Жизнь моя идёт довольно быстро, с каждым днём всё быстрее, особенно сейчас, когда я наконец повзрослел. Только некоторые её кусочки вдруг замедливаются, становятся долгими, почти бесконечными, как в детстве. А некоторые и вовсе оторвались от общего теченья и слабо светящимися шарами улетели куда-то во тьму, клубящуюся то ли внутри меня, то ли вон там, в ледяной глубине небес – я не очень это понимаю, да и не стремлюсь, в общем. Не так уж много там летает этих шаров, но и не так уж мало, да. Они прозрачны, похожи на вот эти, не знаю как называются, в которых, если встряхнуть, получается метель… Можно рассмотреть, что у них внутри.
Вот мне почти восемь лет, я одет в любимую красную матроску, из которой уже сильно вырос, но всё равно ношу. Это я у бабушки живу, летние каникулы у меня, лучшее в мире время. Кто-то из взрослых зачем-то лазал на чердак и лестницу забыл убрать, а я конечно сразу полез. Нашёл там в чёрном глиняном горшке зёрна мака, зачерпнул полную горсть и жую. Вкусно. Потом нашёл бабушкину прялку с колесом и играю как будто это штурвал корабля. Там темновато на чердаке, свет только из двух малюсеньких окошек, но мне так даже лучше. Легче вообразить, что кругом - огромное, грозное ночное море, а я бесстрашно веду по нему бабушкин дом, словно корабль. Не помню, куда я плыл тогда и зачем, помню только что за чем-то очень хорошим, до мурашек прямо хорошим. Но вот странно: на этом мальчике внутри шара – капитанская фуражка с якорем, а у меня такой не было никогда, я только мечтал. Но это же я, я! Это моя бабушка, моя матроска, моя жизнь! Очень странно…
Или вот новый совсем шар, сегодняшний. Пожилой клоун играет с маленькой смешной собакой. Кидает ей мячик, а потом бегает, громко топая большущими башмаками, и пытается отобрать. Собака радуется, подпрыгивает и рычит, и клоун тоже радуется, и тоже слегка рычит, передразнивая собаку, и смеётся, и бормочет всякую чепуху специальным клоунским голосом. Где-то за домами и заборами невидимый отсюда ребёнок кричит: «Мама! Мама, смотри: самолёт!» Собака и клоун задирают головы и видят отчётливый и необыкновенно настоящий серебристо-серый самолёт, низко летящий по бледному небу в ранневесенних сумерках. Это что - тоже я ? Да ладно… Ну хорошо, голос мой… И бормотанье, и прыжки эти дурацкие… Собаку тоже узнаю, это Дымка - будущий великий футболист, не хуже Пеле, как она полагает, и я тоже немножко полагаю. Но остальное? Я и клоуном-то работал всего года два, и было это давным-давно. И не такой уж я, кстати, пожилой. И нет и не было у меня никогда такого прикида: лилового сюртука с узенькими фалдами и кучей больших разноцветных пуговиц, широченных клетчатых штанов, шикарного такого оранжевого парика. Хотя это, похоже, не парик, это у него всё настоящее – и космы эти рыжие, и расцветка морды, и нос. Он не переодет в клоуна, а всегда такой.
Нет, нет, это точно не я, разве что совсем чуть-чуть.
И что это такое? Могу только догадываться. Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры. Или нет, не маленькие, это просто мне мало видно. Если присмотреться получше - да хоть к вот этому с клоуном - там много чего ещё открывается. Клоун живёт в небольшом деревянном домике, похожем на собачью будку. Кроме этой собаки там с ним живут ещё несколько. А также конечно кот. Там рядом стоит какое-то странное сооружение: не то цирк, не то театр, и вокруг ещё карусели всякие и ещё что-то такое же прекрасное, мне отсюда не разобрать. Туда приходит множество детей, и клоун с собаками и котом дают для них представления или просто с ними играют, или сидят компанией и разговаривают про всякое, или читают вслух книжки. Иногда к ним прямо по земле приплывает корабль похожий на какой-то бабушкин дом, его приводит мальчик в красной матроске, которая ему уже явно маловата.