Как раз вовремя,чтобы...
Старый индеец прибыл в наш город ранним августовским утром. Он приехал в своей повозке по той же дороге, по которой со своим волшебным шатром прикатил к нам старик Мерьядос. Индеец, именующий себя Хемингуэйем, осмотрев за день город, вечером посетил бар старины Джо. Казалось, Джо заправлял в баре всегда. Многие полагали, что Джо уже ни одна сотня лет, потому как люди, приходившие к Джо за своей первой порцией виски, уже давно лежали в земле или носили длинные седые бороды. Джо же, как и много лет назад, имел вид человека неопределенно средних лет, грузного и лысеющего. Когда Джо говорил, капельки его слюны летели собеседнику прямо в лицо, а сами слюни скапливались в уголках рта, образуя неприятный желто-белый налет. Джо также отличался неприятным смехом и, казалось, никогда не смеялся искренне. Бармен играл роль друга и собеседника на вечер, хихикая над глупыми историями пьяных посетителей, он протирал сухой тряпкой барную стойку и следил своим столетним, не выражающим добрых чувств взглядом, за своей территорией. Когда кто-нибудь из зарвавшихся или слишком охмелевших посетителей начинал выяснять отношения, пытаться крушить бильярдные столы или игровые автоматы, Джо доставал огромную свинцовую трубу и, не спеша, шел разбираться с нарушителями порядка. Первым ударом трубы Джо обычно ломал с характерным хрустом чью-то ногу. Затем, когда покалеченный нарушитель спокойствия, валяясь на заплеванном и залитым пивом деревянном полу молил Джо о пощаде, Джо поднимал своего соперника, хватал его за грудки, приближая свою толстую рожу к лицу оппонента, и говорил, что сейчас вышвырнет паршивца из бара и на улице выбьет всю дурь из его головы. Слова переходили в дело. Джо и местные заправилы разбирались с наглецами на заднем дворе, как водится, после избиения отнимали деньги, ценности и иногда сапоги – для потехи.
Старый индеец сразу не понравился Джо. Было в его движениях что-то характерное для человека, создающего проблемы. Когда смуглолицый старик вошел в бар, девушки перестали хихикать, мужики, что играли в бильярд, выпрямились, оглядывая пришельца. Сидевшие у стойки опустошали рюмки и, грохая о стойку пивными кружками так, что пена разлеталась во все стороны, поворачивали свои головы. Билли Ширс – тощий работяга в заблеванный куртке, которого уже не держали ноги, опирался о музыкальный автомат, когда индеец хлопнул дверью. Четвертак Билли провалился в щель музыкального автомата, Билли рыгнул, повернул голову и залитыми зрачками поглядел на вошедшего. Битлз играли «Help!», когда индеец присел за стойку. В баре всё напряглось, вытянулось в тугую струну – возникла неестественная, непривычная тишина.
-Виски. - Попросил старик. Кто-то хохотнул. Кто-то отхлебнул пива. Билли Ширс, покачиваясь, отправился справить малую нужду в сортир. Пара ночных бабочек, расположившись в дальнем конце бара, профессиональным взглядом оценивали прикид старика, уже обсуждая его сексуальные предпочтения. Наконец, где-то стукнули пивными стаканами и заговорили о насущных проблемах, а белый бильярдный шар врезался в треугольник из девяти своих коллег. Джо подумал, что, быть может, все обойдется и наполнил стакан звякнувшим льдом и первоклассным виски.
-Спасибо. – Сказал индеец. Он отхлебнул виски, поставил стакан на стойку. – Мне нужен Сержант Пеппер.
Джо хохотнул. Его равнодушные глазки прошлись взглядом по морщинистому лицу посетителя, по глубокому шраму от левого конца губы до виска «Совсем как у Бутча» - пронеслось у Джо в голове. Бармен кашлянул в кулак, в котором сжимал тряпку и заговорил:
-Сержант Пеппер погиб год назад. В страшную бурю, он вышел таким же августовским утром на своей старой прохудившейся лодке в море и сгинул там навсегда. Все, что осталось от Пеппера - это шерстяной свитер. Свитер нашли на следующий день, в полдень, когда буря наконец улеглась. Этот шерстяной свитер похоронили со всеми почестями. Мистер Барри со своим сыном, из уважения к покойному, сколотили гроб из сикомора, а отец Черчман прочитал над ним молитву. Служанка Пеппера – Сула – единственная, кто пришел на похороны, кинула на гроб горсть земли.
Слюни Джо летели старому индейцу прямо в лицо, но тот не отстранялся, а даже пододвинулся поближе и с интересом слушая, пил свой виски. Когда Джо закончил, индеец попросил еще порцию. Джо плеснул виски, добавил еще кубик льда и спросил, зачем гостю понадобился Пеппер.
-Это старая история, старая и долгая история. – Сказал тогда индеец. Нестареющий Джо, возраст которого приближался к тысяче лет, без интереса улыбнулся.
-Бар «Старина Джо», мой бар, потому что меня зовут Джо – очень подходящее место, чтобы выпить. Чтобы поиграть в бильярд, послушать музыку, потрепаться и снять себе девочку на ночь. Здесь рассказываются истории. Истории судеб и жизней. Истории любви, ненависти. Добра и зла. Истории геноцида целых народов. Неужели ты думаешь, старый индеец – сказал Джо, повышая голос. – Что у старины Джо не найдется времени выслушать ТВОЮ историю?
-Старого индейца называют Хемингуэйем. – Сказал старик, пригубив свой виски. – И я расскажу тебе свою историю, только если ты расскажешь мне историю Пеппера – от начала и до конца.
Джо нахмурился. Он думал о том, что как бы здорово было сейчас выйти из бара на задний двор, сжимая в крепкой руке свинцовую трубу. Парни, играющие в бильярд за первым столом – Сэм, Тревор и Генри вместе с ним, со стариной Джо. У ребят по кию в руках, все они выпили на пару стаканов больше, чем нужно, и все разом учат вежливости черномазого засранца на заднем дворе. Потом можно позвать Билли Ширса и тот помочится на недобитое тело, как поступает обычно. Джо вздохнул. Джо рассмеялся своим обычным неискренним смехом. «Старик, у нас с тобой целая вечность здесь, в моем баре. Мы ударим по рукам и обменяемся нашими историями». Джо и Хемингуэй ударили по рукам.
И Джо начал рассказывать. Он подливал виски старому индейцу, он налил себе кружку лучшего пива из пивоварни Фредо Вудза и, плюясь слюной, начал рассказывать историю.
Джо рассказал, как Пеппер появился в городе и кем был раньше. Как он две недели подряд пропивал у него, у Джо, свой заработок. Как пьяный Сержант рассказывал про русалку невиданной красоты, а Джо всё предлагал ему своих шлюх. Бармен поведал о том, где Пеппер купил дом и где этот дом находится сейчас. Рассказал он и про клуб одиноких сердец, его членов и про старую мексиканку Сулу. «Накануне гибели Пеппера к нам приехал с южных границ волшебник – старик Мерьядос. Безумный Фредо – санитар – говорил, что доктор Мортимер и Сула тем утром, когда Пеппер вышел в открытое море, привезли его к старому волшебнику. Фредо говорил, что у Сержанта слишком разболелось сердце, а лекарства из аптеки не помогали. Никто не знает, что продал Мерьядос Пепперу, но Сержант сразу же вышел в открытое море, хотя разыгрывалась буря – самая грандиозная из всех бурь за последние четыреста лет в этих краях. Клуб одиноких сердец перестал существовать – теперь в нашем городе только два клуба – клуб знакомств и клуб любителей тишины. Не считая клуба тупоголовых – любителей читать газеты. Что случилось с клубом Пеппера? Когда Сержант пропал, сердца членов клуба почему-то перестали быть одинокими. Никто не вспоминал больше о Пеппере со дня похорон его свитера, только Сула иногда, говорят, плачет в доме сержанта, пьет кофе и греется ночами у камина».
Когда Джо закончил рассказ, Хемингуэй приговорил уже бутылку виски. К удивлению, он совсем не был пьян и поглощал алкоголь, словно воду. Индеец расплатился за бутылку и велел открыть еще одну. Джо, повеселевший от такого замечательного не пьянеющего, но пьющего клиента, плеснул ему еще виски и сказал, что желает услышать обещанную историю. Индеец начал свой рассказ.
Здесь приводится история, которую старый индеец Хемингуэй рассказал Джо.
Когда Матесса – мать Хе – родила своего последнего ребенка, на небе зажглась алая звезда. Под этим цветом родился младший сын вождя племени Кахе, который через много лет, на цивилизованной земле назовется Хемингуэйем. Мать мальчика истекала кровью на священной синей горе и жрецы ничем не смогли ей помочь. На следующий день, утром, они отнесли вождю сына и мертвую жену. Вождь племени Кахе был очень стар, поэтому совсем не горевал по мертвой жене и совсем не радовался еще одному ребенку. Мальчика нарекли Хе, еще не зная, сколько бед он принесет своему племени.
Когда Хе пережил шестнадцать дождливых сезонов его отец – вождь племени – умер во сне от старости. Хе получил право сразиться с четырьмя своими братьями за обладание титулом вождя племени Кахе. Совет старейшин племени решил не изменять древний порядок наследования от отца к старшему сыну и вождем должен был стать самый старший и любимый Хе брат – Каратат. Каратат, пережив двадцать пять дождливых сезонов, являл собой настоящего война – дикого безжалостного туземца, стратега и тактика, знающего джунгли, болота и степи Чистой долины как свои четыре пальца правой руки – пятый Карататуту отрубили во время битвы с племенем Мху. Каратат много времени проводил с отцом – в мирное время и в военных походах - знал и чтил древние традиции и племенные обычаи. Даже мудрейший из старейшин не имел на вождя такого влияния, какое имел в своё время Каратат.
Ни Хе и никто из братьев не стал бросать вызов уважаемому и любимому всеми Каратату и через три дня после погребения вождя, совет старейшин собрался в Черном вигваме на почетное заседание. Внутрь вошли и сели кругом все мужчины племени, пережившие четырнадцать дождливых сезонов. Старейший из старейшин – мудрый старик, который видел однажды, как тело белого человека выбросило прибоем на остров – раскурил трубку мира. Передача власти началась. Старейший произнес красивую речь и поблагодарил богов за приятный летний день. Дым резал глаза, трубка шла по кругу и каждый, сделав несколько затяжек, высказывался в поддержку нового вождя. Ближе к вечеру в шатер в сопровождении жрецов вошел Каратат и был помазан ими кровью ягненка на мудрое и долгое правление.
Минуло два года. Отношения между племенем Кахе и Мху вновь обострились. Мху, жившие по ту сторону Великой реки, захватили Черепаший остров, построив на нем наблюдательную башню. Затем враги перебрались на берег племени Кахе. Каратат отправил к вождю Мху гонца с ультиматумом. Мху связали юного Кре и отрубили ему голову перед тотемным столбом, а вечером приготовили мясо врага на костре. Спустя три дня, Каратат объявил о сборе ополчения. Кахе молились богу войну, они принесли ему в жертву черную козу и раскрасили лица её кровью. Кахе взяли свои топоры, копья, томагавки и щиты. Рано утром, триста отважных воинов высадились на Черепаший остров и перебили охрану наблюдательной башни. Кахе остались на острове и ждали подхода неприятеля.
К вечеру на противоположном берегу показалось триста отважных воинов племени Мху под предводительством старого вождя Бери. Мху не решались переплавляться на остров, а Кахе не решались плыть на берег Мху. Три дня продолжалось отчаянное стояние на Великой реке, пока вождь Бери не пустил на Черепаший остров стрелу с запиской. Бери предлагал не допускать более кровопролития, говорил, что Черепаший остров и построенная Мху башня признается землями Кахе в знак извинения за убитого посланца – юного Кре. Мудрый Бери также предлагал выдать свою красавицу дочь замуж за Каратата в знак дружбы и мира между двумя племенами. Каратат и все его братья, кроме Хе, уже имели жен. Вождь Каратат решил, что красавицу Вильду возьмет в жены Хе. Хе ничего не оставалось делать, кроме как согласиться. Кахе пригласили к себе брачную делегацию Мху, беспокоясь о том, что Мху могут вновь бесчестно убить посланцев Кахе. Мудрый Бери согласился на это.
Вильда сразу же поразила Хе своей красотой. Во всем племени Кахе не было таких красивых женщин, как красавица-дочь Бери и когда Вильда с братьями прибыла к вождю Каратату, Хе был ослеплен её красотой. Вильда же сразу поразилась мускулистым телом Хе, телом опасного дикого животного, покрытого шрамами. Обо всем договорились быстро. Каратат и Хе дали своё согласие и сама Вильда была не против. Теперь нужно было лишь согласие старого Бери, которому предстояло назначить цену выкупа. Бери велел храброму Хе пройти брачное испытание – принести голову черной пантеры, убитой голыми руками. Каратат разгневался. Вождь Кахе тут же предложил переправиться на берег Мху и ночью перебить племя целиком. Каратат сказал, что воины Кахе могут принести в жертвы всех детей Мху, изнасиловать и взять в рабство всех женщин, а Хе может сделать рабой дождь Бери – Вильду. Но Хе не согласился. Хе сказал, что с радостью выполнит испытание Бери или также, не выполнив его, с радостью будет растерзан дикой пантерой. Так, через семь дней после этого разговора, Хе отправился в джунгли на поиски пантеры.
Трое суток Хе шел в сторону Устричного побережья. Индеец шел ночью, а днем спал, ибо был уверен, что черная пантера будет спать ночью и тогда он без проблем задушит её во сне своими крепкими руками. Но всё вышло по-другому. Задремав под утро под высокой пальмой, рядом с небольшим ручейком, Хе чуть было не стал жертвой черной пантеры. Три дня она выслеживала его, подбираясь к индейцу днем. Черная пантера лизала своим шершавым языком лоб спящего юноши, облизывалась и уходила прочь, но на третий день решила прокусить неудачливому охотнику шею. К несчастью для неё, именно в этот день матроса Джона Смита капитан Редмонд отправил вглубь неизвестного острова на поиски пресной воды. Отважный Смит не растерялся, увидев, как черная пантера готовится к прыжку, чтобы впиться в горло спящего смуглолицего паренька. Джон ощутил свой палец на курке, вспомнил зачем-то имя своего отца, с которым они, когда Джон ходил пешком под стол, на городской свалке отстреливали крыс из воздушного ружья, прицелился пантере прямо в затылок и выстрелил.
Хе подпрыгнул от неожиданности – никогда в жизни он не слышал звука ружейного выстрела. В ушах у него зазвенело, он закричал от страха, обнаружив себя оглушенным. Все его туземное дикарское тело было забрызгано мозгами и кровью дикой кошки, и он не сразу заметил белого человека в полосатой одежде с ружьем наперевес. Джон Смит тем временем наблюдал за туземцем. Отец Джона терпеть не мог цветных людей и считал, что от них можно подхватить любую заразу. Смит навел ружье на Хе, размышляя о том, стоит ли спустить курок, когда Хе заметил его. Индеец растерялся, заметив наконец своего спасителя. Каратат рассказывал ему о белых людях с их чудесами, со стреляющими огнем трубками и горячительной водой сумасшествия. Поняв наконец, что белый человек спас его от страшной смерти, Хе поднял руки вверх, как учил его отец «При встрече с белым человеком поднимай руки вверх и улыбайся» - говорил покойный вождь и пошел к матросу Джону Смиту. Хе, положив руку на сердце, говорил, не переставая «Сэрн Джант, Сэрн Джант», что с языка племени Кахе означало – добрый спаситель.
«Я не сержант – отвечал Смит, пяться под натиском сумасшедшего дикаря и боясь выстрелить в человека – я всего лишь юнга. Вода. Пить. Нужно вода» – говорил матрос дикарю и показывал жестами, как черпает ладонями воду и пьет её. Хе несказанно обрадовался, поняв чужестранца. Он велел ему знаком руки следовать за ним и проводил юнгу до ручейка пресной вкусной воды. Смит понюхал воду, попробовал её на вкус и понял, что ничего в жизни вкуснее не пил. Забыв о наставлениях отца об опасности цветных людей, он убрал ружье за спину и обнял индейца.
-Сэрн Джант! Сэрн Джант! – ликовал Хе, хлопая белого человека по спине.
-Ты спас весь корабль, весь чертов Тэйбл спас какой-то черномазый, черт! – смеялся Джон Смит. – Теперь можешь звать меня хоть Сержантом, сукин ты сын.
И Сержант Смит вместе с индейцем Хе, набрав воды в почти бездонный мешок, купленной капитаном Редмондом для личного пользования где-то в дальних странах – отправились на корабль.
Когда изнывающие от жажды моряки вдоволь напились воды из бездонного мешка капитана Редмонда, сам Редмонд принялся трясти Хе его смуглую руку и благодарить спасителя команды. Редмонд, закончив с выражением признательности, велел открыть бочку рома. Так началась грандиозная попойка, которая продолжалась три дня.
Хе, который никогда не употреблял алкоголь, быстро хмелел. Ему становилось плохо, пространство вокруг уносилось вдаль со скоростью мира, а плечистые хмельные моряки хлопали индейца своими крупными ладонями по плечам и спине и заставляли пить еще и еще. Иногда Хе казалось, что он умирает. В голове его пребывало несколько тревожных мыслей. Он думал о том, что не справился с заданием убить пантеру голыми руками, думал о том, что не прошел брачного испытания и никогда более он не увидит прекрасную Вильду. Хе стоял, шатаясь, на карме и глядел на свой родной остров, обливаясь жгучими слезами непонятной тоски и обиды. Он хотел было прыгнуть в ночные воды Крайнего океана, но за этими мыслями его застал пьяный Сержант Смит и увел за собой туда, где пили. Он улыбался Хе, смеялся над ним, подмигивал пьяным глазом и прочими действиями выражал дружескую привязанность и радость знакомства. Бедный Хе, который не держался на ногах, отказался от своей кружки с ромом, свалился с ног и заснул.
Проснулся Хе на следующий день, болея тяжелым похмельем. Его страшно рвало. Он пил воду, которую ему наливали матросы и лежал мертвым телом в трюме, пока все остальные продолжали пить. Индейцу казалось, что он по другую сторону бытия. Неизвестные белые люди, говорившие слишком странно, потребляющие увеселительную гадость и смеющиеся над ним казались ему настоящими бесами. Хе решил, что нужно вернуться домой. Он покинет плавучий дом, доберется вплавь до своего острова и там, в глубине джунглей, прикончит голыми руками черную пантеру. Но его планам не удалось осуществиться. Оказывается, капитан Редмонд, напившись, приказал ночью снять корабль с якоря и направить его дальше, по маршруту следования. Когда Хе к вечеру второго дня наконец выбрался на палубу, то не нашел своего острова. Повсюду был только враждебный бесконечный океан. Хе кинулся к капитану Редмонду, который по привычке, ничего не соображая и продолжая хлестать ром, управлял кораблем. Хе говорил ему, что хочет домой, что у него слишком много дел и ему необходимо вернуться назад, но Редмонд не понимал диалект джунглей. Тогда индеец ударил капитана по лицу. Редмонд пошатнулся, потерял равновесие, упал и пролил на себя ром. Он звал своего помощника, пока Хе молотил его своими кулаками по животу. Капитан отпихнул Хе ногой, и индеец рухнул на палубу. К тому моменту прибежал помощник и еще один матрос. Они, не так давно приветствовавшие индейца в качестве спасителя на своем корабле, принялись бить поверженного своими тяжелыми башмаками. Когда Хе потерял сознание, его связали канатами и забросили в трюм, о чем благополучно забыли и не вспоминали до прибытия в порт Флор. Сержант Смит целую ночь пытался выяснить, куда делся спасенный им индеец, но ему ничего не рассказали, а к утру он и сам забыл об этом.
На третий день, опустошив четыре бочки рома, который везли на продажу во Флор, команда успокоилась. Пили не так сильно, шумели еще меньше и даже перестали по-дружески тузить друг друга по старой традиции бывалых пьяниц. Тогда Джон Смит и удивил всех своим сумасшедшим поступком. Прикупив на прошлой остановке мешочек жгучих перцев, матрос, стоя на карме, начал один за одним отправлять перцы в рот. Он ел их с невозмутимым видом, приветствуя стаю чаек, возвещающую о скором прибытии во Флор. Капитан Редмонд, случайно оказавшись на карме, заметил Смита, рот и губы которого облезли и даже начали слегка дымиться. «Черт, да ты сумасшедший, Смит! – сказал Редмонд, хватаясь из-за приступов смеха за живот. – Ребята, посмотрите на чертова Смита, жующего перцы! Только полюбуйтесь на этого Джона Пеппера!»
Прибыв вечером во Флор и пришвартовавшись, первым делом капитан Редмонд договорился о разгрузке судна. В полдень следующего дня команда портовых грузчиков за три сотни монет должна была начать выгружать груз с «Тэйбла». На всякий случай Редмонд поручил Пепперу осмотреть трюм, а команде из пяти-десяти матросов осмотреть нос и карму перед высадкой на берег и бурной попойкой в каком-нибудь подходящем месте с громкой музыкой, веселым барменом и приятными женщинами.
К своему удивлению, в трюме, среди бочек рома и мешков с пряностями и табаком, Сержант Смит обнаружил связанного и злого Хе. Джон вынес его из трюма, спустил на берег и там освободил. Хе, злой на весь белый свет, плюнул Сержанту Пепперу в рожу и убежал, скрывшись где-то среди грязных и потных портовых улочек Флора.
Сержант Пеппер пил и кутил вместе со всеми. Всю ночь они разносили неприметное местечко Гамбринус. Редмонд играл на пианино и распевал непристойные песни, часть команды, склеив девочек, удалилась с ними в мотель через дорогу, другая часть – танцевала, третья разбивала стулья об головы местных работяг, яростно оборонявшихся, и ломала столы в соседнем зале. Сержант Пеппер потягивал у стойки пиво и тосковал по спасенному индейцу. Он представлял, каким теперь будет жизнь Хе. Пеппер хотел было спросить у бармена про работорговлю в городе, но не стал. Он посчитал, что у Хе есть еще целых три дня, чтобы вернуться на корабль, постигнув ужасную и неприглядную жизнь городского нищего. Пойдя таким образом на сделку с совестью, Пеппер заказал виски и, пропустив пару стаканов, принялся танцевать под непристойное фальшивое пение веселого капитана, а потом переместился в соседний зал, где сразу же получил бутылкой по голове и проснулся утром, на полу, в собственной блевотине.
Хе не вернулся на корабль. Близ Портовой улице, на пустыре, за доками, перед свалкой, его приняла местная шпана. У индейца не было ничего, кроме чести и матросских штанов, в которые его нарядили на «Тэйбле» в первый же день. Главный из малолетних бандитов по кличке Хмурый, сдвинув кепку себе на глаза, спросил закурить. Хе молчал. Посыпались угрозы. Затем попросили снять штаны. Хе не понимал. Тогда Хмурый размахнулся и со всей силы ударил индейца по лицу. Кровь носом. Прыжок. Хе впивается зубами в ухо Хмурого и отгрызает мочку. «Х***чь черномазого!» - кричит Хмурый, вопя от боли. Хе оттаскивают, бьют ногами по почкам и печени. Сверкнуло лезвие бритвы. Главный нагибается к своему обидчику. Хмурый трогает рукой кровоточащую рану, морщится. «Держите еб***го за***нца!» - приказывает он и Хе прижимают к земле. «Я тебе б***ть покажу, я б***ть устрою тебе веселую б***ть ночку, черножопая мразь!» - говорит Хмурый, поднеся бритву к смуглому индейскому лицу. Хмурый собирался отрезать ему мочку уха, но Хе лягнул его ногой под дых, и лезвие рассекло ему левую щеку. Напарники Хмурого, испугавшись вида крови, ослабили хватку и переглянулись. Их босс не мог отдышаться, он смотрел на лоскутки кожи на лице у наглого нарушителя пацанского кодекса Флора и думал, что как только придет в себя, загонит перо ему куда-нибудь в брюхо.
-Эд – начал Бивень. – Эд, может ну его нах***р?
-Серьезно, чувак. Ты располосовал черномазому харю. – Подхватил Фрэнк, смотря на согнувшегося пополам, но все еще сжимающего опасную бритву своего босса. – Продадим его Толстозадому Эрни лучше, черт, будет чем поживиться. Куплю Сьюз какою-нибудь х***ю, типа конфет. Как думаешь, Бивень, она даст мне за коробку шоколадных конфет?
-Конечно даст, мужик. – Сказал Бивень, усмехнувшись и с ужасом глядя на истекающего кровью Хе. – Только давайте быстрее унесем его отсюда. Он отрубается. Я не хочу сесть за убийство ср***го черномазого.
-Окей, ребята. – Сказал Хмурый, убирая бритву и выпрямляясь. – Надеюсь, старина Эрни будет продавать эту черномазую жопу всяким пи***ам. В ряду портовых шлюшек пополнение. – И троица загоготала.
Фрэнк схватил Хе за плечи, а Джо за ноги. Хмурый шел впереди, указывая остальным дорогу. Темными склизкими переулками и грязными улочками они добрались до черного входа борделя Толстозадого Эрни.
Толстозадый Эрни в это время развлекался с двумя своими любимыми девочками – Эшли и Эдит – и велел никого впускать к себе, пока он не закончит. К несчастью для Хе, который, задержись владелец борделя хоть на полчаса, смог бы прийти в себя, Эрни хватило всего несколько минут. «Извини, Эдит. Закончим с тобой потом, ночью. Или завтра – сказал Эрни, закурив и потрепав Эдит за пухлую щечку – Сегодня был тяжелый день». Любимицы Эрни на это заявления лишь улыбнулись, скрывая свои аппетитные телеса розовыми халатиками – они любили своего босса. Хотя Толстозадый Эрни и был самым крупным дельцом и быстром стрелком во всем Флоре, он снабжал их деньгами и наркотиками. Выпроводив девочек, Эрни позволил впустить к себе Хмурого и компанию.
В апартаменты Эрни вошел Хмурый. За ним с телом Хе вошли следом Джо и Бивень.
-Что это за х***я, Эд? – обратился Эрни к Хмурому.
-Мы нашли этого п***ра на портовой улице, за свалкой, Большой Эд. – Усмехнулся Хмурый, сунув руки в карманы куртки.
-Да, он торговал своей толстой задницей. – Подхватил Бивень.
-Заткнись, Бивень. Да, пе***ла торговал своей черной жопой. – Бросил Эд. – Эрни, куда его положить?
-Куда-нибудь, только не на ковер, умоляю. – Толстозадый Эрни затянулся. Бивень и Джо с характерным стуком положили Хе на пол. – Какого х***а у него с лицом, Эд? – Эрни оторвал свой толстый зад от стула, пытаясь получше разглядеть рану на лице индейца. - И зачем вы его ко мне притащили? Похоронное бюро в Верхнем Городе.
Хмурый подошел к столу Эрни, оперся руками об его поверхность и посмотрел на хозяина борделя.
-Большой Эд, этот черный п***р случайно проехался лицом по моей бритве. Ты знаешь, что мы предпочитаем девочек. А я знаю, что в твоем бордели встречаются люди, знаешь, со странностями. – Эд растянулся в улыбке. – В прошлую пятницу Слепой Генри поимел у тебя на втором этаже свинью. А пару месяцев назад турист с юга заказывал себе шестилетнего мальчика. У тебя же нашелся шестилетний мальчик, Большой Эрни?
Эрни побагровел. Он затушил сигарету, вдавил её в пепельницу и взглянул на Хмурого, приподнимаясь.
-Как ты со мной разговариваешь? Ты приходишь ко мне со своими парнями, притаскиваешь сюда черномазого подранка и что ты делаешь, ты угрожаешь мне?
-Черт, Эрни я просто…
-Я не договорил! – Массивный кулак ударился об стол. – Что ты хочешь сказать мне, Эд? Это у тебя проблемы с законом, черт возьми, а не у меня. Шестилетние б***ь мальчики! Слепой Генри, трахающий свинью на втором этаже! Черт! Эд, какого х***а тебе нужно?
-Мы только хотели предложить тебе черномазого п***ра. Днём он, знаешь, моет полы. А вечером ублажает клиентов со странностями. Все две сотни монет, Большой Эрни.
-Майкрофт! Майкрофт! – закричал Эрни. Джо передернуло от этого имени. Еще десять минут назад, когда он тащил тело Хе по закоулкам, Джо представлял, как покупает лучшие в городе конфете в кондитерской лавке и просит завернуть их в подарочную обертку. Он возьмет из шкафа брата, который сидит в тюрьме за изнасилование, его костюм, купленный ему адвокатом, наденет свои лучшие туфли и носки и даже помоет шею с мылом. Джо представлял, как Малютка Сью удивится подарку, как тут же обхватит его мытую с мылом шею уличного бродяги своими мозолистыми рабочими руками, а вечером он уже сможет залезть к ней в трусики, как вдруг приятное видение оборвалось.
-Съ***ваем, Джо! – Бивень с перекошенным лицом тянул его за собой. Эд еще пытался о чем-то договориться с Эрни, но Майкрофт – лысый одноглазый начальник охраны со своими людьми уже выкручивали ему руки.
-Большой Эрни, извини, черт, мужик! – вопил Эд. Он зашелся криком, когда его правая рука хрустнула в районе локтя. Двое охранников бросились за товарищами Хмурого. Майкрофт схватил Эда за горло и приподнял на несколько сантиметров над землей, когда Бивень и Джо уже выбежали через черный ход. Парень покраснел и начал задыхаться.
-Эд? ЭД? – хохотал Эрни. – Теперь ты б***ь видишь шестилетних мальчиков в моем борделе? Или может быть ты видишь, как старина Генри е***т огромную свиноматку и мацает её за свиные обвисшие сиськи? Расскажи мне, Эд, е***ь тебя в рот, что ты там еще видишь забавного?
Эд потерял сознание. Эрни велел вынести тело через черный ход и оставить где-нибудь в подворотне. К одиннадцати часам вечера вернулись охранники – Бивень и Эд укрылись где-то в доках – их поймать не удалось. Двумя часами ранее Эрни велел вызвать врача. Мистер Стик по кличке Деревянный явился как раз тогда, когда Хе пришел в себя. Индеец потерял много крови и даже не думал сопротивляться. Мистер Стик, седой и старый, ужасно тощий, действительно похожий на выструганную из дерева фигурку, дал ему местный наркоз и зашил рваную рану на щеке. Он сказал, что парень, в общем, совершенно здоров, только слишком истощен и обезвожен. Эрни поблагодарил доктора, и заплатил ему за визит. Он не представлял, что ему делать с ничего непонимающим больным индейцем и потому отправил письмо своему школьному другу – господину Фон Гумбольдту, который занимался содержанием сиротского дома где-то в горах, прямо в своём фамильном имении. Решив ухаживать первое время за Хе, Эрни весь как будто повеселел. Ночью, пытаясь доставить удовольствие Эдит, хрипя и задыхаясь рухнув после этого в постель, Эрни признался, что всегда хотел иметь такого сына, как Хе. «Это не потому, что он чернокожий. В наших краях все ужасно злые. Например, Эд и его компания. Скорее всего они решили просто повеселиться с бедным парнем, которого везли на продажу куда-нибудь на север, а тот сбежал. Люди сегодня очень злые, Эдит, моя лапочка».
Хе замолчал. Опустошив вторую бутылку виски, он посмотрел на Джо. Часа на площади пробили четыре утра.
-Что было дальше, индеец? – Джо забивал трубку табаком-самосадом.
-Меня вылечили и продали на городской площади с торгов. – Бармен раскуривал трубку.
-Билли, съ***би как отсюда! – крикнул вдруг Джо, оставив наконец в покое свою сухую тряпку.
Билли Ширс, который на четвереньках выползал из туалета, с интересом посмотрел на Джо. Джо взял любимую свинцовую трубу и вышел из-за стойки. Билли, понимая проспиртованным мозгом, что дела его плохи, попытался подняться, но рухнул на пол. Поднял свиньчьи глазки и посмотрел на начищенные кожаные сапоги, оказавшиеся в опасной близости от лица.
-Билли, старина. – Трубка перекочевала из одного уголка рта в другой. – Если ты еще раз заблюешь здесь пол, я отобью тебе почки. Ты меня понял?
Билли икнул. Пробормотал что-то в знак согласия.
-Проспись, друг. Уползай отсюда. – Джо легонько пнул Ширса по заднице и вернулся за стойку. Его мучила одышка. Он посмотрел на смуглое лицо со шрамом, и спросил:
-На чем мы остановились?
-У нас, конечно, целая вечность. – Сказал Хе. – Но совсем скоро я отойду в мир иной. И у меня не слишком много времени. Не так давно я решал спор о наследстве, на западном побережье. Да, я адвокат. – Индеец улыбнулся на удивление в глазах бармена. – И мне рассказали про клуб одиноких сердец. С тех пор, как он спас меня в тех джунглях, моё сердце слишком одиноко. Слишком. Я хотел бросить всё и поехать к вам, но когда я узнал, что клубом заправляет Сержант Пеппер… – Хе рассмеялся. – Я решил застрелить его. – На стойку лег револьвер сорок пятого калибра.
-Застрелить Пеппера? – Джо расхохотался. Хе получил новую порцию слюней. – Старик и мухи никогда не обидел. И он спас тебе жизнь, черт побери!
-И обрек меня на вечные муки одиночества. Без родных, близких и любящих людей. Теперь он в морской пучине, погиб, как настоящий моряк. И ты говоришь, что он страдал?
-Страдал. – Джо выдыхает дым носом. – Не то слово. Старик грустил. Сильно. – Слов не нашлось. В руке снова сухая тряпка.
-Я простил его. – Индеец поднялся, взял со стойки револьвер. – Я могу снять комнату, Джо?
-Сейчас глянем. – Сказал бармен.
Он вооружился тяжелой клиентской книгой. У Джо отличная память, и он знает, что есть три свободных комнатки – кишащие клопами вонючие дыры. Но старый индеец ничего не знал о негласном правиле не селить цветных.
-Старина, Хе, мне жаль. Свободных мест нет.
-Что ж, может, продашь мне сигарет?
Джо отсчитывал деньги, пока индеец закуривал.
-Поблизости есть мотели? – спросил Хе.
-Прямо через дорогу. Когда у меня не хватает места наверху, девочки уводят клиентов туда. Только, Хе, ты классный парень… человек, но город наш – далекая провинция.
-На что ты намекаешь? – Индеец стряхнул пепел.
-Здесь не жалуют цветных.
-Я заметил. – Хе рассмеялся. – Здесь все слишком напряглись. Особенно три больших парня с киями в руках.
-Они у меня вместо охраны. Свинцовой трубы бывает маловато. – Джо улыбнулся. Он хотел, что индеец ушел из бара и больше никогда здесь не появлялся со своими *******ьскими историями.
-Переночую. Где-нибудь. – Сказал Хемингуэй. Выходя, он не обернулся.
Выйдя из бара и потянув носом бодрящий воздух забродившей ночи позднего августа, Хе закурил вторую сигарету. Он полез во внутренний карман, закинул в рот пару белых таблеток от кашля. Неизвестная болезнь разъедала его легкие. Таблетки полностью подавляли кашель. «Это может не очень хорошо, но можно не беспокоиться, что как-нибудь выплюнешь легкие на асфальт» - сказал доктор, выписав индейцу лекарства. «Все болезни от сердца» - ответил Хе. Он выдохнул дым через нос. Пошел вперед, насколько можно было разглядеть дорогу, и вдруг споткнулся обо что-то мягкое. Билли Ширс застонал. Хе поднял его с земли, прислонил к каменной стене и начал бить его по щекам ладонью.
-Друг, Билли, - повторял Хе. – Где здесь можно переночевать?
Ширс икал. Хе заметил, что куртка его была заблевана. Наконец, взгляд Билли стал ясным. Он поднялся, шатаясь, махнул рукой – «за мной». Хе отправился следом.
Шли грязными переулками, среди покосившихся, наспех сколоченных трущоб. То и дело Хе наступал в помои, а Ширс умудрился несколько раз упасть в нечистоты. Индейцу приходилось поднимать его и приводить в чувства.
Пришли в какой-то дом, в настоящую коммунальную квартиру, на третьем этаже. Ширс стучался в дубовую дверь, оттуда кричали, что сейчас спустят его с лестнице. Наконец, дверь отворилась и наружу высунулась злая седая женщина, в мягких тапках и ночнушке. Он обругала Билли, сказав, что в долг больше не даст, что он должен её уже три сотни, а проценты капают. Скоро она попросит сына, чтобы тот переломал Билли ноги и тот больше не мог подниматься на третий этаж. Билли что-то сказал, очень тихо, но это произвело впечатление на хозяйку. Она вдруг заметила индейца в пальто, с сигаретой, дымящейся зубах.
-Мишель! Мишель! – заорала старуха.
Билли сконфузился, поджал хвост и собрался бежать вниз по лестнице, но Хе остановил его.
-Мисс, мне нужно переночевать только ночь. Есть деньги. Я адвокат и…
Но слушать его никто не стал.
-Где это видано, чтобы черномазые вели дела? – сказал детина лет тридцати, видимо, это был Мишель. Он прошел в дверь бочком, пригнув голову – настолько он был крупным и высоким. –Билли, сукин сын, какую грязь ты к нам притащил. – Сообщил Мишель скулящему Ширсу, отвешивая тому пинка. Бедняга взвизгнул.
-Сэр, будьте вежливы с моим другом. – Сказал Хе. Мишель повернулся к нему небритым лицом, оценивающе глядя на шрам, пролегающий через смуглое лицо.
-Я тебя закопаю, черное дерево. – Мишель направился к индейцу.
Хе извлек из кармана свой «Магнум», прицелился от пояса.
-Мы уходим. Вернись к маме, Мишель, если не хочешь, чтобы по тебе справляли поминки, а мои коллеги оспаривали твоё завещание.
Мишель остановился. Он смотрел на револьвер, видел палец старого индейца на курке, старого и спокойного индейца.
-Проваливай. – Наконец, сказал он. И вернулся к своей любимой маме, перед этим самоутвердившись и хлопнув дверью.
Ширс пытался благодарить Хе, но тот не слушал. Он спустился вниз, принял таблетки от кашля, закурил и пошел, не разбирая дороги. В голове всплывали старые видения – призраки былой жизни. «Всё, что имеет человек, это горсть воспоминаний. Маленькая горсть эмоциональных событий, приправленная тоской по прошлому, которая умещается в ладонях стариков».
Вот его продают на торгах. Толстозадый Эрни посмеивается, подсчитывая выручку. Купил его мистер Гумбольдт – во всех смыслах этого слова прогрессивный джентльмен. Они живут в его загородном имении. Хе учится писать и читать, часами просиживает в роскошном зале библиотеки. Часто с мистером Гумбольдтом они выезжают на охоту. Хе стреляет из ружья. В школе для сирот, учрежденной мистером Гумбольдтом, Хемингуэй преподает общественные и гуманитарные науки. Оканчивает университет. Хе вспоминает, как рассказывает отцу (он не помнит, когда впервые начал звать Гумбольдта отцом) о том, что уходит на войну. Хе убивал белых и цветных. Он помнит вкус водки из походных фляжек, помнит своего первого покойника – белый мальчишка, совсем молодой. Хе прострелил ему живот и тот еще долго стонал в воронке разорвавшейся бомбы. Хе спустился к нему, подполз поближе и когда тот солдат потянулся за револьвером, индеец перерезал ему горло. От уха до уха. Помнит, как нож впивался в плоть, а Хе всё вспоминал ту шпану, которая наградила его шрамом. Как возвращался с войны, совсем не помнит. Они пили целых три дня – с теми несколькими счастливчиками из взвода, которые отслужили свой трехгодичный контракт. Заблеванная форма, проданные на станциях ордена и медали. Виски, ром. Прокуренный смех шлюх в придорожных кабаках. Помнит запах гроссбухов в кабинете своей первой адвокатской конторы, туберкулез отца и дождливый день на кладбище. Помнит первое выигранное дело о наследстве – дальние родственники решили оспорить завещание отца, по которому все своё имущество он завещал приемному сыны – Хе. Когда ему перевалило за сорок – инвестиции и банковский вклад, а также акции трех частных пивоварен, стали приносить хороший доход. Постепенно Хе отходил от юридических дел – брался только за самые запутанные и интересные, за символическую плату. Однажды, как и сегодня, в другом таком же маленьком и ночном городе его обуяла ужасная тоска по дому. Наутро, он начал писать письма. Старым друзьям, соратникам. Выпускникам сиротской школы отца, товарищам по университету. Никогда и никому Хе не рассказывал историю своей жизни и вот, за глинтвейном, у камина, наконец рассказал, кто он и откуда он родом. Хе вспомнил отца, брата и дочь Бери – вождя племени Мху. Снаряжали экспедицию. Все делали сами, отправляясь в рискованное и далекое путешествие – подбирали команду, закупали провиант. Близкий друг, бакалавр Морской Академии, согласился повести корабль в затерянные воды. Сто пятьдесят дней экспедиция держала путь, ориентируясь по восходу Луны. Уставшие и бородатые, откупорившие бочку рома на берегу родины Хе, члены команды расположились в прибрежной полосе. Хе, капитан и его товарищи, переночевав, продолжили путь вглубь джунглей. Чистая долина смердела до самых звезд. Всюду представали перед путешественниками следы большого пожарища, Река, ранее большая и половодная, обмельчала, заилела. Старые и знакомые места было не узнать – джунгли превратились в смердящие топи. Стоянка племени Кахе оказалась на прежнем месте. Лишь груды костей в истлевших одеждах, сгоревшие вигвамы. Хе плакал. Потом – путешествие назад. Еще ром на борту, крики и веселье, веселье людей, которые повидали мир со всеми его печалями и горестями и возвращались сообщить всему свету, что скоро настанет конец. Хе обнимал своих друзей и кричал: «Время великих открытий еще не прошло, мы все с вами отважные мореплаватели четырех континентов, здесь так много всего, что мы еще исследуем. Когда-нибудь мы рванемся ввысь, ввысь, к самым звездам. Долой от мертвых и смердящих «чистых долин», от пересохших речушек и вязких топей. К самым звездам».
Теперь он здесь. На площади города, затерянного где-то на побережье. В грязном расистком городке, где тебя не пустят переночевать, потому что цветом не вышел. Хе хохотнул. «Магнум» приятно отягощал карман и он решил уже было ворваться в чей-нибудь дом и начать размахивать револьвером, но просто закурил у двери роскошного особняка. «Может быть, только бедные люди не любят нас» - подумал он, а после постучал в дверь.
Сула не могла уснуть. Как только она закрывала глаза, дрожь проходила по её стареющему телу, та смертельно пугалась и открывала глаза. Она по привычке приходила в дом Сержанта Пеппера, также готовила завтрак, варила кофе, поддерживала чистоту в доме. Особое внимание уделялось камину. Сула помнила, как Пеппер любил греть свои леденеющие кости в кресле, поэтому уже два раза со смерти Сержанта вызывала трубочиста. Когда, наконец, она уснула в своей комнате для прислуги, в дверь постучали. Сула знала, что вот-вот случится что-то хорошее. «Вернулся» - подумала старая мексиканка и, натянув тапки, в одной ночнушке и с подсвечником в руках спустилась вниз. Стучали неуверенно, всё тише и тише. Сула побежала. Она распахнула дверь – и увидела его.
-Хе… - только и сказала она. – Хе, сын Матессы и брат Каратата.
-Вильда, дочь Бэри.
Повисла неловкая пауза. Нужно было столько всего рассказать. Никто не знал, с чего нужно начинать. Вильда-Сула пригласила Хе - стареющего адвоката - внутрь и усадила его у камина. Она всё расскажет. Про кровавую племенную войну, про Большое Пожарище и Великую Лихорадку. Расскажет, как ей удалось выжить и попасть на континент. Расскажет, что Сержант Пеппер, которому она прислуживала столько лет – очень хороший человек. И что мэр пытается выселить её из дома – ведь Пеппер не составил завещания. Она ему всё расскажет, когда придет время.
Хе думал о своём. Думал, как Вильда изменилась за эти годы и о том, что совсем скоро для него сколотят свежий и красивый гроб. Он пил черный кофе без сахара огромными глотками, курил, наблюдая за тем, как огонь облизывает поленья, и держал своей смуглой рукой еще одну смуглую руку.
Через месяц сыграли свадьбу. Молодоженов никто не поздравил. И никто не видел, как за ними ночью приплыл корабль. Бакалавр Морской Академии – суровый и усатый капитан - осмотрел наш городок в подзорную трубу, снял корабль с якоря и отчалил от наших берегов навсегда.