Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного. Где нет простоты, там одна пустота.
Преподобный А. Оптинский
С Оксаной я не была знакома близко, хотя многие в институте такое знакомство водили. Помню, часто, ранними субботними утрами, когда институт ещё спал, как и близлежащие дома, осторожно поднимаясь по лестнице и проходя мимо второго этажа, я слышала резкий, но добрый голос хранительницы нашей столовой – Оксаны, миловидной женщины средних лет.
Не знаю, сколькими годами прилежного столового обихода обязан ей институт – но по всему видно: работает она здесь очень давно. Точнее, работала. Ни с того ни с сего Оксану уволили. В последний день своего здесь пребывания она была печальна и молчалива, совсем не похожа на себя прежнюю.
А прежний облик её занимателен… Добротного телосложения, достаточно высокая, с зычным голосом и пёстрым говором, Оксана представляла собой особый институтский, человеческий характер. Её тёмные волосы, торопливо и аккуратно собранные и спрятанные под чепец, придавали ей особую украинскую выразительность. Да, возможно, корни этой женщины именно там, в южных, украинских, а может, краснодарских волостях нашей земли. Даже имя украинское – Оксана. Во всяком случае, веяло от неё особой яркостью, томностью тех мест. Белый форменный костюм, неброские аккуратные ноготки… Всегда скромно одетая, слегка подчёркивающая косметикой естественную красоту, она держалась традиционно правильно: ни с кем не заигрывала, не бранилась; вела себя так, как подобает работнику образовательного, культурного, да и вообще всякого учреждения и не учреждения. Не было этих поганых вульгарных декольте, этих вычурно подведённых глаз с ресницами-опахалами, часто свойственных работницам пищевого обслуживания… Девушек опошляют, думая, что так они соберут больше чаевых, вызовут больший аппетит и, к сожаленью, не всегда только съестной. На деле у чистого человека это вызывает лишь тошноту и отвращение. Благо, в вузах пока ещё до такого не дошли, иначе всё. От Оксаны веяло чистотой…
В ней не было так всем знакомой поварской пампушности, она излучала, даже в своей поспешности и некоторой грузности, притягательную женственность, статность и достоинство.
В Оксане сильно было семейное начало: частые разговоры по телефону с мамой по любому поводу, с подружками - простая лепота…
Её жизнерадостность, задор и какая-то внутренняя, ни от чего не зависящая простота заряжали наш день, как теперь говорят.. Я лишь однажды видела её унывающей. Да, поразительно, но именно простым от природы людям, в который раз убеждаюсь, ведомо такое же простое, непреходящее внутреннее счастье.
По праздникам она полюбовно украшала столовую всевозможными милыми, незатейливыми атрибутами: ёлочками, игрушками, гирляндами… Всегда на наших обеденных столах мостились укромные, приветливые вазочки с искусственными цветами, играла музыка…
В Оксане не было этакой брезгливости и поверхностности, свойственной тем, кого всё раздражает в их работе, кто остаётся на ней до лучших времён... Оксана же, чувствовалось, была на своём месте.
В один из дней, когда шла утренняя пара, а в столовой было пусто, я улучила момент и заняла местечко с очень удобным обзором, в то время как сама была достаточно неприметна. Играла какая-то грустная, лирическая композиция… Оксана копошилась у себя за прилавком, о чём-то весело тараторила по телефону, мастерской прикидкой оглядывала свои владения: всё ли на месте, в порядке, всего ли достаёт… Я машинально и заворожённо наблюдала за ней, дивилась её расторопности, уверенности, умелой хваткости: всё у неё получалось, как у лучших домохранительниц, – бережно и точно… Не помню, почему мне так запомнился тот момент изо всей канители столовских будней… Но какая-то особенная теплота и родство, неспешность, примирение со всем и вся витали тогда в воздухе.
Что-то медитативное звучало в союзе буфетных говоров и посудного шума… Ловлю себя сейчас на мысли, что не особо вслушивалась в то, о чём и как говорила Оксана… Нравился почему-то громкий, отрывистый резонанс её голоса на фоне этой столовской атмосферы… Голоса, который при всей своей гулкости и угловатости внушал доверие и успокоение. В её присутствии всегда было чувство, подобное тому, какое испытывают дети, когда мама находится в близком обозрении, - чувство безопасности, умиротворения и внутреннего довольства. Это вопрос ауры человека, его внутренней наполненности – такому не учат, такое обретают в себе большим духовным трудом и самоотречением; она над этим не корпела - у неё это было врождённое. Важна не столько её речь, произносимые слова и их нехитрые сплетения, сколько сама энергия её слов, то состояние, в которое она ими вовлекала, внутреннее, а не внешнее в ней.
И тем не менее живо вспоминаются её частые уменьшительно-ласкательные словечки, всякие смешные приговорки, имена, которые она изменяла, шутя, у многих близких знакомых: «Лерчик», «Анфисик», «хорошая моя», «зая», «умничка», «бедняжки», «рыбки»… «Нехай там стоит! А то принеси!» - браво взывала она на всю столовую к какому-нибудь замешкавшемуся грузчику или завхозу. «Алёна! Перезвони мне обязательно!» - кричала подружке в трубку. «Обязательно подогрей, хорошо?!» - заботилась о полусонном, голодном студенте, подавая ему тарелку с обедом. И обязательность эта её, казалось, жила во всём.
Почти мурлыча, радушно смеясь, она встречала преподавателей: «Здравствуйте-здравствуйте, Татьяна Константиновна! Я вот Вам тут супчик оставила…», и обе обменивались самыми добрыми словами. «А как Ваше здоровье, Павел Александрович? Что нового?» - и победоносно стиралась грань меж нею и именитым профессором. «Надежда Николаевна! Давно Вас не было…» - восклицала она преподавательнице, только-только возникшей в двери. Предвосхищала пристрастия и любезно описывала слёту всё своё сегодняшнее меню, а после раздачи обеда непременно желала всем и каждому своё бессменное и громкое: «Приятного аппетита!».
Невольно улыбка растекалась по лицу от такого её обхождения… Человек делал это не за деньги, не по регламенту – по велению своей простой, но большой души. Этим, наверное, она покоряла всех. Оксана старалась перенять манеру общения собеседника, тонко чувствовала его: с близкими смеялась, шутила, была раскована, словоохотлива и весьма откровенна: могла поделиться своей симпатией к чему-нибудь, рассказать, что было на душе, задать сокровенный вопрос, вглядевшись в глаза и примолвив примерно следующее: «Щас я к тебе выйду, поболтаем… Всё мне расскажешь», и тогда вкруг неё расстилался ореол таинственности. С малознакомыми – оказывалась подчёркнуто деловитой, уважительной, дистантной. Приветливой, между тем, была ко всем.
Да, её заметно сковывала формальность и излишняя интеллигентность общения. Мне же они ближе задушевной разговорчивости в последнее время: обычное дело для не услышанной современностью души. Людям, подобным Оксане, к слову, хорошо в любом времени: они очень компанейские, податливые и неконфликтные, легко приспосабливаются к любому окружению. Возможно, именно это заворожило меня, но не сроднило с ней.
Сначала абрикосовый, а позже приятный беж стен, чистые салфетки-скатёрочки, аккуратно расставленные столики, всегда подобранный мусор… Оксана, так нужно уметь заботиться о людях… Этому не учат, это трудно перенять, такое дарит природа. Хозяйская женская сноровка, бытовая ловкость и приятца… Непредвзятость и сочувствие… Как меня всегда восхищали такие женщины… Да, она делала то, к чему женская суть предназначена самим мирозданием, но как мало сейчас таких хозяюшек от Бога… Простых, добродушных в обращении и умелых в обиходе… Всё у них получается так спонтанно: ни на чём таком не концентрируются, талмуды по домоводству не читают, а всё умеют, во всём подобном филигранно прекрасны. А главное, творят быт с неподдельной любовью. И предметы любят их в ответ. Наверное, то пленительное бунинское «лёгкое дыхание» звучало и в Оксане, в её особенном сообщении с хозяйством.
Она держала в своих женских руках всю нашу столовую, весь второй этаж и всё близлежащее окружение… Была и поваром, и продавщицей, и уборщицей в своей вотчине. Всё пело, варилось, шумело, жило и упорядочивалось под её руками…
Я всегда ощущала её мужественный характер. Когда-то застала её горько плачущей… Мы ведь не общались близко, и я не нашлась, что спросить, сказать, чтобы её утешить. Рядом с ней сидела какая-то её знакомая, они что-то взволнованно обсуждали. Оксана жаловалась на что-то в сердцах, сильно укоряла кого-то или обстоятельства… Поодаль сидел мальчик лет семи, вероятно, её сын: по-хозяйски она говорила с ним… Может, у неё несчастье дома, думалось мне… Было жаль её от всего сердца.
А ещё помню забавный случай. Как-то зимой, с трудом преодолевая сугробную кашу перед институтом, я, запыханная, бежала на экзамен. Почти у порога вуза мне встретилась Оксана с тем же мальчиком. Но тогда, по вине зрения своего, вместо неё мне привиделась моя одногруппница, и я достаточно оживлённо, почти панибратски поздоровалась с ней… Потом, пройдя ещё шагов пять, со смятением поняла, что это была Оксана… А она откликнулась столь же живо и радостно, хотя мы с ней никогда не знакомились, как это обычно положено. Вероятно, она просто вспомнила меня – одну из захожих в столовую институток – и ответила как родной.
Чем мы обязаны таким людям? Только лишь тем, что они хорошо подавали нам еду и прислуживали? Нам, таким сильно умным, невозмутимым, деликатным порой до оскомины и не к месту, выглаженным до кончиков ногтей… Мы часто отступаемся от правды, когда её нужно выказывать. Оксана так не умела, и в этом было её очарование, её тайна, её свобода и победа.
Она живёт с большой волей, не стеснительно крадучись, как большинство из нас, называя это высшей пробы тактом, - на деле попросту труся, сторонясь всего.
Женщина, которая знала в этой столовой каждый уголок… Кому ты помешала, милая, безобидная Оксана, кому не пришлась ко двору?
А, вероятно, тем, кто бежит всего душевного. Бежит, как чёрт от ладана, ведь душу не измеришь, не оцифруешь. Не предугадаешь… Мало ли… Что там этой душе вздумается… В мире электронного концлагеря даже такие люди оказываются задавленными. Не из-за идейности своей опасной, которую, большей частью, не думают и не изрекают, а именно своей неуёмной, стихийной энергией души.
Она совершенно неосознанно, без высшей цели, по добродушию своему будила её и в других, и низкий ей поклон.
Да, часто такие люди не шибко разбираются в культуре, могут даже не иметь образования, но природная, почти дикая, прекрасная сила из нутра их завораживает и пленяет; эту загадку хочется постичь и перенять.
Сколько раз в жизни я встречала людей, от которых должен наступить восторг, настолько они умны, маститы, сведущи во всём, но вот эта непонятная, явно ощутимая планка между нами не позволяла слиться с ними энергиями, заговорить на одном языке. Вот эта преувеличенная заносчивость, излишнее петляние ума… Не слышно было души, не чувствовался дух… Хотя вот она наша хитрость: сами прячемся, а от людей хотим душевного расположения и открытости. А когда встречаешь подобных Оксане, оказываешься неимоверно счастливым, ведь её не мучают такие метания, и она дарит нас сердечностью просто так, не задумываясь.
Обслуживающий персонал должен быть таким: не вышколенным, с белыми воротничками, но душевным, вежливым, только тогда приятно будет не иметь долгов в деканате, захаживать поболтать и отобедать в столовую, подарить невзначай конфеты или цветы… Простые и душевные люди формируют атмосферу общества, поддерживают его на плаву.
Как нужны, как жизненно необходимы нам сейчас люди заботящиеся… Такой особый вид людей, которые уже почти вымерли. Которые не разглагольствуют по углам и трибунам, но мерно, честно и усердно творят своё дело, обуючивают наше пространство.
Европейская формальность убьёт нас однажды, убьёт самое в нас дорогое: дух и душу… Слежка, электронизация, чипизация и прочее вредительство, расщепляющее всё живое и человечное, разумное и простое, – одно из самых больших предательств власть имущих ко всей нашей жизни, стране, прошлому и Богу.
Я не могу назвать Оксану своим человеком, нет. Если быть честной, мне всё же не хватает порой в этих живых и простых людях некоторого интеллигентного лоска, мудро-разумного, философского напыления… Какой-то пленительной тонкокожести, глубины, тишины, загадки… Но Оксана оставила только добрые впечатления, а значит, - хороший, светлый человек.
Очень надеюсь, что она осядет теперь в каком-нибудь тёплом и тихом местечке и доработает свой молодой ещё век с тем же трудолюбием и задором, и уже другие люди узнают обаяние её. Оксана заслужила это.
А мы будем вспоминать наших закулисных работников не реже, а, может, и чаще многих преподавателей. Я не знала её фамилии. Но если уж и говорят везде и всюду о ком-то, равняются на кого-то, то пусть равняются и научаются говорить об этих простых людях, неприметных, подземельных, маленьких героях нашего времени, героях человеческого духа, души и чистоты.
2018 г.