Ангелы за трапезой

Денис Налитов
Святочный ужин был назначен на вторник, точнее, сначала на понедельник, дабы начать святки широко, с разгоном.  Но потом люди церковные намекнули, что де понедельник день особый.  В этот день совершается поминовение ангельских сил бесплотных и что не все из приглашенных могут быть на ужине, так как некоторые в этот день почти не вкушают пищи.  И ладно бы некоторые, а то ведь самое главное, что по понедельникам не вкушают ястия как раз те  из приглашенных, из-за которых и устраивался весь этот сыр-бор.  Поэтому, всех быстренько оповестили, что торжество переносится на вторник.

Цицилия Львовна немало потрудилась составляя и тщательно перепроверяя список приглащенных.  Тут надо было быть весьма осторожной.  Гостей выбирать тщательно, таких, которые не просто лишнего чего не сболтнули бы, а еще и имели бы хоть какое-нибудь даже самое малое представление о постах святых, молитовках келейных, патериках и типиконах.  Ну, или, хотя бы ничего вольтерьянского не загнули  за беседой.  Как, например, Аристарх Павлович, на прошлой масличной неделе, когда Валерьян Денисович спросил у него, какого он мнения об Апулее и Цицероне.  Конечно это сложный и философический вопрос, и Валерьян Денисович мог бы и не приставать к порядочным людям с подобными трагедиями, но зачем было так громко скандалить и говорить что тем, мол, наш обыватель и славен, что о чем бы разговор не зашел, он обязательно сведет его к еде.  А он, Аристарх Павлович, меж тем, личность, и его, как продукт долгого эволюционирования, оскорбляет это плотоядное мещанство.   Продукт этот, правда, уже хватил к моменту полемики пол –графинчика...Вот, кстати, как быть с водкой?  Предлагать или нет?  Вино, оно же по апостолу, веселит сердце.  Его же, как говориться, и монаси приемлют.  В принципе, несколько рюмочек для аппетиту вполне допустимо.  То есть, с одной стороны «беленькая» поспособствует беседе и созданию приятного, непринужденного общения, с другой - вдруг оскорбит?  Все-таки это люди особые, не подстать мирским...

После долгого раздумия, кусания пера и выпитого чая, список выглядел так:

От мещан:

Акилина Гавриловна Неволяева, вдова, женщина спокойного нрава, верующая, хорошая знакомая Барбарисовой Веры Дмитриевной – давней подруги хозяйки.  Сама Барбарисова с супругом.  Хорошо было бы мужчин совсем не звать, но Барбарисова одна не пойдет, да и хорошо ли будет, если замужняя женщина одна по вечеринкам разгуливает.  Что «они» скажут?  Ничего, Цицилия Львовна уговорит Веру Дмитриевну, как подружку, чтобы та мужу своему внушила молчать побольше, Цицилия Львовна специально перед ним щуку фаршированную поставит, дабы рот едой занят был.

Милиция Степановна Горючина, жена брандмейстера.  Ну, тут ничего не поделаешь – нужно будет звать одну: Петр Васильевич всегда навеселе ходит, и, хоть не вольтерьянец, но запросто такое сказать может, что лучше бы вольнодумцем был.
Тетка глухая из Вологды.  Соседка, и знакомая соседки, через которую Цицилия Львовна и сподобилась  благодати такой в своем доме.

От купечества:

Максим Егорыч Беспошлинный с супругой.  Люди степенные, из староверов.  Варвара Семеновна Рыночная, хотя и не из купечества, но торгует семечками и сливой.

От интеллегенции:

Доктор М.К.Мунштюк с женой (из немцев и все равно ничего не поймут, а солидности и веса обчеству прибавят) и племянник Цицилии Львовны – Митя Одуванчиков.  Мальчик хоть и из редакции, но очень скромный и вполне безобидный.

***
В назначенный день, гости собрались у Цицилии Львовны.  Она специально уведомила всех, чтоб пришли к пяти, хотя ужин должен был начаться в семь.  Сия мера предосторожности была принята дабы главным виновникам торжества не пришлось бы ждать неаккуратных гостей.  Приглашенные томились в гостиной, занимая друг друга последними новостями и сплетнями.  Аромат еды наполнял собой залу, заставляя желудки гостей ворчать от нетерпения и предвкушения пиршества.

Наконец, без четверти семь, дверной звонок возвестил об окончании томительного ожидания мелким дребезжанием.  Цицлия Львовна лично открыла дверь.  В дверях стояли две величественные дамы, сопровождаемые соседкой.

- Добро пожаловать!  Входите, входите! – гостеприимно посторонилась хозяйка, впуская, вместе с клубами морозного воздуха, дорогих гостей.

Две дамы степенно вошли внутрь вслед за прошмыгнувшей соседкой.

- Вот, кума, познакомься: это Варвара Николаевна, - указала соседка на даму повыше, - а это Вероника Николаевна, - соседка указала на даму пониже.

Одетые в длинные черные юбки и такие же черные платки, как-будто они были пошиты из одного материала и являлись частью какой-то особой униформы, дамы учтиво поклонились, блеснув постной бледноватостью лиц.  Варвара Николаевна и Вероника Николаевна были очень богомольными и очень благочестивыми дамами.  Оставленные за сложность и высокое устроение их характеров своими мужьями, эти две дамы посвятили свою жизнь насаждению благочестия и богобоязни среди людей хоть и крещенных, но далеких от воцерковления.  Все знакомые знали их набожность и их постнические замашки, и за это очень их уважали, а некоторые даже и побаивались.

Утомленные долгим ожиданием, гости, воспользовавшись тем, что Цицилия Львовна отвлеклась на встречу Варвары Николаевны и Вероники Николаевны и ослабила свой надзор над угощениями, уже пропустили по первой, а две дамы в черном все еще стояли в прихожей и благочестиво поджатыми губами шептали молитвы.  Наконец нашептавшись вдоволь и осенив себя крестным знамением, гостьи, словно две вороны, проследовали в столовую, и заняв отведенные им во главе стола места (одесную и ошуюю хозяйки) принялись укоризненно-осуждающе оглядывать гостей.  На приглашение хозяйки откушать праздничного гуся сухо отказались, объяснив это отказом от вкушения мясной пищи.  Наконец, перепробовав все не мясные блюда, остановились на семге и маринованных грибочках.

На несколько минут воцарилась та тишина, которая наступает в первые минуты званого ужина, когда из всех звуков, заполняющих стены гостеприимного дома наиболее слышится  постукивание вилок о тарелки и пыхтение челюстей.

- А вы где на Рождество были?  У нас, у Иова? – нарушила тишину хозяйка.

- Мы Рождество и Пасху в монастыре проводим, у о. Иоакима, - скорбно сказала Варвара Николаевна, - ездим туда помолиться в тишине и для Господа сердцем поработать.

-Не уж-то для это в монастырь ехать надо? – спросил супруг Барбарисовой.

Цицилия Львовна сделала страшные глаза сквозь любезную улыбку.

«Ты-то куда лезешь!  Тебя спросить забыли!  Щуку я тебе зачем фаршировала?  Не для того чтоб ты своими вопросами хозяйку позорил и добрым людям конфуз устраивал!»

Вероника Николаевна печально улыбнулась.

- Там молитва особая.  Сердце как на крыльях возносится...

А здесь? – не унимался захмелевший супруг Барбарисовой.


- А здесь...Здесь, - вздохнула Вероника Николаевна, - лишь суета и лицемерие.

- То есть как лицемерие? – удивился супруг Барбарисовой, - это мы здесь чтож, лицемерно молимся, или как-то не понастоящему?

«Эк его разбирает, - запереживала Цицилия Львовна, - надо бы графинчик подальше отставить»

Варвара Николаевна внимательно посмотрела на говорившего:

-А разве не лицемерно?  Вы, разве, ищете Царства Небесного?  Господь нам как сказал?  «Знает Отец ваш помышления сердец ваших»!  А у вас в молитвах все дай, да дай!  То денег дай, то здоровья, то еще чего.  А где прошения о добродетелях?  А?  Молимся-то мы молимся, но о том ли.

- А чего ж плохохо в молитвах о здравии? – допытывался супруг Барбарисовой. – У нас вот дочь болела.  Мы её по врачам возили-возили и все в пустую.  Уж было и надежду терять начали.  А нам говорят: вы её к Пантелеимону в Гараевскую пустошь свозите.  Свозили, там Пантелеимону молебен послужили и вот, на тебе, поправилась.

- Вот именно, что «вот, на тебе»!  Сначало-то все по врачам, а уж когда не вмоготу стало, тогда только в церковь.  А надо было сразу, и без врачей!  Чтоб по вере Господь и дал бы!

- То есть как это, без врачей? – удивился супруг Барбарисовой, - а если бы хуже стало?  А если бы болезнь к смерти?!

- А даже и к смерти!  Бог дал, Бог и взял! И аминь!  И буди Имя Господне благословенно!  Без Его воли ничего не происходит!  А то всё на докторов, да на лекарства уповаем.  И потому ропщем, и волю Его принимать не хотим.

-Что-то я Вас, извините, не пойму. – не унимался супруг Барбарисовой, - Получается так, болеет человек и пусть себе болеет.  Ни к врачам не ходить, ни лекарств не принимать не должен.

- А вера ваша где? – почти пророком прогремела Варвара Николаевна.

- Позвольте, причем тут вера? – продолжать недоумевать супруг Барбарисовой.

- А вот давайте мы врача спросим.  Что он об этом думает. – попыталась прервать накаляющийся спор Цицилия Львовна.

- А что он об этом думать будет?  Плоть к плоти тянется.  А надо по духу жить. – сурово отрезала Варвара Николаевна. – Вот псалмопевец и возглашает: «не надейтеся на князи, на сыны человеческия...»

-Значит болен человек, страдает, а к врачу не смей ходить? – не унимался супруг Барбарисовой

- Коль ты человек верующий, так и стой в вере!

- И если это даже дитя твое?  И если это дитя умирает?

Варвара Николаевна вздохнула и сказала:

- А ты как Иов Многострадальный, перекрестись и скажи: Бог дал, Бог и взял! И слава Богу за все!

- А Вы, что же, тоже так думаете? – растерянно спросил супруг Барбарисовой Веронику Николаевну.

Та печально улыбнулась

- Здоровьюшко, оно ж от Господа.  Чего его от людей-то просить?  Читали в Писании как кровоточивая все имение на врачей извела, а пользы?  Только Господь наш Всемилостивый исцелил её.  Врачи ж они как воры, только и дел, чтоб денежки с больного тянуть.

-То есть как, воры? – воскликнул Модест Карлович, который с того момента, как разговор зашел о болезнях напряженно вслушивался, не успевая переводить со своего плохого русского на свой хороший немецкий. – Я честный человек, я честно лечиль!  Я не вор!

- Ну, ну, успокойтесь, - запричитала Цицилия Львовна, - это так, иносказательно.

- Я не хочу иносказательно!  Я честный врач!  Может я плохой врач и не умею лечить, но Модест Карлович не вороваль!  Честь имею!  Не трудитесь провожать, и да, не беспокойтесь, я не красть ваши калоши!

Модест Карлович сорвал салфетку и решительно вышел из столовой, потребовав пальто у служанки, стоявшей в дверях.

-М-да-а-а – только и смог сказать Барбарисов.

Цицилия Львовна постаралась спасти положение и опять придать вечеру непринужденности:

- Да что мы в такой день праздничный о таких вещах грустных?!  Как будто и поговорить не о чем больше.  Митенька, - хозяйка бросилась к племяннику, как утопающий к спасательному кругу, - Митенька, расскажите нам, что сейчас нового в литературе?  Что сейчас печатают?

Митенька Одуванчиков, по мягкости своего характера также смутившийся произшедшим скандалом и, одновременно польщенный оказанным ему вниманием, с живостью произнес:

- О, да, господа!  Литература готовит нам большой сюрприз!  Вы может быть слышали о молодой, начинающей поэтессе Капитолине Сыроядцевой?  Кое-что из её стихов печатали у нас в «Пегасе».  Так вот, сейчас готовится к выходу сборник её самых последних стихов.  Я читал.  Должен сказать вам – это великолепно!  Такой слог, такая глубина.  Я думаю, со временем её имя станет заметным в нашей великой литературе, и кто знает, может её будут читать с таким же упоением, как и стихи Лермонтова и Фета.  Вот послушайте:

Однажды встретила тебя я,
И день и ночь живу с тобой.
Живя, ничуть не угасая
Ты стал моей живой звездой!
С тобою встретиться случайно
Мечтаю я, однажды, вдруг...
В окно ко мне глядит печально
Луна, единственный мой друг...

Цицилия Львовна захлопала в ладоши:

- По-моему, это прекрасно.  Вы не находите? – не уверенно спросила она Варвару Николаевну, - не плохо, да?  В стихах же нет ничего плохого?

- Надеюсь против стихов Церковь ничего не имеет? – с заметным сарказмом произнес Барбарисов.

- Это смотря каких, - многозначительно сказала Варвара Николаевна, - стихи, они тоже, стихам рознь.  Есть стихи духовные.  В тех плохого нет ничего, они полезны, так как заставляют о высоком думать, подготавливают душу к восприятию святых отцов.

- Ну, а вот эти, как Вам? – настаивал Барбарисов.

- Не хочу никого обидеть, но это срамота одна.

- Что ж в них нехорошего? – выпытывал супруг Барбарисовой

- А то, что о плоти, да о плотских чувствах.  Они не горЕ возносят, а «яко пес на свою блевотину» в греховную мерзость вовлекают.

- Но ведь это же поэзия, высокий слог!  Он и есть для того, чтобы воспевать красоту человека и красоту его искренних чувств.

- Какую красоту?  Ту, которая в гной превратиться и червями изъеденная в земле гнить будет?

- Ну зачем же такие крайности, - Барбарисов обратился к Веронике Николаевне, - Вы, что же, тоже так думаете?

Вероника Николаевна печально улыбнулась:

- Вот Варварьюшка сейчас сказала, что срамота.  А я же скажу: пока Вы, Митенька, стихи эти читали, я все молитовку про себя повторяла, дабы сердце свое не осквернить.  Люди стыд потеряли и от того разврат повсюду.  А литераторы этому разврату потворствуют.

Лицо Мити густо покраснело.  Воцарилось неловкое молчание.  Вдруг Одуванчиков подскочил и, сбиваясь, произнес:

- Простите, тетенька, покорно.  Я забыл, мне в редакцию надо, там дело было...Меня ждать должны...Прошу простить.

Заплетаясь в извинениях и пятясь к прихожей, Митя исчез за занавеской.

-М-да-а-а, - опять произнес супруг Барбарисовой.

Цицилия Львовна, в большом смущении, попыталась дать еще один шанс ускользающему празднику:

- Да ну её, эту литерату ту.  Пишут, пишут, а что пишут и сами не знают.  Матвей Егорьевич, - пытаясь придать очарование своему голосу, возобновила беседу хозяйка, - как Ваш брат?  Я, что-то давно его не видела...

- Степан Егореьвич в здравии, благодарствуйте, - басовито ответил Беспошлинный, - он болел долго, но сейчас, ничего, слава Богу, поправился.

- А что с ним было? – все еще памятуя о недавнем медицинском диспуте, осторожно спросила Цицилия Львовна.

- Хворь его была духовного свойства.  Не хотел говорить, да и так весь город об этом знает.  Супруга его, Любовь Платоновна, ушла от него.  Целых три месяца её не было...А потом вернулась.  Вернулась и в ноги: прости, всё.

- А Степан Егорьевич? - спросил Барбарисов

- А он и простил – пробасил Матвей Егорьевич.

- Вот пример любви христианской, - воскликнула хозяйка, радуясь тому, что наконец-то нашлась возможность всем проявить единодушие.

- Простил, а не стоило бы, - вдруг сказала Варвара Николаевна, - таких, как Любовь Платоновна в прежние времена камнями побивали.  А теперь гумманизм, прости Гсоподи, поблажки.  Вот они, плоды этой литературы вашей.

- А если Степан Егорьевич очень любит её, - не унимался въедливый Барбарисов.

- А если любит, тем более побить следовало бы!  Написано: плоть страждет, да дух спасется.

- Что же это у Вас все: побить, да не лечить, да разврат, а где же любовь-то, к которой Спаситель нас призывал, и Который через ту самую любовь на Крест взошел.

- То любовь Божия, а мы люди грешные, студными грехми оболченные и к той любви не дерзаем себя приобщить, а лишь уповаем.

- А Вы, что ж, тоже так думаете, Вероника Николавевна. – повернулся Барбарисов к Веронике Николаевне.

Та печально улыбнулась:

- Степанушка, конечно, добрый человек и сердце у него отходчивое, но Любушку наказать следовало бы.  А ей потерпеть.  Поскольку любовь хоть и должна превалировать, но то Господу решать.  Он, ведь, хоть и любит человечество грешное, но Содому с Гоморой покарал-то огнем небесным.  А от измены до Содома шаг один.

Матвей Егорьевич аж рот открыл:

- Вы, что же это, брата моего с супругой к содомитам причисляете?

- А что на правду Божию обижаться?  Её принять нужно, и покаяться. – с той же печалью ответила Вероника Николаевна.

Матвей Егорьевич важно погладил бороду и поднялся:

- Спасибо, Цицилия Львовна, за ласковый прием и добрый вечер.

С этими словами он развернулся и, тяжело топая сапогами, вышел из столовой.

- М-да-а-а-а, - только и произнес Барбарисов.

Цицилия Львовна беспомощно смотрела на тарелку, не зная что предпринять и с грустью думая о том, кто будет следующим оскорбленным гостем.  Она уже жалела и о званном обеде, и о приглашенных гостях, и о Барбарисове и о Варваре и Веронике Николаевнах.  Внезапно в прихожей послушался шум, возня, и в столовую, раскрасневшаяся от мороза, ввалилась Милиция Степановна Горюхина.

- Ой, простите великодушно за опоздание.  Я у внуков задержалась, поздравлять их ездила.  А вы, я смотрю, уже празднуете вовсю.  Ну, приятного вам аппетита!

Варвара Николаевна и Вероника Николаевна посмотрели  на опоздавшую и Варвара Николаевна кротко, но внятно произнесла в висевшей колом тишине:

- У людей воцерковленных не принято говорить приятного аппетита.

- А как же? - простодушно спросила Милиция Степановна.

Вероника Николаевна печально улыбнулась:

- У людей воцерковленных говорят так: ангелы за трапезой.