Лёнька, крутя баранку надрывающегося в жуткой грязи «УАЗа» размышлял над тем, с какого перепуга это гиблое место, куда он сейчас пробивался, назвали Красным. Характерный цвет там имел только поднятый на флагштоке стяг, а если допустить, что «красный» означает красивый, то для Лёнькиного уха, наименование этого, потрепанного жизнью хуторка звучало так же нелепо, как если бы поросенка звали бы, к примеру, Эраст. «А может быть людина которая нарекла его следовала принципу: «как корабль назовешь – так он и поплывет?», - гадал он, вглядываясь сквозь прошорканные стеклоочистителями амбразуры в неприветливый сумрак.
Красный жался к боку мелководного лимана, окруженного тростниковыми крепями. При Советах в хуторе располагалась усадьба небольшого прудового хозяйства. Демьянович, разменявший шестой десяток, невысокий, жилистый мужик, с которым Лёнька, не смотря на существенную разницу в возрасте, сдружился, полжизни отработал в этом рыбхозе. Артель, не пережив перестройку, разорилась, местные съехали в станицу, а Демьянович все оттягивал отъезд и в итоге остался, похоже, навсегда.
Раздавленная тяжелой техникой дорога, «закатывала губу» многим, кто зарился на здешнее обилие дичи и рыбы. Лёнька, же, изучив «фарватер», регулярно покорял ее, «бичевал» у Демьяновича по нескольку дней, «зашкуривая» на себе городской лоск. В прошлый приезд, он высыпал за огородом мешок кукурузы, полил моторной отработкой чухало – отшлифованную звериными холками старую коновязь. Кабаны, не сомневался Лёнька, обязательно «клюнут» на эту приваду. Все предыдущие попытки добыть «порося» фатально заканчивались неудачей. «Свиньи здесь заговоренные», - не раз слышал он от Демьяновича, сам пеняя в своем невезении лишь на нелепый случай.
Демьянович дремал в жарко натопленной хате, когда послышался гул «УАЗа». Накинув на голый торс фуфайку, вышел на остужающий, ударивший из-за угла сарайки напористой волной, ветер. Лёнька, заруливая в открытые ворота, приветствуя, посигналил хозяину. На цепях рвались с восторженным лаем две русско-европейские лайки. Разгружая машину, Лёнька – разминал затекшие мышцы и, соскучившись по диким запахам плавней, смаковал горечь солончаков, рыбы и болота.
Выслушав за чаем новости из «центра», Демьянович, намеренно дразня друга, скупо доложил ему: «гуся и утки тьма, еноты вылиняли, у щуки жор». Обхаял шакалье, перетаскавшее подсадных уток. Посетовал на то, что приваженные Лёнькой кабаны завалили на задворках сортир, чухаясь о доски, пропитанные для долговечия креозотом. Распалив у парня охотничий зуд, он выдал и тревожную новость: «У меня теперь соседи - казаки. Говорят, будут «охранять биоресурсы». Сдается мне - «ряженные» бандюки, обустраивают здесь браконьерскую базу. Поселились в бараке. Готовятся основательно, но зря - Красный их выдавит», - с нескрываемой злобой подытожил он.
Чувствуя беспредельщецкий настрой прибывшей публики, Демьянович при первом же знакомстве, предупредил казачат, что не потерпит, если кто будет пакостничать. Бурно отмечавшие приезд хлопцы, «на пальцах» пояснили «дяде», что «он лишний на их празднике жизни, и ему пора: «менять флаг на флагштоке или валить из хутора, подальше от беды». Демьянович, ничуть не смутившись, с лучистой ухмылкой на лице ответил «новоселам», что «плавни большие – под сплавинами места на всех хватит», - и пока тем, замороченным чихирем, доходил смысл сказанного, удалился походкой морячка к себе.
Утро Лёнька встречал на солончаке, к которому пробрался сквозь вязкую, как муляка, темень по петляющей в тростниковых трещах кабаньей тропе. Выставив на кромке мочажины дюжину фанерных гусиных профилей, он прислушивался к птичьему гомону со стороны лимана. Манный гусак Гоша, подергавшись на привязи, самозабвенно плескался на мелководье. Рассвет с трудом протискивался сквозь сеющую моросью хмарь. Тревожно закричал манный. Чья-то тень метнулась в его сторону. Шакал с налета сбил обманку, но когда, разобравшись, кинулся к живому, Лёня ударил по вражине «нулями», отбив ему охоту навечно.
Вскоре Гоша заголосил приветственным криком - к манчукам заходила на посадку четверка его соплеменников. Гуси, не распознав подвоха, смело опустились рядом с профилями и Лёня, не мешкая, оставил одного на воде, а второго обрушил на взлете. Когда он, поднимал тяжелых краснолапых птиц, по плотному перу которых скатывалась соленая вода лимана, все, что в данный момент с ним происходило, представлялось ему сутью его существования, вершиной его счастья.
К профилям то и дело подсаживались шустрые ватажки чирков, нарядные широконосы, осторожные пеганки. Выстрелов не было – охотник терпеливо ожидал подлета гусей. Сыпал бесконечный обложной дождь. Промокнув, Лёнька сдался - посадил Гошу в рюкзак, перекинул через плечо связанных за шеи гусаков и, согреваясь ходьбой, заспешил в уют очага.
Заканчивалась лишь первая неделя «оккупации» хутора потомками славных сынов царя и отечества, а между ними все чаще была слышна пьяная грызня и Демьянович, не без злорадства комментировал Лёне склоки беспокойных соседей.
Друзья завтракали, когда в хату, без стука и спроса, пыша сивушным перегаром, ввалились двое.
- Слышь, дядя, заводи машину, свозишь в станицу, шаря по столу взглядом, просипел Демьяновичу тот, что был в побитой молью кубанке.
- Выпить дай – рявкнул, еще не утратившему интеллигентный вид Лёньке, второй, изучая его тусклыми, провалившимися на сером лице глазами.
Лёнька, будучи воспитанным молодым человеком, предложил им чай, но наткнувшись на уничижительный взгляд своего друга, понял, что погорячился. Демьянович, выйдя из-за стола, недвусмысленно указал «парочке» на дверь. Серолицый, видимо оскорбившись, выхватил из-под полы рваной болоньевой куртки обрез берданки, упер его в обтянутую тельняшкой грудь Демьяновича. Лёнька вскочил с табуретки и в тот момент, когда ствол переводился на него, Демьянович нанес «серолицему» удар в пах, от чего незваный гость сложился пополам, выпустив из рук явно мешавшее ему оружие. Персонаж в замызганной кубанке, на секунду замешкавшись от неожиданного разворота событий, кинулся поднять оброненный его подельником раритет, но изящно схлопотал с носка от Лёньки, забрызгав кровавыми соплями беленную известкой стену хаты. Ошеломленных «просителей» вытолкали со двора.
Вскоре явились «парламентеры». Топтались в воротах, извинялись за «пацанов», уговаривали хозяина вернуть «волыну». Ушли ни с чем. Вечером на хуторе было не привычно тихо.
Следующим днем, Лёнька с Демьяновичем, вернувшись с лимана, где они проверяли настороженные на щуку жерлицы, матерясь взирали на догорающий барак. Отсутствие жертв на пепелище и протекторы «Захара», – свидетельствовало о спланированном отступлении. На стене их чудом уцелевшей хаты, зловеще чернело бензиновой копотью пятно, под которым блестели осколки разбитой бутылки из-под «коктейля Молотова».
Задолго до сумерек Лёнька, затаившись возле кабаньей привады, отрешенно гонял в голове тяжелые думки. Тревожно было за Демьяновича, не допускавшего и мысли перебраться в станицу - более безопасное, с точки зрения Лёньки, место. Что ни говори, базальтовая надежность старшего друга, вдохновляла парня, а после стычки с казаками, он обрел ощущение физической причастности к «баррикадам», заслоняющим от быдла нечто основательное, непререкаемое, сродни красному углу в избе, с на молёными пращурами иконами, обеденным столом, где принято находиться только с благими намерениями.
Фазан, опасливо озираясь, жадно набивал зоб кукурузой. Насторожившись, он шмыгнул в осоку. На край луговины под неудобное для Лёньки правое плечо выскочил кабанчик и, растерянно замер, словно удивившись своей дерзости. Осторожно поворачивая корпус, Лёнька почувствовал, что не успевает догнать стволами, рванувшего в крепь зверя и все же отправил наудачу оба заряда картечи.
«Не стрижки не мишки» - вешая ружье на крюк в хате, бросил Лёнька, предвосхищая ехидный вопрос напарника, перекладывавшего колечками лука, обжаренными до цвета ячменной соломы, только что снятые со сковороды аппетитные ломтики рыбы.
«Шеф-повар», сидя у сытно потрескивающей углями печки, неспешно смаковал чай, нарочито затягивая ужин. «Распогоживается, пусть еноты нагуляют след - вся ночь впереди», - убеждал он, не знавшего чем себя занять в ожидании ночного промысла с собаками, Лёньку.
Дальний пруд, к которому они пришли, был забит птицей. Крики чаек оглашали округу, над которой переливалось стылыми звездами небо. Казачки, не утруждаясь, сорвали шлюз, сбросили воду, зачистили товарную рыбу неводом, оставив мелочь на погибель. Осветив коногонкой обнаженное илистое дно, Лёнька присвистнул от восторга. Не ясно, каких отпечатков на нем было больше: птичьих крестиков или следов енотовидных собак. Лайки знали дело и вскоре, первая заголосила, удерживая енота, следом и вторая облаивала другого, злобно огрызающегося зверька. Судя по всему, енотки тоже собрались к пруду на пиршество.
В полночь друзья возвращались в хутор. Лёнька, заметив прочеркивающую горизонт звезду, не удержался, вслух загадал: « Что бы, так как сегодня нам фартило всегда!». Демьянович в ответ выдал то, чего Лёнька ни как не ожидал от него услышать:
- Я бы загадал, Лёня, чтобы Красный исчез со всех карт, а дорогу сюда знали только мы с тобой.
- Как Терра инкогнито? – не понимая еще, к чему клонит напарник, сумничал Лёнька.
- Может быть.
- А почему так? – по-прежнему не улавливая ход его мысли, спросил Лёнька.
- Эту благодать ведь беречь надо, а кому она, кроме нас с тобой, нужна? - остановившись, словно для передышки, глядя на конопушки звезд, ответил вопросом на вопрос Демьянович, обнажив неожиданным аргументом ранее неведомую грань своей противоречивой натуры.
До «мурашек» под шапкой проняли Лёньку эти слова. Он догадался, что Демьянович сейчас «подталкивал» его взять на себя часть ответственности за судьбу Красного. Лёнька не решился ответить, засомневавшись в том, что сказанное им прозвучит так же обыденно и честно.
Оставшийся путь друзья шли молча, вглядывались в звездное небо, пытаясь различить станицы казары, шумно извещавшей о своем прибытии на юг.
Уезжая домой, Лёнька остановил машину за околицей, вышел выполнить поручение Демьяновича. Достав из-под сиденья обрез, он вынул затвор и без сожаления швырнул его в глыбь обводного канала, где тот сверкнул, словно начищенная блесна. Бесполезный ствол с ложей обмотанной изолентой, плюхнулся в болотистую тростниковую крепь.
Впереди замаячила пирамидальными тополями гравийка. С неё, навстречу Лёньке вырулил «Захар». Из набитой подозрительным народом кабины, с суровым выражением раскрасневшейся физиономии выбрался местный участковый Петруха. Заваливая Лёньку провокационными вопросами, он бесцеремонно прошмонал УАЗик, бегло глянул в документы, на Лёнькину двустволку и, кряхтя, полез обратно. ЗИЛ, выворачивая пласты грязи, почадил в сторону Красного. Сбоку от колеи, выпав из кабины, алела донышком поеденная молью «знакомая» кубанка. Лёнька брезгливо зафутболил её в дударь и развернув машину, двинулся обратно в хутор, зная точно, что его присутствие там будет необходимо.
Опубликован в журнале "Охота и охотничье хозяйство" N8 2022 год.