ЛОМОНОСИК
Юношеский дневник
ГЛАВА 2 АВГУСТ
Экзамен по химии на следующий день у меня принимала симпатичная шатенка лет тридцати с глубоким шрамом на лбу. Говорят, что в прошлом она была одной из ведущих фигуристок Союза и получила травму головы во время тренировок. Мои ответы на вопросы билета показались ей настолько глубокими, что она спросила меня:
— По каким источникам Вы так хорошо изучили химию?
— По учебникам и брошюрам.
— Каким таким брошюрам?
— Научно-популярным, — соврал я.
По правде говоря, никаких научно-популярных брошюр по химии я и в глаза не видел, но я встречал такие брошюры по другим предметам, например, астрономии, биологии. Экзаменатор не стала больше уточнять источник таких моих познаний химии и поставила мне 5 с плюсом.
Физику меня отправили сдавать к грозе всех абитуриентов преподавательнице кафедры физики Барановой, которая оказалась седой костлявой прокуренной женщиной лет 55. Я быстро решил задачу, подготовился к ответу на все вопросы и сижу и наблюдаю, как плавает на совсем простом вопросе один из абитуриентов. Видя написанное на моем лице недоумение, Баранова предложила ответить на его вопрос мне. Я тут же без запинки ответил на его вопрос и вопросы своего билета. Незадачливому абитуриенту за его ответы Баранова поставила двойку, мне же — пятерку.
В коридоре меня окружили абитуриенты с расспросами. Один из них отвел меня в сторону и сказал мне:
— На фотографии Вы очень похожи на меня. Не могли бы Вы у другого экзаменатора сдать экзамен по физике за меня?
— Вы хотите, чтобы меня вместе с Вами с треском отстранили от вступительных экзаменов? — ответил ему я.
На следующий день мне предстояло писать сочинение по русской литературе. Я очень боялся этого экзамена. Как меня предупреждали, в Ленинграде бытует самый чистый во всем Союзе русский язык. А белорус, как говорят — это неграмотный русский. Русский язык у нас в школе был по существу иностранным языком, все остальные предметы мы изучали на белорусском языке. Что касается моей разговорной речи, то это была смесь русского и белорусского языка с деревенским.
— Если я получу тройку по сочинению, то я не смогу без стипендии учиться в институте, — сказал я Анне Сергеевне.
— Не паникуй, Витя, — сказала она мне, — настраивайся на лучшее.
Из трех предложенных на экзамене тем я выбрал следующую: "Народно-демократические тенденции в комедии Грибоедова "Горе от ума". Как мог, я написал об этих тенденциях и на следующее утро со страхом примчался к Анне Сергеевне.
Она встретила меня с улыбкой и сказала:
— Четыре! Ты сделал две ошибки: не поставил одной запятой и в слове "уголок" вместо "о" написал "а". — Ошибка с буквой "а" была типичной для меня: сказалось влияние белорусского языка.
Мне почему-то показалось, что Анна Сергеевна не сказала мне всей правды. Ошибок в моем сочинении, возможно, было и больше.
Неожиданно к себе в гости меня пригласил член приемной комиссии Алексей Кириллович Рябуха. Жил он на Кировском проспекте в двухкомнатной квартире с туалетом и ванной. Такое жилье я видел в своей жизни впервые.
Он завел меня в ванную, велел раздеться и вымыться, а затем переодеться в лежавшую на табуретке одежду. Там оказались носки, трусы, майка и ношеная, но еще крепкая ситцевая рубаха. В довершение всего я облачился в поношенные, но еще хорошо выглядевшие брюки и пиджак синего цвета, а также ремонтированные, но крепкие и оказавшиеся как раз мне впору ботинки. Я был поражен всем этим и почти не узнал себя в зеркале. Затем Алексей Кириллович угостил меня кофе и бутербродом с колбасой и сыром, при этом сыр своим вкусом напомнил мне мыло, а кофе показался горьким. Понравились мне круглые бело-розовые изделия.
— Это, наверное, большой дефицит? — спросил я.
— Это зефир, не очень большой дефицит, — улыбнулся Алексей Кириллович.
Со связанным в узелок своим барахлом я отправился в общежитие, а затем в приемную комиссию, где меня, как какое-то чудо, все начали разглядывать.
Анна Сергеевна повела меня показать ректору института Алексею Ивановичу Иванову. В кабинете за столом я увидел толстенького, пухленького, небольшого роста в морской форме, как потом я узнал, генерал-майора медицинской службы. Он посмотрел на меня, в мое личное дело и сказал:
— Вы здорово преобразились, даже не похожи на себя на фотографии, так держать и дальше, юноша!
На устном экзамене по русскому языку и литературе на следующий день я не очень отличился. Мне нужно было рассказать о стихотворении С. Стальского "Комсомолу", содержание которого я помнил смутно. Пришлось отделаться общими фразами о роли комсомола в обществе. Несмотря на это, я получил пятерку. Я понял, что моя отличная оценка на этом экзамене была заранее предопределена.
Анна Сергеевна вручила мне справку о там, что я являюсь студентом I-го Ленинградского медицинского института, а также конверт со 100 рублями. От денег я стал отказываться, уверяя, что они у меня на обратную дорогу есть, но Анна Сергеевна заставила меня их взять.
— Бери, Ломоносик, — сказала она мне, — деньги никогда не бывают лишними. Что касается Ломоносика, то это мы так тебя прозвали между собой.
При виде справки о зачислении в институт сердце мое сильно забилось. Не верилось, что этот не легко доставшийся мне документ в корне изменит всю мою последующую жизнь.
Анна Сергеевна дала мне также экземпляр газеты "Медицинский работник", в которой в заметке из Ленинграда сообщалось, что "на вступительных экзаменах в I-й Ленинградский мединститут отличные знания по химии и физике показал Виктор Пущенко, приехавший из Белоруссии",
Как на крыльях, мчался я домой. К моему удивлению, мать меня тут же узнала и почему-то не очень удивилась моему преображению. Не произвело на нее никакого впечатления и упоминание обо мне в центральной прессе. По-видимому, наше предстоящее расставание ее мало обрадовало. Газету я тут же приклеил к стене возле стола.
Дома меня ожидало письмо из Горловского горного техникума, в котором сообщалось, что я буду принят в техникум, если представлю туда оригиналы документов.
Паспорт я получил без никакой волокиты.
Встретился с Сашей Лазаренко и к своему удивлению узнал, что он поступил в I-й Московский медицинский институт.
Сделал он это под нажимом родителей, мечтавших видеть сына врачом .
От него я также узнал, что большинство наших выпускников всеми правдами и неправдами поступило в высшие и средние учебные заведения. Каждый поступал туда, куда легче было поступить. В первую очередь при этом учитывались знакомства и связи.
С чемоданом яблок и со старым, вытертым до блеска осенним пальто дядьки Евтея в конце августа я убыл в Ленинград.
Мне предстояло выжить в этом большом городе, получить образование, очиститься от приставшей ко мне деревенской шелухи, сохранив здоровое деревенское ядро. Моя жизнь по существу начиналась заново. Выйдя из деревни, я перекрестил ее и произнес слова Чацкого из комедии Грибоедова "Горе от ума": "Сюда я больше не ездок".