ЦЕНТРАЛЬНАЯ ГРУППА ВОЙСК
Чехословацкий дневник
ГЛАВА 6 1986 год
Этот год будет для меня очень напряжённым и переломным, так как я увольняюсь из армии. При этом мне необходимо будет пройти медицинскую комиссию, получить врачебную категорию и благополучно вернуться на Родину, где меня ждёт немало дел.
Начать я решил с подготовки к медицинской комиссии. Мне необходимо обследоваться и полечиться в неврологическом и гастроэнтерологическом отделениях. Я обратился к начальнику неврологического отделения Сухорученко с просьбой госпитализировать меня в отделение. Тот без особой радости согласился на это.
В мою палату поступил юноша 16 лет по имени Сергей. Сухорученко по секрету сообщил мне, что это сын начальника политотдела Группы. Он попросил меня понаблюдать за ним и сообщать ему о его поведении и разговорах. Его хотели поместить в психиатрическое отделение, но, во избежание лишних разговоров, решили не делать этого.
Сергей прибыл в госпиталь с магнитофоном "Шарп" и начал приобщать меня к современной молодёжной музыке. Постепенно мы разговорились с ним и он рассказал мне всю правду о себе. Вместе с группой ребят он создал в школе молодёжную организацию, которая своей целью ставит изучение истинного положения в нашей стране. Они считают, что в Советском Союзе установлен фашистский режим, который необходимо заменить демократией западного образца. Выслушав Сергея, мне стало ясно, почему его поместили в госпиталь. Парня считают едва ли не сумасшедшим. Я начал убеждать его в том, что он стал на очень скользкий путь. Возможно, он прав, но свои политические убеждения он должен держать при себе. О них можно поведать только самым близким людям и дневнику. Так поступаю я. Ни о какой молодёжной организации не может быть и речи, иначе он накличет беду на себя, своих товарищей и свою семью, в первую очередь на своего отца.
Не знаю, переубедил ли я Сергея, но только после нашего разговора он перестал касаться этой темы. О моей беседе с ним я не стал рассказывать Сухорученко. Я лишь только сказал ему, что Сергей нормальный и вполне вменяемый парень.
После двухнедельной госпитализации Сухорученко подтвердил мои наследственные заболевания позвоночника, но не выразил желания комиссовать меня по этой причине. То же самое произошло и в гастроэнтерологическом отделении, куда я был госпитализирован спустя три недели. Там также подтвердили наличие у меня хронического гепатита с начальными проявлениями цирроза печени. Это профессиональное заболевание я подхватил на работе. На этом свою предварительную подготовку к медицинской комиссии я решил закончить.
В последнее время у нас с Людой обострились отношения из- за траты чешских денег. Я изо всех сил стараюсь укомплектовать свою домашнюю библиотеку, чему она всячески противится. А после того, как я купил себе довольно дорогой альбом цветных репродукций "Из истории реализма в русской живописи", она совсем взбесилась. Люда предложила мне разделить все имеющиеся у нас кроны пополам, и пусть каждый из нас тратит свою часть по своему усмотрению. Я согласился с этим. При разделе денег её часть оказалась большей, так как она собирается покупать подарки своей внучке Юльке, которую в глаза не видела. И тут Люду понесло. Она начала покупать себе всё подряд. В дополнение к уже имеющимся у неё шубе и полушубку она купила ещё две шубы и два полушубка. И это не считая того, что у неё уже есть дублёнка. Чтобы износить всё это, надо прожить две жизни. Люда также поставила себе золотые коронки и зубы. За разрешением на это она ездила на приём к начальнику медицинской службы Группы.
Я, со своей стороны, полностью укомплектовал свою домашнюю библиотеку и купил себе ещё кое-что из личных вещей. Той одежды и обуви, которая у меня сейчас имеется, мне хватит на десяток лет. На более продолжительную жизнь я не рассчитываю. Мне очень повезло, что я под конец своей службы попал в Чехословакию, иначе пришлось бы мне после увольнения из армии ходить в военных обносках.
Весть об аварии на Чернобыльской атомной электростанции дошла до нас после майских праздников, а произошло всё это 26 апреля. Похоже на то, что советское руководство по старой привычке хотело умолчать об этом, но ему это не удалось, так как у нас сейчас в стране гласность. Чернобыльская АЭС находится на границе с Гомельской областью, поэтому я обеспокоен тем, что наши родственники в Гомеле могут пострадать при этом.
И как это наши хвалёные специалисты умудрились устроить такую грандиозную аварию и загадить радиоактивными веществами всю Европу? Но у нас ведь всё самое грандиозное в мире, даже аварии.
Во время службы в армии меня постоянно учили тому, как надо ликвидировать последствия применения противником атомного оружия. Теоретически всё получалось просто. Что-то при этом сделают люди со своей мощной современной техникой, что-то сделает природа своими дождями и ветрами. Да и радиоактивные вещества со временем распадаются. Всё это заставляет меня предположить, что последствия аварии на Чернобыльской АЭС не такие уж страшные, и они ко времени нашего возвращения на Родину будут ликвидированы.
В настоящее время я вплотную занимаюсь подготовкой к сдаче на высшую врачебную категорию. Согласно существующему положению, претендовать на высшую категорию могут только начальники отделений окружных и групповых госпиталей. Старший врач-специалист может претендовать только на первую категорию. Я считаю, что это несправедливо, поэтому решил проигнорировать это положение. У меня есть все основания претендовать на высшую врачебную категорию. В своё время я окончил Военноморской медицинский факультет с золотой медалью, а затем прошёл усовершенствование по анестезиологии и реаниматологии в клинической ординатуре при Военно-медицинской академии. Я также окончил интернатуру медицинского состава Белорусского военного округа по службе крови. В Забайкальском военном округе меня наградили значком "Отличнику здравоохранения СССР". Мною написано и опубликовано в центральных медицинских журналах 14 научно-практических работ. Такое количество научных работ имеют не все кандидаты медицинских наук. У Терещенко, например, нет ни одной опубликованной научной работы. За время работы в госпиталях я предложил и внедрил в практику 19 рационализаторских предложений, из них 5 — в нашем госпитале. После окончания клинической ординатуры я проработал 14 лет в гарнизонных госпиталях в должности начальника отделения анестезиологии и реанимации. За время работы в нашем госпитале я стал высококвалифицированным специалистом. В настоящее время я владею всеми методами обезболивания, принятыми в нашей стране, всеми освоенными у нас методами лечения тяжёлых больных и могу работать на всех наркозных, дыхательных и контрольнодиагностических аппаратах. В нашем госпитале у меня не было таких осложнений и дефектов в работе, которые повлияли б на исход заболевания, являлись бы причиной смерти больного.
Все вышеуказанные доводы я привёл в беседах с Терещенко, ведущим хирургом, начальником и начмедом госпиталя. Все они одобрили моё намерение получить высшую врачебную категорию. Но для меня было очень важно заручиться поддержкой главного хирурга Группы Волкова. В беседе со мной он одобрил мои планы относительно высшей врачебной категории. Он велел мне срочно подготовить аттестационный отчёт о моей работе и предупредил меня, что в настоящее время председатель аттестационной комиссии Группы Чугунов находится в отпуске и его обязанности временно исполняет он. Во время отсутствия Чугунова он и проведёт заседание аттестационной комиссии и сделает всё от него зависящее, чтобы я получил высшую категорию.
Я приступил к составлению аттестационного отчёта о своей работе за последние 5 лет и был удивлён тем объемом работы, которая была проделана нашим отделением и лично мною за это время. При проведении обезболивания и лечении тяжёлых больных Терещенко и мною было внедрено в отделении 17 новых методов диагностики, лечения и обезболивания. Лично я внедрил такие новые методы обезболивания, как электроанальгезия, сочетанная анестезия, сокральная перидуральная анестезия, проводниковая анестезия при операциях на конечностях. При проведении небольших по объему оперативных вмешательств, болезненных перевязок и манипуляций мною было разработано и применено 15 комбинаций наркотических средств.
За пять лет нами было проведено 1952 наркоза, из них 785 сложных интубационных. В отделении за это время лечилось 759 больных, 26 из них умерло, что составило 3,4%. Такой сравнительно низкий процент смертности объясняется тем, что у нас не лечились пенсионеры.
Невозможно подробно описать всю ту работу, которую я проделал в госпитале в течение этих пяти лет. Я не упомянул здесь многочисленных занятиях, проведенных мною с личным составом госпиталя и лечебных учреждений и воинских частей Группы, а также о сорока выездах в воинские части Группы, совершённых мною по различным причинам. Не отметил я и своё ежегодное участие в тактико-специальных учениях, проводимых в госпитале. В отчёте всё это я отразил. Я надеялся, что мой аттестационный отчёт окажется достаточно убедительным, чтобы мне дали высшую категорию по анестезиологии и реаниматологии. Именно это и произошло на заседании аттестационной комиссии, которое главный хирург Группы провёл непосредственно в нашем госпитале. Решение комиссии было единогласным. Это событие Волков, Терещенко, ведущий хирург и я очень хорошо отметили в нашей ординаторской.
Каково же было моё удивление, когда мне сообщили, что прибывший из отпуска Чугунов не согласен с решением комиссии, мотивируя это тем, что я как врач-специалист отделения не имею права на высшую категорию. Из-за этого с ним в конфликт вступил главный хирург Волков, который заявил мне, что он костьми ляжет, но не допустит такого самоуправства Чугунова. Последний, изучив мой аттестационный отчёт и приняв во внимание факт присуждения мне аттестационной комиссией высшей категории, сдался. Вскоре он вручил мне соответствующее удостоверение. При этом мне было сказано, что это первый случай в Группе, когда высшую категорию получил врач, не являющийся начальником отделения группового госпиталя.
Пусть я из-за своей беспартийности не дослужился до полковника, зато я доказал всем, что являюсь врачом высшей категории. Я получил моральное удовлетворение в связи с таким окончанием моей профессиональной карьеры. После увольнения из армии я решил, будучи пенсионером, не работать больше по своей специальности. Я уже достаточно отдал анестезиологии и реаниматологии сил и здоровья и в дальнейшем заниматься этим не в состоянии. Жаль, конечно, имея такую высокую квалификацию, оставить работу по своей специальности. Но всему своё время. Пусть этим занимаются более молодые и здоровые ребята. Ведь работа анестезиолога-реаниматолога является его образом жизни.
Начальник госпиталя интересуется у меня, когда и в каком отделении я буду проходить медицинскую комиссию в связи с увольнением из армии. А я и сам не знаю этого. Ведущий терапевт и начальник неврологического отделения не выразили желания заниматься мною. То ли им лень писать на меня свидетельство о болезни, то ли их грызёт зависть. Мне передали, что начальник неврологического отделения Сухорученко как-то сказал, что я слишком многого хочу: получил высшую категорию, а теперь не прочь уволится из армии по болезни. И отчего люди такие злые? Ведь мы с ним одновременно начали здесь свою службу и находились, казалось бы, в хороших отношениях. Кстати говоря, от замены в этом году он отказался, так как ему предложили уехать в Ригу. Заменяться туда он не желает. Придётся ему служить здесь ещё один год.
За советом я решил обратиться к ведущему хирургу. Ведь с хирургами я проработал здесь бок о бок пять лет. Во время моего разговора с ним у него в кабинете присутствовал начальник нейрохирургического отделения Яблоков. Тот посмотрел мои снимки позвоночника и крупных суставов и сказал, что он положит меня к себе в отделение, так как у меня есть все основания уволиться из армии по болезни позвоночника. Так я неожиданно попал в нейрохирургическое отделение.
Узнав о том, что нейрохирург взялся комиссовать меня, подобрели также ведущий терапевт и начальник неврологического отделения. Они, со своей стороны, сделали реальные заключения о состоянии моего здоровья. Яблоков очень быстро написал свидетельство о болезни, в котором признал меня негодным по состоянию здоровья к военной службе с исключением с воинского учёта. В нём имелась и такая запись: "Экспертные выводы комиссии согласованы с главным хирургом Группы". Моё свидетельство о болезни было безоговорочно подписано всеми членами комиссии, а затем и утверждено медицинской службой Группы.
Меня, уволенного по болезни, военкомат не будет привлекать к сборам. Моя пенсия увеличится на 10% и составит 75% от нынешнего моего денежного содержания. Так что я надеюсь безбедно прожить на пенсии до конца своих дней.
Во время моего пребывания в нейрохирургическом отделении с Терещенко случилась большая неприятность. Работая в отделении без меня, он ещё исполнял обязанности начмеда госпиталя, который в это время находился в командировке. Очень понравилась ему эта работа! В один из дней его попросили дать наркоз рядовому Сергееву, которого собирались оперировать по поводу привычного вывиха левого плеча. Под интубационным наркозом операция была произведена. Терещенко тут же ушёл в штаб госпиталя выполнять обязанности начмеда, а проснувшийся после операции больной остался под наблюдением медсестры-анесте- зистки. Его необходимо было некоторое время подержать в реанимационной палате, но в ней не оказалось свободной койки. Но мы в таких случаях оставляем больного на каталке. Медсестра ж решила сразу отвезти его в травматологическое отделение, где и передала дежурной медсестре. Больного одного оставили в палате и дежурная медсестра на какое-то время забыла о нём, а когда вспомнила и пошла навестить его, то обнаружила, что он мёртв. Он уснул после операции, и у него из-за остаточного действия применявшихся во время наркоза миорелаксантов наступила остановка дыхания со всеми вытекающими отсюда последствиями. Начали реанимировать больного, но было уже поздно. В это время ему в сердце путём его пункции вводили медикаменты и при этом повредили левое лёгкое. При вскрытии трупа было обнаружено спавшееся левое лёгкое. За это, как за спасительную соломинку, и ухватились Терещенко и начальник травматологического отделения. Чтобы обосновать смерть больного и спасти себя от большой неприятности, они написали в истории болезни следующее: "Смерть больного наступила от рефлекторной остановки сердца на почве спонтанного пневмоторакса". У больного, видите ли, после операции в слабом месте разорвалось лёгкое. Всё это было шито белыми нитками, но все вроде бы поверили в это.
Неприятности начались через три недели. Как оказалось, в госпитале во время этой трагедии лечился земляк Сергеева, который написал его родителям письмо с изложением всех тех слухов, которые в это время об этой смерти ходили у нас. Родители тут же написали жалобу Горбачёву и министру обороны. Командование Группы вынуждено было незамедлительно отреагировать на это. Этим делом занялась военная прокуратура. Прибывший в госпиталь следователь беседовал и со мной. Я в данном случае оказался своего рода экспертом и попал в сложное положение. Мне трудно было вспомнить кого-либо из знакомых мне анестезиологов, у кого на работе не было б несчастных случаев. Такая сложная и рискованная у нас специальность. Я мог бы рассказать следователю всю правду и тем самым утопить своего начальника. Но мог ли я поступить так? Вина Терещенко в данном случае была косвенной. Ведь больного не усмотрела медсестра травматологического отделения. Конечно, Терещенко должен был предпринять все меры, чтобы больной после наркоза был под надёжным наблюдением. Я, например, в подобных случаях, отдавая больного в отделение, всегда сажаю возле него кого-либо из больных и строго наказываю ему несколько часов не давать ему спать. При этом я и сам продолжаю периодически навещать его. Придерживаясь такого правила, я пока что, слава Богу, не попадал в такую ситуацию, в какую попал Терещенко.
С учётом всего вышесказанного, при беседе со следователем я всецело поддержал выдвинутую Терещенко и травматологом версию. Следователя это, по-видимому, устроило. Опросив всех, причастных к смерти больного, он уехал. Дело спустили на тормозах. Молодой парень, оказывается, умер естественной смертью. Терещенко при этом не понёс никакого наказания.
Этот случай был разобран на госпитальной врачебной конференции, на которой Терещенко по уважительной причине отсутствовал. При этом он был подвергнут беспощадной критике. У него, оказывается, нашлось среди врачей много недоброжелателей. Припомнили ему при этом и его моральное разложение. Мой голос в его защиту на этой конференции оказался едва ли не единственным.
Пришло время подумать мне о моём отъезде из Чехословакии. Я поехал на Яромержскую железнодорожную станцию заказать себе контейнер. Чешский железнодорожник, ведавший этим, поинтересовался у меня, где я работаю. Узнав, что местом моей работы является госпиталь, он попросил меня достать ему пару упаковок антидепрессантов. Я пообещал ему это, а он в свою очередь пообещал оставить мне на нужное число контейнер. Даже сюда добралась коррупция. Это всё дело рук наших товарищей.
В КЭЧ Бобруйского гарнизона, в домоуправление и жильцам нашей квартиры мной отправлены письма с просьбой освободить нашу квартиру, так как мы возвращаемся на Родину. К письму в КЭЧ была приложена справка, подтверждающая это.
Мы с Людой заказали себе автомашину "Жигули" пятой модели. Смущает нас одно — хватит ли у нас денег выкупить её. Ведь почти все заработанные мною здесь советские деньги мы перевели в кроны. Это будет уже вторая автомашина, заработанная мною за границей. Автомашина "Москвич-403" после моего возвращения в 1964 году с Кубы доставила мне много хлопот. Но сейчас у меня другой период жизни. Я буду пенсионером и не собираюсь менять место своего жительства. Недавно я поменял здесь водительское удостоверение, полученное мною ещё на Кубе, так как в Союзе проводится сейчас такая компания.
В связи с моим увольнением из армии среди анестезиологов Группы развернулась борьба за моё место. Победил в ней капитан Баст- риков из Миловицкого медсанбата. Этого надо было ожидать — ведь он находится ближе всех к групповому начальству.
Наступило время попрощаться мне со своими сослуживцами. Это мероприятие мы решили провести на лоне природы, в долине реки Лаба. Пригласил я на него сотрудниц нашего отделения, хирургов и всех тех, кто помогал мне во время получения врачебной категории и при прохождении медицинской комиссии. Очень жаль, что не будет с нами главного хирурга Группы полковника Волкова — он сейчас в отпуске. Люда наотрез отказалась прийти на мои проводы. Она не может равнодушно смотреть на наших медсестёр.
Терещенко приготовил на закуску вкусные шашлыки, а девчата наделали много разных бутербродов. Закупил я также колбасу, ветчину, сыр и вино. Водка у меня осталась от моего пятидесятилетия. Выпивки и закуски хватило с лихвой. Все остались довольны моими проводами.
Сотрудницы отделения и хирурги сбросились и купили мне в подарок большую хрустальную вазу.
Начальник госпиталя собрал всех врачей для прощания со мной. При этом в мой адрес было сказано много тёплых слов. У меня даже слёзы навернулись на глазах. В ответном слове я поблагодарил всех за доброе отношение ко мне и деловое сотрудничество во время совместной работы. Я пожелал всем офицерам и их семьям прослужить в армии без войны всё время их службы, как это случилось со мной. Такое пожелание вызвало аплодисменты. Я также сообщил свой бобруйский адрес и пригласил к себе в гости всех тех, кого судьба забросит в наши края.
Мы с Людой отправились попрощаться с нашими чешскими друзьями Яном и Геленой. При этом мы распили с ними бутылку водки. Ян после этого начал плакать пьяными слезами. Он сказал нам, что очень сожалеет о нашем отъезде. Ведь мы дружили семьями, к тому ж мы с Людой хорошо снабжали их советскими товарами. Он и подобные ему посредники довольны пребыванием в Чехословакии советских граждан. Большинство ж чехов относится отрицательно к оккупации Чехословакии советскими войсками. Они хотели б жить не при диктатуре пролетариата, а при демократии с присущими ей правами человека и свободами.
Таких высказываний со стороны Яна я не ожидал. Я считал его обычным спившимся нашим посредником. Выходит, чехи не смирились со своим нынешним положением и ждут лучших времён, чтобы освободиться от крепких объятий своего старшего брата, именуемого Советским Союзом.
С Яном и Геленой мы обменялись адресами и обещали писать друг другу. Возможно, в будущем нам ещё придётся встретиться.
Собрав своё имущество, мы поехали на железнодорожную станцию загружать его в предоставленный нам контейнер. Чешский железнодорожник велел мне поехать на наш групповой вещевой склад и взять у них пломбир, чтобы запломбировать наш контейнер. На складе мне сказали, что пломбир находится у кладовщика Сахашвили. Я разыскал его и попросил у него пломбир. На это он ответил мне:
— Я не могу дать пломбир в чужие руки.
— Тогда езжайте со мной и запломбируйте контейнер сами.
— Я не имею права отлучаться со склада.
— Что же вы мне прикажете делать? Ведь я должен запломбировать свой контейнер.
— Это меня не касается.
Тут я вспомнил, что в наше отделение недавно устроилась на работу санитаркой грузинка Тамара. По-видимому, это его жена. Когда я сказал ему об этом, он тут же дал мне этот злополучный пломбир.
Я знал, что до приезда этого кладовщика все отъезжающие свободно брали здесь пломбир. Этот же сын кавказских гор привёз сюда коррупцию, которая, как ржавчина, разъела весь государственный аппарат Грузии. Это я хорошо прочувствовал, когда служил там в 60-е годы.
Перед этим я уже побывал на этом складе, так как мне понадобились матерчатые мешки для упаковки имущества. То, что я увидел там, меня очень удивило. Все хранилища на складе были забиты кирзовыми сапогами и ватными брюками и куртками, которые у нас в Белоруссии называют фуфайками. Я спросил у начальника склада:
— Зачем вы храните здесь это барахло?
— Такое обмундирование оправдало себя в прошлую войну, и мы накапливаем и храним его в неприкосновенном запасе на случай новой войны.
Неужели наши военные учёные мужи не придумали ничего нового для этих целей?
На Пардубицкую железнодорожную станцию мы уезжали на автобусе с шестью солдатами из роты обслуживания. Вещи у нас были громоздкие, так как всё ценное мы везли с собой. Провожать нас пришло много народу. К нашей радости в связи с отъездом на Родину примешивалась грусть от осознания того, что мы покидаем те места, в которых прожили пять лет и с которыми успели сродниться. За окнами автобуса мы в последний раз любовались знакомыми нам видами.
Здесь я должен сказать добрые слова в адрес солдат, которые встречали и провожали всех, кто работал в госпитале. Офицеров часто обвиняют в том, что они эксплуатируют солдат, заставляют их работать на себя. Без помощи солдат мы надорвались бы при частых переменах мест нашей службы. Разве можно назвать эксплуатацией то, что они помогают нам таскать наши вещи. В Чехословакии наших солдат редко отпускают в увольнение, поэтому поездку в Пардубицы они считают своего рода поощрением. При этом они имеют возможность полюбоваться видами Чехословакии. На вокзале все отъезжающие и приезжающие, как правило, покупают им мороженое и другие сладости. Они остаются очень довольны своей поездкой.
Весь наш багаж солдаты притащили ко второму пути, на который обычно прибывает наш поезд. И вдруг в последний момент по радио объявили, что он прибывает на четвёртый путь. Все мы схватили наши вещи и через тоннель помчались к прибывшему уже поезду. Едва солдаты успели забросить их в тамбур вагона, как поезд тронулся. Вот такой стресс пережили мы при отъезде.
При пересадке в Киеве носильщики при виде нашего багажа запросили с нас двойную плату за свои услуги. В вагоне поезда, который вёз нас до Бобруйска, проводница до тех пор ворчала по поводу нашего многочисленного багажа, пока мы не заткнули ей рот чехословацкими сладостями. На Бобруйской станции железнодорожники не разрешили нам воспользоваться их тележкой, чтобы перевезти наши вещи к стоянке такси. Шофёр такси запросил с нас двойную плату за доставку нас к нашему дому. Все, с кем нам приходилось сталкиваться, были какие-то злые и завистливые. Нелегко, по-видимому, живётся у нас людям!
Наша квартира была уже свободной. Было странно и обидно видеть, во что превратили её временные жильцы. Всё в ней было ободрано и загажено. На обоях имелись многочисленные следы от раздавленных клопов. На кухне хозяйничали стаи тараканов. И как только можно было жить в таком свинарнике?
Я заключил договор с ремонтно-строительной организацией на ремонт нашей квартиры. Впоследствии я пожалел об этом. Ремонт растянулся на длительный срок. Ежедневно я ходил на планёрку в эту организацию и выпрашивал у них людей для продолжения ремонта. В это время нам приходилось жить, где придётся. В Бобруйск уже прибыл наш контейнер, который некуда было разгрузить. Он оставался на контейнерной площадке, и мы вынуждены были оплачивать это. Спустя полтора месяца ремонт, наконец, был закончен.
За время затянувшегося ремонта я получил паспорт и прописался, а военкомат оформил мне пенсию. В это время мы испытали и одну неожиданную радость — нам в квартиру установили телефон. Этого мы ждали 7 лет. Если бы мы приехали позже, то потеряли б нашу очередь на установку телефона.
На фото-внук примеряет мундир деда.