступа, вплотную прижимаясь к скальной стенке, и стараясь ступать таким образом, чтобы не поскользнуться на льду, который коварно таился под тридцатисантиметровым слоем снега.
Они прошли не менее ста метров, прежде чем Роберто вдруг обнаружил, что не видит Тин-тина. Почему-то их товарищ так и не появился из-за очередного поворота, который Ганессо вслед за Нандо прошёл минут десять назад. Роберто недоумевал, куда тот мог деться. Свалиться в пропасть Тин-тин не мог, ведь даже зная об опасности вызвать лавину сорвавшийся в бездну человек вряд ли способен сдержать свой последний вопль ужаса и отчаяния. Таким образом, гибель товарища не осталась бы незамеченной для впереди идущих людей. Первым импульсом Роберто было тут же сообщить о своём открытии Чаввадо. Но к счастью Нандо, словно что-то почувствовав, в этот момент обернулся к напарнику, и успел выразительным взглядом остановить уже готовые сорваться с губ Роберто слова.
     После короткого обмена мнениями в виде фраз, произнесённых друг другу в самое ухо едва отличимым от шумного дыхания шёпотом, Роберто отправился в обратный путь по карнизу. Ему пришлось проделать весь опасный маршрут вплоть до входа на каменистый балкон. Он ожидал увидеть Тин-тина в самом неожиданном положении — внезапно потерявшим сознание, парализованным страхом перед опасным участком пути, либо из последних сил цепляющимся за край тропинки и готовым в любую секунду сорваться в пропасть. Но действительная причина исчезновения третьего участника их экспедиции обескуражила Ганессо. Он увидел Тин-тина далеко внизу в виде крохотной фигурки, торопливо спускающимся обратно по склону. У Роберто не было никакого объяснения такому странному поведению всегда исполнительного и преданного товарища. Некоторое время Роберто провожал без оглядки убегающего Тин-тина растерянным взглядом, а потом отправился догонять Нандо.

Глава 46
      Потеря еды, спального мешка, странное бегство Тин-тина не могли не сказаться на настроении двух оставшихся участников горного перехода. В этот же день между ними случилась серьёзная размолвка. Когда опасный карниз был пройден, и взглядам путников открылась панорама очередной долины, Роберто вдруг показалось, что далеко в стороне он видит линию, своими чёткими очертаниями напоминающую рукотворную дорогу. Возможно, это был караванный путь или тропа, по которой местные жители перегоняют стада высокогорных лам. Но чтобы попасть на эту дорогу требовалось вернуться обратно к подножию с таким трудом взятой ими горы, и двигаться вдоль северо-восточного хребта до пересечения с загадочной линией. Но Нандо решительно отверг этот план:
— Нет никакой гарантии, что там именно дорога, а не просто оптическая иллюзия. Мы не в том состоянии, чтобы быстренько сбегать проверить твою версию, и если она ошибочна, преспокойненько вернуться сюда.
— Послушай, эта дорога послана нам небом, — убеждённо твердил своё Роберто. — До сих пор мы шли просто наобум, пытаясь выдерживать западное направление. Но посмотри, сколько впереди ещё перевалов. Мы не сможем их одолеть. А моя дорога петляет между горами. Она наш последний шанс.
Роберто твёрдо заявил, что он больше не собирается в лоб штурмовать чёртовы горы, а отправляется к открытому им обходному пути.
— Я не такой стожильный, как ты — усталым голосом закончил свой длинный монолог Ганессо. — В конце концов, если Бог просто зло играет с нами, посылая ложный путь, то стоит ли вообще так долго противиться неизбежному.
— Хватит лгать! — гневно воскликнул Нандо. Он подбежал к сидящему на снегу Роберто, и, обхватив за талию, резко поднял его на ноги. Кипя от возмущения, Чаввадо стал кричать прямо в лицо напарнику, обжигая его своим горячим дыханием:
— Мы шестьдесят дней продержались в условиях, в которых профессионалы не выжили бы и неделю! Мы научились есть мясо погибших друзей и добывать воду из снега. Мы, чёрт тебя подери, преодолели почти дюжину горных перевалов, к которым опытные альпинисты даже не подошли бы без кислородных баллонов и прочего суперкрутого снаряжения. И, наконец, мы с тобою притопали на своих двоих сюда, - почти к самому выходу из этих гор. И после всего этого ты хочешь убедить меня, что устал и испугался?! Не пытайся меня надуть! Лучше взгляни вон туда - Нандо указал в сторону синеющих на горизонте вершин. — Обрати внимание: они не покрыты снегом; я уверен, что за ним раскинулись зелёные долины Чили.
— Да, но до этих вершин не меньше 50 миль.
— А ты полагаешь, что мы уже прошли меньше? Так неужели нас остановят какие-то жалкие полсотни миль!

Незадолго до наступления темноты им повезло случайно обнаружить небольшую природную пещеру. В этом убежище можно было укрыться от ледяного ветра и как-то переждать ночь. Слушая, как снаружи, словно голодный волк, завывает ночной ветер, Роберто неожиданно произнёс:
— Кажется я понял, почему сбежал Тин-тин?
Нандо вопросительно качнул головой, и Ганессо пояснил:
— Думаю, он испугался, что мы сговоримся между собой, чтобы использовать его мясо. Может быть он считал, что мы не простим ему потери еды, хотя в этом не было его вины.
Нандо не удивился такому открытию. Он и сам уже давно догадался о причине бегства их третьего товарища, но не спешил делиться своим открытием с напарником. Но теперь, когда версия была озвучена, им предстояло объясниться между собой.
— В России, откуда родом моя мать, есть старый воровской обычай, — ровным спокойным голосом заговорил Нандо, — при бегстве с сибирской каторги всегда прихватывать с собою молодого заключённого, чтобы в голодной тайге убить его и съесть. Приговорённый к съедению до самого последнего момента даже не догадывается, зачем его взяли с собою матёрые воры. Вообще-то очень удобно: не надо нагружать себя тяжелыми припасами, еда сама бежит рядом с тобою. Этакие ходячие «консервы».
— А я для тебя тоже «консерва»? — напрямик спросил Роберто, инстинктивно отодвигаясь от приятеля и ища взглядом подходящее орудие для самообороны. Странный спокойный тон Нандо и его как будто даже одобрение звериных обычаев своих соотечественников неприятно поразили Роберто. «До сих пор я полностью доверял этому парню, — будто впервые видя Чаввадо, размышлял Роберто, — но сколько раз в этом мире людей губила абсолютная вера в самых близких людей. А вдруг я ошибаюсь в нём? Ведь здесь нас только двое и никакой закон или людское осуждение не могут остановить человека, решившего продлить свои земные дни за счёт более слабого». В этот момент Нандо сделал резкое движение рукой, но вместо разящего удара в висок или в челюсть Роберто почувствовал дружеский шлепок по своему плечу.
— Расслабься, — снисходительно подмигнул Чаввадо, — я предпочитаю свежемороженое мясо. Но чтобы тебе спалось спокойнее, давай, свяжи мне руки ремнём.
Нандо снял брючный ремень и протянул его Ганессо вместе с острым осколком стекла, который он имел при себе в качестве походного ножа. Роберто стало так стыдно за свою подозрительность, что он почувствовал, как краснеет.

     Примерно к полудню следующего дня глазам путников открылись удивительные виды зелёных пастбищ, перелесков. Можно было различить даже небольшую мельницу вдали на холме. Впервые увидев столь райскую картину, Нандо и Роберто чуть не сошли с ума от счастья. Мгновенно позабыв об усталости, они бегом бросились к долгожданной зелёной долине. Теперь они двигались очень резво. И тем не менее сказочное видение отчего-то не становилось ближе к  спешащим к нему во все лопатки людям. Почти час несчастные скитальцы преследовали страну своих грёз, но всё было напрасно. В конце концов, манящее видение странным образом растворилось в воздухе. Первым догадался, что они купились на мираж Роберто. Впрочем, он быстро утешил друга и самого себя, вспомнив, что где-то читал, что данное природное явление почти всегда является отражением реальных предметов.
— Да, это был чёртов оптический обман. И всё же, то, что мы видим, где-то существует впереди. Может быть до этих альпийских лугов и лесов 10 километров, а может и всего три. Но они есть, где-то там за горизонтом.
Между тем Нандо дал волю своим чувствам Он долго и со смаком сыпал проклятиями, правда, неизвестно в чей конкретный адрес. Наконец, немного успокоившись, он сказал напарнику:
— Признаться до сих пор я полагал, что мираж бывает только в пустыне. И что эта шутка дьявола доводит до отчаяния по большей части изнывающих от зноя и жажды бедуинов.
— Это не так. Насколько я в курсе, чемпионом мира по миражам является холодная Аляска. Считается даже, что чем сильнее стужа, тем красивее мираж.
— Выходит, кто-то специально для нас устроил суперзрелище?
— Вот именно приятель! Считай, что только что нам дали персональный анонс будущей встречи с живописной зелёной долиной Чили. А что это значит?
— Что?
— Что нам пора поторопиться навстречу с прекрасным!
ГЛАВА 47
ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ
Они не поверили своим глазам, когда их взглядам вместо привычных снега и льда, открылись зелёные проталины, журчащие ручьи, окаймлённые по берегам зарослями чахлого кустарника. До плодородной долины, где буйствовала жизнь, было ещё несколько километров, но у Нандо и Роберто было такое ощущение, будто после долгого пребывания в ледяном аду их впустили в рай. Вскоре молодые люди увидели довольно упитанную дикую крысу и сразу кинулись её ловить. Но крайне измождённые они действовали до того неловко, что умный зверёк быстро перестал их бояться и даже затеял игру с крайне медлительными странными существами, совсем не похожими на обычно очень ловких людей.
Крыса отбегала чуть в сторону и терпеливо дожидалась, пока «охотники» подберутся достаточно близко, чтобы вновь двумя-тремя стремительными перебежками отскочить прочь. В конце концов, Нандо и Роберто отказались от намерения по мать её и двинулись дальше.
Вскоре высоко над ними, распластав широкие крылья, стала кружить какая-то птица. Воздушный наблюдатель часами висел над головами людей, так что в какой-то момент Роберто в шутку предложил попробовать теперь поохотиться на крылатую дичь, попытавшись сбить её камнем.
— Не обольщайся на свой счёт, приятель, — мельком, не укорачивая шаг, взглянул ввысь Нандо. — Ты смотришь на неё, словно на потенциальную добычу, а на самом деле добыча — мы сами. Этот падальщик чует, что мы доходяги, и не хочет упустить обед.
     Когда солнце находилось в самом зените, милостивая судьба послала измученным скитальцам щедрый подарок в виде пустой консервной банки, в которой ещё совсем недавно находилась мясная тушёнка. Изголодавшиеся мужчины набросились на неё, словно голодные псы, и стали соскабливать с внутренних стенок банки жир и волокна мяса, жадно обсасывая свои пальцы. Потом они наполнили отполированную полость банки водой из ручья и поочерёдно, с наслаждением смакуя каждый глоток, выпили этот «бульон», пахнущий говяжьим мясом.
       А ещё примерно через час Нандо увидел людей. Двое пастухов неторопливо обедали, сидя на траве, когда вдруг заметили спешащих к ним заросших и сильно исхудавших незнакомцев в грязных лохмотьях и с перекошенными от возбуждения лицами. Перепуганные чилийцы вскочили на лошадей и погнали своё стадо прочь. При этом они оставили явившимся со стороны гор призракам свой недоеденный обед. Радости Нандо и Роберто не было границ, когда они обнаружили, что люди, которых они спугнули своим видом, бросили массу вкусных продуктов и даже бутылку домашнего вина. Здесь был самый настоящий сыр, деревенская колбаса, телятина в фольге, яйца, фрукты, хлеб. Такие деликатесы, выжившие в катастрофе люди даже перестали видеть во сне. Роберто был готов пасть перед посланными им дарами на колени и долго воздавать хвалы Всевышнему, если бы его не подгонял голод.
       Минут двадцать на лужайке царила полнейшая тишина, и лишь когда острое чувство голода было немного утолено, вновь пришли слова:
— Чувствую, всем нам по гроб жизни надо будет поминать того непоседливого беса, что живёт в твоей белобрысой башке! — с полным ртом еды сказал другу Роберто. При этом глаза Ганессо буквально светились переполнявшим его счастьем. — Жутко подумать, но если бы не шило в твоей заднице, мы так бы и остались там — в горах; и со временем последний из пассажиров рейса 571 доел труп своего только что умершего дружка. И ещё. Хочу, чтобы ты знал, что с этого дня я считаю тебя своим братом.
Нандо отложил кусок телятины, поставил стаканчик с вином и названные братья обнялись.
— Ты тоже оказался не промах, братишка — Чаввадо шутливо ткнул товарища кулаком в плечо. — Из всей нашей большой компании только ты и Тин-тин согласились участвовать в экспедиции камикадзе.
— Да-а… — задумчиво протянул Роберто. При упоминании имени их третьего спутника он сразу погрустнел; глядя на оставшиеся позади горы, Ганессо подумал о том, что вряд ли в одиночку Тин-тин смог добраться до убежища. Легко прочитав его мысли, Нандо предложил выпить за тех, кто в это самое время продолжает бороться за выживание.
Пикник продолжался. Причём теперь парни особо налегали на домашнее вино.
— И всё-таки мы все твои должники, Нандо — не унимался Роберто. Он немного захмелел и оттого ещё больше расчувствовался. — Скажи, какую компенсацию ты готов принять лично от меня?
— Когда будешь писать мемуары, сделай милость, не рассказывай историю про соседку. А то ещё читатели твоего бестселлера решат, что я извращенец, обожающий подглядывать за раздевающимися женщинами.
— Ну, это само собой, а что ещё? — продолжал требовать Ганессо.
Нандо озадаченно пожал плечами.
— Ага! Сам не знаешь, чего тебе нужно больше всего. А я знаю! Тебе нужен личный классный хирург-кардиолог, который бы всегда приглядывал за твоим сердцем, устраивал ему техосмотры, проводил профилактику, а со временем модернизировал бы изношенный «мотор». - Роберто вскочил на ноги и торжественно заявил: — Обещаю тебе, брат, что выберу в качестве медицинской специализации кардиохирургию и со временем сделаю тебе самое лучшее в мире сердце с атомным аккумулятором, то есть вечное. И что там Анды! Когда-нибудь мы на пару возьмём отпуск, чтобы влезть на Эверест, — такое мощное у тебя будет сердце!
— Нет, уж спасибо! — Нандо отрицательно покачал пальцем перед своим лицом.
— Что, не доверяешь мне, как врачу? — мгновенно став похожим на сдувшийся шарик, растерянно пролепетал Роберто.
— Да нет, — успокоил друга Чаввадо. — Только больше никакого снега и никаких гор.

Трапеза была в самом разгаре, когда на место происшествия прибыл наряд чилийской конной полиции, который привели напуганные пастухи. Приблизившись, карабинеры грозно залязгали ружейными затворами.
— Эй вы, поднимите руки вверх и без глупостей! — густым басом крикнул усатый офицер в широкополой шляпе, держа крайне подозрительных типов на мушке.
Нандо тут же выполнил приказание, но Роберто прежде собирался набить себе карманы продуктами. Он очень боялся, что сейчас у них отберут еду, и потому торопливо запихивал варёные яйца в карманы, а хлеб и колбасу за пазуху.
      Задержанным связали руки и, посадив их верхом на одну лошадь, под конвоем отвезли в полицейский участок. Там чудом выбравшимся фактически с того света скитальцам пришлось несколько часов убеждать туповатого сельского комиссара, что они пассажиры с пропавшего несколько месяцев назад уругвайского авиалайнера.
— Если я буду верить в сказки каждого бродяги, шляющегося по здешним горам и промышляющего мелким разбоем, то быстро обрету славу главного местного идиота – сердито ответил полицейский. - Лучше откровенно рассказывайте о своих похождениях. Ну! Не хотите? Ладно. Через пару деньков отправлю вас в округ, а тамошние канцеляристы быстро выяснят по своей картотеке, что вы за фрукты такие.

Глава 48
        На следующий день в участок наведался репортёр местной газетёнки с целью написать заметку в колонку криминальной хроники о пойманных воришках-гастролёрах. Кто-то сообщил о происшествии в ближайший городок и журналист не поленился проехать шестьдесят километров ради курьёзного случая. В отличие от полицейского начальства газетчик сразу ухватился за слова задержанных, что они, якобы, являются выжившими пассажирами знаменитой авиакатастрофы недавнего времени. «Бессовестные аферисты пытаются выдать себя за мучеников небесной трагедии!» или лучше так: «Сумасшедшие воры напали на добропорядочных пастухов!!!», — мысленно подбирал подходящий заголовок для своего материала журналист, уже смакуя, как на следующее утро все тысяча восемьсот сорок три подписчика газеты будут горячо обсуждать сенсационную новость местного масштаба.
       Репортёру не хватало всего нескольких штрихов, чтобы окончательно оформить в своём воображении форму подачи будущей статьи. Именно поэтому он продолжал с дружеской улыбкой задавать вопросы задержанным, в то время как робеющий перед представителем прессы комиссар полиции терпеливо ожидал, когда интерес гостя иссякнет и можно будет сопроводить задержанных обратно в камеру. Но тут случилось такое, чего никто не ожидал. В какой-то момент Роберто почувствовал в словах журналиста снисходительную иронию, и тут же предложил ему доказать правдивость своих слов.
— Извольте — тактично не стал противиться репортёр, ожидая от собеседника какой-нибудь очередной нелепицы.
— Тогда пускай полицейский осмотрит бумажник, который у меня был отобран при аресте — попросил Ганессо.
Журналист бросил выразительный взгляд на вахмистра, после чего полицейский чиновник нехотя поднял своё грузное тело из-за стола и направился к сейфу. А уже через минуту у всех присутствующих, естественно, за исключением мнимых преступников, буквально челюсти отвисли от изумления, когда из бумажника был извлечён билет на пропавший авиарейс.
К вечеру маленький посёлок был буквально наводнён представителями крупнейших чилийских и зарубежных газет, радиостанций, телеканалов, спасателями, политиками, военными. Всем хотелось лично увидеть возвращенцев в того света.

Глава 49
Этот день в горном убежище ничем не отличался от длинной череды предыдущих дней. С той лишь разницей, что, чем дольше люди находились здесь, тем всё более они становились обособленными. Вот и сегодня почти каждый искал уединения от опостылевших соседей, чтобы не слышать ничьих стонов и жалоб. Про ушедших в горы товарищей местные обитатели вспоминали всё реже. Лишь очень немногие заставляли себя верить в Нандо, Роберто и Тин-тина (который так и не вернулся в убежище), и хранить надежду на скорое вызволение из снежного плена. Одним из таких правоверных был Карлитос. Паэс всегда помнил про свой вещий сон и готов был немедленно вступить в драку с любым, кто попытался бы переубедить его.
 И именно Карлитос, словно в награду за веру, первый увидел внезапно вынырнувшие, словно из-под снега, ярко-красные вертолёты. Это были знаменитые «Белл Хью» американского производства с опознавательными знаками чилийской горноспасательной службы. В раскрытых дверях салона одного из вертолётов можно было увидеть победно вскинувших руки Нандо и Роберто. В какой-то момент Эдуардо вдруг увидел, как Нандо машет ему маленьким красным башмачком, и, будто захлебнувшись от восторга, стал размашисто размахивать в ответ точно таким же талисманом на счастье. Они выжили! Они спасены!
ЭПИЛОГ
Возвращение в мир было довольно болезненным. Уже пилоты спасательных вертолётов были поражены открывшимся им зрелищем: площадка вокруг обломков самолётного фюзеляжа была буквально усеяна человеческими костями. Выжившим пассажирам пришлось поведать властям и всему миру страшную правду. Никто не смел их осуждать, во всяком случае открыто. Даже иерархи католической церкви признали поведение уцелевших в катастрофе людей обоснованным. Тем не менее, таблоиды всего мира с удовольствием принялись обсасывать подробности жуткой сенсации. Даже официальные власти вначале относились к уцелевшим горным узникам настороженно, словно опасаясь оставлять их без надзора. Почти всем им пришлось пройти длительный курс психологической реабилитации. Впрочем, они и в самом деле вернулись в прежний мир совсем другими людьми. Вот, например, как спустя годы оценивал полученный опыт Карлитос Паэс в интервью одному западногерманскому журналу: «Здесь, внизу, каждый пытается сожрать своего ближнего. А там, наверху, наши отношения были чистыми, глубоко нравственными. Да-да, как бы странно это ни звучало. И я отдал бы все на свете, чтобы пережить это заново».
Но как же сложились дальнейшие судьбы затворников горного убежища? Чезе Чарруа женился на одной из выходивших его жительниц высокогорного селения, окончил университет и стал крупным политиком.
Благодаря своевременной помощи Роберто Ганессо, гангрена не успела прикончить Сербино Аранцо до прибытия спасателей. Правда он потерял правую ногу до колена и левую ступню. Но это не помешало Себрино сделать успешную карьеру пластического хирурга в клинике своего отца и со временем открыть ещё несколько медицинских центров по всему миру.
Сэнди Холл пыталась организовать переправку тела Антонио Переза в Штаты, чтобы похоронить его в своём семейном склепе. Но этому активно воспротивились родственники погибшего капитана. Тогда Холл, наплевав на все юридические преграды, просто похитила сердце своего возлюбленного и на арендованном частном самолёте все-таки вывезла его на родину и похоронила в мраморной урне в семейной усыпальнице. По трагическому стечению обстоятельств всего через год Сэнди также упокоилась по соседству с сердцем Антонио Переза. 11 сентября 1973 года Сэнди Холл погибла вовремя авиационной бомбардировки Президентского дворца Ла-Монеда, в котором чуть позже путчистами был убит Президент-социалист Чили Сальвадор Альенде.
Роберто Ганессо стал очень известным кардиологом и спас не одну сотню человеческих жизней. В 1983 году он выполнил сложнейшую операцию на сердце своего друга и товарища по знаменитой горной экспедиции Нандо Чаввадо и поставил ему самый современный кардиостимулятор. Таким образом продлив гарантию на «мотор» Нандо, выданный тому когда-то смешным доктором.
Сам же Нандо Чаввадо со временем стал знаменитым телеведущим. Сам он убеждён, что вряд ли бы стал тем, кто он сейчас есть, без уникального жизненного опыта, полученного им в молодости. «Я стал экспертом по выживанию в любых условиях — многозначительно усмехается Чаввадо в разговоре с журналистом, и демонстрирует иностранному репортёру обыкновенную вилку, что лежит перед ним на столике уличного кафе. — Потрогайте. Она твердая. Ею удобно копать снег. Я всегда обращаю внимание на такие вещи. Я говорю себе: «В горах эта вилка нам пригодилась бы, как и многие другие предметы, которым в нашей обычной жизни мы не придаём особого значения. А что касается чувства вины перед теми людьми, чьё мясо мы употребляли в пищу, то ничего подобного я не испытываю. Это был вопрос жизни и смерти. С тем же успехом любой, кому было пересажено донорское сердце, тоже может свести себя в могилу муками совести. Более того, я гарантирую, что 100% людей сделали бы на той горе то же самое. Но здесь, внизу, это трудно себе представить. Они не понимают, каково это — остаться без привычных удобств и возможностей. У нас не было удобств и было только две возможности: умереть от голода или есть мясо».
Сегодня у Чаввадо две взрослых дочери — высокие красивые блондинки. По прошествии времени он написал книгу о происшедшем в Андах. Прочитав её, дочери Нандо упросили отца свозить их на место катастрофы. «Мы там родились» — сказали они. И однажды Нандо вместе со своими старыми друзьями Роберто Ганессо, Карлитосом Паэсом, их семьями, навестили горный склон в глубине Анд, где на высокой скале в память о погибших пассажирах рейса 571 установлен большой железный крест.