Я уже давно не работаю секретарём суда. Почти на пенсии. Телефонистка на центральном почтамте нашего небольшого города.
Никогда я не мечтала стать юристом. После десятилетки стала сразу искать работу. Всё дело было в комплексе неполноценности: рост мой сто сорок сантиметров, размер обуви тридцать два.
На должность секретаря суда устроилась без труда: была она малооплачиваемая, а работы - выше крыши. То и дело приходилось брать домой пухлые тетради - переписывать протоколы судебных заседаний начистовую.
Выдержала я восемь судебных заседаний. Все по уголовным делам. Каждый раз дома, переписывая протокол, плакала так, что родные встревожились не на шутку.
Да, о каждом деле они расспрашивали меня, комментировали услышанное, но однажды сказали:"Ищи себе другую работу".
Дело Сани Любишкина
Приступая к обязанностям секретаря, как-то я не подумала, что придётся увидеть на скамье подсудимых знакомых мне людей.
На первом заседании в зал под конвоем ввели плечистого смуглого парня. Звали его Александр Любишкин.
Когда судья оглашал приговор, парень плакал, утирая здоровым кулаком слёзы, пытался скрыть их, отворачивался от присутствовавших. Плакал он, как маленький.
Осудили его за причинение вреда здоровью трём лицам, в драке. И получил он три года лишения свободы, в колонии общего режима.
- Вот это да, - качали головами в зале. - Он же защищался, выходит, от тех троих. А наказали его. Хорошо, что Бог его силой да здоровьем не обидел!..
Те трое не присутствовали в зале суда, загипсованные на больничных койках.
И вдруг я вспомнила, откуда знакома мне внешность этого Александра Любишкина.
Это же тот самый Сашка, Саня Любишкин, с которым я училась в начальной школе. Троечник и двоечник он был. Но вовсе не помнила я, чтобы он числился в хулиганах.
Вспомнилось то, что зимой, Саня Любишкин катался с высокой горы, даже если никто из друзей не составлял ему компанию из-за мороза.
Потом наша семья переехала в другой микрорайон города, и больше, до судебного заседания, я никогда и нигде не встречала бывшего одноклассника.
И после суда не встречала.
А если вдруг встречу, узнаю сразу, потому что много и часто вспоминаю его плачущим от обиды и бессилия. И скажу: "Здравствуй, Саня Любишкин, я помню, как ты лихо катался с горки в любой мороз!"
Групповуха
- Что-то Толика-соседа не видно давно на улице? - задумчиво произнёс мой папа, помешивая ложечкой чай в стакане и пристально глядя через тюлевую штору в калитку дома через дорогу.
Я скуксилась.
Это заметила мама, накрывая стол для завтрака.
- Что с тобой?- заботливо спросила она. - Заболела?
Я затрясла головой.
Папа перевёл свой задумчивый взгляд на меня.
- Позавчера было закрытое судебное заседание, - срывающимся голосом начала я. - Судили группу подростков. Толя был среди них...
- За что? - удивились родители.
- За изнасилование одной...- у меня никак не поворачивался язык сказать "женщины". Перед глазами стояло одутловатое лицо пропойцы, не женщины.
- Ужас! - произнесла мама.
Папа перестал мешать чай ложечкой. Он вдруг стал двигать ею так, будто копал чай. И молчал, опустив глаза на скатерть.
- Что в итоге? - спросил он каким-то усталым голосом.
- Колония строгого режима, - ответила я.
- Жаль, сломали себе жизни пацаны, - сказал папа.
Я с детства знала в лицо всех тех пацанов.
Вечно они горланили по вечерам на перекрёстке двух окраинных улиц, курили, травили анекдоты, боролись.
У одного родители были тихие пенсионеры, ещё у трёх - работяги, которых дети видели только по вечерам и выходным, а, просыпаясь по будильнику в школу, обнаруживали, в тишине своих домов, на печи кашу и борщ, приготовленные рано утром матерями.
Особенная семья была у Толи.
Отец его, член секты Свидетелей Иеговы, где-то работал сторожем. Мать и бабушка редко выходили из дому. По воскресеньям из окон их дома слышалось религиозное песнопенье.
Однажды, когда я уже заканчивала школу, отец Толи встретил меня на улице и предложил прийти в воскресенье на собрание братьев и сестёр в его дом.
- Каждый, кто истинно верит в Бога, - говорил он, - получит вечную жизнь, будет жить девятьсот лет.
- Ну, это же не вечная жизнь, - дёрнула я плечом и резко свернула к своему дому.
Никогда больше мужчина не заговаривал со мной, только с улыбкой здоровался при встрече.
Старший брат Толи, по возвращении из армии, сразу женился и к родителям приходил с женой очень редко. Было очевидно, что никакого отношения к секте отца он не имел.
Толя, улыбчивый миловидный брюнет, мог нравиться многим девочкам. И мне тоже, как сосед-мальчишка.
Когда его в числе других обвиняемых ввели в зал суда, у меня закололо в висках, голову обхватили жёсткие тиски.
А когда я увидела пострадавшую, едва могла вести протокол.
Дело было о страшной пьянке, когда юные собутыльники, в алкогольном полубеспамятстве, совершили групповое изнасилование.
Так жёстко и безапелляционно констатировала сторона обвинения.
Из родителей обвиняемых подростков были три матери, простоватого вида, с обреченным выражением лиц. И отец Толи. Он, как и женщины, односложно отвечал на вопросы судьи.
Все они выслушали его грозные слова о никудышном воспитании детей, которое и привело пацанов на скамью подсудимых.
Толю я увидела через десять лет, когда уже была телефонисткой со стажем.
- Здравствуй, - сказал он первый, назвав меня по имени. Не забыл.
Голос был тот же, мягкий и спокойный. И глаза - чёрные оливы.
- Вернулся Толя, видели? - сказала я родителям, придя к ним в гости со своей семьёй.
- Видели, - ответили они грустно.
- Кашляет он нехорошо, - покачала головой мама.
Через год я узнала от родителей, что Толя умер от туберкулёза.
Никому из нас, по-прежнему, не хотелось верить, что он был причастен к групповухе. И каждый раз, вспоминая его, ставили тот факт под сомнение.
Кто его знает?..
Разбитые фонари
Давно дядя Вася не заходил в гости к моему отцу. Когда-то они работали в одной геологической партии.
Дядя Вася пришёл со свежим номером городской газеты.
- Читали? - спросил он всю нашу семью.
- Нет ещё, - отвечала мама, - некогда было в почтовый ящик заглядывать.
- Юрку Береснева с другом осудили, на два года! - дядя Вася потряс в воздухе свёрнутой в трубочку газетой.
- Вот как!? - удивились мои родители.
А я просто молчала, зная решение суда из первых рук. Вернее, из уст судьи.
- Дай-ка газету, - сказал папа взволнованному дяде Васе.
Папа пробежал глазами по статье и сказал твёрдо:
- Заслужили, поганцы! Все фонари перебили вдоль дороги, причём по обеим сторонам. Мы-то гадали и возмущались!
- Как им только в голову такое пришло! - поддакнула мама. - Ведь зима сейчас!
- Да при чём здесь зима! - сердито махнул рукой папа. - Даже если бы лето!
Дядя Вася взял себя в руки, начал говорить спокойно:
- Два года за разбитые фонари! Они же там, в тюрьме, за это время только скверному научатся! Воров, воров не сажают! Всю страну разворовали!
Дядя Вася резко встал со стула.
- Попей чаю, - сказала мама, - я тебе с душицей сделала, как ты любишь.
- Не могу, - ответил он. - Спасибо.
У самой двери, взявшись за её ручку, вдруг спросил моего папу:
- Помнишь, в тайге из-под старой ели почву на пробу брали?
- Помню, - кивнул головой папа. - Под тем ельником хорошая залежь марганца тогда обнаружилась!
- А что под елью тогда нашли, помнишь? - настаивал дядя Вася.
- А-а, - вспомнил, нахмурившись папа.
Они с дядей Васей вспомнили, как на полутораметровой глубине нашли череп, через левую глазницу которого пророс толстый корень дерева. Стали разрубать корень и, кроме черепа, нашли волосы. Как парик, с двумя толстыми косами.
- Какое страшное преступление там, под елью произошло, знал только тот, кто его совершил. И сумел его навсегда спрятать, - подытожил дядя Вася.
- Ну, да, - согласился папа. - А фонари-то не спрячешь.
- Фу, ты! - сказал дядя Вася и вышел за дверь.