Инженер по гражданской обороне и технике безопасности спрятал в папку инструкцию, снял очки и уставился на двух женщин, сидящих перед его столом:
- Ну, вот что, милые дамы, я вас знаю и поэтому предупреждаю, как только увидите на территории «элемент» не внушающий доверия, разворачивайтесь и бегите в противоположном направлении. Никаких задержаний! Пырнут ножом, охнуть не успеете, а мне тюряга. Ясно?!
- Ясно, то ясно, вот только откуда вы нас так хорошо знаете?
- Да, уж знаю - машбюро всему институту известно, палец в рот не клади. Правдолюбки!
Евгения Суворова и Елена Пчелина одни из первых в институте лишились работы. Машбюро прикрыли. Высокое начальство сочло, что после разделения на акционерные общества, нет нужды управлению содержать общие отделы – друзья друзьями, а табачок врозь, как на «диком западе» - каждый платит за себя. Приятельницы, надеясь на возобновление привычного хода вещей, решили перекантоваться на вахте, которую, под горячую руку перестройки сначала разогнали, а теперь набирали заново из сокращённых работников отделов, в основном женщин.
- А что дальше то делать, когда убежим? – сквозь смех поинтересовалась Пчелина.
- Хороший вопрос – оживился инструктирующий:
- До каптёрки добегаете и вызываете милицию, а сами ни-ни с ворами связываться, без вас разберутся. Когда ваша смена? – поведя на женщин воловьим глазом и медово улыбнувшись, поинтересовался гэошник.
- Первого февраля.
- Ну, ни пуха, ни пера. Не место красит человека, а человек место. На таких охранниц приятно и посмотреть. Навещу, как-нибудь к вечерочку.
Работа на вахте оказалось не пыльной - сиди себе, да поглядывай на снующих туда-сюда сотрудников. Сотрудники же, сначала безмерно и неловко удивлялись, обнаружив за стеклом каптёрки вместо зловредных старух, лица довольно молодых и приятных женщин, почти всем хорошо известных. Но психология советского служащего менялась также быстро, как быстро испарялась, приобретённая за годы социалистического прошлого привычка к социальным гарантиям. Вскоре многие начали завидовать, сумевшим пристроиться, на неплохо оплачиваемую работу, не побоявшимся не престижного названия, товаркам. Примерно через неделю все девять оставшихся мест в охране, были заняты сокращенными женщинами – ИТР и служащими.
Прошло три месяца. Девятого мая Евгения Суворова неторопливо вышла из метро. Времени до восьми утра ещё было достаточно и она решила пройти три остановки до института пешком. Несмотря на праздник, народ на улицу не стремился, только кое-где мелькали прохожие. На некоторых домах висели новые, непривычные трёхцветные флаги.
Сима Куппершмидт, рафинированная дама, сокращённая из патентно-информационного отдела, поджидала её в дверях. Упакованная до краёв сумка стояла на панели. Сима жила со старенькими родителями и снабжала их продуктами.
- Ну, как смена? – поинтересовалась Женя.
- Без происшествий, в журнале всё отмечено. В проекте свет оставили на пятом этаже – праздновали вчера, по пьяни, наверное, забыли выключить, а так, вроде, всё тихо. Замки на корпусах целы.
Сима подняла с мостовой тяжёлую поклажу:
- Да, вот ещё что – начальница флаг новый сшила, вон над головой висит. Приказано следить, чтобы не украли, а то денег на материал больше не дадут.
Моргнув Жене ярко-синими веками и, изобразив губами воздушный поцелуй, Сима бегом засеменила на автобус. Из каптёрки послышалась трель телефонного звонка. Женя помахала Симе рукой, зашла в проходную и сняла трубку. Звонила начальница вахты, бывший инженер-электронщик, Мария Кольцова:
- Привет, Женька! Пришла уже, флаг на месте?
- Болтается родной, кому он нужен?
- Не скажи, подруга! Ленки нет ещё?
- Да, ты же знаешь, что ей легче повеситься, чем вовремя на работу придти.
- Ладно, бди! На сегодня, вроде, заявок на сверхурочную не было, не утомишься. Я позвоню часа в три.
Положив трубку на аппарат и, отметив в журнале начало смены, Женя достала планшет с бумагой и карандаши, вынесла стул на улицу, поставила возле запертых изнутри ворот и оценивающим взглядом осмотрела шикарный куст жасмина, с распустившимися три дня назад листочками. На фоне старинного административного корпуса он выглядел очень живописно.
Рисовала она долго. Около двенадцати громко постучали в запертую входную дверь. Через стекло смотрело виноватое лицо Лены Пчелиной.
- Прости, Жень! Опять полночи Пчелин спать не давал – на телефоне висит, как привязанный, бизнесмен хренов.
- Не журись, нет никого – всё спокойно.
Лена улыбнулась и достала пачку импортных сигарет. Закурили.
- Майский день, именины сердца! – с наслаждением затягиваясь «Феминой», проворковала Женя.
- За что Пчелина я тебя люблю, так это за щедрость души. Нектар! Райская амброзия! Флаг то новый видела, демократка?
- Какой флаг?
- Какой! Новый, трёхцветный. Приказано сторожить, чтобы не упёрли.
Лена вышла на улицу и осмотрела, плещущееся на майском ветерке шёлковое бело-сине-красное полотнище.
- Красота!!!
- Поживём увидим – саркастически хмыкнула Женя.
- Завянь, - взъерилась Пчелина. Уж, хуже не будет, чем при твоих любимых коммуняках.
- Не плюй в колодец, пригодится воды напиться, - миролюбиво произнесла Женя. Она была старше на девять лет и новые жизненные ориентиры принимала тяжело.
- Давай лучше чайку попьём, пойду водички принесу.
Взяв литровую банку, она отправилась в туалет. Лена достала косметичку и принялась наводить марафет.
Около четырёх снова позвонила начальница:
- Что поделывает моя доблестная королевская стража? Водку не пьёте? – разухабистым голосом прокричала она в ухо Суворовой. Женя рассмеялась.
- О чём это вы? – поинтересовалась Пчелина.
- Да, спрашивает, не празднуем ли уже…
Лена вырвала трубку:
- Чем издеваться, лучше бы бутылку принесла…
Разговор грозил затянуться минут на сорок. Кольцова с Пчелиной знали друг друга очень давно и были закадычными подругами.
Женя вышла из каптёрки в проходную и через стеклянные двухстворчатые двери оглядела уличное пространство за территорией института. Почти напротив парадной, припаркованная к тротуару, стояла переливающаяся серебром легковая, импортная машина – час назад её не было. По противоположной стороне медленно шла компания подростков. Из магнитофона выплёскивался лязг и скрежет «металлической» музыки. Узрев флаг, реющий на стене института, молодёжь остановилась и заорала «Ура!». В это время из окна третьего этажа жилого дома вылетела пустая бутылка и с треском разбилась на мостовой рядом с ними. Один из отроков подобрал с газона камень и с воплем - «Совки недоделанные» закинул в одно из открытых окон.
Женя вернулась в каптёрку, открыла наугад свежий номер «Шанса» и прочитала: «Мужчина 48-167-80 без вредных привычек, желает познакомиться с женщиной, имеющую самую большую грудь в Петербурге и место для встреч».
- «Скворцово-Степаново» какое-то.
- Что ты там бормочешь? – переспросила Елена.
- Дурдом говорю, а не страна.
- Открыла Америку – расхохоталась Пчелина.
Скоротав время до вечера в разговорах о государственных и личных проблемах, разругавшиеся и помирившиеся, попив ещё раз чаю, Суворова и Пчелина около девяти часов вечера, прихватив с собой железный лом, отправились осматривать охраняемую территорию.
Было уже довольно темно. Женщины подходили поочерёдно к дверям корпусов и освещали карманным фонариком замки. За ними следом шествовал большой, лоснящийся кот, прозванный за тёмно-бурый окрас «Черномырдиным». Непонятно откуда доносилась соловьиная трель.
- Тишь да гладь, божья благодать! – умиротворённо пропела Женя.
- Под ноги смотри, сейчас будет тебе «гладь», мордой о ступеньки, - хватая спотыкнувшуюся Женю за рукав ватника, проворчала Елена:
- Надо возвращаться, неизвестно что в проходной происходит, целый час с тобой по территории бродим.
Всё было спокойно. Ярко освещённая проходная торчала, как бельмо в глазу на тёмной, засыпающей улице. Начальство требовало, чтобы свет не выключался всю ночь. По мнению «высоколобых», бодрствующая охрана поселит в душах злоумышленников страх и трепет и они не полезут на территорию института воровать материальные ценности. Но вся округа знала, что ночами институт охраняют две ничем не вооружённые женщины, которые «собственного хвоста» боятся.
Шёл первый час ночи. Евгения с Еленой мирно сидели на топчане и жаловались друг другу на жизнь. У той и у другой отношения с мужьями не ладились, как, впрочем, почти у всех. Неожиданно со стороны улицы, в парадную стеклянную дверь оглушительно забарабанили кулаками. Пчелина резко встав, выглянула из каптёрки. Копна длинных белокурых волос рассыпалась по плечам.
- Жэнщына! – услышала Женя удивлённый мужской возглас с кавказским акцентом.
Выйдя в проходную, наткнулась взглядом на мужика с вытаращенными чёрными глазами, который через стекло остолбенело рассматривал Елену.
- Что вам нужно? Вы ломитесь на государственный объект, - суровым тоном процедила она сквозь зубы, для устрашения нарушителя спокойствия.
Мужик очнулся. Послышалась отборная матерная ругань.
- У меня колёса с машины сняли, отвечать будэшь! Открывай!
И он, ухватившись за ручку и упёршись короткой жирной ногой в стекло, стал рвать дверь, что было мочи.
- Во-первых не ругайтесь. Не стыдно перед женщинами? - попыталась урезонить разбушевавшегося «грузина» Женя. Но он не дал ей закончить.
- Жэнщыны по ночам дома спят, а не болтаются нэизвэстно гдэ. А вы б…., а не жэнщыны!
У Жени перехватило дыхание.
- Ах, ты скотина, да я тебя сейчас, как жука колорадского на лом насажу! И ты тут патлами своими не тряси, - набросилась она на растерянно мельтешащую по проходной Елену. Вызывай милицию!
Пчелина бросилась к телефону. «Грузин» продолжал буянить, пытаясь разбить кулаком стекло. Напирая на русскую традицию «баб-сторожих», извергал на головы охранниц водопад оскорблений.
Милицейская машина подкатила минут через десять. «Грузин» отошёл от двери, пожал руки двум молоденьким милиционерам и о чём-то тихо стал с ними объясняться. Суворова и Пчелина молча смотрели через дверь на эту идиллию. Женя не выдержала, повернула «собачку» замка и вышла на тротуар перед проходной.
- Гражданин приносит вам свои извинения, - подходя к ней, поведал милиционер.
- Так вы что, его не заберёте? – в изумлении спросила Егения.
- Не вижу оснований.
Женя не нашлась, что на это ответить. Стражи порядка, тем временем, сели в милицейскую машину и уехали. Женя вбежала в проходную и судорожно скинула язычок запора. «Грузин» опять подошёл к двери.
- Открывай, давай мырыться… Иди сюда, красавица, - похотливо улыбаясь, обратился он к Пчелиной.
Вторая серия издевательств продолжалась на лирической ноте до трёх часов утра. Наконец, «грузин» утомился желанием поближе познакомиться с Еленой и отправился восвояси.
Вымотанные до предела подруги закурили.
- Давай дёрнем с устатку, я наливочку домашнюю заныкала, - предложила Пчелина.
- Святое дело, - поддержала Суворова.
Выпили, спазматическое напряжение немного ослабло.
- Ложись поспи, а я посторожу. Дай бог сегодня больше ничего не случится, - глядя на почерневшую лицом Евгению, предложила Лена.
- Спасибо! Только ты, в случае чего, буди без жалости.
Женя легла на короткий, продавленный топчан и тут же провалилась во вздрагивающую чёрными блестками пропасть.
Проснулась она от холода и онемения всех четырёх конечностей. Пчелина сидела на стуле и печально смотрела на её пробуждение.
- Который час? – хриплым спросонья голосом спросила Евгения.
- Около шести.
- Ничего себе - два часа проспала! А ты чего такая смурная? – заподозрив неладное, насторожилась Суворова.
- Женечка, я и не спала вовсе, на секунду только глаза прикрыла и даже слышала какую-то возню на улице, а ты так всхрапывала сладко, ведь первый раз за всё время ночью заснула…
- Да, что случилось-то, говори, не томи?
- Флаг украли!!!
Молчали минуты три.
- Машка головы оторвёт и надбавки лишат, а уж про выговор и говорить нечего, - обмозговывая последствия случившегося, утверждающе произнесла Женя.
- Да, уж, - безысходным тонким голосом согласилась Лена. – Машка три раза этот чёртов флаг перешивала, первый раз с красного цвета начала, второй с синего и только на третий, как полагается – с белого.
- Ну, теперь разбуди, скажет какой цвет за каким идёт, - хмыкнула Евгения.
- Про упыря ночного писать? – доставая журнал вахты, оглянулась на Елену.
- Пиши, пиши, да поподробнее, может зачтётся…
- Зачтётся, зачтётся на том свете угольками, - описывая происшествие на охраняемом объекте за сутки, угрюмо съязвила Женя.
Подкрасив осунувшиеся после суточного бодрствования лица, они, почти не разговаривая, дождались сменщиц.
Выговор им не объявили и зарплату не снизили.
Через полгода, когда Евгения Суворова работала уже референтом генерального директора одного из АО родного института, при оформлении отпуска, она обнаружила в трудовой книжке запись: «За проявленную бдительность, при охране государственного объекта, объявляется благодарность».
Она очень смеялась!