Ты бежишь по широкой ленте маленького, крохотного фильма, выделенного временем для перекрёстков судеб. Судеб без днища. С тянущимися кинолентами, пропитанные веками, потом от странствий, от содроганий на пересечениях.
Ты не успеваешь смотреть под ноги, на светофоры, в глаза. Не успеваешь коснуться влажной коры деревьев, разливающегося утра, пронизывающего ветра.
Ты бежишь, бежишь.
И каждой невидимой ниточкой клетки: своей души, своего тела, своей жизни проникаешь туда, куда тебя не звали: в чужое тело, в чужую душу, в чужую жизнь.
И становишься аккордом на миг. И разрастаешься до соцветия, до матрицы, до дыры. И разлетевшись, уносишь с собой все киноленты из бездонных судеб.
И вновь бежишь. Возможно, уже по другой широкой ленте того же или другого фильма. И не понимаешь, откуда ты знаешь влагу деревьев, звон ветра и обволакивающее утро в глазах напротив.
И кто-то перебирает нарезки одного большого фильма. И опускает в бездонный сосуд. До нового щелчка хлопушки.