— Энди! говорят, что холод играет в русской литературе немалую роль. Русские писатели обожают воспевать красоту заснеженных просторов.
— Джей, окружающий нас мир фальшив процентов на восемьдесят. Что уж тогда говорить про литературу, которая является отражением этого мира, не всегда верным. Одежда становится мокрой от растаявшего в тепле снега, автомобиль плохо заводится, на дорогах скользко, того и гляди навернёшься. Я не отношусь к неизлечимо обманутым русскими зимними прелестями.
Потом через паузу Энди с грустью добавляет:
— Невозможно понять, где настоящий я – там, в заснеженной Москве или в последние годы здесь, в Малинди. Печально то, что никогда не узнаешь, каким в действительности был твой выбор – верным или ошибочным, ведь невыбранное потеряно навсегда.
Я молчу. Мне тоже бывает грустно, когда понимаю, что потеряла кучу путей в жизни.
Потом мы идём обедать, миссис Мона приготовила нам няма чома. Насытившись мясом, Энди вытаскивает из холодильника бутыль пальмового вина, наливает мне полстакана, а бутыль забирает с собой в кабинет. Пью свои полстакана, смотрю в окно – под ветром верхушки пальм кружатся в зажигательном танце, наверняка во время прилива зелёно-пенные волны заливают берег. Я немного размышляю над будущим, затем иду на второй этаж к Энди. Нежно обнимаю его за шею, подлизываюсь и говорю:
— Милый! мы уже столько времени живём на берегу океана и ни разу не съездили на остров Ламу. Там старый город сохранился куда лучше, чем здесь в Малинди или в Момбасе.
— Зачем нам смотреть какие-то древности, — возражает Энди, — в чём смысл?
— Иногда бывает смысл, который не имеет смысла, — говорю. — Поблизости от Ламу затонули корабли китайского морехода Чжэн-Хэ – того самого, который потребовал у жителей Малинди изловить жирафа для китайского императора. Так вот, спасшиеся китайские моряки обосновались на острове, взяли в жёны местных женщин. В Ламу у многих сегодняшних горожан есть предки китайцы. Это подтвердило ДНК-тестирование, — объясняю для убедительности.
— Ну и… почему надо ехать в Ламу? — упорствует Энди.
— Город основали в тринадцатом веке, всемирное наследие, охраняется Юнеско, — выпаливаю я. — Самый старый город в восточной Африке. А ещё Ламу был мировым центром slave trade. Сейчас это лучший курорт на всём побережье Кении. Ну, не считая Малинди, — спохватываюсь я.
— Так-то оно так, да трошечки не так… — начинает нести околесицу Энди.
— Be swift to hear me, slow to speak! — ору ему бессознательно in English. — Locals in Lamu use a donkey for transport. There are some three thousands donkeys on the island. In addition, you will be among them, — хихикаю я. Потом для убедительности перехожу на русский:
— Как твоя мистресс я хочу показать тебе место, где торговали рабами. Считай, что поездка в Ламу – это мой каприз. Понял? — угрожающе вопрошаю и строго, не мигая, глазею на мужа.
Мы делаем события, а они делают нас. Оставляем маленькую Натали на попечение миссис Моны. В Ламу мы едем на машине, плыть по океану слишком долго. А для авто двести километров сущая ерунда, особенно для сумасшедших местных водил.
В архипелаге Ламу несколько островов, самые крупные из них Pate, Manda, Lamu. Иногда про них говорят: hot, dusty islands of coconut groves and unemployed fishermen near the dangerous waters of the Somali pirates. Мы с Энди сомалийских пиратов в Ламу не видали, а сам остров оказался неплохим местечком и даже туристической Меккой. В старом городе нас встречает огромная белоснежная арка, по верху которой надпись: “Welcome to Lamu, a UNESCO world Heritage city”. Считается, что Lamu is one of the few places that have been unchanged over centuries. The Lamu fort is majestic in its build and architecture. Форт в Ламу построен оманскими арабами в девятнадцатом веке; сегодня здесь библиотека, а при англичанах была тюрьма. Некоторым другим постройкам в старом городе уже семьсот лет, улочки там настолько узкие, что передвигаться можно лишь пешком или на осликах. Ощущение такое, словно ты перенёсся в Средневековье – Lamu history at it’s best.
В Ламу, как тут чаще всего бывает, сухо и жарко. Хорошо, что сейчас не начало года, когда стоит сорокаградусная жара. Набережная Ламу – это как Бродвей, местного разлива. Но спиртное здесь разливают не в каждом ресторанчике, чувствуется близость арабского мира; потому я и не люблю арабов, хи-хи. Набережная олицетворяет the spirit of Lamu. The people walk on foot or use donkeys as transport. А ещё в Ламу много кошек. Тут они полудикие, собираются в стаи и живут в районе набережной и морского порта. Забавно наблюдать, как перед началом прилива кошки рассаживаются цепочкой вдоль пирса и ждут, уставившись в океан. Когда рыбаки сходят на берег, то отдают им мелких рыбёшек и даже головы крупных рыб. Кошки с достоинством утаскивают добычу в сторону и вдали от людей с жадностью поедают. В Ламу кошки ведут себя как симба.
В Ламу намного спокойней, чем в больших кенийских городах. После посещения сонного старого города и бойкой набережной мы направляемся в Шелу, это пара миль вдоль берега. Здесь классные пляжи с белоснежным песком, прозрачной чистой водой. Тут есть даже верблюды, и можно покататься на осликах. Местные очень трепетно относятся к ослам – своему главному транспорту. Автомобилей на острове нет, но подчас можно увидеть миууши, мчащегося на мотоцикле или велосипеде. Мзунгу на мотоцикле нам не попадался, белые тут – туристы.
However, we can’t sleep on the beach standing as a horse. Ещё в Малинди для ночёвки я забронировала номер в “Peponi Hotel”, which is at the Shela beach. Идём в отель, заселяемся. За ужином в гостиничном ресторане мы с Энди поедаем the honey chilli chicken и добавляем к птице сухое вино. Wine selection is good here. Однако после долгих прогулок по жаре я не насытилась цыплёнком. Говорю об этом Энди, он заказывает the crab claws и ещё одну бутылку вина в номер. Потом мы, не торопясь, поглощаем яства и холодное красное сухое в тишине своего номера. Спрашиваю у Энди, не тоскует ли он по заснеженной Москве?
— Лично для меня, — говорит он, — ни заснеженная Москва, ни солнечная, ни летняя не совместима с путинским режимом, как не совместим он с правдой. При Путине Россия превратилась в страну, не пригодную для счастливой жизни.
— Энди, давай не будем портить себе вечер. Забудь полоумного русского царя! его не станет, он же глубокий старик.
— С ним скоро не станет России! — рычит Энди.
— Ну, милый, ты сам говорил, что каждый народ заслуживает того правителя, какого имеет. Значит, они такие – сегодняшние русские, живущие в России. Чёрт с ними, мы же смылись из их дома хи-хи и не вернёмся туда никогда, правильно?
— Never say never again, — напоминает он.
— Всё же я думаю, что московскую квартиру давно пора продать. Пока царёвы слуги её не отобрали. За «квартирные» деньги в Момбасе можно купить приличную яхту. Ты ведь мечтал о плавании на Сокотру. Или уже передумал?
— Джей, я ведь не Васко из рода Гама. Кто будет управлять твоей яхтой?
— Сама научусь… — злобно ворчу в ответ.
— Джей, время не властно над тобой: ты как была слабоумной обезьяной, так ей и остаёшься. Давно известно, что самки обезьян не в силах подружиться с океаном.
— Ага… скажи ещё, что слоны офигенно плавают, — огрызаюсь я, — слоны, глупый тембо, даже не умеют прыгать.
Встаю из-за стола, с бокалом вина в руке подхожу к окну, смотрю на спокойный сегодня океан. Он, словно старое доброе вино, лениво вздрагивает в огромной чаше из берегов. Допиваю красное сухое из своего бокала, после вина с наслаждением плюхаюсь в мягкое кресло. Полминуты размышляю. Я знаю, что life is best for those who make love. Говорю Энди, чтоб разделся и голый подошёл ко мне. Он мешкает.
— I said you to undress! Completely! Now!.. be quick!
Делает, подходит ко мне.
— Honey, руки за спину! — командую.
Левой рукой беру в ладошку его balls, нежно беру. Не мигая, смотрю Энди в глаза.
— Так… сейчас, чтоб быстро у меня кончил, — приказываю, — не то выпорю ремнём твою толстую попу. Понял, тембо? — хихикаю я, вспомнив “A Ladies’ Guide to Caning”. Впрочем, сегодня я не собираюсь наказывать своего тембо. Хватаю правой рукой его член и принимаюсь за handjobs.
…Закат на острове Ламу был яростный и таинственный. И сразу наступила ночь – звёздная, глубокая. Вокруг нас лежал мир застывших навсегда древностей. Иногда у меня возникает шальная мысль: зачем люди пытаются узнать своё прошлое? Ведь умершее нельзя возродить. А вспоминая плохое, мы страдаем; когда вспоминаем хорошее, то сожалеем об утраченном. Неужто память дана человеку как наказание?!
Copyright © 2018 by Andrei E.Gusev