Никому не пожелаю испытать на себе, что такое морская болезнь! Я-то не пожелаю, но многим людям, особенно тем, кто впервые выходит в море, приходится испытать эту муку!
Лёгкая морская болезнь может случиться даже если долго качаться на качелях, ехать на автомобильном или железнодорожном транспорте, лететь на самолёте или плыть на чём-то по воде.
Сначала от лёгкого покачивания может быть даже удовольствие, а потом, если долго качает, у многих может появиться сначала лёгкое головокружение, потом - тошнота с приступами рвоты. Это означает, что качка сделала своё злое дело - человек заболел морской болезнью.
Качели же - это развлечение, хочешь, качайся, а не хочешь, никто и не заставляет! Другое дело, когда это надо, надо куда-то ехать, лететь или плыть на чём-то по воде. В таких случаях, если человеку и плохо, но он знает, что через какие-то часы и даже сутки мучение закончится, это ещё и терпимо. Совсем же иная ситуация и состояние, когда человек, подверженный морской болезнью, идёт в море на длительное время, когда он моряк или участник длительной морской экспедиции.
Пишу об этом потому, что знаю, испытал подобное на себе. И, хотя с тех пор минуло более полусотни лет и в голове о тех годах всё больше белых пятен, но тот свой первый рейс я запомнил на всю жизнь! Тогда, в конце августа 1956-го года я - несовершеннолетний юноша в возрасте 17 лет был зачислен учеником машиниста с окладом в 280 рублей на буксирный пароход Мурманского Морского Рыбного порта "Прончищев". Моим непосредственным начальником был старший механик Черепанов Михаил Николаевич - очень спокойный и добрый, хорошо знающий своё дело человек, лет около шестидесяти.
Прончищев должен был идти на Шпицберген, чтобы оттуда прибуксировать баржу с каменным углём на Угольную базу города Мурманска. Это не близко, в одну только сторону около 2000 километров, или по-морскому - около 1100 миль. При скорости Прончищева в 12 узлов ( узел - 1 миля в час ) идти только в одну сторону около четырёх суток!
И вот, в полдень мы отправились. Пока шли по Кольскому заливу всё для меня было вполне благополучно. Я стоял на палубе и любовался красотами Заполярья, живописными сопками на берегах пролива, поросшими в основном мелкими соснами да берёзовыми кустиками, которые очень красочно отражались в водной глади пролива.
Светило солнышко,ветра почти не было и вокруг - тишина, лишь глухой шум от работающей паровой машины да лёгкое бурление воды от гребного винта,а на воде и в воздухе великое множество чаек с их пронзительным криком.
Около 16 часов Прончищев вышел из залива в Баренцево море, появилась лёгкая качка, а лишь только миновали остров Кильдин, началось такое, что и вспоминать страшно! Волны становились всё выше и выше, всё круче и круче. У меня появилась тошнота. Я, крепко держась за поручни, спустился в свою каюту. Пол в каюте, резко наклоняясь в разные стороны, то резко поднимался вверх, то летел вниз. Тошнота всё усиливалась, хорошо что гальюн с унитазом были поблизости, так-как вскоре последовали и длительные приступы рвоты! Рвота всё усиливалась, сначала тем, что было в желудке, а потом - почти ничем, сладковатогорьким и зеленоватым на цвет. Потом мне сказали, что это была желчь!
Теперь я хорошо понимаю состояние тех людей во время морской качки, когда в начале её боятся умереть, а при её разгаре зачастую уже хотят умереть! И не единичны случаи, когда люди, чтобы избавить себя от длительной муки, сами выбрасывались за борт в море. Не случайно, во время сильной качки опытные моряки присматривают за новичками!
И я тогда в тяжелейшем состоянии, можно сказать, не вышел, а выполз на палубу.
Ветра почти не было, но, как мне потом объяснили, в Баренцевом море накануне был изрядный шторм, а эта качка - лишь отголоски того шторма, так называемая мёртвая зыбь, самое страшное для страдающих морской болезнью.
Ко мне подошёл один пожилой матрос. Видя моё состояние, он дал мне пожевать ржаной сухарик, принёс стакан клюквенного компота и посоветовал, когда тело почувствует холодок, уйти в каюту и постараться уснуть.
С 18-00 по распорядку должен быть ужин, а с 0-00 до 8-00 моя трудовая вахта.
Не помню, удалось ли мне тогда хотя бы немножко вздремнуть, но помню - ужинать я тогда не пошёл, даже только одни мысли о еде вызывали дополнительные симптомы рвоты.
В таком состоянии я и прибыл в машинное отделение на вахту, где, в отличие от каюты, было очень жарко и пахло машинным маслом, что ещё больше усиливало тошноту. Михаил Николаевич, видя моё состояние, не стал меня как-то жалеть, а велел взять ведро с водой, ветошь и очищать от морской соли, которая появилась от испарившейся морской воды, залетевшей через вентиляционные окна ( капы ) на цилиндры паровой машины. Было жарко, соль счищалась с большим трудом, а силы были на исходе. Однако, время пошло, как будто быстрее, в работе и качка оказалась менее заметной. Наверное, механик - старый морской волк знал, чем помочь мне от морской болезни.
Мне кажется, что та вахта длилась целую вечность. В 9-00 - завтрак, но и завтракать я не мог, лишь пожевал тех же сухариков и выпил стакан компота.
Было даже страшно подумать, как я выдержу этот рейс! Но, к моему счастью, выдержал и даже значительно легче, чем опасался. Хотя и задул значительный ветерок, но качка стала не такой противной: вверх - вниз, вверх - вниз, а с наклонами и не такой монотонной. Да и организм, вероятнее всего, стал приспосабливаться к условиям качки.
На обратном пути меня почти не тошнило, а рвоты не было совсем. Я становился настоящим моряком!
Со временем я узнал, что при абсолютном безветрии и волнении, когда вся водная поверхность гладкая и ровная, как зеркало - это ноль баллов, это штиль. А когда скорость ветра превышает 32 метра в секунду, то это уже шторм в 12 баллов - это ураган.
При такой силе ветра на суше с корнем выворачиваются деревья, сносятся крыши домов, даже составы поездов сбрасываются с рельсов! А, если такое в море - это ещё опаснее! Судно может разбить о скалы, перевернуть или выбросить на берег, разломать в щепки.
12 баллов лично мне испытать на себе не пришлось, а в одинадцатибальном шторме, когда скорость ветра до 30 метров в секунду, а высота волн за 10 метров, побывать пришлось!
Даже страшно смотреть! Шквалы ветра чуть ли не ураганной силы настолько будоражат водную поверхность, что кажется, будто это какое-то гигантское кипение всей поверхности до самого горизонта. Волны налетают одна на другую, вода бурлит и пенится, ветер со свистом заворачивает вершины волн, срывает их гребни и холодным и солёным душем несёт по воздуху. Белые пенистые барашки несутся по воде, подгоняемые ветром, а с неба может ещё и потоками литься дождь! И вокруг
вода колышется крутыми морщинистыми холмами. Судно же , особенно если оно небольших размеров, повторяет этакую болтанку. Оно то стремительно взлетает вверх, то падает, при этом, как будто, теряется опора под ногами. Наклоны палубы достигают 45 градусов. При таких условиях почти невозможно устоять на ногах, ни за что не державшись!
А на палубу - лучше ни ногой! Ведь запросто может смыть за борт набежавшей крутой волной. Но, а если для какого-то дела надо, следует крепко привязаться к чему- нибудь.
И всё-всё на судне должно быть надёжно закреплено и знать своё место: корабельный инвентарь, кухонная утварь, мебель, личные вещи, постели. Представьте - на камбузе не закреплён котёл с горячими щами или по палубе катается в разные стороны незакреплённая бочка?! Любая оплошность может стать причиной большой беды.
Но всё-равно, некоторые из моряков настолько влюбляются в эту грозную стихию, что даже при коротком пребывании на суше просто сохнут от тоски по морю!
Однако, это исключение. В большинстве же своём море требует от человека таких физических затрат, что большинству подобное даже не под силу. Не даром говорят: " Море слабых не любит!" И это чистая правда!
К исходу первого месяца работы мои брюки на коленках уже совсем прохудились, тёплой одежды у меня не было никакой, а к октябрю в тот год в Мурманске было довольно холодно, поэтому в город практически я и не выходил. Проживал я в двухместной каюте с кочегаром Лякиным Александром, которому было около 30 лет и который был весьма опытным работником, но уж больно увлекавшимся водочкой!
В первые месяцы своей работы в море я очень страдал морской болезнью, но уже через каких-то три-четыре месяца к качке я совершенно привык, полностью научился управлять паровой машиной. Плохо было лишь то, что из-за отсутствия подходящей одежды мне приходилось всё время находиться на судне. В начале марта 1957-го года у меня была такая неприятность, что и не знал, что делать и как дальше жить!
Я попрежднему в городе во время стоянки в порту не появлялся, сидел затворником на судне, копил деньжата, чтобы хоть как-то приодеться. И вот, выдана зарплата за февраль месяц, я свою отложил храниться до апреля месяца, чтобы к своему совершеннолетию , наконец-то купить себе обновы, приодеться и выйти из своего заточения.
Александр Лякин, как всегда после получек, пришёл из города около полуночи, изрядно выпивши. Проснувшись, он стал искать свою зарплату, но не нашёл её. После этого он объявил в воровстве меня, мол хорошо помнит, куда положил свои деньги, что в каюте кроме меня никого не было, что он лично видел, как я считал много денег, что его деньги мог украсть только я. Он брал меня за грудки, несколько раз ударил и заявил капитану, что я - вор! Я оправдывался, клялся, что не виновен, даже плакал. Капитан ко мне никаких мер не принял, но, скорее всего, сомнения о
моей честности у него остались. И как же я после всего этого мог себя чувствовоть?!
Думаю, что Лякин нашёл свои деньги, потому что через три дня он извинялся передо мной за свою грубость и даже хотел подарить мне свои брюки, которые мне очень бы пригодились, но я их от своего обидчика не взял. Постепенно обида прошла, так-как с того случая Лякин относился ко мне весьма уважительно и, в конце-концов он уговорил меня принять в подарок от него не только брюки, но и пиджак. На свои заработанные я купил себе тёплую куртку и ботинки. Прошло моё нищенское положение, я стал прогуливаться по Мурманску. Механик относился ко мне очень хорошо, учил меня управлять паровой машиной, знакомил с работой в качестве кочегара, выполнять ремонтные и наладочные работы со вспомогательными механизмами.
Первого мая 1957-го года мне исполнилось 18 лет, я стал совершеннолетним, с этого времени имел право работать в качестве штатного работника. В середине мая меня назначили работать кочегаром твёрдого топлива на аварийно-спасательный буксир Мурманского Морского Тралового флота "Мурманрыба". По сравнению с Прончищевым Мурманрыба имела более современную паровую машину, два паровых котла,
обладала более высокими ходовыми и тяговыми качествами.
Но и здесь меня преследовали не просто неудачи, а настоящие беды. Качки я уже особо не боялся, рейсы же стали более далёкими. На сей раз Мурманрыба полным ходом шла к острову Белый,который расположен в Карском море в Ямало-Ненецком национальном округе. Это подальше, чем Новая Земля, неподалеку от северной оконечности полуострова Ямал. Место это считалось весьма заманчивым для рыбаков: сельдь, треска, морской окунь, а нередко и камбала и даже палтус были здесь объектом промысла. Плохо то, что многие траулеры изрядно изношены, требуют ремонта, поэтому частые их аварии прибавляют работы спасателям. И на сей раз, только что пришли в Мурманск, тут же снова поступила команда срочно идти на помощь терпящим бедствие.
И было бы всё нормально, но на сей раз Мурманрыба не успела пополнить запасы продовольствия: хлеб, овощи и мясо были на исходе, а рейс к острову Белый туда и обратно около недели. Когда мы подошли к траулеру и взяли его на буксир, на берег острова была отправлена шлюпка, чтобы насобирать чаячьих яиц, у крупных чаек они даже крупнее куриных. Я тоже был среди тех сборщиков. Мы довольно быстро набрали этих яиц два ведра, когда чайки сидели на своих гнёздах, прошёл небольшой снежок, который забелил землю,а, когда чайки слетели , эти гнёзда отчётливо чернели на белой поверхности. Чайки с криком носились над нашими головами, но мы делали своё чёрное дело. А, когда мы уже отошли от берега, снова крик чаек привлёк наше внимание. Присмотревшись, мы увидели двух песцов, которые доедали не собранные нами яйца, браконьерство продолжали песцы!
Утром, когда уже собирались возвращаться со взятым на буксир траулером, к нашему борту пришвартовалось какое-то местное пожарное судно. В это время вся наша вахта: два кочегара - я и Фёдоров Анатолий, машинист - Шестериков Михаил и вахтенный матрос собирались голодными ложиться спать, но тут Шестериков увидел на пожарном ящике пришвартовавшего пожарного судна буханку белого хлеба и масло, он сказал Фёдорову Толе, что не грех будет, если голодные люди немножко подкрепятся! Толя быстренько заскочил туда , где лежали хлеб с маслом, передал всё это мне и мы все вместе - вся ночная смена быстренько перекусили и улеглись спать.
К обеду Шестерикова вызвал к себе капитан, которому доложил кок, что из каптёрки украден последний кусок мяса, предназначенный для приготовления супа, что он видел ночью у этой каптёрки именно его. За Михаилом и раньше водились грешки. Он был очень плотного телосложения, а кушать мог свободно за троих. Михаил долго отпирался, а потом сказал, что украсть могли и я с Фёдоровым, что это именно мы спёрли хлеб и масло у пожарников. А до этого капитану и оттуда доложили, что кто-то из наших украл хлеб с маслом, на что тогда капитан особого внимания не обратил. На сей раз он немедленно вызвал к себе меня и Фёдорова и строго приказал выкладывать всю правду! И мы признались о том, что хлеб с маслом взяли мы, обещали впредь никогда подобное не повторять, а в краже мяса клятвенно заверяли о своей непричасности!
Может быть, от руководства флота поступило такое распоряжение,а, вполне возможно, что и сами капитаны договорились, но со спасаемого траулера нам на обратный путь были переданы необходимые продукты.
Михаила по приходу в Мурманск списали на берег, так как вина его в воровстве мяса была полностью доказана, но и я с Фёдоровым получили урок на всю жизнь!
А время шло, наступили жаркие летние дни. Работа кочегаром на корабле, особенно во время сильной качки, требует от человека неимоверной затраты сил. Надо специальным гребком выгрести с колосников образовавшийся шлак, залить его водой, выбросить его в специальный, предназначенный для этого, бункер. А, если не совсем опытный кочегар или сильная качка, то вместе со шлаком прямо себе под ноги выгребается какая-то часть и горящего угля. Жара такая, что пот ощущается не только на теле, но даже в горле! Чтобы немного охладиться, мы становились под специальные раструбы, выходящие из котельной на палубу и которые можно было развернуть навстречу ветру.
Вероятно, что после такого обветривания, я заболел ангиной, температура тела поднялась до 40 градусов, а в море подмены нет и я с такой температурой вышел на свою вахту! И после чистки топки сердце моё не выдержало:сначала появилось ощущение, что не хватает воздуха, потом - какая-то теснота в груди, а потом - потемнение в глазах и обморок! Я, как в той песне: "Раскинулось море широко", упал без сознания около топки.
На Мурманрыбе вывешен сигнал: "Больной на борту" и меня передали на идущий в порт рыболовный сейнер. Глубокой ночью меня доставили в больницу.
Когда утром я проснулся, то ,ещё не открыв глаза, услышал такие слова наклонившего ко мне врача: "Такой молоденький и такой сбой сердца!" Как тут не пасть духом?!
Спасибо Якову Сергеевичу, узнав о моей беде, он тут же посетил меня в больнице и сказал мне:" Что это ты , такой молодой, и так повесил свой нос, улыбнись, всё будет хорошо!" На эти слова я спросил его: "А как мне жить дальше?" Он тут же спросил и сам ответил на свой же вопрос: "А ты зачем сюда приехал, поступать в Мореходку? Так вот - и поступай, готовься, через месяц экзамены! Я спросил: "А как же с медкомиссией, на что он сказал, что её вместо меня пройдёт Роберт, а к вступительным экзаменам готовься сам, и, главное - не отчаивайся и не падай духом!
На следующий же день в палату мне доставили все необходимые учебники,а лечащий врач - Попова Фаина Матвеевна уделяла мне максимальное внимание, мне ставили внутривенные капельницы, приглашались врачи другого профиля. Вскоре посторонние шумы в моём сердце якобы исчезли, состояние улучшилось, меня выписали из больницы.
Я подал документы на поступление в Мурманское Высшее Мореходное училище на судомеханический факультет. До сих пор не знаю, звонил ли Яков Сергеевич кому-то из руководства училища обо мне, но почему-то при сдаче вступительных экзаменов мне доставались такие лёгкие билеты, задавались такие лёгкие вопросы, что я почти всегда отвечал сразу, даже не готовившись. Помню до сих пор ту задачку по математике: "В керосине плавает тело, погружаясь на 0,75 своего объёма, найти удельный вес тела". Я сразу же, не беря в руки ручку и бумагу, ответил, что удельный вес тела - 0,6 г/см.куб. Короче говоря, на сей раз со своими отличными оценками по всем предметам я был зачислен на первый курс судомеханического факультета.
На радостях зашёл в гости к Якову Сергеевичу. На сей раз и Ирина Николаевна была ко мне очень внимательна, все поздравляли меня с поступлением в училище, интересовались моим здоровьем, был накрыт чуть ли не праздничный стол. после обильного застолья Роберт играл на аккордеоне и мы все вместе пели песни. В тот же день отослал большое письмо домой
Жизнь стала налаживаться. Помимо учёбы записался в спортивные секции: спортивной гимнастики и лыжную - старался укреплять своё сердце.После окончания второго третьего и четвёртого курсов во время производственных практик хорошо познакомился с трудом и жизнью рыбаков, которые не идут даже ни в какое сравнение с трудом и жизнью на берегу! Это не просто труд - это трудовой подвиг! Однако, перед самой защитой дипломного проекта врач училища - Большаков Григорий Иванович рекомендовал мне избрать в жизни сухопутную профессию.
Закончил училище я с высоким баллом, поэтому при распределении на работу был одним из первых. И я выбрал для себя местом работы город Северодвинск, завод "Звёздочка". Таким образом я и не стал моряком. Проработав 33 года на разных инженерных должностях, вышел на пенсию и вместе со своей женой переехал на постоянное местожительства в город Санкт-Петербург.