ПАМЯТИ М.А. БУЛГАКОВА (1891 – 1840)
Вот это я тебе, взамен могильных роз,
Взамен кадильного куренья;
Ты так сурово жил и до конца донес
Великолепное презренье.
Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался,
И гостью страшную ты сам к себе впустил
И с ней наедине остался.
И нет тебя, и все вокруг молчит
О скорбной и высокой жизни,
Лишь голос мой, как флейта, прозвучит
И на твоей безмолвной тризне. -- Анна Ахматова. Март 1940 г.
* * *
Мир из уютного кабинета представляется одним, на границе жизни и смерти – совсем другим. Булгаков и Ахматова – люди одного, пережившего революцию и сталинские годы поколения: «De profundis (лат. – Из бездны взываю!)… Моё поколенье Мало мёду вкусило...». Следовало бы теперь сохранять более почтения к тем, для кого в прошлом каждый день мог быть последним! «Все мы у жизни немного в гостях» (Ахматова) -– мы не всё теперь уже сможем полностью сразу понять. Отсюда надо бы избегать поспешных выводов. И вообще, сначала смотреть в текст, а уж после верить-не верить критикам: они тоже могут ошибаться.
Вот, например, методом психоаналитического анализа современный критик открыл, что ведущим мотивом творчества Михаила Булгакова от ранней прозы до включительно «Мастера и Маргариты» была... трусость. Итог этой трусости есть –- соглашательская с властями и слабая пьеса о Сталине «Батум» -– попытка попасть в милость. С последним, бывает, соглашаются. После этого и защищают: по краю пропасти ходил драматург – нечего было делать... А Булгаков разве нуждается в такой защите?! Помнится, ещё Пушкин предостерегал: не судите гения по мерке «как все». Разберёмся: только ситуация диктовала драматургу или он её тоже задорно пытался направлял по задуманному им сценарию?.. По безумно смелому сценарию!
ВОПРОС. А вдруг «БАТУМ» совсем не соглашательство, а нечто вроде п о щ ё ч и н ы в о ж д ю – как вызов на дуэль? Ведь мы говорим о противоречивом времени, когда прилюдно говорили одно, дома – другое и про себя разумели - третье. Если не боялись разуметь! Анекдот смешивался с политикой. Политика разражалась кровавыми спектаклями. Искусство как могло «проскальзывало»: внешне поневоле искало покровительства у новых королей на час – у партийных деятелей. Но можно ли силой добиться искреннего согласия или любви?!
Называется заказная -- от имени МХАТ к драматургу Булгакову -- пьеса к юбилею Сталина по месту его первого революционного крещения тюрьмой в городе Батум. «И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ с Батумом? было очаровательное место, тихое, безопасное, а теперь ч ё р т з н а е т, что там началось! (БАТУМ. Д. 2. Карт. 4) –- рассуждает в пьесе полицмейстер. У поминание чёрта оказывается пророческим. С р а в н и м с похожими цитатами в «Мастере и Маргарите»: «У прокуратора что-то случилось со зрением. Так померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо неё появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец…» -- «В Варьете после этого началось что-то вроде столпотворения вавилонского... Слышались адские взрывы хохота, бешеные крики...» (ГЛ. 2; 12.)
Любил Булгаков библейские параллели, в самых, казалось бы, неподходящих местах. А уж употребление в екго текстах словечек «ад, адский» -- всегда соотносится с бурными и весьма котекстуально много смысленными сценами. Так давайте кратенько и исследуем текст «Батума» на библейские параллели: не выскочит ли чего интересное – за пределами привычных определений открывающее текст пьесы?
* * * * *
БИБЛЕЙСКИЙ КОНТЕКСТ «БАТУМА». Итак, намечена масштабно эпическая (привет Керженцеву!) линия пьесы: «Благородный разбойник (отсылка к классике), Самозванец и бандит – но это в понятии царских чиновников. На самом деле главный герой – революционер Сосо по кличке «Пастырь. Неожиданны в юбилейно правительственной пьесе, но характерны для её автора сложно многоярусные реминисценции – отсылки в том числе и к своим предыдущим произведениям. Это называется -- устойчивые мотивы в творчестве писателя. Так начало первого романа Булгакова: «Велик был год и страшен по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй... – '' Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники вод; и сделалась кровь.'' Итак, был белый мохнатый декабрь... Уже отсвет рождества чувствовался на снежных улицах», –- таков поверх пушкинских ассоциаций зачин «Белой гвардии». Есть ли подобное «Батуме»? Сравним.
«БАТУМ» Д. 1. КАРТИНА 3. На конспиративной квартире празднуют Новый 1902 год. Сосо – Пастырь держит речь: «По поводу Нового года можно сказать...», –- поминая сказку про укравшего месяц чёрта (гоголевского из «Ночи перед Рождеством»), он сочиняет быль, как «некогда черный дракон похитил солнце у всего человечества. И что нашлись люди, которые пошли, чтобы отбить у дракона это солнце, и отбили его. И сказали ему: "Теперь стой здесь в высоте и свети вечно! Мы тебя не выпустим больше!"».
С первого взгляда этот милый тост -- быль есть очевидная и достойная перекличка с образом Данко – Горящее Сердце из известнейшего рассказа пролетарского писателя Горького «Старуха Изергиль». Но для знакомых же с «Библией» здесь ещё и замаскированная цитата из Книги Иисуса Навина (Гл.10: 12–13): жестокий ветхозаветный бог, даруя евреям обширные земли, помогает истребить их жителей. Дело было так: вождь евреев Иисус Навин «воззвал к Господу... и сказал пред Израильтянами: стой солнце... и луна! И остановилось солнце и луна стояла, пока народ мстил врагам своим...», -– с леденящими подробностями описано санкционированное свыше коварное и кровавое избиение избранным народом «всего дышащего», -– всех инакомыслящих, по древним как мир "меркам" 1937 г. Горький и Иисус Навин –- в одном контексте! Зачем? Что же выходит? Сказка про чёрного дракона -– замаскированная цитата из Навина, – отсылает к Ветхому завету с его «око за око, зуб за зуб». (Левит. 24: 19–20).
Оборвав горьковскую почти прямую цитату -- реминисценцию (прямая цитата берётся в кавычки), сказка про чёрного дракона – замаскированная ветхозаветная реминисценция, в свою очередь, не прикрывает ли, что у героя Данко есть антипод: гордец и убийца и Лара -– литературно советский вариант сатаны? Примерно так выходит. Так что же за герой произносит такой странный многоярусный тост, «разъяснённые» и собранные вместе аспекты которого заставляют вздрогнуть?
П о и щ е м и ещё: среди наиболее запрещаемых произведений Булгакова есть ли сходное с аллюзией из Иисуса Навина использование библейских текстов? Есть, в «БЕГе»: «Погоню, настигну... обнажу свой меч, истребит их рука моя...», -– 2 книга Моисеева. Исход (евреев из рабства в Египте; Гл.12, ст. 38, 37, 153). Иисус Навин же -– жестокому богу послушный, жестокий преемник Моисев. Цитирование Ветхого Завета препирающимися белого воинства «пастырем недостойным» Африканом и «мировым зверем» безумным генералом Хлудовым (СОН 4) добавляет пьесе зловещих апокалипсических красок. И не только в «Беге»: пронизывающие все тексты Булгакова скрытые и явные ветхозаветные цитаты указывают на выход ситуации за пределы человечности и человеческого.
«Сосо» или «Сталин» -– так в «Батуме» нейтрально именуют героя товарищи. Отрицательные наименования в большинстве даны жестокими исполнителями приказов ц а р я - т и р а н а: преступник, человек с «волчьим» билетом, агитатор Пастырь – очень опасный и злонамеренный человек; хороший человек, но печатает фальшивые деньги (крестьянин); интеллигентный человек и философ (перекликающееся со словами Пилата ироническое замечание жандармского полковника). В этом ряду резкуб "библейские" характеристику даёт ректор семинарии – «народный развратитель и лжепророк». Ещё резче начальник тюрьмы: «У, демон проклятый...»! Конечно, это злоба отрицательных персонажей. Однако, когда в тексте нет ни одной прямой положительной коннотации героя автором, то над отрицательными характеристиками тоже стоит задуматься. А что мы положительного мы можем узнаем о герое из текста пьесы?..
* * *
Г о р ь к и й... Какой это огромный и сильный писатель...» -– Михаил Булгаков ПОД ПЯТОЙ. Дневник. Запись от 6 ноября 1923 г.
______________________________________________
«БАТУМ» ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. КАРТИНА ПЯТАЯ. По методу М. Горького реалистично – без иронии к угнетаемым рабочим и на сей раз без библейских ассоциаций –- даны автором сцены забастовки на батумском заводе, жестокий разгон демонстрации. Мастерски – эталон для революционных пьес! –- выписан арест Сосо – Джугашвили (Действие 3. Картина 7): без сомнения, симпатии автора совсем не на стороне жандармского полковника! Горячей экспрессией поражает И сцена в тюрьме (Д. 3. Карт. 8): под уголовные частушки и пение «Интернационала» бунт, -– и его зачинщика Джугашвили уводят. Это очень! особенно интересная, сцена -– сколько всего в ней намешано!
ОБРАТИМСЯ к тексту: «Когда С т а л и н равняется с п е р в ы м надзирателем, лицо того искажается.
П е р в ы й н а д з и р а т е л ь. Вот же тебе!.. Вот же тебе за все... (Ударяет ножнами)
С т а л и н вздрагивает, идет дальше. В т о р о й н а д з и р а т е л ь ударяет С т а л и н а ножнами... С т а л и н поднимает руки и скрещивает их над головой, так, чтобы оградить ее от ударов. Идет. Каждый из надзирателей, с которым он равняется, норовит его ударить хоть раз. С т а л и н (доходит до ворот, поворачивается, кричит). Прощайте, товарищи! Тюрьма молчит.
П е р в ы й н а д з и р а т е л ь. Отсюда не услышат...
С т а л и н встречается взглядом с Трейницем (жандармский полковник). Долго смотрят друг на друга. С т а л и н (поднимает руку, грозит Трейницу). ‘’До свиданья!’’» –- под это историческое пророчество о революции -– «ЗАНАВЕС. КОНЕЦ Третьего Действия».
Думается, в отрывке выше и Новозаветная, и литературная аналогии очевидны: избиение уводимого заключённого подобно бичеванию Христа. На известной и многими не принятой картине Николая Ге «Голгофа» впавший в минутное отчаяние Христос держится руками за голову. Но над головой скрещенные руки символизируют уже не моление –- угрозу. «Тюрьма м о л ч и т» -– «Народ в ужасе м о л ч и т... Народ безмолвствует. КОНЕЦ», –- в конце пушкинского «Бориса Годунова» народ безмолвствует в ужасе от убийства невинных детей Годунова. На фоне после 1937 года всё длящихся в СССР репрессий всё это само по себе уже немного двусмысленно. А тут ещё начинают «работать» - подключаются предыдущие сопоставления портрета С о с о с пушкинским Самозванцем: бородавка на щеке, вещее гадание цыганки – «большой ты будешь человек!»...
Бориса Годунова судьба покарала за убийство маленького царевича Димитрия. Загублены новые невинные души с приказа или без приказа назвавшегося Димитрием Самозванца, такое начало царствования не сулит ему ничего хорошего. Бесславный конец Самозванца Пушкиным вынесен на суд истории за пределы своей драмы, что только усиливает её звучание. Учиться у Пушкина или даже просто играть на созвучиях с его текстами –- высший уровень мастерства. Именно это в «БАТУМе» мастерски и сделано.
С п р о с и м: со всеми нами вычисленными аналогиями приходится ли ожидать бескровного «свидания» - возвращения Пастыря? Нет, разумеется: революция не была бескровной. Без двусмысленности - прямое историческое объяснение. Однако на уровне вкрапленных в текст скрытых библейских цитат и гоголевско - пушкинских реминисценций мерцает и ещё один поворот темы. После разгрома своих войск пушкинский Отрепьев спокойно засыпает на поле боя, более в действии прямо не участвуя: сама судьба готовится покарать Годунова, за убийство маленького царевича Димитрия. Но после та же судьба повернётся уже против спящего якобы царевича... Намёки, намёки... Подобно Отрепьеву, убежавший из ссылки Сталин засыпает под Занавес в К о н ц е пьесы.
Загублены новые невинные души с приказа или без приказа назвавшегося Димитрием Самозванца, такое начало царствования не сулит ему ничего хорошего. Бесславный конец Самозванца Пушкиным вынесен на суд истории за пределы своей драмы, что только усиливает её звучание. Учиться у Пушкина или даже просто играть на созвучиях с его текстами – высший уровень мастерства! Сталин засыпает под занавес в конце пьесы, – странный конец! Спит и - безмолвствует? Или о нём безмолвствует судьба?!
ДАНКО – ЛАРА; АНГЕЛ – ДЕМОН; ХРИСТОС – АТИХРИСТ... Приглушённо, но отчётливо звучат в пьесе эти противопоставления Уснул –- почти п р о р о к. Проснулся – вождь и т и р а н? (За пределами сценичного действия) Когда и как началось перерождение революционера в тирана? Текстуально сначала в тюрьме, когда избитый надзирателями «Сталин поднимает руку, грозит Трейницу». И Трейниц с С о с о начинают зеркалить (от Достоевского пришедший излюбленный приём Булгакова!): два в перевёрнутом варианте грозящих друг другу отражения.
Воспитанный жестокими уроками самодержавного аппарата борец за свободу начинает ответно ещё более бесчеловечно по ветхозаветному «мыслить»: не «око за око» -– заранее уничтожить! Где-то в за сценичном продолжении пьесы герой духовно умирает: в конце перед возвращением его недаром считают мёртвым. Возвращается духовно совсем д р у г о й: «Солдат не солдат... Ч у ж о й», -– перед концом пьесы не сразу признают вернувшегося С о с о товарищи.
На фоне ярко (но особо ничем не отличающихся от негласно принятого стандарта) выписанных массовых революционных сцен (не тех ли, которые Иван Васильевич рекомендовал изобразить Максудову в «Театральном романе»?) забастовки на заводе, расстрела мирной демонстрации, после истязательства в тюрьме образ главного героя «Батума» С о с о Джугашвили «вдруг» -– начинает расслаиваться на отдельные реплики, аналогии, отсылки: где же цельный герой?! Его нет. В лакуны действия существующий в противоречивых мнениях персонажей герой из пушкинской метели возвращается ч е л о в е к о м или в о л к о м? Учитывая аллюзии с мертвецом (его считают мёртвым) –- ещё и о б о р о т е н ь. Так под пером Булгакова все характеристики или их отсутствие значимо и неоднозначно. А ведь как уже поминалось, ни одной положительной авторской коннотации героя в тексте нет.
* * *
ПРОРОК и ТИРАН. Изучая б р о ш ю р у «Батумская демонстрация 1902 года» Булгаков отчеркивает место, где задним числом от С т а л и н а пытаются отвести теперь доказанное подозрение в сотрудничестве с царской охранкой. По понятным причинам не входя в «первое» внешнее действие пьесы, провокаторство символически и обыграно средствами стилистики в «подпольном» контексте.
«БАТУМ» ДЕЙСТВИЕ 4. КАРТИНА 10 –- последняя. К подпольщикам неожиданно возвращается убежавший из ссылки: «П о р ф и р и й (молодой революционер). Из Сибири?! Ну, это... это... я хотел бы, чтобы его увидел только один человек, полковник Трейниц! Я хотел бы ему его показать! Пусть он посмотрит! Через месяц бежал! Из Сибири! Что же это такое?» Эти слова двусмысленны: без учёта б р о ш ю р к и звучат как отрицание сотрудничества, а на фоне б р о ш ю р к и выходит будто и подтверждение.
На грязной пене событий взнесённый человек – миф -- обычная в истории ситуация. Развёртывание этой подобной «мифу» о Петлюре в «Белой гвардии» тематики вывело бы сценически вывело бы «БАТУМ» на принципиально иной уровень. Но реальный политический прототипизм персонажа заставил погрузить темы мессианства, лжепророчества и аналогии с будущими страшными репрессиями слишком глубоко в подтекст, создав сеть сложных и слабо знающему реальную историю далеко не явных отсылок. Это издержки любой слишком "загнанной" в контекст темы, но иного выхода у Булгакова не было. Вот «БАТУМе »Губернатор расспрашивает полковника Трейница о Джугашвили:
Т р е й н и ц. Он теперь уже не семинарист. Он, ваше превосходительство, член тифлисского комитета РСДРП.
Г у б е р н а т о р. Так это, стало быть, э... важное лицо?
Т р е й н и ц. Да, это очень опасный человек...
Опасный истине человек -- в контексте непонятно, в какую сторону и кому опасный. Внешний же сценичный образ С о с о – Сталина такой, каким мог быть революционер: человек с задатками возможных человеческими слабостей. Происходит как бы скольжение многих пластов смысла: на образ «Пастыря» наслаивающиеся реминисценции в подспудном действии заслоняют революционера – рисуют д р у г о г о. Какого? В меру исторической грамотности зрителя. Для неискушенного –- революционером герой и останется. (При плохой режиссуре!) П е р е р о ж д е н и я пророка в тирана – вообще широко бытующая в мировой культуре тема. Здесь ничего нового в новой пьесе не выдумано.
Библейские, пушкинские и гоголевские реминисценции пунктиром намечают тему п е р е р о ж д е н и я: «Батум» – как бы две пьесы в одной плюс многие-многие мини-пьески. Под одним заголовком многие «выходы» в известные поднимающие ту же тему тексты – возможность вариантов конца пьесы. Дальнейшее развитие под Занавес уснувшего с п я щ е г о и безмолвствующего п е р с о н а ж а могло бы пойти и не по уродливому пути перерождения в т и р а н а? Могло. Будь «Батум» в своё время поставлен на сцене, контраст между тем, что могло и д о л ж н о было быть и тем, что реально б ы л о в стране был бы вне текста ясен: за пределами сцены – нагляден! (Любимый по наследству от Пушкина приём Булгакова - драматурга!).
Но, может быть, всё эти сопоставления надуманны? Может быть, боготворивший Пушкина и Гоголя Булгаков просто любил эффектные библейские аналогии? Нет ли в «Батуме» еще одной скрытой линии действия? Найти её – подтвердить вышесказанное. И такая линия указана самим Автором в начальных ремарках противопоставлением: Джугашвили – во весь рост портрет Николая II. А к этому прилепляется и тема А н т и х р и с т а.
* * *
Б и т к о в.(сыщик – генералу Д у б е л ь т у) ...Ваше превосходительство, велите мне жалованье выписать.
Д у б е л ь т. ...Скажи, что я приказал выписать тридцать рублей.
Б и т к о в. Что ж тридцать рублей, ваше превосходительство, у меня жена, детишки...
Д у б е л ь т. "Иуда искариотский иде к архиреям, они же обещаша сребреники дати..." И было этих сребреников, друг любезный, тридцать. В память его всем так и плачу. -- М. Булгаков. пьеса «ПОСЛЕДНИЕ ДНИ (Пушкин)». 1935 г.
______________________________________________________
Тему "ВЛАСТЬ И ТВОРЕЦ" русские писатели всегда любили. А вот сама власть во все времена эту тему не любила. В булгаковской пьесе о Мольере «КАБАЛА СВЯТОШ» государственные события доносятся в мольеровский театр вроде отзвука и материала для пьес: театр – главное место действия. М о л ь е р у хотелось бы, чтобы театр диктовал события. Король же воспринимает театр как увеселение и прославление своей особы. Театр и государство – отражающие друг друга зеркала: попытка взаимного использовании – приспособления. Противостояние т и р а н – т в о р е ц: напряжённое отношение тирании одновременно и к нужному ей, и опасному для неё -- искусству.
Безумная надежда творца, ради своих созданий готового даже на лесть и унижения! Мольер «обольщает» короля - солнце балетами, чтобы король поддержал новаторские, грозно обличающие основы его собственного государства – ханжество, карьеризм, лицемерие, -– но дьявольски смешные пьесы. До поры с удовольствием танцуя в пышных балетах, Король Людовик XIV к сатире великого драматурга до поры относится снисходительно.
«Весь мир верных сынов церкви требует» уничтожить «а н т и х р и с т а» Мольера с его «богомерзкими творениями», –- бросает королю - солнце неосторожный бродячий монах - проповедник (тоже спектакль для короля: проповедник нарочно подослан к монарху архиепископом Парижа!). Король взбешен: не просят, -– а требуют?! Даже церковь должна необсуждаемо поддерживать монарха, всегда и всем без и исключения дарующего милость или опалу!.. По королевскому приказу уводимый в тюрьму не в меру ретивый монах кричит: «Из-за а н т и х р и с т а страдаю!» Возникает смешная текстуальная двусмысленность: М о л ь е р или посылающий монаха в тюрьму к о р о л ь - а н т и х р и с т?!
Людовик IV разрешает играть «Тартюф или лицемер» назло, –- чтобы поприжать не в меру зарвавшееся духовенство. Эта из далёко прошлого Франции ситуация очень похожа на 1928 года кляузническое «Письмо объединения “Пролетарский театр”», где вождю пытались навязать против Булгакова репрессивные действия, что вызвало гнев вождя. Почему бы драматургу и не использовать эту реальную и одновременно банально повседневную ситуацию?! А зрители её узнают?! Ещё как с удовольствием узнают! Именно такой приём и называется аллюзией: история как бы вливается в настоящее время. Сам замечательный актёр, автор «Мольера» позже с наивной улыбкой спрашивал, где же в его пьесе хулители нашли политические аллюзии?!
Но вернёмся к королю-солнце: приструнив гордую церковь, король не может на неё не опираться: тогда останется только совершить революцию и добровольно сложить власть... Сюжет совсем другой, не нашей пьесы. В «М о л ь е р е» светская и духовная тирании сливаются: на глазах зрителя из обрисовки образа - роли короля исчезают человеческие «мелочи». Социальная роль – маска властителя поглощает просто молодого человека. Теперь М о л ь е р больше не нужен, и «Тартюфа» запрещают:
М о л ь е р. Тиран, тиран... Ох, Бутон, я сегодня чуть не умер от страху. Золотой идол, а глаза, веришь ли, изумрудные. Руки у меня покрылись холодным потом. Поплыло все косяком, все боком, и соображаю только одно —- что он меня давит! Идол!» Власть и творец, тиран и творец – здесь сама жизнь ещё не написала примирительный конец: нет ничего похожего даже на завуалированный реверанс советской власти. Сильна в пьесе и стихия доносительства: как некогда Иуда предал Христа приёмный сын драматурга Захария Муаррон предаёт — совершает донос в Кабалу. Где тирания -- там всегда и доносительство. Иначе не бывает.
Из пьесы в пьесу рисует Булгаковым государство ханжей и доносчиков на фоне религия-измов (принятых в быту фраз – штампов из Писания). Когда недоброжелатели М о л ь е р а неоднократно именуют его Антихристом, безбожником и сатаной, блестящий булгаковский перевёртыш по методу игры словами как всегда "вдруг" восстанавливает истину:
Ш а р р о н. (Архиепископ Парижа -- Мольеру). Я скорблю о вас... сын мой!
М о л ь е р. Да вы меня не называйте вашим сыном, потому что я не чертов сын!
* * *
ГАЛЕРЕЯ ТИРАНОВ. Тираны нарисованные пером Булгакова: мифический Петлюра из «кровавой оперетки» Гетман в «Белой гвардии». (Присутствующий только в качестве портрета «лысоватый и сверкающий» Александр I Благославенный в ряд тиранов не вписывается.) Главнокомандующий в «Беге» и его зеркально-пародийное отражение – Александр Македонский; Людовик XIV и ставленник дьявола епископ Парижа де Шаррон и вся инквизиторская «кабала святош».
В «Последних днях» желающий себе казаться добрым, Николай I и его «отражения» - исполнители жестокой воли: Дубельт, который в память об Иуде искариотском всем своим шпионам цинично платит «тридцать серебреников»; Бенкендорф и по нисходящей линии двойники доносчики – агенты Третьего отделения. Театр здесь побеждает историю: у Булгакова все властители как бы написаны на характерное амплуа «тиран» для определённого актёра. Мелкие приёмы обрисовки часто одинаковы: Людовик XIV решает дела за завтраком. Николай II -– за дрессировкой канарейки.
Получается, что при создании образа тирана к амплуа извне как бы прилагаются определённые исторические черты. Это в «Батуме» являет и образ Николая II, словно «выскочившего» из упоминаний о его якобы чудесном спасении в «Белой гвардии»: «Известие о смерти его императорского величества...» – «Несколько преувеличено, –- спьяна сострил Мышлаевский». В «Батуме» Николай II слащаво сентиментален, мелочен, суеверен и жесок одновременно. Образ последнего русского самодержца выламывается из выше приведённой цепочки не слабых – не только по должности царей тиранов. Н и к о л а й II «зеркалит» с хитрым, но не сильным бароном Геккереном из «Последних дней» -- как бы вырождение образа сильного тирана в манекен.
«Г е к к е р е н сидит и слушает музыкальную шкатулку: (Дантесу) Послушай, какая прелесть! Я сегодня купил. (Шкатулка играет) ...О, нет, это не хлам. Я люблю вещи, как женщина тряпки». Олицетворяющая вне людских страданий игрушечный мирок музыкальная шкатулка-органчик стоит и рядом с Н и к о л а е м II. И теперь разобравшись с общим типажом тирана, наконец, продолжим конкретный анализ текста «Батума»!
СВЯТОЕ КУПАНИЕ В ПОЛЫНЬЕ. В «Батуме» Николай II Противопоставлен Сосо - Пастырю – революционеру или, учитывая все библейские отсылки, -- неизвестному Д р у г о м у? Исследователь Мирон Петровский уже в первой картине «Батума» находит в речи Джугашвили провокаторские черты. Интересно, что речь Джугашвили стилистически (построение предложения) близка и к речи откровенного тирана Николая I в «Последних днях».
Здесь же следует припомнить ещё и комедию «Иван Васильевич» (1936 г.; «Иван Васильевич меняет профессию», в известнейшей нам экранизации), где двойником Ивана Грозного оказывается придурковатый управдом Бунша - Корецкий. Теперь уже известно, что деятели НКВД между собой называли Сталина – «Иван Васильевич» (Грозный). Двойничество – вслед за Достоевским излюбленный приём Булгакова - драматурга. Отсюда старый вопрос: в конце «Батума» революционер или самодержавный деспот перед нами? Христос или Антихрист? Нет однозначного ответа. Есть разные оттенки противопоставления.
«Исключаемый с е м и н а р и с т - ц а р ь» –- не очень лестное для царя сравнение. Перевернём другим концом: «Р е в о л ю ц и о н е р -- царь» –- теперь уж слишком иронично по отношению к революционеру. Так что же хотел сказать Автор?! После обозначения в Ремарках как продолжается противопоставление ц а р я - революционера в тексте? Некоему крестьянину якобы снится сон, что, приехав на дачу в Батум, при купании в море ц а р ь тонет: «Значит, что царя не будет, и ты всю Абхазию освободишь», –- резюмирует только ради выдуманного им сна введённый проходной персонаж (Д.3. Картина 7).
ДЕЙСТВИЕ 4. КАРТИНА 9 – единственное явление царя в пьесе непосредственно перед возвращением сосланного из ссылки. Р е м а р к а: «Кабинет Николая II во дворце в Петергофе. На одном из окон висит клетка с канарейкой. Музыкальная шкатулка стоит на маленьком столе недалеко от письменного стола. Николай II, одетый в малиновую рубаху (якобы простонародный стиль!) с полковничьими погонами и с желтым поясом, плисовые черные шаровары и высокие сапоги со шпорами, стоит у открытого окна и курит, поглядывая на взморье», –- с пришедшим министром царь долго и слащаво сентиментально рассуждает о чудесных исцелениях в Саровском прудике:
М и н и с т р. Это тот самый прудик, в котором купался святой? ...Говорят, что были случаи полного исцеления от самых тяжелых недугов?
Н и к о л а й. Да я сам лично искупавшись получил полное физическое и душевное облегчение...
Ц а р ь обещает министру прислать пузырёчек с все исцеляющей водой: «Н и к о л а й. Недурно при этом отслужить и молебен преподобному Серафиму, чудотворцу Саровскому». Наконец дело доходит собственно до дела –- до доклада министра: в Батуме при рассеивании шести тысячной демонстрации рабочих 14 убитых и 54 раненных: Н и к о л а й. Этого без последствий оставить нельзя. Придется отчислить от командования командира батальона... Батальон стрелять не умеет. Шеститысячная толпа – и четырнадцать человек...
Далее сильно верующий самодержец между дрессировкой поющей под музыкальную шкатулку "Боже, царя храни!" канарейки приговаривает к ссылке на три года молодого революционера С о с о. Ц а р ь сожалеет, только, что – «Мягкие законы на святой Руси». (В пару к якобы простонародной одежде царя искаженное из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?»: «Славно жить народу На Руси святой!»). Однако здесь с обличением царской жестокости возникает проблема: в сравнении со сталинскими приёмами расправы с врагами народа, царский приговор действительно мягок.
Апогей "зеркаленья" образов ц а р ь -- р е в о л ю ц и о н е р наступает, когда в следующей после единственного в пьесе явления ц а р я 10 Картине, убежавший из ссылки Сталин рассказывает о своем чудесном исцелении от последствий купания в ледяной полынье. Не последний раз текстуально получается кривое зеркало: во сне крестьянина царь, сложив одежду на берегу, «как полагается» купается и тонет голый. Потом рассказ самого царя про его святое купание в саровском прудике. И в итоге вместо утопшего из проруби вылезает кто? Некто неведомый -- и н о й.
Р е в о л ю ц и о н е р - беглец в лютый мороз нечанно падает в прорубь, выбирается и -– «сей час же обледенел». Добрые люди приютили беглеца: «сняли с меня всё и тулупом покрыли... Я тогда подумал, что теперь я непременно умру... вот я сейчас буду умирать... И заснул, проспал пятнадцать часов... И с тех пор ни разу не кашлянул. Какой-то граничащий с чудом случай...».
Драматург Булгаков точен: в биографии вождя действительно отмечен такой либо случай, либо о подобном случае легенда: для болеющего туберкулёзом купание зимой грозило роковым исходом. Однако этот "точный" факт на фоне пронизывающих пьесу библеизмов "на все сто" работает и против ц а р я и против будущего т и р а н а. Учитывая все предыдущие «дьявольские» аллюзии, полынья –- не купель ли антихриста - пародия на крещение?.. Текст опять мастерски выстреливает намёком без прямого ответа. Вот как обыграны два «боевые крещения» Сталина: тюрьма и весьма сомнительный побег из ссылки. Из этого выводы по методу Пушкина остается на суд или на «безмолвие» зрителей.
* * *
«В ОТНОШЕНИИ к Г е н с е к р е т а р ю возможно только одно -- правда и серьёзная...» — М.А. Булгаков — В. В. Вересаеву от 22 июля 1931 г. Но правду можно по разному и понимать, и изображать. Бывает правда фактическая и бытовая, личная и общепринятая. Булгаков остался верен правде так, как он не одномерно понимал её с художественной точки зрения.
ЧУЖОЙ ЧЕЛОВЕК в ТЕМНОТЕ. Конечные Р е м а р к и Картины 9 - в кабинете у русского самодержца по общему смыслу плавно перетекают в начальные Р е м а р к и к Картине 10 - возвращение С о с о: «9. Т е м н о.» – «10. Из т е м н о т ы — огонь в печке. Опять Батум... Зимний вечер. С моря слышен шторм... Стук в окно.» –- возвращается беглец «в солдатской шинели и в фуражке...». Театральное переодевание в подобие оставленной царём на берегу одежды даёт уже документально узнаваемый образ вождя. Сошел в 9 картине со сцены один, вернулся -- Другой: не воскрешение ли старой власти в более сильном и страшном преемнике? А тут ещё все прежние текстуальные перевёртыши – Христос–Антихрист; человек с волчьим билетом (формально -- опасный документ) – волк.
Помнится, у Пушкина в «Капитанской дочке» из снежного бурана явился к Гринёву Пугачёв: «Вдруг увидел я что-то черное. „Эй, ямщик!“ — закричал я — „смотри: что там такое чернеется?“ Ямщик стал всматриваться. — А бог знает, барин... Должно быть, или волк или человек» (ГЛ. II). Начиная с «Белой гвардии» у Булгакова буран устойчиво символизирует хаос перевёрнутых человеческих ценностей: из бурана, метели, из «буря мглою небо кроет» может выйти, что угодно, -— человек - убийца, человек - волк.
«Туманно... Ах, как туманно!.. <…> Чёрт знает, что такое!» –- тоже характеризуется ситуация гражданской войны в «Днях Турбиных». «Вьюга в подворотне ревёт...» -– начало «Собачьего сердца». «Безотрадный октябрьский вечер с дождём и снегом», -– ремарки к «Сну первому» в «Беге». «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя... То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя...» -– под лейтмотив этого пушкинского стихотворения проходят все «Последние дни». Там же Дантесу мнится: «Снег, снег, снег... Что за тоска. Так и кажется, что на улицах появятся волки». Но волком, то есть убийцей великого поэта оказывается сам Дантес. В конце «Последних дней»:
Б и т к о в (сыщик о Пушкине). ...Помереть-то он помер, а вон видишь, буря, столпотворение, а мы по пятьдесят вёрст... Вот тебе и помер. <…> Зароем мы его, а будет ли толк... Опять, может, спокойствия не настанет.
С м о т р и т е л ь ш а. А может он оборотень?
Б и т к о в. Может и оборотень. ...”То как путник запоздалый к нам в окошко… “ (<постучит> оставлено на домыслие зрителям).
С м о т р и т е л ь подбегает к внутренним дверям, стучит... КОНЕЦ «Последних дней».
Перед концом «Батума» «Тихий стук в окно» есть как бы зеркально перевёрнутый конец «Последних дней»: «Может и оборотень...» В «Батуме» вопрос "не оборотень ли вернувшийся?" провоцируют многие смысловые и словесные "перевёртыши" характеристик персонажа. Сначала жандармский полковник Трейниц, вычисляя неизвестного забастовщика рядом с флагом (Пастырь), как предводителя забастовки говорит (Д. 2. К. 6)т: «Ведь это, пожалуй, чужой?». А в конце подпольщики, считая вернувшегося Пастыря умершим, долго не узнают – не верят: «Ремарка: Послышался тихий стук в окно… “Кто там? Такая тьма, не разберу...” -– ”Солдат не солдат... Чужой..” –- ”Ах, чужой... Тогда это нам не надо. Я знаю, какие чужие иногда попадаются. Опытные люди! ...Что нужно, кто там?”» Контекст построения последней фразы –- её принадлежность совершенно определённой ситуации в других произведениях Булгакова косвенно тоже – против героя.
В повести Булгакова «Собачье сердце» (1926 г.) пьяные приятели бывшего пса Шарика, теперь гражданина - Полиграфа Шарикова, совершают у профессора Преображенского кражу: «Как же они ухитрились?» –- «Специалисты», – поясняет профессору швейцар Фёдор. В того же года фельетоне «Тайна несгораемого шкафа» чтобы открыть сейф без ключа вызывают «специалиста из тюремного замку»: вора-медвежатника, то есть. «Искренний человек, а?» – с презрением восклицает генерал Хлудов, когда в «Беге» Парамон Корзухин отрекается от своей жены. «”Добрый человек?” -– спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в его глазах», -– это с горькой иронией вопрос о предателе Иуде из Кириафа.
Если конец «Батума» есть как бы зеркально перевёрнутый конец «Последних дней», то чисто формально может возникнуть вопрос: не сравнивает ли автор Сталина по значению с Пушкиным?.. Смешно! Тогда зачем такие сложные аллюзии с собственной пьесой о судьбе творца Пушкина на отдалённом фоне пьесы (сценический задник) о другом творце Мольере? Не мог другой конец придумать? Не мог придумать -- это не про Булгакова.
Драматург особенно долго мучился с конечной - с финальной сценой: именно такой - многому созвучный Конец искал. К о н е ц -- который формально будет концом, а на деле -- началом многих сопоставлений. Чтоб хоть его постоянные зрители сразу всё поняли. Перекличка Концов «Батума» и «Последних дней» есть, конечно, не параллель странноватого Джугашвили с Пушкиным, но параллель сталинского режима с построенном на доносах в Третье отделение царствованием Николая I. Вот мы с другого конца опять и вернулись к «зеркаленью» революционера С о с о с ц а р ё м Николаем II. И всё это на фоне расстрелов и лагерей -– не лишне ещё раз уточнить.
В Конце «Батума» «Послышался тихий стук в окно...», -– практически из небытия – со дна полыньи или как у Горького со дна жизни вынырнувший кому «чужой»? а кому «свой»? Где зверь, а где человек?.. Не очень-то разъяснённые «перевёртыши -- запутыши» остаются на суд зрителя. Вернувшемуся С о с о говорят про очень ждавшего его, но отчаявшегося видеть живым товарища: «Он тебя сейчас только похоронил здесь, у печки»... Столько раз про смерть и про «чужого»! И -– вьюга! И -– тьма! Да не оборотень ли-таки? «”Вернулся!” ЗАНАВЕС. КОНЕЦ. -– 24 июля 1939 года».
* * *
– ...Но господин Мольер, –- сказал король, с великим любопытством глядя в глаза собеседнику, -– все единодушно утверждают, все единодушно утверждают, что в вашей пьесе содержатся насмешки над религией и благочестием?..
– Осмелюсь доложить вашему величеству, -– задушевно ответил покумившийся с королём артист, – благочестие бывает истинным и ложным...
– Это так, -– отозвался крестный отец, не спуская глаз с Мольера, – но... все говорят, что в вашей пьесе нельзя разобрать, над каким благочестием вы смеётесь, над истинным или над ложным? ...Так что я уж попрошу вас эту пьесу не играть. -- М. Булгаков. ЖИЗНЬ господина де Мольера. Роман. (Глава 20.)
В октябре 1939 года Сталин в фойе МХАТа сказал Немировичу – Данченко, что пьесу «Батум» он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить. Будто бы передавали руководителям театра и другой отзыв: «Все дети и все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине...» А он хотел бы о великом вожде: нечто вроде «Мольера» наоборот? В общем же владеющий текстом Священного писания Сталин правильно всё понял: прямое внешнее действие – не о нём. Подтекстовое, внутреннее... Лучше его похоронить со всеми библейскими аллюзиями (бывшему семинаристу ясными) вместе!