Залётный нарколог

Наталья Богатырёва
Генка праздновал свои именины уж который день подряд. Гулеванил с утра до позднего вечера, выбрав причитающиеся по службе отгулы все до копеечки. Сначала по-человечески дома за столом с закусками – домашние понимали: большой юбилей, как-никак сорок лет стукнуло, считай, две трети жизни прожито. Но скоро нескончаемое застолье семейству до чертиков надоело, и хронически пьяненького мужа и отца решительно отлучили от домашнего сервиса. Гостевание, как водится у мужиков, мигом переместилось в гараж. Тут уж юбиляр совсем слетел с катушек, никакой управы на него не стало. Чуть свет – он уже на кочерге, а к ночи дружки волокут домой бесчувственное тело. Жена и ссорилась с ним, и по-хорошему пыталась урезонить, и даже от обиды на непутевого супруга сбегала к матери на субботу с воскресеньем – с Генки как с гуся вода, пьет и пьет, все деньги уже и со сберкнижки спустил.
Беда…
И вдруг в очередное обещавшее снова стать пьяным утро Генка, наладившийся было в гараж, прибежал оттуда протрезвевший, бледный и как бы не в себе. По сторонам озирается, несёт какую-то несусветицу про наказание божие, которое и его настигло, да на женину иконку, которую прежде всё осмеивал – мол, глаза мозолит поповская пропаганда, - истово крестится.
- Говорили же люди – бормочет – что нельзя отмечать сорокалетие, плохая дата, обязательно чертовщина какая-нибудь да случится…
Потом потребовал сытной еды, чего не случалось уже дней пять, пьянствовал всё больше натощак, наелся без единой рюмки и брякнулся на постель, проспав едва ли не до вечера. Жена, решив, что к мужу пришла-таки «белочка», заревела в голос и помчалась к поселковой знахарке Лариске, по сходной цене выводившей из запоев местную алкашню. Лариска тоже нашла происшествие странным, но на горячечный синдром не похожим. Бабьим советом решено было немного подождать.
Вечером проспавший Геннадий Иванович всё ещё с давешним бегающим взором едва не до дыр намылся в душе, сняв застарелый гаражный прах, извинился перед женой за своё непотребство, после чего вкрадчиво и будто конфузясь, попросил:
- Лида… ты это… завтра утречком со мною в гараж, ну… это… не сходишь?
Остолбеневшая от этакого нахальства жена собралась было разразиться возмущённой тирадой на тему, что, мол, дружбанов-собутыльников муженьку дорогому мало, но, взглянув на суженого, отчего-то язык прикусила и только сумрачно буркнула «ладно». На том легли почивать, причём Генка перед сном тайком залез в домашнюю аптечку и заглотил несколько таблеток валерьянки.
Утром, опять сам не свой, цепляясь за локоть Лиды, он поплелся к месту недавнего весёлого пиршества. Подойдя к гаражным воротам, Генка встал вдруг к ним спиной и затрясшейся рукой показал жене на высокую жердь, незнамо для чего воткнутую на углу строения. На самом верху шеста сидела и, с любопытством разглядывая пришельцев, вертела головой обыкновенная серо-чёрная ворона.
- Ген, ты и в самом деле что-то…- начала было жена, но Генка, не слушая её, шёпотом попросил:
- Скажи ей «Кыш».
- Да ты чего ей Богу?
- Скажи, говорю – продолжал шипеть и кивать на ворону Генка.
- Ну, кыш…
- Да громче ты…
- Кы-ы-ы-ш – закричала Лида.
И тут ворона, провернувшись на шесте на 360 градусов, вдруг внятно хриплым и вполне человеческим голосом ответила:
- Иди на хер!
При этом пернатое создание и не подумало никуда двинуться с насиженного шеста.
Генка совсем забледнился и прошептал почти в ужасе:
- Вот видишь, я тебе говорил!..
- Да что говорил-то? – переспросила Лида, тоже уже почему-то шёпотом, не спуская с вороны глаз.
- Что нельзя сороковник отмечать, иначе худо станет. Вот ОНО и пришло. Вчера утром подхожу к гаражу, вижу – ЭТО сидит, кричу, чтобы ушло, а ОНО меня, как и тебя, человеческим языком подальше посылает. Я сначала решил, что померещилось, ещё раз кышкнул, - ЭТО снова матюгнулось. Не может же тварь, хоть и пернатая, по-человечьи говорить? Тут я и сообразил, что это за мои именины расплата  – нечистый наведался. Желание выпить как рукой сняло, стал будто стекло трезвый, скорее-скорее до дому, подальше от всей этой чертовщины.
Жена, тряхнув головой, будто отгоняя наваждение, ещё раз крикнула:
- Кыш, пошла отсюда!
В ответ из вороньего горла кроме повторения предложения отправиться по известному уже адресу посыпались и другие крепкие коленца. Ворона, хотя и непотребно, и не слишком разборчиво, но разговаривала на понятном русском языке, причем явно женским голосом. После каскада площадных выражений она, наконец, замолкла, а потом вдруг потребовала:
-Жрать! Жрать давай!
- Чё-о-о? – тут уж и Лида обомлела до мурашек на затылке. Подхватив едва ли не в охапку дражайшую свою половину, она, не оглядываясь на шест, с завидной скоростью порысила восвояси – подальше от гаражного наваждения. Дома, заправив себя и Генку валериановым успокоителем, так же, как муж накануне, упала в кровать в натуральном ступоре.
- Ну ладно Генка, ему после недельного пития не то что говорящая птица, а и все разом святые угодники явиться могли – немного отойдя от случившегося, попыталась рассудить увиденное и услышанное всегда склонная к аналитике хозяйка дома. – Ну а мне, мне-то чего чертовщина всякая блазнится? Ворона как ворона, может, показалось, что она слова выговаривает – после такой нервотрёпки с муженьком дорогим и у меня нервы зашалили?
И Лида решила, покуда Геннадий Иванович, постанывая, переваривал в полузабытьи столь яркие жизненные впечатления, ещё раз наведаться к гаражу. Однако идти на свидание к вещей птице (а она почему-то про себя решила, что дело имеет именно с вещуньей) одной ей почему-то было неуютно. Быстренько звякнув подружке Катюшке, которая всегда могла слинять из своей вечно обходимой покупателями тряпичной лавочки, она позвала её наведаться в гараж – посмотреть-де, что там наработал именинник Генка. Ничего не подозревающая Катюшка мигом примчалась, и они двинули на окраину поселка, где полувросли в землю разномастные гаражики перестроечного периода.
Ворона, как издали заметила Лида, по-прежнему крутила башкой на своем шесте.
- Она что, совсем никуда не улетает? Что за птица такая, которая, как пришитая, на хворостине день-деньской толчётся! Ведь и поесть, и попить живому существу требуется – опять пустилась в анализ всё больше робеющая Лида. – Или… не совсем живому?.. Может, Генка не так уж и неправ?
- Ой, Кать, что это за тварь такая на палке у нашего гаража сидит – начала Лида сладеньким голосом – глянь, а то у меня со зрением, сама знаешь, не очень хорошо.
- Вон там? Ворона, что ли? Смотри-ка, на самой верхушке пристроилась, крутится, как волчок. Генке, что ли, на именины подарили? Прикольно! А зачем ему эта ворона? – весело затараторила Катюшка.
-Я и сама пока не пойму. Второй день тут сидит. Ты её прогони, может, улетит – попросила коварная Лида.
Ни о чем не догадывающаяся подругаа кышкнула, ворона, как и вчера, в ответ обнесла её отборнейшим непарламентским слэнгом и потребовала еды.
Оторопевшая Катюшка минуты три молча сглатывала услышанное, после чего развернулась на одной пятке и понеслась из гаражей, крича вслед:
- Ну ты Лидка и дура! Придёшь ещё ко мне за лифчиками! Сама пугай свою нечисть, нечего людей с работы срывать!
И Лида осталась один на один с говорящей вороной, которая заладила своё:
- «Жрать! Жрать! Жрать!»
Впрочем, долго слушать хрипловатые матерки у Генкиной супруги уже не было ни сил, ни желания. Она поплелась домой, оставив птицу наедине с облюбованным ею шестом.
Боже правый, чё делать-то?..
Перепуганные суеверные хозяева пригаражного шеста и думать забыли о посещении своей злосчастной кладовки для «Запорожца». Но пока они в панике придумывали, что предпринять против заведшейся в их жизни нечистой силы, лёгкая на язык Катюшка разнесла весть о вороне по всему посёлку. Она, как из первых рук, поведала всем, согласным её слушать, какую препохабную заводную игрушку подарили Генке на именины.
- Будто так это смешно – оскорблять по матери приличных людей! Этой твари слово – она в ответ десять. А Лидка знай хохочет, когда на других ушаты дерьма льются. Сидели бы со своей птицей дома да слушали бы её в одиночестве – так нет, приторочили повыше на шест, чтобы вся округа чисторусскому наречию обучаться могла. Эх, Лидка, а ещё подругой называлась – почти со слезами заканчивала Катюшка повествование, адресованное очередному посетителю своего магазинчика.
Навестить очевидицу, слышавшую всё своими ушами, тянулись сначала бабёшки, а потом и мужчины, особенно те, что были в курсе Генкиных выкрутас. У Катюшки благодаря её красочным описаниям даже выручка поползла вверх – так народ заинтересовала описываемая ею небывальщина.
Впрочем, россказням тряпичницы мало кто поверил – Катюшка давно слыла в посёлке первой болтушкой. Но всё же на второй день образовалась целая бригада желающих удостовериться в существовании такого остроумного подарка. Мужички – а именно они, как тонкие ценители острого фольклора, составили большинство делегации – двинулись в сторону Генкиного гаража. Стоит ли говорить, что ворона продемонстрировала подвластный ей репертуар во всём блеске.
Факт её существования, подтверждённый уже полутора десятками очевидцев, тем не менее, данного матершинного феномена не прояснил. Как и Генке с Лидой, другим жителям от общения с этой необычной пернатой тварью непонятного происхождения стало скорее неуютно, чем весело. Оставив хрипатую ворону, требовательно оравшую «Жрать! Жрать! Жрать!», исследователи непознанного быстренько убрались восвояси с единой мыслью: надо стрелять. Будь это обычная ворона, данный коллективный приговор был бы приведен в исполнение незамедлительно. Но в говорящую, да ещё женским баском тварь лупить из «мелкашек» не доводилось покуда никому. А вдруг она и впрямь ОНО, как утверждал совсем отрезвевший со страху Генка? Тут никому не известно, чем может кончиться пальба по залётке из мира иного…
Загадка…
Так и пребывал посёлок в раздумьях, а ворона всё просила прохожих дать ей поесть, уже совсем жалобно. Наконец, решили, дабы задобрить неизвестного духа, принявшего обличье птицы, всё же его накормить. Коль скоро матершинница обреталась на Генкиной территории, и нашел её тоже Генка, то ему и поручили дать ЕМУ какой-никакой пищи. Генка наотрез отказался, пришлось выполнять заветы общественности Лиде. Она, от греха подальше, решила обставить кормёжку как можно более нарядно и подала воронью еду на красивой скатерке и расписной тарелочке. Завидев плошку с мясом, птица, не дожидаясь зова, слетела прямо на руки Лиде и моментально склевала приготовленное угощение.
С этого дня Лида, уступая мольбам своего гулевана-мужа, стала ежевечерне подкармливать их странную горластую гостью. И хоть морщилась от её словесного непотребства, а в гараж ходила исправно – деваться некуда.
В поселке тем временем стали происходить другие, тоже весьма необычные дела. Началось опять с Генки, который, стесняясь и краснея, вдруг попросил жену приискать ему толкового нарколога: хочу, сказал, совсем со спиртным завязать, пока сам Зелёный Змий на гаражный тычок не приземлился. Вслед за Геннадием Ивановичем и ещё несколько соседей из числа наиактивных участников отмечания его сорокалетия тоже втихаря наладились подкалываться-зашиваться. В гаражах начал действовать какой-то добровольный сухой закон. Бабы нарадоваться на мужиков не могли, которые без потычек принялись за давно откладываемые домашние дела: ремонты, поездки к родственникам, прогулки с детьми и прочие столь нелюбимые сильным полом занятия.
А ворона продолжала денно и нощно вертеться на своём шесте, ровно стриптизерша в ночном клубе. Жители, не переставая гадать, каких сил она провозвестница – тёмных или светлых, - всё больше склонялись в пользу положительного начала.
Пребывание «провозвестницы» кончилось так же внезапно, как и началось. К поселковому универсаму причалила чёрная дорогая машина, из которой вытряхнулась праздная городская компания под лёгким навеселе. Один из прибывших, пройдя в торговый зал, принялся расспрашивать персонал о том, не залетала ли в посёлок какая-нибудь чужая птица. Вопрос был поставлен столь витиевато, что королевы прилавка не сразу сообразили, кого или чего ищут гости. А, сообразив, как-то не соотнесли сквернословку-ворону с искомой «чужой птицей». Так бы и уехали залётные господа, а ворона осталась бы местным не то ангелом, не то бесом, если бы один из приезжих не обронил на ходу:
- Да-а, некому теперь наших гостей русскому матерному учить…
Тут-то продавщицы допетрили, что городские понаехали за говорящей вороной, и кинулись вслед уже стоящему под парами кабриолету:
- Есть птица, ворона у нас появилась, по-русски орет!
…Едва не половина поселка провожала заезжих до Генкиного гаража. Увидев на шесте серо-чёрное чудо в перьях, один из гостей, мало стесняясь присутствующих в свите ребятишек, гаркнул ей совершенно непечатную фразу. Ворона, встрепенувшись, ответила ему в том же духе и ринулась вниз, прямо в руки хозяина – к кому же может так прильнуть живое существо? Компания загоготала, заматерилась совершенно в духе нашедшейся питомицы, и подалась в сторону своего чёрного идола на колесах. Ворона присмирела в родных руках, а её воспитатель, прежде чем уехать, коротенько ответил на вопросы ошеломлённой публики. Оказалось, что с год назад хозяину на сорокалетие была подарена эта говорящая ворона, тогда совсем ещё птенец. Она лепетала несколько фраз вроде «Здрасьте» и «Проходите», чем совершенно не впечатлила семейство. О птице забыли, поручив её заботам старой дворничихи, большой ругательницы. Вот дворничиха и разговаривала с вороной на своём языке, пока однажды их диалоги случайно не услыхал хозяин. Будучи человеком продвинутым, в том числе и в плане легализации русского мата, он восхитился успехам пернатой жилички и сделал её достопримечательностью дома, способной удивлять таких же «продвинутых» гостей. Набор фиоритур, почерпнутых у дворничихи, делал воронёнка профессором в области ненормативной лексики, и некоторые важные птицы человеческого социума порой специально заезжали в коттедж для пополнения своего словарного запаса.
Чудеса…
Учителя русского непотребного уже скрылись за поворотом дороги, а группа поселковых всё ещё топталась у магазина. Значит, никакое это было не ОНО, а простая паршивая ворона, да ещё грязная на язык? А мы-то её!.. А мы-то ей!.. 
Первым очухался Генка:
- Вот идиот, вот дурья-то башка - подумал, что нечистый меня потянул, пить бросить решил, да ещё других подбил! Ну уж нет, теперь дудки! Лида, собирайся, поедем раскодироваться – да, мужики? Всем воронам конец, и сухому закону тоже! Собирайся, Лида, собирайся…

14 августа 2015