Сократ, взглянув на Эриксимаха сказал: Не пророческое ли было недавнее мое слово, что Агатон скажет речь удивительно и я буду поставлен в затруднение? Чувствую я, что не что не в состоянии сказать ничего и приблизительно столь хорошего. И пришла мне мысль, что я был смешон, когда согласился с вами принять участие в ваших похвалах Эросу, назвав себя таким образом сильным в делах эротических, тогда как нисколько не знаю, каким образом надобно восхвалять кого бы то ни было. По невежеству я думал, что о каждом восхваляемом предмете следует говорить правду, что это главное, и что выбирая черты прекраснейшие, нужно излагать их самым справедливым образом. И даже думал о себе, что заговорю хорошо, как будто бы истина о том, как хвалить кого либо мне уже известна. А между тем, не в том, как видно, состоит хорошая похвала какой либо вещи, а в том, чтобы приписывать ей самое великое и прекрасное, такова ли она действительно или нет. Если же в похвале окажется ложь, то это не страшно, потому, что видимо так положено, чтобы каждый из нас кто бы ни хвалил Эроса, делал вид, что хвалит его. Поэтому, думаю, вы столь усердно приписываете Эросу все совершенства и называете его главной причиной всяческих благ, что бы он казался прекраснейшим и добрым, очевидно для тех, кто не знает его, а не для тех, кто знает. Похвала ваша и в самом деле хороша и почетна, но я не знаю подобного способа хвалить, и по этому согласился сам принять участие в похвале. Язык мой дал обещание, а ум – нет.
Так не буду хвалить таким образом, потому, что не могу. Да, не могу, а правду, если хотите, скажу.
Агатон, ты хорошо упорядочил свою речь, показав сперва, каков сам Эрос, а потом, каковы его дела. Подобное начало очень порадовало меня. Но, описав, как прекрасно и величественно все, что касательно Эроса, и каков он, потрудись разъяснить мне следующее: Эрос чей - нибудь, или ничей? Спрашиваю не о том, есть ли у него мать или отец, а так, как если бы я спрашивал об этом самом об отце: отец чей ни-будь или нет? На этот вопрос ты бы вероятно отвечал мне, что это отец сына или дочери. Не правда ли? Так же бы ты ответил, если бы я спросил о матери. Если бы я спросил о брате, он был бы братом брата или сестры. А Эрос – он чей ни-будь или ничей? Скажи мне, стремится ли Эрос пожеланием к тому, чего он, или нет? Если да, то стремится ли пожеланием и любовью, когда имеет то, чего желает и что любит, или когда не имеет?
- Вероятно, когда не имеет, - отвечал Агатон.
- Смотри же, промолвил Сократ, - желающее желает то, в чем нуждается и не желает то, в чем не чувствует нужды. Хочет ли великий быть великим, а сильный сильным? Это не возможно. Ведь тот, кто есть чем ни-будь не может нуждаться в том, что он есть. Так же как сильный не желает быть сильным, быстрый-быстрым, а здоровый-здоровым. Могут ли желать имея того, что имеют?
Если кто скажет: я здоров и богат и хочу быть богатым, здоровым и сильным, - то мы заметим ему, что он пользуется богатством, здоровьем и силой и хочет иметь это и в будущем, потому, что в настоящем он это уже имеет. Ведь когда ты говоришь, что желаешь то, что имеешь сейчас, то ты говоришь, что ты желаешь, что бы настоящее и в будущем было настоящим. Но настоящее скрывается во времени будущем, не значит ли это, что он стремится к еще к неготовому, к тому, чего он еще не имеет? Следовательно, он желает не настоящего, а того, что еще не имеет, чем он не является и в чем нуждается.
Так вот что такое Эрос и к чему направляет желание.
- Не правда ли Эрос во первых чей ни-будь, а во вторых, Эрос того, в чем он имеет нужду?
Так вспомни же теперь, чьим Агатон в своей речи ты назвал Эроса? Кажется ты сказал, что дела богов были устроены через Эроса, ибо Эрос не может быть Эросом постыдного. Не так ли говорил ты? Хороша твоя мысль, друг мой, промолвил Сократ; и если это так, то Эрос будет прекрасным, а безобразным не будет? Но не согласились ли мы так же, что он стремится к тому, в чем нуждается и чего не имеет? Следовательно, Эрос нуждается в красоте не имея ее? Но, нуждающегося в красоте и не получившим ее назовешь ли ты прекрасным? Будешь ли ты держаться мысли, что Эрос прекрасен?
- Должно быть, Сократ, я нисколько не знал, когда говорил, отвечал Агатон.
- И однако же, хорошо говорил, - промолвил Сократ. – Скажи же еще немного. Доброе не кажется ли тебе прекрасным? Но, если Эрос нуждается в прекрасном, а добро прекрасно, то он, вероятно нуждается и в добром.
- Я не могу тебе противоречить Сократ, - сказал Агатон.
- Конечно, ты не можешь противоречить Истине, любезный Агатон, а противоречить Сократу то, нет ничего сложного.
А теперь, я перескажу речь об Эросе, слышанную мною некогда от Мантинеянки Диотимы, которая и в этом была мудра, и во многом другом. Она и мне сообщила познание о делах эротических, и ее речь, я постараюсь раскрыть вам. Подобно тебе Агатон, я постараюсь вначале показать, кто такой Эрос, и каков он, а потом его дела.
Подобно Агатону я утверждал, что Эрос – великий бог, один из прекрасных, но она опровергла меня теми же доказательствами, которыми я опроверг речь Агатона. И я спросил, неужели Эрос безобразен и зол?
-Ты думаешь, что то, что не прекрасно обязательно безобразно? То, что немудро, то невежественно? Разве ты не знаешь, что между мудростью и невежеством есть нечто среднее? Это правильное мнение, которое не возможно подтвердить доказательством, оно не есть не знание (так как то, что не доказано не может быть знанием?), ни незнание (так как если это важное может ли быть незнанием?). Правильное мнение и есть средина между невежеством и разумением.
Итак, не утверждай, что то, что не прекрасно – безобразно, равно как отсутствие добра не злость. Так и о Эросе, если соглашаешься, что он не добр и не прекрасен, то не думай считай его злым или безобразным. Он есть среднее между двумя этими крайностями.
- Но всеми признано, сказал я, что он великий бог.
- От лица всех знающих, или от всех не знающих говоришь ты, спросила она.
И тут она рассмеялась. – Всех ли богов называешь ты счастливыми и прекрасными? – Нет, клянусь Зевсом сказал я.
- Счастливыми называешь тех, кто обладает красотой и добротой? – Конечно – Но ты же согласился, что Эрос, не обладая добром и красотой желает того, что ему не достает? Так видишь ли, что Эроса то ты и не почитаешь богом.
Тогда, что же такое – Эрос? Он смертный?
- Среднее, между смертным и бессмертным.
- Так что же он, Диатима?
- Это великий гений, Сократ. Потому, что все гениальное находится между богом и смертью.
Ему свойственна сила истолковывабщая и переносящая к богам человеческое, а к людям – божественное. От людей он приносит молитвы и жертвы, а от богов повеления и воздаяния за жертвы. Пребывая в середине, он наполняет собою и то и другое, и им связывается все во едино. Через него проходит всякое просвещение и искусство жрецов, занимающихся жертвами, мистериями, обаяниями, предсказаниями и чародейством.
Бог не смешивается с человеком, но любая связь и беседа богов и людей, как спящими, так и бодрствующими производится через него. И человек в этом смысле мудрый, есть человек гениальный, а мудрый в чем-нибудь еще, допустим в искусствах и в рукоделиях, бывает ремесленником. И гениев подобных много, и они различны, и один из них есть Эрос.
- А кто же отец его и мать?
- Долго рассказывать, отвечала она, но скажу тебе:
Когда родилась Афродита, боги собрались на пир. Среди них был Пор (богатство), сын Митиды. Когда они ужинали, привлеченная пиршеством Пения (бедность) пришла к ним, попросить милостыни и стала у дверей. Пор, упившись нектаром, вошел в сад Зевса и обремененный излишеством заснул. А Пения, задумав в помощь своей бедности получить от Пора дитя, прилегла к нему и зачала Эроса.
Сад Зевса, своим цветением и плодоносием, сближает небесные радости с земными и через то, представляет возможность встречи духовного богатства с физической бедностью. Эрос не имея совершенств отца, возвышался своим стремлением над недостатками матери и под звездою богини красоты осуществляет сове стремление к любви и прекрасному, неуклонно следуя за Афродитой.
Потому-то Эрос и сделался спутником и слугою Афродиты, что он родился в день ее рождения и по природе любил красоту, а Афродита была прекрасна. Став же сыном Пора и Пении, Эрос унаследовал и такую участь.
Эрос всегда беден, далеко не нежен и не прекрасен. Он сух, неопрятен, необут, бездомен, всегда лежит на земле под открытом небом, без постели, пред дверьми, на дорогах и всегда терпит нужду. Подобно отцу он коварен в отношении с прекрасным и добрым. Мужественен, дерзок и стремителен, он искусный стрелок и всегда строит какое-нибудь лукавство, любит благоразумие, изобретателен, всю жизнь философствует, он страшный чародей, отравитель и софист.
Он ни смертен и не бессмертен, но в один и тот же день то цветет и живет и все у него в изобилии или же умирает, но по природе отца снова оживает. Богатство его всегда уплывает, и он никогда не бывает полностью ни беден ни богат. Он в середине между мудростью и невежеством. ИЗ богов никто не философствует, и не желает быть мудрым, так как боги уже мудры. Подлинный мудрец так же не философствует. Так же и невежды не философствуют и не желают стать мудрецами, так как то то и тяжко в невежестве, что будучи ни прекрасным, ни добрым, ни умным, невежда собой доволен, а потому, не думая что он в чем то нуждается, он и не желает ничего, в чем нуждается.
- Кто же философствует Диотима, спросил я, если не мудрец и не невежда?
- Это понятно и ребенку, отвечала она, что это те, кто занимают середину между обоими и что к ним принадлежит Эрос. Мудрость стремится к прекрасному, а Эрос любит красоту. Следовательно Эросу необходимо любить мудрость и быть философом, и он должен занимать место между мудрецом и невеждою. А причина этого в его мудром и богатом отце и немудрой и неимущей матери. Итак, природа гения, любезный Сократ, такова.
А ты судя по всему думал об Эросе, что он есть любимое, а не любящее. По этому он представлялся тебе прекрасным.
Ведь любимое, в самом деле прекрасно, нежно, совершенно и достойно блаженство.
А любящее это то, о чем я поведала тебе.
- Но чем же Эрос полезен людям?
- Есть так же Эрос прекрасного.
Любящий прекрасное для чего любит?
- Чтобы оно принадлежало ему, отвечал я.
- А что будет с тем, кому достанется прекрасное?
Что будет с тем, кому достанется доброе?
- Тот, кому достанется доброе, будет счастлив.
- Потому, что счастливыми становятся через соприкосновение с добром.
Почему же, Сократ, спросила она, мы говорим, что не все любят, а утверждаем, что одни любят, а другие - нет?
Взяв один из Эросов, мы называем им целый род, а прочее называем другим.
Тебе известно, что творчество многовидно? Творчество, причина того, что из небытия переходит в бытие. Порождение всех искусств это творчество, а те, кто порождают его – творцы.
Но творящих музыку и метр мы называем (поэтами). То же самое и об Эросе. К нему обращаются различными способами. Кто то занимается приобретением денег, кто то гимнастикой или философией. Но мы не называем их любящими или любимыми потому, что они внимательны только к одному. Считается, что любят те, кто ищет свою половину, а я думаю, что Эрос не есть Эрос половины или целого, если это не является добром. Потому, что люди готовы отдать руки и ноги, за то, что им кажется хорошим. Ведь и своего я думаю, никто не любит, если только называют свое хорошим, а чужое злым. Более всего ценят доброе.
Следовательно, Эрос есть желание постоянного блага.
Если это так, то ревность и преследование называется Эросом?
Так я скажу тебе, что это есть рождение в прекрасном, как по телу, так и по душе.
Все люди беременеют, Сократ, и по телу и по душе, и как только наша природа достигает положенного момента, тотчас желают рождать. Рождать не возможно ни в безобразном, ни в прекрасном, потому, что соединение мужчины и женщины и есть рождение. Это божественное, беременение и рождение. В животном, истинно смертном есть бессмертное. В негармоничном этого не может быть. Не гармоничное для всего божественного безобразно, а гармоничное прекрасно.
Красота, есть рождение, когда беременеющее приближается к прекрасному, то обнаруживает нежную расположенность, развивается в радости и рождает, а когда к безобразному, то мрачнее лицо, скорбно сжимается, отвращается и не рождает, но сдерживая бремя чувствует тяжесть. По этой причине, у беременеющего, готового разрешиться, бывает сильный трепет от вида прекрасного, потому, что оно может избавить его от великих мук рождения.
Итак, Эрос, не есть Эрос прекрасного. Рождение творения в прекрасном.
Рождение, пребывая в смертном бывает вечно и бессмертно, бессмертия же, необходимо желать вместе с добром, если Эрос есть желание себе добра, значит Эроса, нужно почитать как Эроса бессмертия.
Однажды она спросила у меня. Разве не замечаешь, что к Эросу сильно расположены все животные, которые желают рождать? Разве не видишь, что сухопутные и пернатые проникнуты вожделением и настроены эротически, - что все они сперва стремятся смешиваться между собой, а потом заботятся о пище для своего приплода, - что и слабейшие из них готовы драться за своих детей с сильнейшими и умереть? Что сами они томятся голодом, что бы напитать свое порождение и так делают все. Люди делают по разумению, а у животных какова причина?
Я опять отвечал, что не знаю. Для этого то, Диотима, я, и хожу к тебе, что сознаю нужду в учителях. Ты сама скажи мне, по какой причине.
- Так не удивляйся. Природа смертная по возможности стремится быть бессмертною, а возможность ее заключается только через рождение, заменяющее молодым старое. С детства до старости происходит обновление и потеря в волосах, плоти, костях, крови и во всем теле.
И не только в теле, но и в душе, - ни нравы, ни привычки, ни мнения, ни пожелания, ни удовольствия, ни скорби, ни опасения, ничто не остается тем же самым. Одно рождается а другое исчезает. Одни познания у нас исчезают, а другие сохраняются. Но и даже в отношении к ним, мы все время меняемся, каждое наше новое познание встречается с размышлением, и тогда познание уходит, а забвение, есть удаление познание, а размышление, воспринимая новое, вместо ушедшего хранит память о познании и нам кажется, что это то же самое.
Сохраняется все смертное, но не подобно божественному, а отходящее и состаревающееся оставляет себя в другом, новом, каким было сам. Вот способ, Сократ, которым смертное делается частично бессмертным.
Величайшее и прекраснейшее это рассудительность и справедливость. Кто по душе будучи божественным беременеет ими с молодых лет, тот и при наступлении возраста желает развиваться и порождать их. Он во всем ищет прекрасное. Встречая прекрасную, благородную и даровитую душу, он очень любит и то и другое. Входя в связь с прекрасным, беседуя с ним, он развивает и рождает то, чем давно был обременен, мыслит о прекрасном и глаза в глаза вместе они уже воспитывают рожденное, чтобы взаимное общение их получило еще большую силу и сделалось еще тверже, чем через рождение обыкновенных детей.
Такова эротическая наука Сократ, в которую я посвятила тебя.
Но не знаю, способен ли ты постичь совершеннейшую и таинственную ее степень. Буду спрашивать тебя и неослабею в усердии, а ты постарайся следовать за мной, если сможешь.
Правильно следующий этому предмету, должен с юности стремиться к прекрасным телам и душам. Если он будет правильно руководствоваться, то сперва полюбит одно тело, увидев, что прекрасное в одном теле сродни с прекрасными в другом, счел бы, что было бы великим безумием не почитать это одним и тем же во всех душах и телах. Думая так, он должен сделаться любителем всех прекрасных, а ту сильную любовь к одному, презрев и уничтожив ослабить. Следующим, он должен прекрасное в душах ценить выше, чем прекрасное в теле. А далее, если бы кто, по душе благонравной, лицо имел бы мало цветущее, любил бы душу его, заботился о нем больше чем о том, кто имеет прекрасное тело. Таким образом, он созерцал бы прекрасное в занятиях и законах, видеть родное себе, а красоту телесную уничтожать. В занятиях ему следовало бы приводить любимого к знаниям, что бы он испытал красоту познаний, и смотря на прекрасное многоразличие, не любил бы прекрасное в одном человеке или занятии.
·
Постарайся же теперь слушать меня со всем вниманием, с каким только можешь.
Кто прошел весь этот путь последовательного и верного созерцания эротической красоты, тот, приближаясь к концу в эротическом, вдруг увидит некое дивное и неописуемо прекрасное в своей природе. То, ради чего были предприняты все прежние труды. То, что всегда существует, никогда не рождается и не погибает, не увеличивается и не оскудевает. Оно не подобно обычному прекрасному, которое по одному прекрасно, а по другому безобразно или одному прекрасно а другому уродливо. Это прекрасное не лицо и ни тело, ни мысль или знание, ни существующее в чем то другом, в живом или в земле, в небе или ином, но существующее само по себе, всегда одновидное. Все прочие вещие состоят в связи с ним, но когда они рождаются или уничтожаются оно не рождается и не уменьшается и ничего не претерпевает. Кто изойдя оттуда, через правильную любовь к детям, созерцал бы то прекрасное, то почти коснулся бы самой цели.
Ведь правильный путь, или водительство к предметам эротическим, в том то и состоит, чтобы, начав с вещей прекрасных, ради наилучшего, всегда поднимался бы выше и выше, как по лестнице и таким образом узнать, что есть подлинно прекрасное. То прекрасное не возможно сравнить ни с золотом, ни с нарядом, ни с молодостью, ни с красотой.
Если бы кому удалось узреть то прекрасное, истинное, несмешанное. Неоскверненное человеческой плотью, тенями цветов и другими смертными мелочами, узреть божественное, одновидное и прекрасное, как ты думаешь, какой была бы жизнь того человека?
Ему одному, созерцающему красоту досталось бы рождать не образы добродетели, а истинное, поскольку он коснулся бы истины. Рождая же и питая добродетель подлинную, этот человек сделался бы любезным Богу и бессмертным. Посему, утверждаю, что Эроса должен чтить каждый человек.
Мантинеянка Диотима и Сократ)
Платон, "Пир""
Mantineuska Diotima and Socrates