Несколько раз в моей жизни известие об уходе человека в мир иной вызывало у меня вопрос: а какого фига, так сказать, уже практически стоя одной ногой в могиле, персонаж продолжал яростные разборки со своими вполне безобидными оппонентами? Он, что, на полном серьёзе собирался жить в нашем бренном мире вечно? Может быть, он не осознавал, что его почтенный возраст и букет заболеваний сделают своё неизбежное дело уже в ближайшем будущем? Неужели ему не хотелось использовать оставшийся небольшой срок для подведения жизненных итогов, подумать о том, что он скажет в своё оправдание на божьем суде, да, в конце концов, для того, чтобы провести последние месяцы – дни в кругу любимых и насладиться теплотой этого солнечного мира…
В данном эссе я не предполагаю найти окончательное объяснение этой изумлявшей меня не раз экзестенциальной ситуации. Просто опишу крассический пример – случай.
***
Речь пойдёт о нашем школьном военруке, если кто забыл, что это такое, то так называли в советское время преподавателей по начальной военной подготовке (НВП). Мне пришлось с товарищем Майором, именовавшемся в быту Владимиром Петровичем, контактировать в его 73 – 75 летнем возрастном диапазоне в процессе курса НВП, соответственно, в последние два года моей учебы в школе.
Сразу оговорюсь, что в те времена я была целиком и полностью подкована советским телевизором, и вид коричневых ватников и гимнастёрок вызывал у меня не меньше позитивных ассоциаций, чем гусарские доломаны у предшествующих поколений девиц. Подтянутый голубоглазый старикан со всё ещё зычным голосом мне очень даже нравился, в общечеловеческом смысле этого слова, во всяком случае в период, предшествовавший его переходу в статус нашего преподавателя. Однако, и в дальнейшем я продолжала к нему относиться уважительно и в целом позитивно, просто более нейтрально, без былого пиитета и восхищения.
В действительности, в моей памяти образ товарища Майора сохранился преимущественно в контексте производимых им построений старшеклассников у кабинета директора с последующим их предводительствованием в загадочный кабинет НВП. Когда же пришла очередь моего класса, и бравый Майор произвёл аналогичную процедуру с моим участием… В общем, предполагавшегося благородного экстаза я, увы, не ощутила… Однако, я знала, что кругом враги, и если мы не будем как следует маршировать по коридору под восхищёнными взглядами младших школьников, то здесь будут маршировать солдаты НАТО. Поэтому я выполняла свой долг перед Родиной без каких-либо особых сомнений или возражений, но просто как бы «без огонька».
***
В общем и целом, кабинет НВП мне понравился, он был необычно обустроен, имел обширную кафедру из ДСП и поэтому пах деревянным клеем. В нём мне было уютно, а товарищ Майор его вполне органично дополнял. Однако, кроме первого ознакомительного занятия из моей памяти напрочь стёрся весь происходивший в нём учебный процесс. Точнее я помню лишь отдельные кадры, в центре которых всегда располагалось лишённое каких-либо очевидных эмоций лицо старого солдата.
В первый год обучения я пунктуально посещала все уроки НВП, как, впрочем, и все остальные уроки в школе. Однако, из этого периода в моей памяти почти совсем ничего не сохранилось, за исключением одного единственного эпизода.
После тяжёлого бронхита в ноябрьские каникулы я, получив освобождение от физкультуры, явилась в школу аккурат на урок НВП. Не представляю даже, что именно сподвигло товарища Майора вытащить наш класс на покрытую уже снегом улицу в целях подготовки к Смотру-строя-и-песни – обычно он маршами на улице не злоупотреблял – однако в этот раз он решил произвести такой учебно-боевой эксперимент.
- Использование верхней одежды запрещено! Встречаемся на улице! – зычно объявил Владимир Петрович и отправился в подсобку, чтобы облачиться в драповое пальто.
По рядам моих одноклассников прошёл лёгкий ропот, однако, все как один вышли на улицу в школьной форме без верхней одежды. Я бы тоже вышла в другой ситуации, тем более, что смотры-строя-и-песни я всегда любила и с удовольствием исполняла патриотические песни как хором, так и соло на школьных концертах (моими любимыми произведениями этого жанра были песни Катюша и Орлёнок). Однако, после двух недель безостановочного надрывного кашля я никак не хотела его возобновления. Обсудить этот вопрос с товарищем Майором у меня не было возможности в связи с его пребыванием в подсобке, поэтому я отправилась на улицу в куртке.
- Курсант Ванская! Вы, что, не слышала приказ? В верхней одежде участвовать в марше запрещено! – твёрдо отчеканил мне в лицо Владимир Петрович.
- Но я ещё не до конца выздоровела… У меня бронхит… - пыталась я донести до молодца объективную реальность.
- Вы, что, приказов не понимаете? Ваше дело их исполнять, а не обсуждать! – скандировал Майор…
Честно говоря, чем дело закончилось, я точно не помню. Скорее всего, мне пришлось удалиться. Во всяком случае, в Смотре-строя-и-песни в старших классах я участие точно не принимала. Иначе бы я обязательно запомнила это выдающееся событие.
***
В выпускном классе началась совсем другая жизнь, а именно, моя подготовка к медицинскому институту с репетиторами в практически ежедневном режиме. Время было такое, что уроки в школе не возбранялось пропускать, лишь бы успеваемость по основным предметам была хорошей. Моя успеваемость была отличной, поэтому уроки в школе я пропускала довольно регулярно.
НВП стояло в моём расписании первыми двумя уроками в четверг, а в среду я ездила к репетитору по физике аж на другой конец Москвы. Разумеется, что НВП я посещала далеко не всегда, однако, стремилась к тому, чтобы бывать на занятиях у Владимира Петровича хотя бы один раз из двух.
Оставшиеся в моей памяти кадры с лицом Майора этого периода я бы обозначила, как «саркастические», но никакой особенной злобности с его стороны я не замечала. Надо сказать, что в моей переполненной физикой, химией и биологией голове проблемы НВП отсутствовали как класс, то есть вообще. Поэтому неожиданные реплики Майора типа: «конспект – зеркало ученика» (это о моей всегда пустой тетради) или «она хитрее тебя и всегда в точку попадёт – с ней дружить опасно» (так он говорил моей подруге о моей натренированной в курортных тирах меткой стрельбе по мишеням) вызывали у меня только очень лёгкое и сверхмимолётное удивление. Я жила Будущим, мои родители оплачивали из последних денег моих репетиторов и тоже жили Будущим, мои одноклассники и одноклассницы и всё моё окружение также жили Будущим, поэтому странные реплики Майора не имели никакого значения ни для меня, ни для кого-либо другого из нас…
***
Лёгкий шок я испытала в тот момент, когда наша классная руководитель Людмила Игнатьевна сообщила мне новость:
- А ты знаешь, Настя, что вчера на педсовете Владимир Петрович тебе на полном серьёзе пытался двойку по НВП в аттестате нарисовать? Мы с Тамарой Николаевной еле-еле его уговорили не делать глупостей… Часа полтора на него потратили, а сколько сил… И ведь молчал все два года паразит такой… Чуть мне всю статистику по классу не испортил!
- Не может быть... – пробормотала я от неожиданной новости, ведь все остальные оценки в моем аттестате были отличными.
- Ещё как может! Вон Склоковская так и залепила своей собственной ученице Крылаевой двойку по химии в аттестат… Тамара Николаевна не смогла с этим ничего поделать… А ведь эта злыдня сама же себе и подложила свинью с показателями… Ну, ладно, это её проблемы.
- То есть Лена теперь не сможет на филфак поступить? Она же там три года на курсах занималась и уже публикует во всю свои стихи и рассказы. Мы с ней вместе в олимпиаде по литературе участвовали, она второе место заняла.
- Да, в том-то и дело, что вышел приказ, что с этого года ВУЗы будут принимать аттестаты с двойками по непрофилирующим предметам. Отсюда и весь этот двоечный бум… - тяжело вздохнула Людмила Игнатьевна. - Если Крылаева в этом году с первого раза по балу пройдёт, то ей эта двойка не помешает. Однако, если что-то у неё в этом году не сложится, то на следующий год вполне может выйти другой приказ… И вот, что она будет делать со своим аттестатом в этой ситуации – никто не знает…
- Благодарю Вас, Людмила Игнатьевна, что Вы спасли мой аттестат… - пробормотала я под впечатлением от миновавшей меня перспективы остаться, по сути, без аттестата. В свои 17 лет я уже прекрасно себе представляла значимость бумаги в этой стране и высокую вероятность изменения чересчур либерального приказа о двойках в аттестатах на следующий год. Даже не сомневаюсь, что эту перспективу точно также прекрасно представлял себе и товарищ Майор, проживший здесь аж 75 лет.
- Себя благодари, Настенька. Его удалось переубедить только потому, что у тебя в аттестате все пятёрки. Даже до Владимира Петровича дошло, что его двойка будет смотреться среди твоих пятёрок, как бы, странно, мягко говоря… К счастью, он не захотел выглядеть старым маразматиком – ему хочется ещё поработать, и он поставил таки тебе четверку вместо двойки…
Приказ отменили через два года. Лена Крылаева, к счастью, поступила с первого раза.
***
Покинув школу, я напроч забыла о существовании товарища Майора. И, наученная горьким опытом, категорически отказалась от занятий на военной кафедре, получив в итоге раритетную корочку – «врач – рядовая». В школу я изредка заходила к Людмиле Игнатьевне и другим учителям, однако, о Майоре речь почему-то никогда не заходила. Через три года после меня курс по НВП начался у моей младшей сестры.
Примерно с сентября по ноябрь Катя регулярно мне рассказывала о своём горе – военруке Борисыче, подвергавшемся настоящей травле со стороны хохмачей-учеников вплоть до запирания в подсобке на несколько часов. Наконец, я осознала, что двух военруков на четыре старших класса никак быть не может.
- Слушай, Кать, а, что, Владимир Петрович на пенсию ушёл? – спросила я у сестры.
- Ты что не в курсе? Он же летом того же года, когда ты выпустилась, и помер. Траурная фотография из твоего выпускного альбома почти весь сентябрь простояла у кабинета директора тогда…
- Да ты что? Удивительно… - задумчиво отреагировала я на эту необъяснимую для меня ситуацию.
- Ничего удивительного. Посмотри в своем выпускном альбоме на его фотографию, он уже там никакой…
Катя достала из шкафа мой школьный альбом, и я увидела Владимира Петровича на фотографии таким, каким его никогда не помнила. Фактически, это был полутруп: со впавшими глазами и щеками, синюшными плотно сжатыми губами. Его череп и скулы отчётливо контурировались сквозь кожу, от чего он имел довольно выраженное сходство с Кощеем из советских фильмов-сказок.
- Просто невероятно, Кать… Не понимаю… - продолжала удивляться я. – Как же так… Уже практически находясь в могиле, человек тянул свои костлявые трясущиеся руки к моему аттестату… чтобы по максимуму затруднить мне жизнь напоследок… Чему он хотел помешать? Чтобы я стала врачом и свою жизнь посвятила лечению людей?
- М-да… Ход мыслей старикана в маразме понять нелегко, - согласилась сестра.
- Он не был в маразме, Кать. Ведь он переписал свою двойку на четвёрку, когда понял, что он выглядит неадекватным, и эта ситуация может ускорить его выход на пенсию. Но мне совершенно непонятно, как можно сводить счёты с абсолютно посторонними молодыми людьми, стоя одной ногой в могиле, вместо того, чтобы думать о своей душе и о предстоящей встрече с Богом в такой ответственной ситуации…
- Начнём с того, что душа есть далеко не у всех, - поддержала мой торжественный тон склонная к философствованию Катерина. – Вполне возможно, что ему и думать-то было особо не о чем – в виду отсутствия предмета для размышлений. Пока было живо его тело – он жил, как умел.
Думаю, что так и есть… Специалисты по Смотрам-строя-и-песни на том свете вряд ли востребованы…