***
Харбу шёл холодный такой мясом, горячий как сам. Могуче согнулся своим под тяжким, и было с чем.
Не путём. Не привычным.
В Левое. Левое больно.
К дому заклинательницы Эцфо. Ульчарини Эцфо-щви.
Дело было. Дело нелёгкое, не в одного. Не в Закон, не в Держание.
Не ясно во что.
Смущение. Громадное смущение. Ламра! Ёч ламра-со!
Смутно и разделить некуда.
И понёс в сторону Воды. Чуждым.
Сам Харбу (ударение на "а") был стороны закона – тагъёри. Второй тагъёри Храма.
И обращались: Харбу, Его Держащее-Крепкое. Огромный телом. В серо-бурой рясе. С крепкой шеей и крепкой бывало-красной головой, мясистым лицом. Короткие, цветом – перец с солью – волосы, гордая блестящая плешь на макушке. Мясистый широкий нос, серьёзный большой рот. Глаза широкие, насмотревшие много смущения и холода. Но и тёплое в себе было, хотя берёг сильно. Экий. Жатый. В себе. И морщинами запечатанный. Тагъёрская разметка – поверх (поздне-красным – с пол ногтя – на лоб, подбородок, временами – щёки, ниже – между сочленений и на круглящем).
Харбу-щва тагъёри. Баз тагъёри.
Да, сильно Левое пришло, раз этот столб Держания решился сам обратиться к стороне Воды. За тамошней гибкой поддержкой. За ответом фасоли.
– Открывай, птица!
Не слишком громко. Смущённый, конечно, что здесь. Что сюда.
– Открывай, негодная птица! Именем тагъё открывай!
Да, пусть в квартале думают, что притеснять пришёл…
Неловко-то как!.. Второй тагъёри Храма – к заклинательнице за гибкой поддержкой. Конечно, в Храме не признался никому. Засмеют.
Не то что нельзя… Но просто – как же так? Сами же держим, сами рулим.
И тут – нате. Прижало. Но Харбу был твёрд в своём и уверен, что прав. Если угроза для тагъё, надо держать любой ценой. Даже ходом противной стороны. И совсем – если уж есть сторона ульча, значит тагъё так угодно. Значит это тоже зачем-то надо…
– Именем тагъё, держащего, стойкого…
Копошение внутри.
– Именем тагъё мог бы и через окно.
Мягким голосом. С явной усмешкой.
Да, в наших землях двери закрывают не слишком, всё равно окна открыты (большую часть года тепло). Поэтому вежливость ценится особенно.
Аккуратная деревянная дверь открылась вовнутрь, слегка звякнув привешенным к ручке бубенцом. На пороге стояла Эцфо – в спокойно-зелёной рубахе и широких штанах. Длинные мягкие волосы свободно были. Глаза кривились птичьим и тёпло.
– Кэй, Харбу.
Открыто и приглашая.
– Кэа, Эцфо-щви.
Потупился.
Вошёл. Так-то не в первый раз здесь. Обычное жилище этих земель. Скромно. Одна комната. В углу – очаг – скорее для еды, чем для тепла. Пара небольших окон без стёкол, с раздвижными решётками из прутьев. Мебель – пара сундуков и тумбочка. Спальное место – циновка и несколько одеял.
Не было ничего похожего на алтарь (от этих ульчари всего можно ожидать). Разве что на одном из сундуков стояла весьма изящная глиняная ваза с букетом поздне-красных и густо-зелёных перьев. Неподалёку прислонился к белёной стене мешок с, собственно говоря, фасолью.
Схлопнутая доска для расклада лежала тут же, напоминая непростую коробку. Кажется, даже перламутром сверху прошлись.
Особенностью жилища Эцфо было наличие домашних кошек – две из них мягко, но настойчиво вышли приветствовать Харбу, ещё две или три остались на местах, лишь обратили на него взоры свои. Кошки. Дикого пёстрого окраса (в этих землях – обычно такие). Хитро-умные твари. Подстать хозяйке.
Харбу изобразил какую-то хмурую гримасу, но через неё всё же улыбался. Со своим огромным мягким телом и смущённым лицом и сам походил на большого кота.
Кошка для традиций баз га не является почитаемым животным, но считается чистой, так же, как пёс. Поэтому в наличии здесь множества кошек не было слишком уж выходящего. Другое дело, что в причине прихода Харбу содержался некий знак-образ кошачьего. Вот почему Харбу слегка передёрнуло при виде этих зверей. Но виду не показал.
Эцфо свободно и чуть лукаво улыбалась. Пригласила пройти в жилище.
Поклонился чуть. Плюхнулся на циновку. Одного из зверей – особенно настойчивого – пришлось принять на колени. Урчащий добро-вольный зверь прекрасно дополнил облик мягкого буроватого Харбу.
Вздохнул и повёл разговор.
– Конечно, большая угроза, так бы не сунулся, нет. Ладно. Вполне мирно. Просто, что беспокоить-то?.. Попусту. Но тут, думается, надо. Подошло уже. Припекло, что называется. Опасность идёт. Не твёрдое-ломающее. Не рога да кости, да ветер в них. Не властью, не желанием отдельного, кто в границах себя. Нет. Хаос идёт. Месиво. Спутанное. Неприкрытое. Сырое. Размывающее. Неподчинённое. Бесцельное. Незаметное, но как подступит – не оставит. Говорят – не от Закона. И не от Воды. Ни от кого. Само. И не вомнётся, не втянется – ни в Закон, ни в Воду. И Воде и Закону чужое и Левое смущение – и рушит этим, нетёплое. Ни зверь, ни человек, ни дэр Леса или Гор. Мягкое и среднее видом. – Харбу поморщился. – Говорят, как четвероухие, например. Что и от зверского, и от человечьего. И проникающее.
– Это не Лес?
Эцфо смотрелась серьёзной.
– Нет. Дело в чём… Лесное – оно для человечьего – левое. Оно другое и нет в нём для человека. Лесное не идёт к человеку само. Лесное – в себе, со своим. Человечье – тоже в своём. Это разное. Мы-то верим, что тагъё – для людей, ульча – в Лесу и для Леса. Такие, как вы – в Лес на беду свою лезете. Ну да ладно, это ваше. Меру знаете, и хорошо. В конце концов, снадобья многие тоже из яда делаются. Может, и человеку что-то от Леса нужно – кхён ульча. Ты же, всё-таки, умелая.
Эцфо усмехнулась и опять выпрямилась и, кажется, серьёзная.
– Так вот, а это – там четвероухие всякие – они под человечье кажутся, идут человечьем, а потом – всё! Бессвязность. Лишение смысла. Путают. Развязывают всё. Части человечьего – не иного, как если бы от Леса – но в такое месиво!.. В такой бардак. И это может так утянуть всё наше привычное. Мы тут конца-края не сыщем.
– Например...
– Например, две такие выходят на площадь, гуляют, как ни в одном из глаз, порядком девы. И вдруг оказываются левыми зверьми. Одна другую разламывает пополам, а из той заместо потрохов зёрна – как зёрна гранатовые. Кладёт её на колено себе и начинает жрать, и красное по площади текёт. Мимо проходящий, благо-честный глядит, а та, что пополам – подбирает зёрна – и тоже в себя жрёт. И лыбится ещё ему. Тварь такая… С городов стороны Заката один тагъёри рассказал. Сам, говорит, видел.
– Да, забавно…
Эцфо кривится.
– Ничего себе, забавно! Да я б такое увидел… Это ж… И как потом? Или вот ещё, в тех же краях было. В Университет к тагъё пришёл некий юноша, весьма благообразный, воспитанный. Выучился отлично, пошёл на службу… …Хозяйка, у тебя есть сура?
Харбу стал совсем красный и густой от таких тем.
– Если хочешь сегодня быть с фасолью, то суру – потом. Если хочешь, чтобы с фасолью был действительно ты.
Усмехнулась, но много теплее.
Вскипевше булькнул и продолжал.
– Пошёл, стало быть, на службу – в городское правление, тагъё на простое-житейское вёл. А через пару лет оказался пёстрым псом, скинулся и сбежал.
– Псом?
– Да, обычным пёстрым псом. Так по помойкам и бегает. А правлению и всей стороне – краснеть да густеть за него. Да он уже и не смыслит – пёс и пёс, что с него взять! Как тебе?
– Жутко.
//
Щва / Щwа – уважительная приставка (чуть с ласковым оттенком), употребляется не обязательно с именем собственным. Мужская форма – «-щwа», средняя – «-щwэ», женская – «-щwи».
Ламха (ударение на "а") – смущающее, неуловимое, неоднозначное, натягивающее – приводящее в движение неоднозначностью своей. «Ламра» – увеличительная форма от «ламха».
Ёч / ёт / ют (первый звук - как "ё" и "ю" без начального "й", открыто) – «да» – частица утверждения, используется и как определённый артикль.
Са / Со / Сэ / Съё – усилительная частица в конце предложения – «да», «поистине».
Баз – большой, значительный.
Кэа / Кэй – «следовать», глагол движения, пути – в оттенке силы. При обращении, в начале фразы – «я следую тебе» – как приветствие. «Кэа Кайwи» – «следую Госпоже Реки». ("w" читается в губах). «Кэа тагъё» – «следую Закону». «Кэа ульча» – «следую Воде», также и ласковое обращение к человеку или дэру – «ты [как] Вода для меня». Без определяемого слова – побудительная форма – «иди!», «ступай!».
Кхён / Хён / Хё – «посредством», «о», «от», «в отношении» – частица принадлежности, связи. «Кхён ульча» – «от Воды», «Водой», «в связи с Водой».
Сура (ударение на "у") – алкогольные напитки разной крепости – без ритуального значения. Слово не языка баз га, но употребительное.
***
Тихо про себя усмехнулась и мыслями ушла к стороне Воды и Леса. Что тут сказал бы излюбленный её?.. Он не был человеком и большую часть времени проводил под видом куста или чего-то твёрдого, поздне-синего. В Лесу, не слишком далеко от его границ. Они сошлись, когда Эцфо решила передать себя стороне Воды, искала другое и страшное. Сразу привлекло что-то в его жёлтых, тёпло-песчаных глазах, и спокойное и неотрывность от своего.
(Вот уж кто крепко стоит на своём и связан с корнями!).
Хотя… Временами он бывал достаточно подвижен, изменчив. Мог бежать так, что ни какой пёстрый пёс не догонит. И подобно большинству дэров Леса мог приобретать форму, почти не отличную от человечьей. Разве что пара рогов или, быстрее, веток – сверху головы – его выдавала.
Эцфо привлекла его своей мягкой птичьей натурой, сильным ветрено-водным голосом и незацепленностью за человечье. Хотя лесной часто подтрунивал над ней, что глинянокожая, что не обходится без зёрен и здешней воды. Да, быть человеком – это менее гибко, и плотнее. И не слишком надолго. Для этих дэ;ров люди все – глинянокожие и, вроде как, второй сорт. Но так есть. Быстрее всего, из Леса так и видится.
Эцфо не обижалась. Чуяла, что лесной ценит её. Что она ему не просто какая-то там глинянокожая. Но именно она – Эцфо. С фасолью и снами.
***
После выкладывания фасоли – белой и небелой – на размеченную доску, после нескольких ложек похлёбки, и даже без ожидаемой сры – Хрбу добросовестно уснул. На заботливо приготовленной для гостей циновке, сопровождаемый в сон несколькими урчащими кошками. Кошки тёплые и тяжёлые – но могучий тагъёри и не такое выдержит!
Сны были быстрые и полупустые. Харбу был разочарован.
Помнил момент, как Господин Зеркало стал отдельным мужиком, соскользнул со своей доски метальной и пытался из Храма сбежать. Храмовые тагъёри его ловили, а он прятался – то за своей пустой доской, то на кухне, то в подсобках, то пытался залезть в орех на шее какого-то диковатого парня… Дурь какая-то!
Но всё, что из снов помнил – честно сдал Эцфо. …Красный, наверное.
Уши горячие.
Эцфо терпеливо приняла. Отвечала:
– То, что твоё, не уйдёт от тебя. Если уйдёт – оно не глубоко в тебе или
только видится твоим. Не бойся. Не смущайся. Разве что для интереса…
Мне видится, что нетёплое не возьмёт тебя…
Твоего Господина… – его тебе не удержать.
Вдруг нездешнее страшно улыбнулась.